- Что случилось? - спросил я.
- Мус случилась, - отрезал он.
- Мус?
- Она очень красива, - ответил сын, - мужчины дерутся из-за нее.
- И давно уже? - проворчал я.
- Третью ночь кряду, - ответил сын, - но это первая смерть.
- И не последняя, если мы не остановим сучку.
- Какую еще сучку? - спросила Эдит. Он проснулась и теперь сидела, прижав концы простыни к груди.
- Мус, - ответил сын.
- Мышь?
- Шлюха, - пояснил я и повернулся к сыну: - передай Бирдноту, еще одна драка, и я прикрою его заведение!
- Она больше не работает на Бирднота, - ответил сын, стоя в дверном проеме, где казался тенью на фоне темного двора. - Люди леди Этельфлед горят желанием продолжить драку.
- Мус больше не работает на Бирднота? - переспросил я. Я поднялся с постели и рыскал по полу в поисках одежды.
- Уже нет, - ответил Утред, - раньше работала, но как мне сказали, другие шлюхи ее невзлюбили. Она пользовалась большим успехом.
- Так если остальным девкам она не по нраву, то что она делала в "Ночном горшке"?
- Её там не было. Она творит свою магию в соседней лачуге.
- Магию? - буркнул я, натягивая штаны и куртку.
- В пустом сарае, - сын пропустил мимо ушей мой вопрос. - Одно из заброшенных хранилищ для сена, принадлежавших церкви Святого Петра.
Церковное здание! Стоило ли удивляться? Этельфлед раздала половину городских зданий церкви, и добрая часть этих строений пустовала. Я полагал, что Леофстан поселит в них своих калек и сирот, сам же хотел пристроить туда фирд, что станет гарнизоном Честера. Большая часть фирда уже прибыла. Крестьяне, стар и млад, несли топоры, копья, мотыги, охотничьи луки.
- Шлюха в церковном здании? - спросил я, натягивая сапоги. - Епископу это не понравится.
- Может, и понравится, - радостно возразил сын, - она весьма способная девица. Но Бирднот требует выселить её из сарая, поскольку она подрывает его торговлю.
- Так почему бы ему не вернуть её? Почему бы не обуздать остальных девок и нанять шлюшку?
- Теперь её не нанять. Она заявила, что ненавидит Бирднота, ненавидит остальных девиц и "Ночной горшок".
- А вы, болваны, не даете ей простаивать, - напустился я на сына.
- Она прелестная мышка, - вздохнул он. Эдит захихикала.
- И дорогая? - справился я.
- Куда там! Покажешь ей яйцо, да хоть утиное, и она будет на тебе скакать, так что стены сарая затрясутся.
- Синяки есть? - спросил я, но Утред промолчал. - Так они и сейчас за нее дерутся?
Утред пожал плечами.
- Дрались. - Он оглянулся через плечо. - Она, похоже, предпочла наших парней воинам Этельфлед, из-за этого весь сыр-бор. Ситрик с десятком людей пытается их утихомирить, но надолго ли?
Я набросил поверх одежды плащ, но теперь передумал.
- Годрик! - позвал я, потом во второй раз, пока не появился мальчишка. Годрик был моим слугой, и весьма исправным. Однако он уже вошел в тот возраст, когда мог стоять в стене из щитов, так что мне следовало подыскать другого.
- Принеси мне кольчугу, меч и шлем, - распорядился я.
- Ты собираешься сражаться? - изумился мой сын.
- Собираюсь припугнуть маленькую сучку, - ответил я. - Если она настраивает наших людей против людей Этельфлед, значит, льет воду на мельницу Рагналла.
Снаружи "Ночного горшка" собралась толпа. Пылающие факелы на стенах таверны освещали злые лица. Толпа глумилась над Ситриком, который с десятком воинов охранял проулок, по-видимому, ведущий к мышиной норе. Толпа смолкла при моем прибытии. В это же мгновение появился Меревал и вопросительно оглядел мою кольчугу, шлем и меч. Сам он вырядился во все черное с серебряным крестом на шее.
- Меня послала леди Этельфлед, - пояснил он, - она недовольна.
- Как и я.
- Она на всенощном бдении, я тоже там был.
- Бдении?
- Перед Пасхой, - нахмурился он. - Мы молимся в церкви всю ночь и встречаем рассвет песнопением.
- Что за безумную жизнь вы, христиане, ведете, - хмыкнул я и обернулся к толпе. - Эй вы, по домам! Конец потехе!
Один из гуляк, чей разум затмил эль, решил было возразить, но я шагнул к нему, держа руку на Вздохе Змея, и приятели оттащили его прочь. Так я стоял с нахмуренным, мрачным видом, пока толпа не разошлась, а потом повернулся к Ситрику.
- Эта негодница еще в своем сарае?
- Да, господин, - ответил Ситрик, обрадованный моим приходом.
Эдит тоже пришла, высокая и видная, в длинном зеленом платье с небрежно затянутым на голове пучком пламенно-рыжих волос. Я поманил её в проулок, за нами проследовал сын. Там на узеньком пятачке собралось с десяток мужчин, заслышав мой голос, они улизнули. В конце проулка стояли пять-шесть сараев - деревянные строения, где когда-то хранилось сено. В одном мерцал огонек. Двери в сарае не было, лишь проем. Я поднырнул под него и замер.
Потому что, о боги, мышь была прекрасна.
Настоящая красота - редкость. Большинство из нас когда-то перенесли оспу, и наши лица усеяны ямками, оставшиеся зубы пожелтели, а на коже торчат бородавки, жировики и чирьи, от нас несет, как от овечьего навоза. Любая девушка, что входит в девичий возраст со всеми зубами и чистой кожей, считается красавицей, но в этой было нечто большее. В ней было сияние. Мне вспомнилась Фригг, немая девушка, что вышла замуж за Кнута Ранульфсона и теперь живет во владениях моего сына, хотя тот и считает, будто мне об этом неведомо. Фригг была поразительно прекрасна, но если она была смуглой и гибкой, то эта девушка - светлой и пышной. Она лежала обнаженной, задрав ноги, безупречная кожа светилась здоровьем. Груди у нее были полными, не отвислыми, глаза - живыми, губы - пухлыми, а на лице светилась радость, пока я не оторвал от нее мужчину.
- Ступай, отлей в канаву, - рявкнул я ему. Это оказался один из моих воинов. Он послушно натянул штаны и вылетел из сарая, словно за ним гнались двадцать демонов.
Мышь же откинулась на сено. Там она, улыбнувшись, изогнулась и хихикнула.
- Рада снова тебя видеть, лорд Утред, - обратилась она к моему сыну.
Тот промолчал. На сене стоял занавешенный фонарь, и в его тусклом свете я заметил, как сын залился краской.
- Говори со мной, а не с ним. - рявкнул я.
Она поднялась и смахнула соломинки с безупречной кожи. Ни пятнышка, ни шрама, но когда она повернулась, я заметил родимое пятно на лбу. Небольшое красное пятнышко в форме яблока. Какое облегчение увидеть, что она не безупречна, поскольку даже на руках у нее не было шрамов. Женские руки быстро стареют. Обжигаются об горшки, грубеют при стирке, пальцы режет пряжа, но руки Мус напоминали детские - мягкие и нежные. Её, похоже, совершенно не беспокоила собственная нагота. Она улыбнулась мне и почтительно отвесила полупоклон.
- Приветствую тебя, лорд Утред, - скромно произнесла она, но в глазах её прыгали радостные искорки при виде моего гнева.
- Ты кто?
- Меня называют Мус.
- А как тебя называли родители?
- Бедой, - ответила она, по-прежнему с улыбкой.
- Тогда послушай, Беда, - рявкнул я, - выбора у тебя нет. Либо ты работаешь на Бирднота в "Ржанке" по соседству, либо покинешь Честер. Поняла?
Она нахмурилась и покусала нижнюю губу, сделав вид, будто задумалась, а потом опять лучезарно улыбнулась.
- Я всего лишь праздновала день Эостры, - лукаво заявила она, - мне сказали, что тебе нравится, когда его отмечают.
- Но мне не нравится, - сказал я, подавив раздражение ее находчивостью, - что человек умер сегодня в драке из-за тебя.
- Я скажу им, чтобы не дрались, - ответила она, невинно распахнув глаза. - Я вовсе не хочу, чтобы они дрались! Я хочу...
- Знаю я, чего ты хочешь, - огрызнулся я, - но имеет значение лишь то, чего хочу я! А я велю тебе работать у Бирднота или покинуть Честер!
Она поморщилась.
- Не люблю я Бирднота.
- А меня полюбишь еще меньше.
- О нет, - заявила она со смехом, - что ты, господин, вовсе нет!
- Либо ты работаешь у Бирднота, - настаивал я, - либо уезжаешь!
- Не буду я у него работать, господин, он такой жирный и мерзкий!
- Сама выбирай, сучка, - сказал я и не смог отвести глаз с прекрасных грудей и стройного тела - и хрупкого, и пышного одновременно, и она понимала мои затруднения и наслаждалась ими.
- А почему Бирднот? - спросила она.
- Потому что он не позволит тебе причинять неприятности, - ответил я. - Будешь ложиться с тем, кого он укажет.
- И с ним тоже, - сказала она, - и это омерзительно! Всё равно что на тебе топталась бы жирная свинья, - она поежилась от ужаса.
- Не будешь работать в "Ржанке", - я проигнорировал ее показную дрожь, - значит, покинешь Честер. Мне плевать, куда ты отправишься, но ты уйдешь.
- Да, господин, - уныло согласилась она и взглянула на Эдит. - Могу я одеться, господин?
- Оденься, - буркнул я. - Ситрик?
- Господин?
- Будешь сегодня ее стеречь. Запри в амбаре и проследи, чтобы завтра она двинулась по дороге на юг.
- Завтра же Пасха, господин, никто не двинется с места, - встревоженно отозвался он.
- Тогда позаботься, чтобы она вела себя тихо, пока кто-нибудь не поедет на юг! А тогда отправь ее с ними и проследи, чтобы не возвращалась.
- Да, господин.
- А завтра, - повернулся я к сыну, - ты снесешь эти сараи.
- Да, отец.
- А если вернешься, - снова посмотрел я на девушку, - то я с тебя живьем кожу сдеру, так что ребра станут видны, поняла?
- Поняла, господин, - сокрушенно ответила она и улыбнулась Ситрику, своему тюремщику, а потом нагнулась к проему между скирдами сена. Ее одежда была небрежно брошена там, и девушка встала на четвереньки, чтобы ее достать. - Я только оденусь, - сказала она, - и не причиню тебе хлопот, обещаю.
И с этими словами она внезапно бросилась вперед и исчезла через дыру в задней стенке сарая. Маленькая рука пролезла обратно и схватила то ли плащ, то ли платье, а потом снова пропала.
- За ней! - приказал я.
Она юркнула в мышиную нору, оставив после себя кучку монет и куски серебра неподалеку от фонаря. Я нагнулся, но понял, что дыра слишком мала для меня, и нырнул обратно в переулок. Прохода к задней стенке сарая не оказалось, и к тому времени как мы нашли путь через соседний дом, ее и след простыл. Я стоял у входа в переулок, уставившись на пустую улицу, и выругался от бессилия:
- Кто-нибудь наверняка знает, где живет эта сука.
- Раз она мышь, - заметил мой сын, - то тебе нужен кот.
Я фыркнул. По крайней мере, я напугал девчонку, решил я, так что может, она прекратит свои глупости. И почему она предпочитала моих людей, а не воинов Этельфлед? Мы не были чище или богаче. Я решил, что ей просто нравится учинять неприятности и смотреть, как из-за нее дерутся мужчины.
- Завтра снесешь эти сараи, - велел я сыну, - и поищешь сучку. Найди ее и запри.
Мы с Эдит пошли обратно домой.
- Как она красива, - с тоской произнесла Эдит.
- С этим-то родимым пятном на лбу? - спросил я в безуспешной попытке сделать вид, что не согласен.
- Она красива, - настаивала Эдит.
- Как и ты, - сказал я, и это было правдой.
Эдит улыбнулась комплименту, хотя ее улыбка выглядела скорее покорной, даже слегка печальной.
- Сколько ей? Шестнадцать? Семнадцать? Когда ты ее найдешь, тебе следует выдать ее замуж.
- Какой мужчина захочет жениться на блуднице вроде нее? - сказал я свирепо, подумав, мне и впрямь хотелось бы завалить ее и вспахать пухлое и одновременно хрупкое тельце.
- Возможно, муж ее приручит, - сказала Эдит.
- Может, мне стоит жениться на тебе? - выпалил я.
Эдит остановилась и взглянула на меня. Мы находились как раз перед большой церковью, где устраивали пасхальные бдения, и через открытую дверь пробивался свет, оставив ее лицо в тени, но сверкнув на льющихся по щекам слезах. Она потянулась обеими руками и отодвинула нащечники шлема, встала на цыпочки и поцеловала меня.
Боги, в каких же глупцов нас превращают женщины.
Мне всегда нравилось устраивать на праздник Эостры нечто особенное - к примеру, нанять жонглеров, музыкантов и акробатов, но появление Рагналла за несколько дней до праздника помешало подобным людям добраться до Честера. Из-за того же страха многие приглашенные на интронизацию Леофстана гости тоже не явились, хотя церковь Святого Петра всё равно была полной.
Интронизация? Кем возомнили себя эти люди в небесной иерархии? На тронах восседают короли. Леди Этельфлед следовало бы сидеть на троне, и иногда она пользовалась троном покойного мужа в Глевекестре. Когда я как лорд вершил суд, то восседал на троне, но не потому, что я король, а потому, что вершу суд от имени короля. Но епископ?
Зачем какому-то проныре-епископу нужен трон? У Вульфхеда трон был больше, чем у короля Эдуарда: кресло с высокой спинкой, изукрашенное бестолковыми резными святыми и орущими ангелами. Я спросил однажды этого глупца, зачем ему понадобилось такое большое кресло для такой тощей задницы, и он ответил, что является представителем Бога в Херефорде.
- Это Божий трон, а не мой, - высокопарно заявил он, на что я заметил, что он визжит от гнева, если кто-то еще осмеливается опустить свой зад на резное сиденье.
- А твой бог когда-нибудь бывал в Херефорде? - спросил я его.
- Он вездесущ, так что да, он сидит на троне.
- Так ты сидишь у него на коленях? Как мило.
Я что-то сомневался, что христианский бог посетит Честер, потому что Леофстан выбрал в качестве трона скамеечку для дойки коров. Эту трехногую табуретку он купил на рынке, и теперь она ждала его перед алтарем. Я хотел проникнуть в церковь в ночь перед праздником Эостры, чтобы подпилить две их трех ножек, но всенощные бдения сорвали этот план.
- Табуретка? - спросил я Этельфлед.
- Он человек скромный.
- Но епископ Вульфхед говорит, что это трон вашего бога.
- Бог тоже скромен.
Скромный бог! Можно с тем же успехом сказать беззубый волк! Боги есть боги, они мечут молнии и насылают бури, они хозяева дня и ночи, огня и льда, дарители несчастий и побед. По сей день я не понимаю, почему народ решил принять христианство, если только это не шутка других богов.
Я часто подозревал, что христианство придумал Локи, бог-обманщик, потому что всё это дурно попахивало. Я могу представить богов однажды ночью в Асгарде. Всем скучно, вероятно, все пьяны, и Локи, как обычно, смешит остальных всякой чепухой вроде: "Давайте придумаем плотника, - предлагает он, - и скажем глупцам, что это сын единственного бога, что он умер и воскрес, что он лечил слепоту комьями глины и ходил по воде!" Кто поверит в этот вздор? Но беда в том, что Локи всегда заходит в своих шутках слишком далеко.
На улице возле церкви свалили оружие, щиты и шлемы, принадлежащие присутствующим на церемонии интронизации. А им стоило быть постоянно при оружии или, по крайней мере, рядом с ним, потому что наши лазутчики вернулись из разведки выше по течению Мерза и сообщили, что армия Рагналла приближается.
Они видели его костры в ночи, а на рассвете дым покрыл восточную часть неба. Сейчас, как я рассчитывал, он должен уже обнаружить остатки Эдс-Байрига. Потом Рагналл направится к Честеру, но мы увидим его приближение, и аккуратные груды оружия и щитов уже ждут воинов, что внутри церкви. Когда они услышат сигнал тревоги, то покинут проповедь епископа и поднимутся на стены.
Этим утром нашлось место и хорошим новостям. Этельстану удалось захватить два корабля из тех, что Рагналл оставил на северном берегу Мерза. Боевые корабли с высоким носом и кормой, один на шестьдесят весел, а другой на сорок.
- Остальные корабли вытащили на берег, - сообщил мне Этельстан, - и мы не смогли спустить их на воду.
- Разве их не охраняли?
- Человек шестьдесят или семьдесят, господин.
- А вас сколько было?
- Семеро переплыли через реку, господин.
- Семеро!
- Остальные не умеют плавать.
- А ты умеешь?
- Как рыба, господин!
Глухой ночью Этельстан с шестью товарищами, раздевшись, переплыли реку в полный прилив. Им удалось перерезать канаты двух стоящих на приколе кораблей, и те поплыли вниз по Мерзу, а теперь благополучно стоят у остатков пристани в Брунанбурге. Я хотел снова назначить Этельстана командовать этой крепостью, но Этельфлед настояла, что командовать должен её сводный брат Осферт, и это решение означало, что бедолага Этельстан теперь обречен терпеть бесконечную церковную службу, что превратит отца Леофстана в епископа Леофстана.
Пару раз я заглянул в церковь: обычные завывания, с десяток священников размахивали дымящимися кадилами. Аббат с бородищей до пояса произносил страстную проповедь, длившуюся часа два, что вынудило меня спрятаться в таверне через дорогу.
Когда я заглянул еще раз, то увидел распростертого на полу церкви Леофстана с раскинутыми в стороны руками. Там присутствовали и все его калеки, бормочущие полудурки и чесоточные - в задней части церкви, а сиротки в белых одеждах ёрзали как на углях.
Большинство собравшихся стояли на коленях, и я увидел Этельфлед рядом с женой епископа, как обычно закутанной в ворох одежд, теперь она раскачивалась взад-вперед с высоко поднятыми над головой руками, будто пребывала в восторженном экстазе. "Да уж, - подумал я, - печальный способ отпраздновать праздник Эостры".
Я прошел к северным воротам, поднялся на крепостную стену и осмотрел пустынные окрестности. Мой сын присоединился, но ничего не сказал. Этим утром он командовал стражей, а значит, мог не посещать церковную службу. Мы оба стояли молча.
Обычно на лугу между городским рвом и римским кладбищем шумела оживленная ярмарка, но теперь виднелось лишь несколько лотков. Эостра будет недовольна, хотя, возможно, простит, потому что эта богиня не мстительна.
Я слышал рассказы о ней еще маленьким ребенком, хотя только шепотом, ведь мы считали себя христианами, но я слышал, что она спускается сквозь рассветные лучи, разбрасывая цветы, и животные идут к ней парами, а эльфы и феи собираются вокруг с тростниковыми дудочками и барабанами из головок чертополоха и играют свои безумные мелодии, пока Эостра поет, даря миру новую жизнь.
"Наверное, она похожа на Мус", - подумал я, вспомнив крепкое тело, сияние кожи, блеск удовольствия в глазах и озорную улыбку. Даже её единственный недостаток - родинка в форме яблока - теперь казался привлекательным.
- Ты нашел девчонку? - нарушил я молчание.
- Еще нет, - уныло ответил он. - Всё обыскали.
- А часом не ты ли сам её прячешь?
- Нет, отец, клянусь.
- Ей ведь надо где-то жить!
- Мы спрашивали, искали. Она просто исчезла! - он перекрестился. - Мне кажется, её вообще не существовало. Может, она ночная тень?
- Не будь болваном, - усмехнулся я. - Конечно же, она существует! И ты не просто ее видел!
- Но никто не видел её прошлой ночью, - возразил он, - и она исчезла голой.
- Она прихватила плащ.
- Пусть так, кто-то же должен был её видеть! Полуголая девушка бежит по улице! Как она могла исчезнуть? Но исчезла же! - он смолк, нахмурившись. - Она ночная тень! Движущаяся тень!