- Предположим, - заговорил наконец герцог Карл, подняв голову, - я соглашусь воспользоваться людьми, которых вы мне предлагаете. Вы думаете, у них есть шанс справиться с отлично вышколенной армией?
- Да, если фрейбургский гарнизон, также состоящий из отличных солдат, сделает общую вылазку в тот самый момент, когда мои ребята атакуют французов с тыла.
- Ну что ж, это возможно.
- Это еще не все. Я бы хотел, чтобы атака произошла в тот день, когда французы начнут штурмовать крепость. Мне сообщили, что в ожидании штурма под стену заложена мина. Я должен завлечь врагов в это место, и поджечь фитиль после притворного отступления защитников крепости. Когда самые отчаянные смельчаки-французы взлетят на воздух, у меня под рукой будут наемники вместе с гарнизоном, который, выйдя через другие ворота, обрушится на деморализованного врага.
- Значит, вам придется побывать внутри форта?
- Да, чтобы дать вашей светлости сигнал к атаке.
- И вы сможете туда попасть?
- Я буду внутри за день или два до штурма.
- Но вам придется пробираться через французский лагерь!
- Я француз, хотя и родился в Лондоне, так что для меня не составит труда найти какой-нибудь предлог. Можете положиться на мою изобретательность. Когда я принимаю решение, дьявол, с которым мы в родстве, не колеблясь приходит мне на помощь.
- Если эти усилия увенчаются успехом, сударь, я буду вашим вечным должником.
- Работая для вашего высочества, я тружусь для себя, - ответил Уолтон. - В Париже я сколотил состояние, но оно развеялось, как от бури. Я бежал со своей возлюбленной к вам, монсеньер, потому что мы с вами птицы одного полета - разумеется каждый в своем мире.
Герцог Лотарингский нахмурился - это сравнение ему не слишком понравилось.
- Но, - продолжал Уолтон, поняв, что хватил через край, - вернемся к нашему предприятию. Желает ли ваше высочество принять меры в связи с планом, который я ему предложил? Могу ли я узнать, в какой день вы намерены дать бой французскому маршалу?
Герцог подумал, прежде чем ответить.
- Сегодня понедельник. Завтра я отправляюсь в Оппенау, чтобы стать во главе ваших партизан; в пятницу к ночи мы произведем атаку. Быть может, этот день вознаградит нас за поражение при Консарбрюке! Но план увенчается успехом только при условии своевременного взрыва мины и поддержки гарнизона и населения города.
- Отлично! Участники штурма угодят в ловушку и будут уничтожены, ибо завтра я уже проберусь во Фрейбург. В ночь атаки дайте мне сигнал, что вы готовы.
- Ракета, пущенная с этого дома, возвестит, что мы собираемся атаковать.
- Великолепно! Можете не сомневаться, что все мужчины, способные носить оружие, примут участие в вылазке и сокрушат французов. Положитесь на меня, монсеньер, ведь наши цели схожи.
К облегчению Жоэля герцог встал, давая понять, что беседа окончена. Однако Уолтон не сдвинулся с места.
- Одну минуту, монсеньер, между нами еще не все решено. Ваше высочество упустили один важный пункт.
- Ага! - сказал герцог Лотарингский. - Я забыл, что за каждую услугу следует платить и что мы еще не обговорили цену.
- Ваше высочество неправы, - возразил Уолтон, качая головой. - Когда мы достигнем успеха, монсеньер сам сможет оценить его соответственно полученной выгоде.
"Черт бы его побрал! - подумал принц. - Он не просит ничего, значит, его требования окажутся в итоге весьма высокими".
- Еще один момент, монсеньер. Решено, что я должен пробраться в город. Не следует ли мне предъявить коменданту какое-нибудь удостоверение, которое предписывает ему выполнять распоряжения, переданные мной от имени вашего высочества, и показать мне мину, которую я хочу взорвать собственноручно? - осведомился Уолтон с дьявольской усмешкой, заставившей принца вздрогнуть. - Иначе достойный офицер заподозрит во мне шпиона и быстро разделается со мной, согласно законам войны, что не пойдет на пользу вашему высочеству.
Герцог задумался.
- Хорошо, - сказал он, вынимая записную книжку, на каждом листке которой стоял штамп с его монограммой, известной всем офицерам. - Браун поручился мне за вас, и, значит, я могу поручиться за вас другим - до известной степени. Поэтому я снабжу вас тем, что вы у меня попросили. - Он написал на листке карандашом несколько слов и прочитал их вслух:
"Полковнику Шульцу, коменданту Фрейбурга.
Полковник, мы желаем, чтобы вы приняли подателя этой записки с почестями, приличествующими нашему посланцу, и обеспечили его всем, что ему может понадобиться для нашей службы и защиты города".
- Отлично! - заметил Уолтон.
- Погодите! - остановил его принц и продолжал:
"Если однако означенный посланник предложит сдать город, вознамерится совершить какие-либо действия, препятствующие его обороне, или же окажется замеченным в сношениях с врагом, без колебаний подвергните его наказанию, которое налагает закон на шпионов и предателей. Пристально наблюдайте за ним и при малейшем подозрении повесьте. Таковы наши распоряжения".
- Вы поняли? - спросил герцог, пристально глядя на негодяя.
- Да, монсеньер, - отозвался Уолтон, который и в самом деле все понял, куда быстрее Жоэля, плохо разбиравшего немецкий.
Герцог поставил свою подпись, и вырвал лист.
- Полковник знает мой почерк, - сказал он, - следовательно, авторство письма не вызовет сомнений. Предупреждаю, он выполнит приказ, даже если ему придется сделать это собственноручно.
Уолтон щелкнул пальцами, держась столь естественно, что герцог ничего не заподозрил. Он протянул ему бумагу.
- Идите и позаботьтесь о том, чтобы это письмо не нашли при вас, если вы попадетесь в руки солдат маршала Креки.
- Мне придется переговорить с ним самим, монсеньер, так как я рассчитываю, что он поможет мне проникнуть во Фрейбург.
- Вот как?
- Я представлюсь ему, как курьер военного министра Лувуа. Ведь я оставил Париж с намерением добыть депеши у настоящего посланника, но я опередил его и теперь знаю, как мне до них добраться.
Жоэль содрогнулся в своем укрытии при мысли, что в этот час он мог бы крепко спать, не подозревая о нависшей над ним опасности.
- Я перешлю вашему высочеству копии этих документов, а письмо спрячу в таком месте, где его не отыщет даже самый смышленый.
Уолтон указал на набалдашник своей трости, выглядевший вполне невинно. Однако один из орнаментов - примерно на середине палки - отодвигался, открывая углубление, в которое мошенник поместил свернутую в трубку записку.
- Вот мой секрет, монсеньер, - весело сказал он, рассекая тростью воздух. - Ни один француз не сможет найти письмо вашего высочества.
Шевалье не упустил ни одной детали этого маневра. Герцог Карл V и его союзник направились к воротам, где обменялись несколькими словами с Брауном, стоящим, словно статуя, и внимательно глядящим на дорогу.
На лице принца, последовавшего в укрытие за своими приверженцами, отразились усталость и отвращение.
- Какой стыд, - пробормотал он, - что принц моего ранга, связанный родственными узами со знатнейшими домами Европы, должен опускаться до такой степени, чтобы бороться с судьбой, взяв себе в союзники одного из парижских отравителей!
"Какая жалость, - подумал Жоэль в своем укрытии, - что я не могу захватить в плен принца Лотарингского, непримиримого врага маршала Креки и Франции! Я вынужден позволить ему уйти, когда достаточно протянуть руку, чтобы схватить его! Маршал поздравил бы меня перед всей армией, король, отозвав меня назад, осыпал бы почестями, титулами и богатствами. Но теперь поздно говорить - хорошо еще, если мне удастся поймать этого ренегата".
Мнимый англичанин и Браун разговаривали около дыры в изгороди. Молчание в доме казалось им несколько подозрительным.
- Ба! - воскликнул Уолтон, зашагав к дому впереди немца. - Я могу ручаться за женщину. Мы пошлем ее взглянуть, спит ли наш парень, и если это так, то покончим с ним. Ты слышал? Бумаги, которые он везет, послужат мне пропуском к маршалу Креки. Он так обрадуется, получив их, что выслушает вполуха мою историю о том, как я встретил на дороге королевского курьера, смертельно раненного бандитами, и как он доверил бумаги мне. Маршал радушно примет француза, который выполнил свой долг и не попытался продать депеши принцу Лотарингскому.
Он вынул шпагу из ножен и вместе с трактирщиком, вооруженным ножом, вошел в дом.
- Теперь наш черед, - прошептала женщина.
Они побежали к конюшне. Большая дверь была приоткрыта, и им удалось вывести лошадей в мгновение ока. Жоэль быстро вскочил в седло и помог сесть женщине. Седло ее лошади, разумеется, не соответствовало дамской моде, но времени не было, и Терезе пришлось к нему приспосабливаться. Их спешку усилило то, что из трактира послышались сердитые голоса, крики и проклятья. Было очевидно, что их отсутствие обнаружено.
Две лошади бок о бок перескочили ограду, и Жоэль, обернувшись, спросил:
- Куда мы направимся?
- Разумеется, во французский лагерь под Фрейбургом.
- Нет, они поедут в ту же сторону. К тому же разве вы не слышали, что дорога туда кишит всяким сбродом? Потеря времени ничего не значит по сравнению с потерей депеш. Давайте поедем по какой-нибудь другой дороге, а они пусть охотятся за нами наудачу.
- Хорошо. Они попробуют преградить нам путь у единственного моста, но мы сможем переправиться через реку в другом месте, на лодке паромщика. Мы доберемся туда, если будем ехать вдоль реки, как только ее увидим.
- Тогда поспешим в лес, хотя мне жаль, что я не дал предателям испробовать стали моей рапиры и не обменялся выстрелами со злодеем-трактирщиком: он - из своего длинноствольного ружья, а я из пистолетов, которые, к счастью, оставил при себе.
Глава XXVI
ПРЕВРАТНОСТИ ВОЙНЫ
Они скакали через лес, когда начало рассветать, но в чаще все еще царил мрак. Лошадей утомляла мягкая почва, в которой вязли копыта, сухие листья и виноградные лозы, цеплявшиеся к щеткам.
- Увы! - заговорила женщина, - люди не могут выбирать себе родителей, а одно имя моей матери - да простит ее Господь! - возбуждает всеобщий страх и ужас. Она была акушеркой, когда связалась с моим отцом, который под предлогом обучения ее черной магии (мать занималась только белой магией и предсказывала судьбу дамам) преподал ей искусство приготовления ядов - в том числе смертоносного порошка, незаметно распространяющегося в воздухе, так что его создатель должен носить стеклянную маску, и эликсира, который добывается из камня в жабьей голове. Мои родители содержали лавку, где все пороки и страсти могли найти удовлетворение. У них было множество клиентов: жены, которым мешали мужья, мужья, желающие избавиться от жен, знатные дамы, у которых появлялись соперницы, наследники, стремившиеся поскорее разбогатеть, честолюбивые чиновники, желающие продвинуться по службе, люди, намеревающиеся расправиться со своими врагами.
- Стойте! - прервал Жоэль, услыхав вдалеке лошадиный топот.
В утренней тишине удары копыт по глинистой почве доносились отчетливо, словно стук молотка.
- Нас преследуют, - продолжал он. - Негодяи находятся в том месте, где мы свернули с основной дороги… сейчас они поехали дальше.
Звуки начали ослабевать и вскоре исчезли вдали.
- В этой лавке я впервые и увидела Уолтона, - продолжала Тереза. - Он явился под кличкой "Англичанин", потому что родился в Лондоне, но его отец и мать цыгане. Уолтон труслив, вероломен, жесток и жаден, но вместе с тем умен и энергичен, обладает хорошими манерами и ловко подвешенным языком. Это он связал банду с маркизой де Монтеспан через ее горничных, когда та пыталась устранить короля.
- Устранить короля? - повторил Жоэль, содрогнувшись в седле.
- Это случилось в то время, - ответила женщина, - когда Людовик предпочел ей прелестную Фонтанж.
- Такое преступление кажется невероятным, - запротестовал шевалье, - да еще совершенное королевской фавориткой!
- Охваченная злобой, гневом и стыдом при виде того, что ее царственный любовник увлечен другой, она бы без колебаний принесла его в жертву. Кроме того, мои слова подтверждает письмо маркизы к моему отцу, в котором она просит у него яд.
Жоэль не расслышал последней фразы, так как его отвлек шум доносившийся с той стороны, откуда дул сырой холодный ветер.
- Это река, - сказал он.
Десять минут спустя они выехали на берег Рейна. Побледневшая перед зарей луна делала ивы похожими на призраки. Когда они медленно приблизились к воде, женщина заговорила вновь:
- Как я могла попасть в ловушку к подобному негодяю? Мое увлечение им можно объяснить лишь тем кругом, в котором я воспитывалась. Сводни и колдуньи, мнимые священники и аптекари-убийцы, не исповедующие иной веры, кроме культа зла, не боящиеся ничего, кроме полиции, и не имеющие понятия о совести. Как бы то ни было, Уолтон приобрел власть надо мной с полного одобрения моей матери, ибо оставаясь честной, я служила ей живым укором. Лишь мой отец, который любил меня, как тигр любит молодого хозяина, пытался вырвать меня из когтей этого дьявола. "В один прекрасный день злодей отравит тебя", - предупреждал он меня. Уолтон бил, обманывал и обворовывал меня и все же я любила его…
- Это не тот дом, который вы имели в виду? - прервал ее Жоэль.
Слушая рассказ, юноша не забывал осматриваться вокруг и сейчас указывал рукой на стоящую на холме бревенчатую хижину с грубой изгородью. На покрытой рябью воде, среди тростников, покачивалась лодка, привязанная веревкой к столбику. Спрыгнув с лошади, шевалье постучал в дверь.
- Что вам надо? - послышался мужской голос.
- Приятель, нам нужна ваша помощь, - откликнулся бретонец.
- Мы хорошо заплатим вам за услуги, - добавила женщина, также спешившись.
Они услышали щелканье кремня и стали - рыбак зажигал свет. Дверь медленно отворилась и на пороге появился паромщик - толстый, загорелый старик, который держал в одной руке фонарь, дабы как следует разглядеть визитеров, а в другой - уключину, предназначенную, вероятно, для защиты.
- Добрый человек, - заговорил Жоэль, - мы хотим переправиться на другой берег.
- Это нелегко в утреннем тумане - течение здесь быстрое, а моя плоскодонка дает течь.
- Служба короля, - предупредил Жоэль, - а если мы утонем, деньги назад с вас не потребуют. Так что подчиняйтесь мне по-хорошему, или я прибегну к силе. Серебро или сталь - выбирайте сами. - И он похлопал по эфесу шпаги.
- Если так, - испуганно ответил старик, - то постараюсь при помощи пробки, гвоздей и куска просмоленной парусины починить посудину.
- Сколько времени займет эта работа?
- Думаю, не больше двадцати минут.
- Отлично, - сурово произнес молодой человек. - Если самое большее через полчаса мы не будем на середине реки, вы окажетесь на дне с камнем на шее.
Покуда паромщик чинил лодку, Жоэль и Тереза вошли в хижину.
- Как вы попали из Парижа в эту часть Эльзаса и Лотарингии? - спросил Жоэль у своей спутницы.
- Увы! - отозвалась дочь Ла Вуазен. - Очевидно, такова моя судьба. Божье милосердие истощилось, а земное правосудие обрушилось на нас. Однажды утром господин Ларейни арестовал нас всех, и Огненная палата занялась нашим делом. Мою несчастную мать приговорили к смерти и казнили вместе с более чем тридцатью ее сообщниками. Отец был приговорен к тюремному заключению, я прощена, благодаря молодости, а мой любовник - став осведомителем. Нас выслали, но, побывав в Англии, мы тайком вернулись в Париж, где я занялась ремеслом матери на улице Булуа под прозвищем Гадалки. Вскоре я вошла в моду, поскольку унаследовала ловкость матери, а Уолтон знал все секреты двора и столичных дам. Но я не переставала бояться полиции, и, преисполнившись отвращения к своему занятию, решила бежать. Я отправилась сюда, надеясь, что война послужит преградой правосудию и что мой любовник никогда меня не разыщет. Но в этом я ошиблась, так как Уолтон настиг меня в Брейзахе, и я снова оказалась прикованной к нему. Готовый пойти в услужение к врагам Франции, он решил продать какой-либо секрет герцогу Карлу, а если продавать окажется нечего, то предлагал отправиться в Вену, где, как ожидал Уолтон, я одурачу какую-нибудь придворную даму и выведаю у нее государственную тайну, а ее-то уже мы наверняка продадим за хорошую цену. Если эти планы не осуществятся, то мы могли бы вернуться в Париж и заняться прежним ремеслом. Но на сей раз пелена упала с моих глаз. Я поняла, что этот человек - враг моего народа, и стыд уничтожил всю безумную страсть, которую я к нему питала. Но я - всего лишь слабая, беспомощная женщина и поэтому, когда повстречала вас…
- К несчастью, я не могу взять вас с собой в лагерь, - прервал шевалье.
- Это не имеет значения - ведь я уже говорила насчет монастыря. У меня есть драгоценности, я могу предложить их за то, чтобы меня впустили в какую-нибудь святую обитель. Я жажду забвения и покоя в тени креста, перед которым на коленях буду молиться о прощении моих дурных поступков, молиться за мать, искупившую преступления на костре, и за отца, окончившего жизнь в темнице…
- Вы упомянули несколько имен, но я все еще не знаю, как звали ваших родителей.
- Мне нелегко произнести имена, услышав которые, парижане осеняют себя крестом, словно перед адским видением. Но если вы настаиваете…
- Не думайте, что к этому меня принуждает любопытство. Моя настойчивость имеет иную причину и цель. Мне поручена миссия, и вы можете оказаться той, к которой она относится.
- Какая миссия? Говорите!
Но если бы Жоэль и заговорил, Тереза бы не услышала его, так как на берегу раздался более громкий голос:
- Они здесь! Я узнаю свою лошадь, привязанную к дереву. Десять пистолей тому, кто успеет помешать им сесть в седла!
- Лодка! - воскликнул Жоэль, устремляясь из хижины.
- Она починена. Садитесь, мы можем отчаливать.
Подняв женщину на руки, Жоэль усадил ее в лодку. Но при виде врагов, спускающихся на берег, чтобы захватить лошадей, и угрожающих добраться до всех троих, старик потерял голову и никак не мог дрожащими руками отвязать веревку от столба.
- Пресвятая Дева! - в отчаянии воскликнул он.
- Оставьте - берите шест и отталкивайте лодку, - сказал Жоэль и, схватившись за столб, глубоко врытый в землю, вырвал его так же легко, как садовник выдергивает редиску на огороде.
- Берегитесь, шевалье! - вскрикнула женщина.
Три бандита, которых отравитель успел подобрать на дороге, поскакали к реке. Двое из них размахивали шпагами, а у третьего в руке был пистолет. У края воды они подняли лошадей на дыбы, окружив молодого офицера. Он все еще держал в руке столб, могущий служить подпоркой небольшому мосту. Жоэль начал размахивать им, словно палицей, нанося сокрушительные удары; вокруг послышались вопли, ругань и бешеное лошадиное ржание. Все три негодяя оказались выбитыми из седла, шпаги двоих отлетели на пятнадцать шагов, а третий, успевший разрядить зажатый в кулаке пистолет, лежал без чувств. У одного из его товарищей была сломана рука, а у другого - челюсть. Щека победителя почернела от пороха, а его великолепные локоны были обожжены, но оставшись невредимым, он вскочил в лодку и при помощи столба оттолкнул ее от берега.