– К сожалению, я начисто лишен фантазии, – с притворным сожалением развел руками полковник. – Просто субретка вашей маман – мой агент. Она вовремя ухватила главное. Пацифист и друг Вольтера, Бекле-старший записывает сына, блестящего студента Сорбонны, – махнул он в мою сторону трубкой, – в ДЕЙСТВУЮЩУЮ АРМИЮ! – Тут Пикар выкатил будто от страха глаза. – И отправляет в московский поход! А сын почтительно и весело делает ать-два…
Я, хоть и смотрел на этого позорного филера и кривляку с ненавистью, держал себя в руках.
Наконец он откинулся в кресле, видимо, упиваясь произведенным эффектом, и отхлебнул вина.
– Да-а. Интересная у вас семейка!
– Хотите, чтобы мы вас усыновили?
Хоть я и держался, в голосе прозвенела злость.
– Да, я понимаю, сынок. Это твое наследство, – почти по-родственному ответил Пикар. – Отец во Франции погряз в долгах. Ему не выпутаться, если ты не возьмешь это…
– А вот это – не твои проблемы!
– …а ведь вашего фамильного клада, судя по описи, – не слушая, потряс он серебряной трубочкой, – хватит на тысячи парижских долгов!
Пусть говорит, змей, подольше. Мне бы выгадать хоть каплю времени на размышление…
Пикар уже прохаживался по комнате.
– Впрочем, теперь твоего отца – отца героя русской компании, – он похлопал меня сзади по плечу, – император вполне может освободить от всех долгов. Важно, как подать прошение! – Не церемонясь, полковник закинул голову и прополоскал вином горло. – Я сумел бы это сделать…
Из показаний сержанта гвардии Люка Превера
Сперва я обошел эту домину со всех сторон. Потом стал колотиться во все подряд ставни и двери.
На стук высунулся лейтенант, с этими филерскими нашивками. Как?.. Нет, нет, месье, я сказал: с чудесными нашивками, с самыми дивными нашивками в мире! Я никого не хотел оскорбить, месье. При виде этих ярчайших нашивок сразу вспоминается сам символ Франции – галльский петух. Ну, не уверен, как там насчет галльского, но петух вспоминается точно. В любой тюряге у людей спросите…
Хорошо, хорошо, я и хотел сразу к делу. Так вот, лейтенант мне сказал:
– Чего ломишься, деревенщина? Или не знаешь, чье это расположение?
Он, кстати, чего-то жевал, а время было не обеденное. Отметьте этот факт, пожалуйста… Спасибо.
Так вот, этот парень, воистину как боевой петушилло, попер на меня, будто оттереть хотел подальше от своего курятника… Ой, ну простите, это слово родилось от аллегории! Я имел в виду, от своего уважаемого заведения, где ему так здорово жуется.
Так вот:
– Не знаешь, что ль, чье это расположение? – спрашивает он.
А я только ответил:
– Как не признаешь по такой отрыжке ваше людоедство?
Лейтенант, видимо, попался глуховатый и стал переспрашивать меня – что да что? Да верно ли он меня понял?
Мне это, признаться, быстро надоело, и я перешел к своему делу.
– Где там у вас застрял Бекле? Ему уже в наряд заступать.
Тут он засмеялся, и говорит:
– Ха! Ничего не получится. Ищи ему замену, приятель. Он арестован.
Тут я разинул рот, а он, верный ваш служитель, даже подобрел и зашел обратно на свое крыльцо.
Из дневника Жана Бекле
Какой же я болван!!! Кинувшись на взрыв, а потом на поиски Анюты, я, не осмотрев еще как следует, до каждого темного угла вскрытый тайник, бросил его минимум на полчаса без присмотра!..
Кто ж мог знать, что за мной следят по приказанию этого питона!.. И без меня в мое дело, ради которого уже принесено столько жертв, перенесено страданий и лишений, оказался основательно просунут чужой хищный нос! И дело, спасительное не для одного меня, но для целого семейства, уже осваивается чужими.
Но следовало взять себя в руки и "жить и сражаться дальше в измененных обстоятельствах". Золотые слова порой говорит наш император.
– Ваши предложения?..
Пикар выдержал паузу, хоть и не особо большую, и твердо сказал:
– Половина. У вас же только половина свитка.
– Ну, это несерьезно! – Я сразу вскочил, как буржуа на торге, и даже ударил перчатками об стол. Начал демонстративно застегиваться.
Пикар даже не переменил положения. Разве что еще глубже откинулся на спинку кресла. Он заговорил, и я перестал шнуроваться, невольно слушая.
– У тебя нет другого выхода, сынок. Твой предок обеспечил свой тайник тройной защитой. Точные координаты клада, – полковник помотал перед собой серебряным футляром, – он спрятал в башне Кремля, под самым носом у царя Василия. Здесь царь не вздумал бы даже искать! – Пикар одобрительно засмеялся. – Наверняка, все перерыл у князя в тереме. Но князь не мог здесь спрятать и само сокровище.
Полковник встал и заходил по комнате. Неужто змеи тоже иногда волнуются?
– В свитке, который теперь у меня… – скрипел он на ходу. – Да! Я надеюсь, ты не сердишься, что на время нашей встречи он покинул свой уютный футляр? Согласись, было бы недальновидно дать тебе ознакомиться с его содержимым. Так вот. Во втором свитке, который сейчас у меня, – он глянул вдруг глазом учителя, проверяющего, бдителен ли ученик? – число шагов и поворотов. Очевидно, в твоем – само место. Но без этого свитка, – Пикар пощелкал ногтем по пустой трубке, – ты ничего не найдешь, сынок.
– Но и вы без моего – тоже! – злорадно вставил я.
– Тебе даже не выйти отсюда. – Полковник и ухом не повел. – Я буду спокойно пытать тебя как предателя нации. И до утра все узнаю. Не лучше ли договориться по-хорошему? Честно поделим, и все. Видишь, я по-русски щедр.
Тут усмехнулся я.
– А кто перевел вам свиток? Вы же ни бум-бум по-русски.
Пикар оскалился в ответ.
– Это когда же у меня были проблемы с переводчиками?
– Значит, делить на три части – и переводчику?
– О, не беспокойся! Он уже в мире ином. Перепил бургундского. – Полковник почти беззвучно и притом очень открыто смеялся. Но глаза его жили совсем отдельно от его компанейского смеха.
Я покрутил в руке только что осушенный бокальчик.
А может быть, мне как раз повезло, что взрыв вспугнул меня из башни, и что я начал метаться среди испуганных соотечественников, а то ведь прикололи бы меня в башне к старым итальянским кирпичам?
Видимо, в той дымной беготне и давке соглядатаи Пикара, скорей всего, меня и потеряли. Вот и не знает полковник теперь, куда я девал первый свиток! И ничего умнее не нашли, как перерыть рюкзаки и постель.
Тут я решил, что самое время перейти на "ты".
– А ты – редкая сволочь! По-твоему, я слабоумный, чтобы верить такой мрази?
Пикар сжал свой бокал так, что я подумал: ножка отскочит. Но через секунду он ослабил хватку.
– Не вижу для тебя другого выхода. – Он дернул шнур звонка. – Жерар! Взять лейтенанта, и в комнату номер три.
Я поднялся с усмешкой. Главное было показать, что я плюю с высокой колокольни на его костоломов. Кажется, по легкомыслию я действительно их не боялся.
– Грубый блеф, месье Пикар. Вы же знаете, что отец вам не простит и волоса с моей головы…
Пикар спокойно улыбался. Мне показалось, что разговор прервался раньше времени, полковник не успел сказать всего или придерживает что-то про запас.
…едва я увидел, что на пыточном станке разложена послушница… нет, не знаю, что тут со мной сотворилось…
Помню, я рванулся к ней, но тут же сам попал в железные тиски мордоворотов Пикара.
Полковник подошел к рычажкам своей адской машины. А я-то считал пустыми пересудами разговоры о том, что Пикар от самого Парижа волочет в разобранном и скрытом виде всю свою "механику" и собирает ее вновь по ходу приступов психоза (то в Варшаве, то в Смоленске). Вот вам и солдатские байки!
– Итак, месье Бекле, – повернулся ко мне этот поганец, – Бастилия разрушена, но, как видите, дело ее живет. Приступим к дознанию с пристрастием или… все-таки договоримся?
В клешнях пикаровских скотов я, видимо, выкрикивал что-то смешное и нечленораздельное, типа "вы не посмеете!", – до сих пор стыдно. Полковник просто терпеливо ждал, когда мои мысли и речь примут более связные формы.
– Это княжна Коврова! – выложил я последний козырь. – Вы ответите по всей строгости законов военного времени, как только Наполеон начнет переговоры с Александром!
– Едва ли их величества договорятся, – резонно заметил Пикар.
Он аккуратно пристроил руку на рычаг станка и медленно нажал…
Анюта в ужасе смотрела на вращающийся диск пилы, который приближается к ее…
Из журнала Таисии (в послушании Анны)
Трубецкой-Ковровой
…Это было черт-те что! Нет, не могу писать! О чем изволите, но только не об этом!.. Я и молилась, и прокляла сам час своего рождения, и мелькнула предо мной вся жизнь… Вдруг почему-то остро и нелепо вспомнился тот миг, когда гувернантка мадам Синьяк доказывала мне, шестилетней, что французский язык и французскую историю необходимо учить всякой культурной девице. А я ревела и все хотела убежать в лес – по чернику с деревенскими девчушками. И только теперь со всей ясностью мне стало понятно, что в том детском споре я оказалась абсолютно права…
И выходит, что этот чудовищный вращающийся круг французской пилы приближался к моему de duvet touffe все это время!.. чтоб разделить меня аккуратненько и ровненько на две половинки…
Жужжа и вращаясь, пила двигалась уже между пяток…
А дознаватель, торжествуя, смотрел и смотрел на побледневшего Жана. И сама не знаю почему, но именно в этом их перегляде мерещилась еще какая-то надежда…
– Ну что, ты по-прежнему равнодушен к нашим методам, мой мальчик? – обратился к Жану мерзкий палач.
По лицу Жана струился пот. Он словно не мог поверить, что этот зверь решится на такое зло.
Пила уже миновала мои колени… Я заплакала, зажмурилась, молилась только, чтобы испустить дух раньше, чем начнется ужасная пытка…
– Ваше решение? – рявкнул Пикар.
Но я видела, что Жан уже готов согласиться на что-то…
И тут за дверями, совсем рядом, раздался грохот!..
Из дневника Жана Бекле
…Грохот с каждой секундой приближался.
Все обернулись в сторону двери. Хватка пикаровских костоломов невольно ослабла. Сделав резкое движение, я вырвался, в один прыжок оказался возле станка и отклонил назад рычаг. Жуткий диск, проскрежетав еще секунду, встал.
Голова Анюты обессиленно откинулась на доски…
В тот же миг, уже непосредственно за дверью поднялся страшный крик, донеслись звуки ударов. А затем сама дверь с грохотом и визгом влетела в комнату, сорвавшись с петель.
Следом, в облаке пыли, в помещение шагнул Люка! Он был не на шутку разъярен и всклокочен. За ним с обнаженными клинками и взведенными пистолями теснились Пьер и Поль.
На них кинулись подручные Пикара. Но мои друзья быстро остановили их, приставив сабли к их шеям, а пистоли – ко лбам.
– Господа драгуны! – Побледневший адъютант полковника все же постарался сохранить видимость решимости. – Сюда вход запрещен! Господин Пикар сегодня не принимают…
– Прочь, штабной червяк! – Люка отшвырнул его с дороги, как котенка, хотя адъютант был на голову выше.
– Что? Да как вы смеете?! – зарычал тот в изумлении. – Я требую удовлетворения…
– На! – И Люка мощным ударом в челюсть отправил ретивого служаку через всю комнату – под самый станок.
Пикар опомнился и, отпрыгнув, выхватил свой пистолет.
– А ну, все назад!
В тот же миг Поль, зайдя слева, ловко выбил саблей пистолет из его руки.
– Жан, ты в порядке?
– Что за самоуправство?! – заорал полковник, прижимая ушибленную кисть к животу. – Я доложу императору, и все вы будете дослуживать в каменоломнях! Нет, все вы будете расстреляны! Во-он!..
Признаться, в тот момент его прогнозы показались мне вполне реалистичными.
Но Люка только подмигнул мне.
– Уже доложено! – И повернулся к Полю с Пьером. – Освободите-ка девицу, друзья!
Только тут я наконец вышел из столбняка и, живо отогнав приятелей, сам кинулся расстегивать, распутывать станочные ремни на монашке. При этом я, кажется, запутал их еще больше. На Анюте лица не было, она лишь невнятно лепетала: "Мерси, мерси…" Но как же славно облегала грубая ткань рясы, перетянутая натуго ремнями, все неровности этого волшебного тела!..
Впрочем, я отвлекся.
Люка по-прежнему держал пикаровских мордоворотов на мушке. Я поднял выбитый у одного из них клинок, чтобы просто разрезать ремни.
И тут Люка вдруг гаркнул:
– Сми-ирррно!!! Равнение направо!..
В ту же секунду все мужчины в комнате, в том числе и подручные Пикара, и сам полковник, невольно щелкнув каблуками, вытянулись и замерли, даже не уяснив, что к чему.
Во внезапно наступившей тишине раздались приближающиеся голоса.
– Да, сюда, ваше величество… Еще один поворот… Люка свернул сюда, судя по телам… О, да! Это здесь, ваше величество!..
В дверном проеме, сквозь еще не осевшую до конца пыль, показалась несравнимая ни с чьей иной, знаменитая черная шляпа с беспощадно загнутыми углами и светлый плащ без единого погона и ордена! О, к нам действительно прибыл император собственной персоной! Наполеон Бонапарт! Покоритель миров!..
Люка скомандовал:
– На караул!
Мы дружно втянули животы еще глубже и выпрямились так, что захрустели позвоночники. Наполеон со свитой вступил в комнату.
– Ах, вот это где!.. – Бонапарт брезгливо поморщился, окидывая комнату цепким взглядом. – Пикар, и как же все это понимать?
Полковник, заметно волнуясь, выступил вперед.
– Мой император, все эти люди, – он кивнул по очереди на меня, на Анюту и на моих друзей, – подозреваются в шпионаже и предательстве!
– Да полноте! – Наполеон иронично усмехнулся, разглядывая застывшую компанию.
Пикар тут уже унюхал, куда ветер дует.
– Мой император, как можно верить этим… – Он не нашел слов от возмущения при взгляде на моих товарищей.
Наполеон повернулся к троице и изобразил на лице удивление.
– Как можно верить Люка, который первым водрузил знамя на Шевардинском редуте?! Или юному Бекле?.. Разве вы, полковник, не знаете его отца – потомка царского боярина, но ярого противника русской тирании, друга Вольтера и моего личного друга?!..
– Ваше величество, – Пикар продолжал упрямо гнуть свое, хотя явно стушевался. – Позвольте довести дознание до конца и у меня будут доказательства!.. Но если вы мне более не доверяете, тогда примите мою отставку.
– Давно пора! – вполголоса ввернул Люка, хотя получилось изрядно раскатисто.
– Но-но! – Бонапарт успокаивающе потрепал храброго верзилу по плечу. И уже с другим, более мягким и миролюбивым выражением повернулся к остальным.
– Дети мои, – начал он, – разумеется, полковник Пикар виновен в том, что чересчур буквально понял мои гневные слова после взрыва арсенала. Но, видимо, я сам более всех виновен в этом инциденте. А месье Пикар просто переусердствовал. Отвяжите монашку…
– Это послушница, – коварно поправил полковник.
– О, то есть этот траур, возможно, и не навсегда? – оживился Бонапарт.
Я заметил, что император с аппетитом смотрит на обнаженную от щиколотки до колена Анютину ножку. Тогда я быстро, по два за раз, взрезал все ремни на Анюте, уже не пытаясь распутывать. И буквально чувствовал, как с каждым моим молодецким махом вздрагивал Пикар – бьюсь об заклад, этот мерзавец испытывал реальную боль при каждом новом повреждении любимого детища!
Освобождая девушку от последних пут, я обернулся к Бонапарту.
– Ваше величество, на самом деле послушница Анна – русская княжна Коврова. Вопреки воле родителей пожелала она остаться в Москве, чтобы лицезреть великого императора…
Хорошо, что Анюта еще не имела сил возражать!
Лицо Наполеона так и засветилось изнутри.
– О, мои глубочайшие извинения, княжна! – разулыбался Бонапарт, подал Анне руку и помог подняться.
– Позвольте мне загладить этот неприятный инцидент и пригласить вас на обед, от которого меня столь своевременно оторвал мой верный Люка. И если этот траур, – он указал небрежным жестом на темную рясу, – не обязателен для всех случаев жизни, я смиренно попросил бы вас прибыть на обед в светском платье.
– Мне нужно спросить разрешения у настоятельницы, – только и смогла выдохнуть ошеломленная девушка.
– Вас я тоже приглашаю, лейтенант Бекле, – шлепнул меня стеком по груди император. – Кстати, неплохой выбор! – Кивнул он вдруг на Анюту и подмигнул мне украдкой, направляясь к выходу.
Так вышло, что ловя его слова, на выходе из окаянного застенка я оказался рядом – то есть уже как бы сопровождал Бонапарта. Я готов был тут же отойти с поклоном, но заметил, что следом спешит Пикар, и не смог отказать себе в удовольствии оттереть его от высокой особы.
Так мы все вместе и вышли на солнышко…
– Что пишет ваш отец из Парижа? – спрашивал меня Наполеон на ходу. – Надеюсь, он в добром здравии? Я покидал его в столице, когда он мучился грудной жабой.
– Ваше величество, – бубнил сзади Пикар, – призываю вас к осторожности, вы хотите разделить трапезу с поджигателями арсенала!..
Я почувствовал, что этот ревностный служака начинает нервировать Наполеона. А точнее, Бонапарт начал тихо звереть. Он остановился и повернулся вполоборота к полковнику.
– Вы ничего не чувствуете в воздухе, Пикар? – осведомился император почти вежливо.
Наш мерзавец принялся усердно принюхиваться и озираться. Да и мы невольно стали вертеть головами.
Над городом густела сизая пелена. Отовсюду доносились команды и гневные выкрики…
– Это дым, – пояснил Бонапарт, наливаясь черной яростью. – Пока вы здесь девиц раскладываете да родословные верных солдат проверяете, в Москве загорелись уже сотни домов! Там действуют настоящие поджигатели и диверсанты! А вы, вместо того чтобы ловить их…
– Но, ваше величество…
– Пикар, хватит рассиживаться в кабинете! Марш на улицы, поближе к огню, и ловите, ловите бандитов!..
Поднявшись на ближний кремлевский холм, я увидел, как в низине за рекой закопченные солдаты, встав в цепочку, подают друг другу ведра и плещут воду на огонь.
То и дело кто-то выскакивал из огня или снова прыгал в него, скрываясь за похожими на античные колоннами седого дыма…
На самом берегу, как худые осинки на опушке, стояли русские женщины при каких-то мешках. С мешков норовили сигануть несколько детишек, но женщины с пугающим равнодушием и упорством возвращали их на место…