- Капитан, прошу вас… Я в отчаянии. Меня нигде не хотят брать… из-за моего лица… Шесть месяцев назад я горел и чуть не погиб, с тех пор не могу найти работу. Пожалуйста, капитан, я не боюсь никакой, даже самой тяжелой работы. Помогите мне выбраться из нищеты, которой я не заслуживаю, и вы не пожалеете. Я буду вам очень признателен.
- Вы француз? - спросил Марион. Дети, прервав игру, с ужасом и жалостью уставились на незнакомца.
- Да, я служил честно и преданно на военном корабле и даже имел звание капрала. Вот мой военный билет.
- Пожалуйста, дайте посмотреть.
Мужчина сказал правду. В билете говорилось, что Рато Леон, уроженец Руана , прослужил три года во флоте, один из которых в чине старшего матроса. Капитан посмотрел также характеристику. Все было в порядке, но тем не менее он сомневался, до того отталкивающей казалась внешность незнакомца.
Марион достал бумажник и собрался открыть его, чтобы дать несколько купюр несчастному. Матрос жестом остановил его.
- Нет, капитан, не надо. Я не приму милостыню, мне нужна лишь работа.
Татуэ внимательно изучал незнакомца со стороны и вспоминал: "Где, черт побери, я мог слышать этот голос? Не будь он таким хриплым, я бы сказал, провалиться мне на месте, что это голос господина Перно! Тот же рост, та же осанка, те же манеры! Наверное, я сошел с ума! Наш пьянчужка-охранник сейчас в двух тысячах лье отсюда, пьет небось свой абсент у Виконта или охаживает палкой каторжников".
Тем временем ребятишки приближались к разговаривающим. Маленький горбун держал кота Ратона, а Лизет чесала за ухом у урчащей от удовольствия Бланшет.
- Смотри, братец, он очень несчастен!
- Похоже.
- Наверное, он голоден.
- Ужасно быть голодным, ты помнишь?
- Поскольку мы теперь богаты благодаря господину Редону, нехорошо, когда кто-то страдает рядом с нами.
- Я тоже так считаю. На него посмотришь - плакать хочется.
- Тогда я попрошу папу взять его.
- Согласен, сестренка.
С белой кошечкой на руках Лизет подошла вплотную к отцу и ласково проговорила:
- Папочка, милый! Нам будет очень-очень приятно, и Гектору, и мне, если ты оставишь здесь этого человека. Он ведь так просит тебя…
Марион не мог отказать сыну и дочери, тем более что они просили за правое дело. Он задумался. Подлинность документов проверить не представлялось возможным, так как лицо было неузнаваемо. А что, если они ворованные, и бандит просто украл их у какого-нибудь честного матроса. Ведь чего только не сделает преступник, чтобы изменить внешность… Каторга являлась ужасной школой, где учили подозревать всех и вся.
Незнакомец скосил глаза на девочку, которая умоляюще смотрела на отца. Возникла мучительная пауза.
- Хорошо, - выдавил из себя Марион, - мы вас берем.
- Спасибо, капитан, - ответил матрос. - Я не забуду вашей доброты, вот увидите…
На лице человека появилась скорее гримаса, чем улыбка.
- Мадемуазель, Господь наградит вас за сострадание к несчастному.
Марион пошел за помощником, проверявшим снаряжение, и, увидев его, сказал:
- Гранжан, запишите еще одного матроса в команду.
- Есть, капитан! Но, Бог мой, теперь будет тринадцать…
- Вы суеверны?
- Ни на грош! Но это может вызвать усмешки экипажа. К тому же у нового матроса, я бы сказал, несколько корявое лицо.
- Согласен. Дети захотели, чтоб я его взял.
- Другое дело. Если это желание ребятишек, никто не будет смеяться.
А Татуэ подумал про себя: "Надеюсь, что тринадцатый не станет Иудой! Что могло привлечь малышей в этом уродце с голосом Перно, чья физиономия могла бы поднять на дыбы дикую лошадь?! Но мне ничего не остается, как заткнуться и держать ушки на макушке".
Вечером состоялось крещение корабля, который получил имя маленькой феи, чья милая улыбка уже очаровала всех. Отныне трехмачтовая шхуна называлась "Лиззи", уменьшительное от английского Элиза. Организовали праздник на борту. Галипот приготовил вкусный ужин. Пили за капитана, за парусник, за детей… за успех предстоящей экспедиции, цели которой никто не знал. Потом все разошлись по каютам спать.
Через четыре дня легкая, как чайка, шхуна покинула Сан-Франциско и устремилась в воды Тихого океана. С того момента, как Марион и Татуэ сбежали из тюрьмы Сен-Лорана, минуло семь с половиной месяцев.
ГЛАВА 4
Удачное плавание. - Занятия маленького горбуна. - На подступах к Таити. - Земля. - Жандармы. - Колониальный судья. - Хорошо известные личности. - Прокурор знает все. - Заслон. - Арестуют или нет. - Преследования полиции. - Лодка с таможенниками и бочка. - "В воду!" - Ярость толпы. - Пушечные выстрелы.
"Лиззи" оказалась одной из самых быстроходных и маневренных шхун американского торгового флота. Подгоняемая легким бризом норд-норд-вест , она неслась на всех парусах по океану. Капитан был доволен: хорошая погода, попутный ветер, добрый корабль. Везде царила гармония - дружный экипаж, душой которого являлся Галипот, тяжелой работы почти не было. Не шхуна - а яхта для увеселительных прогулок. Правда, это не касалось тринадцатого матроса, к безобразному лицу которого никто не мог привыкнуть, как ни старался он всем понравиться. Его не дразнили, единственной колкостью, которую позволили себе шутники по отношению к несчастному, стала кличка "Корявый". Матрос принял ее со смирением и отзывался без видимой обиды.
Жизнь быстро наладилась на паруснике: легкая, беззаботная, а главное - свободная. Шхуна качалась на волнах под бескрайним небом и палящим солнцем.
Марион преобразился. Это был уже не сломленный несчастьем каторжник с выражением горькой тоски на лице. Капитан выпрямился, лоб разгладился от морщин, глаза засветились радостью, а в душе, так долго страдавшей, появилась надежда.
Счастливый отец с гордостью наблюдал за своими обожаемыми детьми. Тотор был воплощением самой доброты, а Лизет - сплошным очарованием. Ничего более забавного и непредсказуемого, чем остроты маленького горбуна, никто не слышал. Он посмеивался над своим уродством, шутил и пел песенку "Неси свой горб", которую теперь напевала вся команда. Девочка же очень трогательно обращалась с матросами, расспрашивала об их семьях и интересовалась их желаниями. Ничто не ускользало от ее внимательных и заботливых глаз. Она следила, чтобы они ни в чем не нуждались. А великаны, умиляясь ее ласковыми словами и нежным взглядом, боготворили добрую фею корабля, носящего ее имя.
Тотор взрослел. Отец с помощником преподавали ему различные науки, а в свободное время мальчик постигал работу моряков. Он ходил босиком, лазил на мачты, драил палубу, чистил оружие, вязал морские узлы , плел тросы и не брезговал ни дегтем, ни жиром. Как говорил его большой друг мастер Вилл, боцман шхуны, юноша скоро мог стать настоящим матросом. Правда, по физическим данным он не очень годился на эту роль, о чем однажды осторожно сказал ему отец. На что мальчуган, ничуть не смутившись, ответил:
- Между прочим, маршал Люксембурга, участвовавший в войне и сыгравший в ней не последнюю роль, был горбун, как и я.
- Да, правда, мой дорогой. Кто тебе об этом рассказал?
- Твой помощник господин Гранжан.
- Значит, тебе нравится, что я моряк?
- Нравится? Да я счастлив! Знаешь, я считаю, что это самая сто́ящая и достойная профессия в мире.
С самого начала Татуэ, заметив безумную страсть любимого друга к морю, немного ревновал, что тот все меньше времени проводил с ним. Как-то раз силач обнаружил рапиры, перчатки и маски, закупленные капитаном для развлечения экипажа, и, подпрыгнув от радости, побежал к Гектору:
- Хочешь, я научу тебя фехтовать?
- Ты умеешь фехтовать? - поинтересовался мальчуган, плохо понимая, о чем идет речь.
- Конечно. Когда-то я работал учителем фехтования.
Оставалось удивляться, чего только не знал беглый каторжник.
- Тогда хочу.
- Отлично! Ты сам скоро поймешь: чтобы быть настоящим морским волком, необходимо владеть саблей или шпагой.
- Согласен, Татуэ, это мне по душе.
- Могу еще научить тебя боксу.
- Ты и это умеешь?
- Да, мой малыш, я знаю все… или почти все.
История, математика, фехтование, мореходное дело, языки и французский бокс - маленький горбун не терял времени даром.
Время шло. Никогда еще плавание не было таким удачным. "Лиззи" бороздила волны Тихого океана, пока не показалась земля. Зеленые берега Матахива проплывали по правому борту, затем по левому - Рэроа. Шхуна миновала Макатеа, Тетиароа, и наконец появился остров Таити с голубыми вершинами гор Рониу и Орохены.
Марион сам стоял у штурвала и, уверенно обходя опасные участки, вел судно к заливу. Команда восхищенно следила за маневрированием. Парусник вошел в небольшую бухту и остановился в двух кабельтовых от пристани.
Вечерело. Уже многие месяцы капитан не высаживался на французский берег. Однако совершенно необходимо было побывать на Таити, хотя бы несколько часов. Главное - увидеть одного старого знакомого, хранителя имущества Соваля, человека честного, который, хоть и присутствовал на мерзком процессе, всегда верил в невиновность бретонца и оставался его другом. У Соваля хранились важные документы. Кроме того, он знал всех капитанов судов, плававших в Полинезийских водах . Только он мог сказать, что стало с Ником Портером, пока жертва его деяний прозябала на каторге. И Марион решился. Чего, собственно, бояться? Его давно забыли… Кто сможет его узнать или вспомнить? К тому же он теперь - американец, гражданин Соединенных Штатов! Кто осмелится нарушить международное право и оскорбить флаг великой страны?
Тем не менее, будучи человеком предусмотрительным, капитан не стал до конца спускать паруса, а якорь лишь погрузил в воду, оставив висеть на тросе.
Ночь прошла спокойно. Легкий ветерок приносил с берега пьянящие запахи цветущих растений.
На следующее утро, пройдя карантинный контроль , Марион собирался осуществить задуманные визиты сначала в американское консульство, находящееся в ста метрах от берега, а затем к Совалю. Татуэ и он сели в шлюпку с двумя матросами и подплыли к берегу. Едва они коснулись ногами земли, как два огромных жандарма, в полной униформе: в белых касках, с пистолетами и саблями подошли к ним. Сложилось впечатление, что путешественников ждали. Силач наморщил лоб и прорычал, как собака:
- Только этого не хватало… Жандармы с саблями! Не очень-то нас дружелюбно встречают!
- Помолчи или говори по-английски, - приказал Марион.
За время шестимесячного пребывания в Тринидаде и плавания на "Лиззи" дети и Татуэ научились неплохо болтать на иностранном языке.
Подчинившись приказу, силач продолжал молча рассматривать отряд местных полицейских, этаких бронзовых гигантов, которые, казалось, в любую минуту готовы были прийти на помощь жандармам.
- За ними четыре жандарма, честное слово, как будто из Кайенны! - не выдержал Татуэ.
Один из жандармов, козырнув в знак приветствия, обратился к капитану:
- Ваши документы!
- Пожалуйста, вот бумаги, касающиеся корабля, которым я командую, вы видите, под американским флагом.
- Это не то, что я вас спрашиваю. У вас есть паспорт, свидетельство о рождении… карточка избирателя?
- Почему бы не спросить справку о прививках? - вставил Татуэ, закипая от ярости.
Марион, сохранив спокойствие, ответил:
- У меня есть документы, подтверждающие личность и принадлежность корабля. Но я представлю их только тому, кто имеет на то право, а именно - консулу и капитану порта .
- Значит, вы отказываетесь мне их дать?
- Точно. То, что вы требуете от меня, - незаконно. Я иностранный моряк, занимающийся торговлей, попал на французскую территорию. Я не совершил никакого преступления, а вы превышаете свои полномочия.
Жандарм, привыкший выполнять приказы командира, остался глух к доводам иностранца. Тоном, не терпящим возражений, он произнес:
- Это меня не касается. У меня приказ доставить вас к господину прокурору Республики, который ждет в кабинете.
- Меня ждут?.. Меня?.. Я приехал из Сан-Франциско! Это какая-то ошибка!
- Ошибка или не ошибка, - проворчал Татуэ, - но, когда вмешивается правосудие, не жди ничего хорошего… Капитан, прошу вас, давайте смоемся, и дело с концом!
Отряд местной полиции бесшумно подходил к разговаривающим. Марион с Татуэ оказались окруженными со всех сторон. Однако близость полицейских не испугала двух храбрых борцов. При случае они вполне могли бы врезать неграм как следует и сбросить их в воду. Но момент еще не наступил. Единственное, что насторожило Мариона, были слова "прокурор вас ждет". Решив до конца разобраться с возникшим недоразумением, капитан согласился:
- Хорошо. Проводите меня к прокурору.
Здание суда находилось прямо напротив пристани и утопало в зелени. На первом этаже находился просторный холл, через открытые окна которого проникал свежий воздух, принося запахи цветущих бананов, хлебных деревьев и фикусов. Поистине, в этом логове правосудия не было ничего отталкивающего. Колониальный судья заседал в своем кабинете.
Тук!.. Тук!..
- Войдите!
Дверь отворилась, и вновь прибывшие увидели молодого человека, лет тридцати, одетого по последней моде с разноцветным галстуком на шее и огромной сигарой в руках. Необыкновенная белизна манжет и воротника подчеркивала слишком темную кожу мулата, сидевшего за столом и изучавшего какие-то бумаги.
- Господин прокурор, я привел человека.
- Хорошо. Подождите дальнейших приказаний за дверью.
Прокурор не ведал ни о каких правилах приличия, поэтому, даже не предложив капитану присесть, грубо начал допрос:
- Ваше имя, фамилия, возраст и занятие?
Постепенно теряя хладнокровие, Марион, глядя чернокожему в глаза, произнес:
- У вас нет оснований ни для моего ареста, ни для допроса. Я имею право отказаться отвечать до прибытия консула. Но из уважения к великой стране, на чью землю я ступил, скажу. Я Пьер-Андре Марион, мне тридцать пять лет, капитан дальнего плавания, американский подданный…
Прокурор качал головой, глядя в какой-то документ, и бормотал:
- Все правильно…
Однако при словах "американский подданный" он присвистнул и резко прервал говорящего:
- Вы лжете!
Бретонец побледнел и сжал кулаки.
- Вы лжете, - продолжал мулат, выдыхая облако дыма на посетителей, - вы действительно Пьер-Андре Марион тридцати пяти лет, но француз, уроженец Сен-Мало. Вы были приговорены к смертной казни трибуналом Рошфора и переведены в Гвиану, где, будучи заключенным, имели номер двести двенадцать. Девять месяцев назад вы совершили побег при обстоятельствах, которые я могу вам подробно рассказать, вместе со здесь присутствующим Франсуа Бушу, известным под кличкой Татуэ.
Тут силач не выдержал и с дерзостью бывшего каторжника проорал хриплым голосом:
- Ты врешь, вонючий негр!
Колониальный судья, привыкший, чтобы все трепетали перед ним, опешил от такой выходки. Сначала он посерел, потом пожелтел, как будто вся желчь его печени разлилась по коже. Нервно перекусив сигару, он прошипел сквозь зубы:
- Это мы еще посмотрим! Что касается вас, господин Марион Пьер-Андре, то, покинув голландский берег, вы вместе с детьми жили около шести месяцев в Тринидаде… Не так ли?
Марион, отлично владея собой, выдержал паузу и, с интересом посмотрев на судью, спросил:
- Кто, черт побери, мог вас информировать?
- Вы не ответили на мой вопрос. Но и так все ясно. Я продолжаю. Из Тринидада вы переехали в Сан-Франциско, купили корабль, без сомнения, для того, чтобы снова заняться прибыльным делом морского пирата.
Прокурор, казалось, смаковал каждую фразу, все более распаляясь.
- Да, мы отлично осведомлены. Мы знаем, что шхуна везет оружие, артиллерию, контрабанду… Могу даже назвать поименно всех негодяев, которые вам подчиняются.
- Вы хотите сказать, матросов, - съязвил капитан.
- Вы еще насмехаетесь надо мной! - брызгая слюной, вскричал служащий. - Ничего, скоро я буду смеяться!
Он нажал на кнопку - раздалось дребезжание звонка. Дверь открылась, и, как "Двое молодцов из сумы", появились два жандарма.
- Арестуйте этих и отправьте в карцер!
Марион, не теряя хладнокровия, тихо по-английски сказал Татуэ:
- Мне - черномазый, тебе - охранник.
Сокрушительный удар в лицо свалил прокурора с ног. Не успев даже охнуть, он рухнул на стол и остался лежать там без сознания с разбитым носом и выбитыми зубами.
- Готов! - радостно воскликнул Татуэ. И, прежде чем жандармы успели хоть что-нибудь сообразить и броситься на помощь начальнику, силач стукнул их головами друг о друга и сжимал шеи до тех пор, пока полицейские с красно-синими лицами и выпученными глазами не остались лежать на полу без движений.
- У нас есть десять минут, - проговорил капитан.