В тот же миг на месте мальчика взмахнула крыльями большая летучая мышь. На прощание она еще раз облетела палату и исчезла за окном. Уэнди же долго смотрела, как маленькая черная точка исчезает в рассветных небесах, где еще совсем недавно висел огромный желтый диск. Теперь лунный свет казался Уэнди более родным, чем грядущий рассвет. Думая о завтрашней ночи, девочка сонно закрыла глаза. Сновидения ее тотчас унесли далеко-далеко, вслед за Питером, в волшебную страну Никогда. Только там болезнь была неподвластна над ней, там печаль не имела право сжимать в тиски ее детское сердце…
…Перед тем как покинуть палату дочки, миссис Дарлинг всегда плотно прикрывала оконную раму, но утром в последнее время постоянно замечала ее открытой. Она не могла предположить, что Уэнди поднимается посреди ночи, чтобы постоять у открытого окна, отчего и списала это на ночные сквозняки. И в этот раз, уходя, женщина решила захлопнуть окно на щеколду. Ничего не подозревающая Уэнди притворялась сонной, широко зевала, прикрывая рот ладошкой. Мама подошла, поцеловала ее в курносый носик.
– Спокойной ночи! – ласково пожелала она. – До завтра, моя дорогая! – И покинула палату, а Уэнди осталась ждать своего ночного гостя…
Как только рассеялись облака, и луна надутым шаром поднялась в небо, то на ее фоне девочка различила знакомый силуэт летучей мыши. Она приближалась к окну, но когда подлетела вплотную, то вместо того, чтобы распахнуть раму, со звоном ударилась о прочное стекло. От такой неожиданности Питер, который уже намеревался обратиться человеком, скользнул вниз по стеклу и начал падать. Уэнди испуганно вскрикнула и, сбросив одеяло на пол, вскочила с койки. Она подбежала к окну и, выглянув, смогла с облегчением заметить, что Питер вновь поднялся и теперь присел на подоконник с противоположной стороны стекла.
Уэнди потянула за ручку, но рама не поддалась. Она попробовала еще и еще раз со всей силой, которая была подвластна маленькой девочке, но это не принесло никаких результатов. Тогда ее взгляд упал на щеколду. Уэнди движением руки указала на нее Питеру, а он пальцами продемонстрировал девочке, как необходимо ее повернуть, чтобы окно отворилось. Уэнди с трудом на цыпочках дотянулась до щеколды, пытаясь хрупкими пальчиками повернуть ее, только та отказывалась повиноваться детским рукам.
Конечно же, Питер одним взмахом мог бы разбить окно на мелкие осколки. Только это решение было тут же отвергнуто, так как на звук бьющегося стекла в палату сбежится весь персонал больницы. Поэтому мальчику приходилось только взглядом подбадривать Уэнди.
Чтобы проще было дотянуться, Уэнди поставила у окна табурет. Взгромоздившись на него, она вновь принялась за неподатливую щеколду, но та словно издевалась над маленькой девочкой, не собираясь сдвинуться даже на миллиметр. Уэнди уже двумя руками налегла на нее, а Питер с сочувствующим взором смотрел на отчаянные старания. Но, чем больше сопротивлялась щеколда, тем меньше оставалось сил у девочки.
Наконец затвор немного сдвинулся с места. Уэнди давила изо всех сил. Еще чуть-чуть, чуть-чуть. Послышался тихий щелчок. В это время табурет под ногами девочки пошатнулся, и Уэнди, не успев удержать равновесие, полетела на пол. От переутомления, причиной которому послужила борьба с капризной щеколдой, в глазах Уэнди замигали яркие пятна, потом вся палата поплыла перед взором, и девочка потеряла сознание. Окно в этот миг распахнулось настежь…
Когда Уэнди открыла глаза, Питер уже перенес ее на койку и бережно укрыл одеялом. Он с грустным взглядом сидел возле нее. Девочка была более слабой, чем в прошлую ночь после игры с тенью. Дыхание ее было хриплым и неровным. Она прижала ко рту платок и закашлялась, отчего на нем появились маленькие красные брызги. Но Питер больше не обращал внимание на запах крови, он только с сочувствием смотрел на девочку. Он никогда ни к кому не привязывался, но сейчас впервые боялся потерять кого-то. Он не хотел, чтобы какая-то смерть, которая обошла стороной его самого, забрала с собой Уэнди. Я буду рядом каждую ночь, решил Питер, и, если она в это время придет, то я прогоню ее! А если она придет днем? Это были самые страшные его опасения, что Уэнди может умереть, когда его не окажется рядом.
– Ты обещал мне рассказать, – слабым голосом Уэнди прервала размышления Питера.
И тогда он приступил к своему рассказу…
А Уэнди глядела в раскрытое настежь окно, где в темном небе висел бледный диск полной луны. Звезды весело перемигивались, подбадривали девочку. Медленно вышагивали стрелки на часах Биг-Бена. И Уэнди так захотелось, чтобы они навсегда замедлили свой ход, а лучше бы вообще остановились, чтобы никогда не кончалась эта ночь, и не наступила неизвестность, именуемая утром. Питер поведал ей, как, превращаясь в летучую мышь, впервые научился летать… А за окном странные летучие мыши вспорхнули со стрелок Биг-Бена и полетели к распахнутому окну. Когда их силуэты отразились на фоне луны, Уэнди поняла, в чем их странность. От летучих мышей у них были только крылья, а туловище и голову заменяли простые часы. И чем быстрее они приближались, тем быстрее крутились стрелки на их циферблате, отмеряя ее последнее время. Пока стрелки показывали десять минут пятого, но Уэнди понимала, что, как только они сойдутся на вертикали, ее сердце стукнет в последний раз. Как вода утекало время на летучих часах, и им стал вторить даже мудрый Биг-Бен, пробив очередной час – час, который был вновь несправедливо отнят у девочки. И тогда Уэнди подскочила с кровати и бросилась на шею Питера.
– Они уже близко! Забери меня с собой в страну Никогда! Я не хочу, боюсь оставаться здесь, когда закончится время!
– Ты точно уверена, что хочешь улететь со мной? Никогда не стать взрослой, никогда не умереть, но остаться для всего мира проклятой?
– Да! Пожалуйста! – взмолилась Уэнди, и в тот же миг острые клыки Питера вонзились в шею девочки. Она чуть слышно простонала и обмякла в его руках…
…Через час Уэнди открыла глаза. Но это была уже не та умирающая девочка. Вместо потухающего взора глаза ее заблестели озорными огоньками. Теперь она глядела на этот мир по-новому. Больше он не казался ей серым. Даже темнота ночи переливалась яркими красками. А великолепная луна подмигивала, улыбалась ей. Исходящий от нее свет вмиг спалил приближающихся летучих будильников. Они даже звякнуть не успели, растворившись в ночной прохладе. И стрелки Биг-Бена больше не торопились, а замерли на месте. Уэнди даже показалось, что они чуть-чуть сдвинулись назад. Теперь они никогда – НИКОГДА – не будут для нее спешить.
К ней подошел Питер и взял ее за руку.
– Ты готова, Уэнди?
– Да, Питер, я готова! Но что надо сделать, чтобы полететь?
– Подумай о чем-нибудь самом счастливом в своей жизни, – улыбаясь, сказал Питер.
И Уэнди вспомнила свое исцеление. Больше никакой болезни, никакого ожидания смерти! НИКОГДА! В тот же миг вместо рук у себя она увидела перепончатые крылья. Уэнди-летучая мышь пролетела под потолком палаты, в последний раз взглянув на эту комнату болезни, которая хотела стать для нее роковой, но девочка обманула ее. Она вырвалась из нее, вылетев через окно. За нею последовал и Питер.
Две летучие мыши, мальчик и девочка, пролетев по улицам Лондона, в последний раз бросили взгляд на остановившиеся для них часы Биг-Бена. В свете полной луны их силуэты мелькнули и устремились навстречу яркой звезде, в незабвенную Неверленд.
Стихи
Мечты Апреля
Весь март был месяц кутерьмы,
Мели метели,
Но вот сменили плач зимы
Мечты Апреля.
Сияньем чистых огоньков
Блистали розы,
А ароматы трех цветков
Рождали грезы.
Все лепесточки красных роз
Сильней алели
От высыхавших капель слез
Мечты Апреля.
Весенним ангелом любовь
Влетела в душу,
Чтоб отогнать от сердца вновь
Мороз и стужу.
И цокали два каблучка
В пустом подъезде,
И два влюбленных светлячка
Летели вместе.
По ностальгии детских лет
Сойдут капели,
Но в памяти оставят след
Мечты Апреля.
Цветут три розы на окне
Уже недели,
И безграничны по весне
Мечты Апреля.
Она здесь больше не живет
Последний ласточек полет
Печальным вечером начался.
"Она здесь больше не живет!"
– Чужой ответ в тиши раздался.
Она здесь больше не живет!
Зачем тогда под Новый год
Я с Персефоной повстречался?!
Прошли зыбучие года,
Но злая память не уймется.
Я не забуду никогда
В те времена сиянье солнца.
Она здесь больше не живет!
А сердце мерзлое, как лед,
Вовек теперь не разобьется.
В ее роскошных волосах
Блуждали северные ветры.
В ее таинственных глазах
Я сохранил осколки лета.
Она здесь больше не живет!
Померкнул день теперь, и вот
Мне без нее не стало света.
Бежит жемчужная река
Моей любви бескрайней лентой,
Останется наверняка
Она в больной душе зачем-то.
Она здесь больше не живет!
Она уже почти как год
В Аиде замужем за кем-то.
Откровение
В бледном зареве сияния
Многолюдной суеты
Просят боги покаяния
Этой дерзкой бедноты.
В жалком, утомленном племени
Под названьем "человек"
Прячется за тенью времени
Завершающийся век.
Вечер остается голоден,
Пожирая кислый люд,
И в ночном угарном городе
Палачи на казнь идут.
Люди, новые и стильные,
Погибают в сетях зла,
Если гибнут даже сильные,
То не выжить тем, кто слаб.
Небеса густые хмурятся,
Даже проблеска в них нет.
В ранний час на серых улицах
Мертвый близится рассвет.
Энджел
Ангел, пойманный в ловушку,
В человеке спрятал слепо
От назойливой старушки
Запасной кусочек Неба.
Если в солнечном апреле
До сих пор поют метели,
А подснежник увядает,
Значит, Ангел умирает.
Новый звук небесной птицей
Улетит из-под опеки,
Песня первая родится
О последнем человеке.
А когда утихнут ноты,
Ты исчезнешь без заботы,
Но оставь хотя б надежду,
Ты же Ангел, ты же Энджел.
Над мечтой летают мухи,
Чуя терпкий запах смерти,
А коса немой старухи
Острием несется к жертве.
Но у Энджел перед крахом
Я в глазах не вижу страха.
Только кружит в ритме танго
С черной Смертью белый Ангел.
Пьеса
Плененный, как будто в неволе,
Под гримом обманчивых лиц
Актер после сыгранной роли
Упал перед публикой ниц.
И ангелы смотрят, и черти
Спектакль под названием "Жизнь",
Финал предназначен для Смерти
И лишь эпизод для Души.
Палач идеален для роли,
Одетый в накидку теней,
То маска на нем лишь – не боле! -
Но скрыто ведь что-то под ней.
На нижних рядах слышен топот
Немытых веками копыт,
Вверху кто-то крыльями хлопал,
А ложа все время храпит.
"Сценарий затянут немного",
– Шепнул херувим на стене.
"Ну что вы! – вскричали. -
У Бога на все было только шесть дней!"
"А кто режиссер? Не Лукавый?"
– Промолвил, хрипя, Вельзевул.
"Ах! Точно же! Точно же! Дьявол!"
– Средь бесов послышался гул.
"Комедию кажут иль драму?"
– Спросили смотрящие враз,
А ангел, сидящий у рампы,
Заметил: "Похоже на фарс".
И вот продолжается пьеса
Из века скользящая в век,
Сюжет в ней от Бога и Беса,
Но главный герой – Человек!
***
Время уже не потревожит
Стрелки хромые на часах.
Облаком обернулось ложе
Маменьки, спящей в Небесах.
Ночи пусть охраняют стражи,
Ангелы верные твои,
С ними далекий путь не страшен
Странникам вечности двоим.
Звезды развеют их тревоги,
Даруя безмятежный сон,
В коем укажут им дороги,
Вьющиеся на Небосклон.
После вечернего заката
Пламенем вырвется рассвет.
То, что ушло от нас когда-то,
В памяти оставляет след.
Верьте, неверующие, верьте,
Истине, вырванной из книг,
В то, что меж жизнию и смертью
Будет один забвенный миг.
Там мы увидимся с тобою
В отблеске мчащихся комет
И – наполняемы любовью -
Скажем, что смерти больше нет!
Нотки мои слагались в песню,
Ночью под музыку сверчков,
С рифмой переплетались вместе
Строчки для маминых стихов.
Через преграды и сомненья
Шалостей детских и любви
В новом духовном возрожденьи
С Неба меня благослови!
Небо оделось перламутром,
Медленно сокращалась тень,
С трепетом предстояло утру
Встретить рождающийся день.
В небесах
В небесах, как на странице,
Как на синем полотне,
Нарисую, коль не спится,
Солнце в Юлином окне.
Лунный путь из ярких красок
Звезды стелют кораблю,
И созвездьем вспыхнет фраза:
"Я тебя люблю!"
Нарисую акварелью
Златоглазую луну
В обручальном ожерелье
И в брильянтовом плену.
Гаснут в небе изумруды,
В сон художника клоня,
И, уснув, шептать я буду:
"Не оставь меня!"
В небесах уже погасло
Пламя утренней звезды,
Рисовал я ночью сказку -
Получилась ты!
Омск-Томск
Не в большом, не в броском,
Но в прекрасном мире,
В городишке Томске,
В Западной Сибири,
Проживает мило
За закрытой дверцей
Девушка-светило
С благородным сердцем.
Она пишет сказки
И плетет узоры,
Но любовь и ласку
Прогоняет взором.
Ей нужна свобода,
Без нее ей грустно,
Но порой невзгоды
Ей тревожат чувства.
Только рядом с Томском,
В том же самом мире,
В городишке Омске,
В Западной Сибири,
От любви томится
Парень с нежным сердцем
И весь день стучится
В запертую дверцу.
Ищет он в овраге
Драгоценный ключик,
Но найти во мраке
Сложно светлый лучик.
"Отвори, не бойся!
Тихо позови!
И на небе звезды
Вспыхнут от любви".
Маргарита
Перлами в морских глубинах
Нарекали жемчуга,
Маргаритою Марину
Звали в давние века.
Взаперти, как голубица,
В теле нежная душа.
Заключенную в темницу
Деву дьявол искушал:
"Принеси же, Маргарита,
Жертву греческим богам!
В тот же миг, о Афродита,
Я паду к твоим ногам.
Будешь ты как Персефона,
Как владычица Лилит,
Станешь ты женой Плутона,
Покорившей весь Аид.
Шестикрылым серафимом
Бог Господь меня создал,
Только гордостью гонимый
В бездну я с Небес упал.
Но и там нашел я царство,
Стал немыслимо богат:
Миллиарды душ богатства
Наполняют грозный ад.
Люди сами бесов звали,
Сами падали к ногам,
А теперь к стене прижали
На потеху паукам.
Сердце дьявола разбито,
Дух развеян в пустоту.
Убери же, Маргарита,
С шеи девичью пяту!"
И сказала Маргарита,
Ножку в сторону убрав:
"Речи беса ядовиты,
Как настойка диких трав.
Убирайся в преисподню!
Приубавь лукавства прыть!
Мне невестою Господней
Предстоит сегодня быть!"
Моя Муза
У небосклона на Парнасе,
Где разгоняют звезды тьму,
С Беллерофонтом на Пегасе
Гостили мы у славных муз.
Они в сиянии луны
Неспящим нам дарили сны.
И (без моей) их было девять,
И к каждой я стремился деве.
Я с Полигимнией там топал,
Под гимны вымерял шаги;
Писал поэмы с Каллиопой,
Читал с Эвтерпией стихи.
В душе моей пылал пожар,
А под звучание кифар
С Эратой песни пели хором
И танцевали с Терпсихорой.
Когда я был плененный сценой
(Я в прошлом бывший лицедей),
Мне Талия и Мельпомена
Несли признание людей.
Урания в минуты грез
Дарила нам венки из звезд,
Плывущие в небесном море,
А Клио – множество историй.
Но я хотел признаться все же,
Прося прощение у них,
Мне всех десятая дороже!
И ей я посвящаю стих.
Она не эфемерность бытия,
А настоящая, как я!
Живет средь нас – не на Парнасе,
Но всех богинь всегда прекрасней!
Десятая – моя лишь Муза!
И я признателен богам
За то, что те порвали узы,
Позволив двигаться ногам.
Я гимны ей готов слагать,
Стихи и песни посвящать.
Я подарю тепло июля
Своей любимой музе Юле.
Влюбленный
Наш вечер окутан цветами
И дремлет в объятиях сна,
Все чувства согреты мечтами,
Лишь нежность твоя холодна.
Впервые хотелось признаться,
Как сильно тебя я люблю,
Но тут же решил отказаться -
Ведь легче расчувствовать тлю.
Луна, одаренная взглядом
Прозрачным и чистым, как лед,
Все время находится рядом
И тихо в спокойствии ждет.
А сам я немного волнуюсь,
Трясусь, хоть и разум мой пьян,
Минуты уходят впустую -
В ничто обернется мой план.
Глядел я твоими глазами
И видел себя: как я слаб!
Но с детства владеть чудесами
Не мог – и теперь я твой раб.
Еще не дождавшись рассвета
Смотрю я на звезды, грозя.
Вот – все, что мне было ответом:
"С тобою мы просто друзья!"