- Разрешите доложить, господин капитан!
- Докладывай.
- Вопрос, господин капитан, очень важный, - таинственно произнёс Пеньков, оглядываясь по сторонам. Вид его был почтительно робок, но как он ни старался, наглости до конца скрыть не мог.
- Прежде всего не кривляйся! Степень важности твоего доклада определю я.
- Я действительно по делу.
- Давай.
- Мне предложили вступить в подпольную организацию, которая существует в нашей роте.
- Ну?
- Организация, говорю…
- Не мямли, говори толком.
- Я и говорю…
- Значит, организация в роте?
- Да.
- И тебе предложили в неё вступить? - собираясь с мыслями, спросил Николай.
- Так точно!
- А ты?
- Согласился, конечно, и вот пришёл к вам.
- Значит, согласился?
- Да.
- А что за организация, узнал?
- Как - что? - не понял Пеньков.
- Да так! Может быть, это общество по выращиванию цветов или разведению породистых собак?
- Что вы, господин капитан, - испуганно сказал Пеньков, - это коммунисты!
Николай строго посмотрел на полицейского:
- Ты отвечаешь за свои слова? Какие в нашей роте могут быть коммунисты?
- Господин капитан, - ещё больше испугался Пеньков, - я точно говорю.
- Хорошо, а кто предлагал?
- Белов!
- Какой это Белов?
- Виктор Белов из второго взвода.
- Что он тебе сказал? Только подробно!
- Я подробно, - заторопился Пеньков, - мы с ним вроде дружим…
- "Вроде" - или дружите?
- Я, конечно, для виду. Покурим когда, словечком каким перебросимся…
- О чём?
- Да так, кое-что…
- Точнее!
- О доме, когда - о девчатах…
- Так… - протянул командир роты и бросил на Пенькова тяжёлый взгляд. Полицейский поёжился - ничего хорошего глаза капитана ему не обещали.
- Ну?
Пеньков вздрогнул.
- Про переводчицу из комендатуры рассказывал…
- Какую переводчицу?
- А ту, что сегодня с майором Шварцем приезжала…
- Так, дальше.
- Девушка, говорит, будто хорошая, а…
- Довольно, говори дело! Как он тебя вербовал?
- Вот когда мы про переводчицу закончили, Белов и начал меня агитировать в подпольную организацию вступить.
- Что он сказал?
- Хочешь, говорит, грязь с себя смыть - за Родину бороться - вступай в нашу организацию.
- Прямо так и сказал?
- Ага.
- А ещё что?
- Будешь знать пока только меня, говорит.
- Дальше!
- Дело, говорит, у нас верное, люди надёжные.
- Так…
- Я согласился. Для пользы дела.
- Молодец!
- Так точно! То есть извините, рад стараться, господин капитан.
У Николая отлегло от сердца - это было не самое худшее, Пеньков мог выйти прямо на гестапо.
- Молодец, Пеньков! Надеюсь, ты понимаешь значение…
- Господин капитан, - захлебнувшись от восторга, перебил Пеньков, - я понимаю, вы можете полностью положиться на меня!
- Хорошо.
- Я, господин капитан, сразу понял, что Белов человек ненадёжный.
- Понятно, Пеньков. Но если отбросить ваш последний разговор с ним, то в чём проявляется его ненадёжность?
Пеньков явно смутился. Такого вопроса он не ожидал.
- Вообще… Трудно сказать…
- Видишь? Трудно. Одним словом, задача тебе такая: соглашайся окончательно, войди в доверие, постарайся всё хорошенько разузнать - кто входит в организацию, какие задачи ставят перед собою.
- Есть!
- И поосторожнее. Пойми, дело это очень серьёзное. Спешка не годится!
- Всё будет, как вы приказали, - с готовностью проговорил Пеньков. - Торопиться я не буду. Он сам опять со мной заговорит. А я потом всё вам.
- Отлично!
- Я, господин капитан, ещё за дружком его приглядываю - Сергеем Терентьевым. Тоже гусь хороший. Ещё хлеще Белова будет.
- Ты не распыляйся. Сейчас твоя главная задача - Белов! А потом мы и до его дружков доберёмся. От нас не уйдут!
- Это точно, господин капитан, не уйдут!
- А теперь за дело, Пеньков.
- Разрешите идти?
- Идите.
Пеньков, лихо стукнув каблуками, вышел.
"Этого нужно было ожидать, - подумал Николай, - но пока ничего страшного не произошло".
По опыту городского подполья в роте была установлена сложная и надёжная система конспирации. Каждый член подпольной организации знал только двух товарищей. В случае провала одного человека разрывалась цепочка, выпадало одно звено. Раскрыть всю организацию было практически невозможно. Сам Николай был неуязвим: о нём знал только один человек - командир первого взвода лейтенант Антонов.
Николай вызвал Антонова и рассказал ему о случившемся. Изучив личное дело Пенькова, они убедились в логичности его поведения. Сын кулака-бандита затаил лютую злобу на всё советское, но вёл себя очень умно. Виктор Белов не случайно пытался завербовать его. Скромность, выдержанность, доброжелательность по отношению к товарищам давали повод думать, что Пеньков человек честный.
В тот же день Виктор был вызван в кабинет командира роты.
Плотно усевшись в широком кресле, Николай с нажимом смотрел на Белова, а тот стоял навытяжку, лицо его выражало полную непогрешимость и готовность выполнить малейшее желание своего командира.
Коновалов, во взводе которого служили Виктор и Сергей, сначала всё отмалчивался и делал вид, что между ними ничего не было. Тоже осторожничал. А затем, вскоре после прихода нового командира, как-то сразу заметно повеселел, и тогда состоялся между ними серьёзный разговор. Виктор стал членом подпольной организации и получил задание завербовать одного человека.
Виктор остановился на Пенькове, который сразу согласился участвовать в подпольной работе. Это уже было кое-что! Но всё-таки не об этом мечтал Виктор, а об активных, открытых действиях. Терпеть, ждать и таиться он не хотел…
Но зачем его вызвал командир роты, на которого он не мог смотреть без тошноты, - так ненавидел! Неужели что-то уже пронюхал? Смотри, развалился в кресле! Сразу видно - барчук! И физиономия, как по заказу, - препротивнейшая! Влепить бы пулю между глаз! Однако - терпи, держись, Витька!
- Как жизнь, Белов? - насмешливо спросил командир.
- Нормально.
- Хорошо?
- Вполне!
Виктор невинными глазами смотрит на капитана, а в голове бьётся тоскливая мысль: "Тянет, сволочь, что-то знает".
А Николай удовлетворённо думает про Белова: "Молодец, артист хоть куда, ничего нельзя прочесть на его лице из того, что не нужно знать постороннему. Прямо голубка невинная! А глаза всё ровно озорные. Посмотрим, что будет дальше".
Пауза несколько затянулась. Николай внимательно рассматривает Белова, а затем тихо спрашивает:
- Итак, Белов, давно ты состоишь членом подпольной бандитской организации?
- Никак нет, не состою, тут какая-то ошибка!
Командир строго смотрит в лицо полицая, но оно спокойно. Опять наступила тяжёлая пауза. Капитан строго постучал пальцами по столу и тихо сказал:
- Не притворяйся, нам всё известно.
- А я ничего не понимаю!
- Не понимаешь?
- Абсолютно!
- А командиру можно врать?
- Никак нет!
- А ты врёшь!
- Никак нет, я не понимаю, о чём вы говорите.
- Так-таки не понимаешь? Хорошо. А кто агитировал Пенькова? Молчишь?
Казалось, Виктор шлёпнулся в лужу - так он оторопел, но только на одну секунду.
- Что же ты молчишь? Кто агитировал? Пушкин? Может быть, лейтенант Антонов?
Виктор уже поборол растерянность, разыграл недоумение, но ему это не очень удалось.
Командир роты продолжал, не давая опомниться:
- Отвечать быстро! Кто руководитель? Состав организации?
- Господин капитан, ей-богу, я ничего не понимаю! Какая организация, что этот придурок выдумал? - Виктор уже оправился от неожиданности: - Я ему в шутку, а он бежит к вам. Выслужиться хочет!
- Довольно. Прекратить детский лепет и отвечать на мои вопросы.
Белов молчит.
- Значит, не признаёшься? - повысил голос командир роты. - Хорошо, мы найдём способ вытрясти из тебя признание вместе с твоими куриными мозгами!
- Господин капитан!
- Молчать!
- Это проще всего, а разобраться, конечно, труднее.
- Молчать! Грязный изменник! В гестапо! Там быстро разберутся! Антонов!
- Слушаю.
- Немедленно сообщите в гестапо, что у нас в роте появились коммунисты.
- Есть!
И опять Белову:
- Врёшь, мерзавец! Не хочешь разговаривать со своими - там заговоришь! Изменникам в гестапо умеют развязывать языки!
- Не пугайте, господин капитан, - сказал Виктор с той долей спокойствия, которая означала верхнюю границу терпения: за ней мог последовать взрыв.
Но капитан, казалось, не замечал этого и продолжал кричать резким, неприятным голосом:
- Молчи, плебей! Изменник!
Виктор побледнел, прикусив нижнюю губу, дрожа от ненависти. Не сдержавшись, он негромко, но твёрдо сказал:
- Я не изменник и умру честным человеком. Я горжусь тем, что я советский человек! А в гестапо или у чёрта на рогах я всё равно ничего не скажу вам, продажным шкурам! Проходимцы, шпана нечёсаная, вскормленная на русском поте и крови! Иуды!
- Но, но… - растерянно протянул Антонов.
- Что - "но-но"? - злорадно кричал Виктор. - Скоро лопнет весь ваш маскарад, как мыльный пузырь! Не боюсь я вас, сволочи вы продажные, а не люди!
- Довольно! - резко перебил его Николай. - Монолог твой несколько затянулся. И кто тебе дал право оскорблять других, читать им нотации, когда ты сам изменил Родине?
Виктор окончательно потерял над собой власть.
- Не тебе судить меня, гнида, - в бешенстве крикнул он и бросился на капитана с кулаками.
Антонов обхватил его сзади мёртвой медвежьей хваткой, сильно тряхнул и, тяжело переводя дыхание, произнёс:
- Ну и разошёлся. Всё это чертовски интересно, но ты всё-таки сядь и остынь!
Виктор, ничего не понимая, покосился на командира роты, который вдруг спокойно спросил:
- Что будем делать, товарищи! Пеньков очень опасен. - И, обращаясь только к Виктору, добавил: - Да не таращь ты на меня свои совиные глаза, осваивайся быстрее. Мы и так засиделись. А испытание на запас прочности ты выдержал блестяще.
Виктор дико смотрел на командира роты.
- Пенькова нужно немедленно убрать, - предложил Антонов.
- И провалить всё дело, - в тон ему продолжал Николай. - Нет, так поступать нельзя. Немцы и без того доведены до белого каления и не очень-то доверяют полиции. Сделаем так: Белов в разговоре с Пеньковым скажет, что пошутил. Кстати, мы убедились, что делать это он умеет превосходно. Посмотрим, что предпримет Пеньков. Вероятнее всего, опять прибежит ко мне. Это не страшно. Тем временем его уберут городские товарищи! А самим нельзя - докопаться могут. Ясно?
Виктор одурело озирался и, не найдя сразу слов, чтобы выразить захлестнувшие его чувства, только недоуменно и недоверчиво улыбался. Наконец, уверовав окончательно во всё происходящее, неловко схватил и пожал руку Антонову, затем бросился к Николаю и несвязно заговорил:
- Это прекрасно! Я готов каплю по капле всю кровь за Родину… И не я один!
Застыдившись своего порыва, Виктор судорожно вздохнул и уже более спокойно сказал:
- Я прошу, дайте мне любое задание. Я всё выполню, всё сделаю, чтобы опять стать советским человеком.
- Видно, Белов, - проговорил с улыбкой Николай, - ты и не переставал им быть. Успокойся, сожмись в комок, будь, как пружина. Вся борьба ещё впереди! А смелым судьба помогает, и ты всё успеешь сделать! Но не будь опрометчивым, подбирай себе товарищей более подходящих, чем Пеньков.
Виктор смотрел в открытое лицо Николая, и теперь оно казалось ему прекрасным.
Тяжёлый день
Из карательной роты Шварц и Наташа приехали в комендатуру. Точно по расписанию, утверждённому комендантом, начался приём посетителей по различным хозяйственным вопросам.
Наташа чувствовала огромную усталость, держалась из последних сил.
Ганс не замечал её состояния, был по-прежнему предупредителен и любезен. Его не покидало хорошее настроение. В конце дня, когда они остались в кабинете вдвоём, он многозначительно спросил:
- Не возражаете, Наташа, если я вам задам один вопрос?
Она ничего не ответила, взглянула на него удивлённо: обычно Ганс задавал свои вопросы, не спрашивая на то разрешения.
- Мы достаточно хорошо знакомы, - начал Шварц, - и мне кажется, что нам пора быть более откровенными. Я не скрываю своего расположения к вам ни от вас, ни от окружающих.
Наташа потупила глаза:
- Я очень благодарна вам.
Её слова, внешне бесстрастные, вызвали у коменданта лёгкую, еле уловимую досаду, но он продолжал с прежним энтузиазмом:
- Мне кажется, что вы тоже ко мне не совсем безразличны. - Ганс опять улыбнулся. - И если это так, а я очень надеюсь на это, то наступила пора выяснить наши отношения до конца.
- А что же в них неясного? - спросила Наташа и посмотрела на него такими невинными глазами, что он заворочался в кресле и встал. Наташа продолжала сидеть. Она прекрасно понимала, к чему клонит Шварц, которому надоело играть роль сказочного принца возле прекрасной принцессы-недотроги, и он решил спуститься со сказочных высот на землю.
- Наташа, вы так неотразимы, я так привык к вам, что не могу без вас жить!
- Разве нам предстоит разлука? - с тревогой спросила она.
- Нет, я совсем не о том, - возразил он, - я прошу вас, чтобы вы стали совсем моею.
Наташа разыграла возмущённую невинность:
- Как легко и просто оскорбить и обидеть бедную девушку! Как вам не стыдно! За кого вы меня принимаете?
- Вы меня неправильно поняли, - оторопело сказал Ганс.
- Нет, правильно.
- Я не хотел вас обидеть.
- Но это нехорошо!
- Что - нехорошо? - не понял Ганс.
- Я не хочу разбивать семью.
Наташа волновалась, ей было очень страшно, но страх перемешивался с задорным любопытством: "Что будет дальше?"
- С моей женой ничего не случится, - недовольно, как учитель бестолковому ученику, произнёс Ганс. - И вообще, при чём тут жена? Я люблю вас, вы любите меня.
- Разве я вам объяснялась в любви? - кокетливо спросила Наташа.
- Нет, но я знаю это.
- Однако…
- Вы с этим не согласны?
- Как вам ответить…
- Надеюсь, вы не будете отрицать, что любите меня?
- Это и есть ваш вопрос?
- Да!
- Нет!
- Как вас прикажите понимать? - встрепенулся Ганс. Самоуверенность слетела, как лёгкая пыль при дуновении ветра.
- Не буду отрицать.
Ганс внимательно посмотрел на девушку, но радости, которую ожидал увидеть на её лице, не было. А он-то был уверен, что Наташа в открытую не говорит о своей любви только из-за естественной в её положении скромности, понимая, какая пропасть лежит между ним - майором германской армии - и ею - обыкновенной русской девушкой. Он, Шварц, всегда был с ней слишком великодушен, внимателен, всячески старался, насколько это было возможно, не подчёркивать своего превосходства. Он даже совершенно сознательно разрешил ей влюбиться в него!
- Наташа, согласитесь, что наши отношения сейчас выглядят несколько смешно.
- Смешно? Что же в них смешного? И вообще, какие могут быть отношения у коменданта с его переводчицей?
Ганс оторопел. Вот чёртова девчонка! И за словом в карман не лезет, и держится, как баронесса перед сватовством.
А Наташа именно сейчас до боли в сердце почувствовала, как она жгуче ненавидит и презирает этого самодовольного солдафона, развратника и труса, деспота, убийцу и ханжу. Как бы она была счастлива, имея возможность высказать хоть крупицу ненависти и презрения, которые она питала к нему. Она резко встала и посмотрела прямо в глаза Гансу:
- Я просто очень устала сегодня. Простите, у меня очень болит голова. Не обижайтесь на меня, пожалуйста, вы же знаете, как я предана вам.
Ганс посмотрел на неё, и опять узнал свою Наташу, любящую, ласковую и доступную. Он протянул руки к её округлым плечам и нежно наклонил её голову к себе на грудь. Она не сопротивлялась, но тихо сказала:
- Не нужно, сюда могут войти.
Ганс разомлел от восторга. Она права, эта девчонка, всему своё место и время.
Наташа отошла к окну, привела в порядок причёску и, как бы извиняясь, сказала:
- Разрешите, я пойду домой, голова сильно болит.
- Конечно, конечно. Счастливого вам пути, до завтра.
Наташа вышла.
Ганс довольно потёр руки. Всё идёт строго по плану и складывается как нельзя лучше. Наташа уже приготовила белый флаг, и завтра он по-солдатски пойдёт на последний штурм этого прекрасного и плохо защищённого бастиона. А сегодня… сегодня нужно на прощание, в последний раз, сходить к фрау Зине. Конечно, Наташе она в подмётки не годится, но зато сладка, как патока, и без излишней скромности и претензий.
Безветренный, слегка морозный вечер. Легко падают и кружатся в медленном холодном хороводе равнодушные снежинки.
Наташа идёт домой. Она не торопится, глубоко вдыхает свежий, заснеженный воздух. На душе у неё тяжело. Шаг за шагом, слово за словом вспоминает она весь день. Слишком много событий и впечатлений! Встреча с мужем, грубые объяснения и домогательства коменданта…
За спиной послышались торопливые шаги - кто-то догонял её.
Наташа сделала шаг в сторону, к забору, и резко обернулась. К ней приблизилась женщина и встала, преградив путь к дому. Наташа попыталась обойти незнакомку, но та тихо, глухим, сипловатым голосом сказала:
- Не спеши, красотка, поговорить нужно.
- О чём нам с тобой разговаривать? - спросила Наташа и узнала женщину. Эта была Зинка-официантка, известная всему городу разгульной жизнью и связями с немецкими офицерами. Наташа прислонилась к забору, нащупала в кармане пальто маленький бельгийской марки пистолет, подаренный ей во время приступа великодушия майором Шварцем. Опустила на пистолет руку и успокоилась.
- Что же молчишь? - спросила она Зинку.
- Разглядываю.
- Ну, и как?
- Красивая, ничего не скажешь!
Зинка смотрела на Наташу сверху вниз, глаза сверкали злобой. Высокая, полная, припорошенная снегом, она была похожа на снежную бабу.
- А ты тоже ничего, настоящая русская красавица. Откормленная, хоть на показ выставляй!
- Смеёшься!
- Нет, от души.
Зинка хмыкнула что-то нечленораздельное и хрипло сказала:
- Была когда-то красавица, да вся вышла. Укатали сивку крутые горки. Ты говоришь - откормленная. Правильно, не голодаю, как другие. А сытый человек быстро забывает все обиды и превращается в свинью! Хочется чего-то хорошего, душа и у меня не опилками набита, не кукла же я! А у свиньи конец один: кормят, поят, холят и… Вот скажи, сколько тебе лет?
- Сколько тебе надо?
- Ты отвечай, когда спрашивают, не задирай носа!
- А ты не кричи, а то совсем разговаривать не буду!
- Ладно, - неожиданно согласилась Зинка. - Так сколько?