- Фтью! Моя сосед Мади служит на застава… Ти знаешь, наш оскер мало-мало спит. А Ари ходит вдоль границы. Там много, много ягод. Торговаль ягодами. Базар носиль. Попадало мне от хозяина и от моя сосед Мади, но я ходиль. Все тропы знаю. Мади их так не знает, как Ари знает…
- А если поймают?
- Поймают. Что есть поймают? Ни-и. Зорька, оскер, мало-мало спит. Не поймают.
Ари зажег керосиновую лампу. Посмотрел на свою обнову:
- Русийя. Вай-вай, Русийя! Хорьёшо.
Ари засыпал мгновенно: ляжет в постель, произнесет два-три слова, и хоть из пушки пали - не разбудишь. Сергею на этот раз не спалось: да разве он мог уснуть, когда Ари предлагает ему такой замечательный план побега! "Моя сосед Мади служит на заставе". Так ли это? Не повторится ли прежняя история - у Виктора тоже получалось просто. На словах! А вышло совсем не то…
Сергей поднялся с постели, тихонько приоткрыл дверь: диск луны припаялся к темно-синему небу. Такой же, каким не раз видел его Сергей на заставе, на крылечке, поджидая отца. И мама тут же готовит на примусе ужин. Тихо кругом, как сейчас…
Рокот машины насторожил Сергея. По пустырю проходила дорога, и он заметил движущееся темное пятно - ближе и ближе, точно, легковой автомобиль! Остановился. Открылась дверца, из машины вышел мужчина. Сергей прикрыл дверь и присел под тень.
Это был Шредер. Сергей сразу узнал его, как только он оказался вблизи. А страха никакого - одно любопытство: Ари он не знает, а его, Сергея, не заметит, в крайнем случае можно бесшумно шмыгнуть за угол, а там овраги - скрыться можно.
Шредер обошел вокруг избушки, постоял минуты три у двери и опустился на камень, чуть не задев Сергея полой плаща. Открыл портсигар, закурил, все глядя на диск луны. И вдруг сказал:
- Сиди и не шевелись. Я знаю, кто такой Ари. Он хороший мальчик. Но обо мне ты ему ни слова. Деньги у тебя есть?
- Есть.
- Вот тебе карта. Постарайся уговорить Ари, чтобы он провел тебя к границе. - Он опустил горячую руку на голову Сергея. - Запомни: Виктора послали в СССР Хьюм и Стенбек. Крепко запомни эти слова.
И ушел: как во сне, был и нет… И рокот машины заглох. А луна осталась, серебрит пустырь и дорогу. "Кто ты, Шредер?"
Всю ночь не спал, всю ночь одни и те же вопросы: "Кто ты, Шредер?"
Ари сразу заметил: Серга о чем-то думает, Сергу что-то беспокоит, и, приняв это на свой счет, обидчиво бросил:
- Ти моя брат. Ари тебе плохо не сделает.
Шредер прав, Шумилова надо немедленно изолировать, иначе всех могут арестовать. Проклятый фотограф, щелкнул все же! И вот, пожалуйста: "Кто подстрекает наших граждан на беспорядки". Теперь, спеша на окраину города, Венке думал о Шредере как о человеке, которому не безразлична судьба его, Венке. "Просто у меня расшатались нервы и всякая глупость лезет в голову. Жалость к этому мальчишке проникла в сердце. Это, наверное, оттого, что я много думал об Эльзочке". И все же мысль о том, что пора ему взять отставку у Стени, заняться другим делом, более спокойным, не покидала Венке. Тем более теперь, когда он получит приличный гонорар. Можно еще устроить свою жизнь. "Не вечно же будут искать преступников, в конце концов за давностью простят. Да и не такой уж я преступник, всего лишь исполнитель воли Стени, и при газопусках в Аджи-Мушкае, и там, в Майданеке, и в "Лесном приюте"…"
Получалось так, что он напрасно мучился своей раздвоенностью и чувством подвешенного состояния, всякими подозрениями по отношению к Стени и Шредеру. "Но все же, кто стрелял в меня? - вновь и вновь возникал вопрос. - Шредер говорит: "Может быть, это русский. В последние дни перед отправкой он достал оружие". Это же русский - он всегда опасен! В таком случае, Шредер, почему Сергей не прикончил меня в горах? Ведь он этого хотел, но не сделал. "Вы же ранены, как я могу вас оставить одного". Он даже не убежал, ухаживал за мной, водой поил. Мери, черт бы тебя побрал! Неужели все русские такие? Их трудно понять. Но что-то есть в них такое, перед чем начинаешь теряться и думать совсем не так, как хотелось бы".
И вновь мысли о перспективе устройства своей жизни, после того как он уволится со службы. Денег у него будет много, и он поедет… Конечно же, в Швейцарию. Отпустит бороду, возьмет другую фамилию, не немецкую - арабскую, что-то вроде Архам-Садат! И будет ждать, ждать, кто кого одолеет - Стени или Хьюм или возьмет верх Россия. Стени - это неделимая Германия, это голос репродукторов о победах и завоеваниях. Тогда и ему перепадет, в конце концов, все же родственники.
Он будет ждать, имея приличный дом у самого озера. В своих рассуждениях он так далеко зашел, так увлекся ими, что не заметил и не почувствовал, как пристроились к нему по бокам двое мужчин: они шли нога в ногу с ним уже полквартала. На повороте, освещенном фонарем, он увидел на тротуаре три тени. Остановился. Одна тень резко изогнулась, и перед его лицом почти вплотную вырос высокий человек, преграждая ему путь. Венке не надо было догадываться, что́ это значит и что́ это за человек. Профессионально он сразу понял: сейчас его заберут.
- Это ваша фотография? - показал высокий газету.
Венке кивнул.
- Ведите нас к нему. - Высокий ткнул пальцем в снимок Сергея. - Немедленно ведите и не вздумайте шуметь! Именем закона!
Венке, помедлив, отрицательно покачал головой:
- Это невозможно! Я его не знаю, просто случайно оказался рядом с ним.
- Вы арестованы. Оружие есть?
Венке отдал пистолет и попросил разрешения закурить.
Глава шестая
Директор цирка, веселый кругляш, с чисто выбритым лицом, лохматыми бровями, ел из кулька персики, спрашивая Сержа:
- Что ты можешь делать? Кататься на лошадях! Ха-ха-ха! - Он засмеялся так заразительно, что стоявшие вокруг люди тоже начали улыбаться. Цирк имел небольшой манеж. - Ну пойдем, пойдем, я тебя пощупаю.
Сержу дали огнистой масти коня, поджарого кабардинца.
- Валяй по кругу! Пощупаю. Ха-ха-ха…
Серж легко вскочил в седло. Фрося помахала ему голубой косынкой. Он решил выжать все. Ему кричали: "Хватит!" Но Серж, словно оглашенный, гнал и гнал, показывая высокий класс головокружительных трюков вольтижировки. Под конец он встал на круп и, разбросав руки, перемахнул через небольшое препятствие.
Директор уже не хохотал, он поскребывал кончиками пальцев свою бритую голову и спрашивал у Фроси:
- Где ты его нашла? Настоящий артист-наездник!..
Это случилось месяц назад, в день отъезда Любови Ивановны во Владивосток. Анюта прислала вторую телеграмму, в которой просила, чтобы приехала мать - с Наташей совсем плохо, а муж еще не вернулся из дальнего плавания. И конечно, в тот же день Николай Михайлович отправил ее самолетом. Серж тоже провожал и просил Любовь Ивановну, чтобы она без Анюты не возвращалась.
"Настоящего артиста" директор не осмелился сразу пристроить в труппу. Он с кем-то советовался, позвонил в Москву, а потом предложил вежливо:
- Может, сначала за лошадками поухаживаешь? Нет, не конюхом, помощником тренера. Это полезно. Годик, а потом в труппу: ал-ле, оп-па-а, оп-па!
Он согласился. Фрося возмущалась:
- Да как же так, Серж?! Ты готовый наездник… Хочешь, я письмо напишу в управление цирков?
- Готовый, готовый… Но мне это совсем ни к чему. Среди лошадок спокойнее, и к тому же при деле.
В цирке шло представление. Многих артистов он уже знал. Фрося выступала в паре с Николасом Никишиным, двадцатичетырехлетним парнем отличного телосложения, прекрасным акробатом. Николас вовсе не Николас, это Фрося его так называет, а настоящее его имя Никифор. Они выполняли сложные акробатические номера. Серж, как всегда, сидел во втором ряду, на втором месте, и газета была при нем. Фросю и Никишина вызвали на бис.
"О, она действительно хороша! - любуясь Фросей, рассуждал он. - Хороша и непосредственна, с прекрасными артистическими данными. Такая в нашей стране могла бы стать звездой. - Серж вдруг поймал себя на мысли, что она ему не безразлична и что он смотрит на нее с душевным волнением. - Жениться на ней, это было бы романтично… К тому же, Хьюм, можно и таким путем вживаться в обстановку. Важно ведь вжиться, чтобы не было никакого подозрения: ты как бы частица этой жизни, и никто не может подумать о тебе плохо…"
Кто-то рядом громко зааплодировал, оборвал его мысли о возможности вжиться. Фрося и Никишин раскланялись, под восторженный шум публики скрылись в проходе. Он должен был идти к Фросе - так они договорились: Самурайке взбрело в голову после выступления отправиться в городской тир. "Она вообще-то чистая фантазерка или, скорее всего, педантка; видите ли, по ее личному плану сегодня стрельба в тире. И зачем это ей нужно, девушке с такими высокими данными акробатики? Все здесь по-другому, по-другому, иначе…"
Он скосил взгляд на мужчину: боже мой, тот же самый, которого он видел в сквере, с походкой, похожей на отцовскую! Он тогда назвал его условным именем - Прямой. У Прямого в руке была газета "Комсомольская правда". "Хьюм, неужели так быстро?" - с трепетом подумал Серж. Перед отправкой Хьюм беседовал с ним с глазу на глаз. Оказалось, что резидент вовсе не молчал, передавал сведения на позывных, которые каким-то образом стали известны русским. И поэтому центр не мог отвечать и давать какие-либо указания своему агенту. Серж был обязан сообщить новые кодовые установки и потом вживаться "до состояния обыкновенного, юридически законного гражданина". Странное дело, что Хьюм не напомнил о задании Стенбека. Однако Серж воспринял это как испытание его, Сержа, на умение молчать о том, о чем его не спрашивают…
Он посмотрел на занавес: из-за портьеры выглядывала Фрося. Она подавала знаки, чтобы он быстрее шел к ней. Серж качнул головой и торопливо вынул из кармана свою газету. Она была сложена так, чтобы видно было название. Прямой пошевелился, словно стараясь поудобнее сесть, но не обратил внимания на газету Сержа.
- Сегодняшняя? - решился спросить Серж. Прямой лишь взглянул на него. Но, погодя немного, спросил:
- Газета, что ли?
- Да.
- Пожалуйста, сегодняшняя.
Серж метнул взгляд на дату выхода газеты: "Не то, не то". Потом пробежал глазами по ее полосам, передал Прямому, говоря:
- Спасибо, - и заторопился к Фросе.
Стреляла она весьма посредственно. Из десяти зарядов только шесть пуль попали в цель. Фрося попросила еще пять штук. Инструктор, лысеющий грузин с орденскими планками на груди в четыре ряда, поскрипывая протезом, прошкондылял к полке. И оттуда, скося белозубый рот, бросил:
- Барышня, посвободнее держи, пуля метче ляжет.
Передавая заряды, инструктор задержал Фросину руку в своей:
- Ай-ай, какой глаза! Пах-пах-пах…
Фрося отдернула руку, замахнулась малокалиберной на инструктора, тот, округлив глаза, выкрикнул:
- Самурайка! Какой японес! - И к Сержу: - Она на все способна. И по голове может трахнуть.
- И рука не дрогнет, - сказала Фрося и начала целиться.
Когда она отстрелялась, на этот раз лучше, в тир вошел Николай Михайлович.
- А ну-ка, попробуй, - предложил он Сержу и сам, зарядив винтовку, отошел в сторону и стал наблюдать за Сержем. Инструктор что-то шепнул ему на ухо, но он не ответил, все смотрел на Сержа. Тот, о чем-то подумав, приложил приклад к левому плечу, делая вид, что он не знает правил стрельбы.
- Ты его пошли во Всемирный Совет Мира, - сострил инструктор, - ему там место.
- Погоди, Вано, - проговорил Николай Михайлович. Он показал Сержу, как надо держать винтовку и производить выстрел. Серж прицелился, потом повернул голову в сторону Николая Михайловича, подмигнул, улыбаясь. Выстрелил. Пуля попала в десятку.
- Еще! - крикнула Фрося.
- Еще, - качнул головой Николай Михайлович. Инструктор дал ему сразу пять зарядов.
- Это, наверное, случайно, - сказал Серж и начал стрелять.. Когда положил винтовку, инструктор скоком засеменил к мишени. Оттуда, рассматривая пробоины, закричал:
- Слюшай, Николай Михайлович! Пах-пах! Все в десятку. Ему место в Генштабе, в управлении боевой подготовки. Сукин сын, какой снайпер!
"Хорошо я сделал или плохо?" - встревожился Серж, чувствуя теплую ладонь Николая Михайловича на своем плече.
- Молодец! - сказал Шумилов. - Я рад за тебя. Это приятно.
Фрося предложила идти домой пешком.
- Это же три километра. Да и поздно, одиннадцатый час.
- Ты боишься?
- Смешно, я ничего не боюсь.
- Тогда пойдем.
На площади, ярко освещенной электрическим светом, он заметил идущего впереди человека, знакомого своей осанкой. Стал вспоминать, где он его видел. Фрося, восторгаясь его стрельбой в тире, мешала сосредоточиться. Однако Серж вспомнил: это Синявкин, и то, что он вспомнил, пробудило в нем чувство удовлетворенности самим собой - умение запоминать людей по их даже незначительным внешним признакам всегда отмечали в школе и Хьюм, и другие.
Синявкин замедлил ход, и они поравнялись.
- Добрый вечер, Константин Федотович.
- А-а, Шумилов… Ну как живется? Акклиматизировался уже? - И, взглянув на Фросю, улыбнулся: - Вижу, у вас все хорошо.
- Вы к нам? - спросил Серж.
- Что вы! Я теперь не работаю в Комитете… Приехал на отдых, подышать ионами.
- Из Москвы?
- Да.
- Может, к нам зайдете? Сейчас мы с отцом вдвоем, мать улетела во Владивосток к Анюте. Так что место для вас в доме найдется. Да и отец будет рад…
- Спасибо, у меня есть где переночевать. Утром из санатория придет автобус - и да здравствует "Ласточкино гнездо"! Да здравствует море!.. На работу еще не устроился?
Серж закурил, предложил Синявкину.
- Думаю, куда пойти, - сказал он и заговорщически подмигнул Фросе. Та поняла его, промолвила:
- Чего ему спешить, пусть набирается сил.
- И то верно, - сказал Синявкин и опять посмотрел на Фросю. Предложил: - Ребята, зайдемте в кафе. У меня отпускные хрустят, - пошевелил он пальцами, словно в руках у него были денежные купюры.
- Я согласна, - сказала Фрося.
- Нет, нет! Поздно, - запротестовал Серж. Ему вдруг показалось: Синявкин неспроста приглашает в кафе, а имеет какую-то определенную цель. Он потускнел, задумался. Синявкин заметил это и рассмеялся.
- Отелло? - кивнул он Фросе, все еще смеясь.
Фрося обиделась за Сержа. "Что этому конопатому надо!" И, сощурив глаза, жестко выговорила:
- Вы кто такой?
Серж спохватился:
- Это же товарищ Синявкин! Тот, который помог папе найти меня.
Теперь Синявкин задумался, но лишь на мгновение. Но Сержу было достаточно и того, чтобы вновь насторожиться. Он нашел в себе силы, повеселел и даже вдруг рассмеялся.
- Мы сегодня были в тире, и там один кацо, инструктор по стрельбе, чуть не схлопотал себе от Фроси. - Он не договорил, торопливо закурил очередную сигарету.
- За что же? - спросил Синявкин.
- Приглашал в кафе. - Фросины глаза опять сузились, превратились в узенькие щелки.
- Ребята, я вас понимаю: для вас третий - лишний. Я удаляюсь. Привет Николаю Михайловичу. На обратном пути, возможно, загляну к вам. Будьте счастливы!
…Они шли долиной, ведущей в горы. По краям дороги шпалерами возвышались тополя. Обгоняли такси, набитые курортниками, спешащими к морю, на пляжи. Серж вел Фросю под руку. Она молчала.
- Ты что молчишь?
- Ты действительно ревнуешь?
"Конечно, ревновал бы при других обстоятельствах. Такая, как ты, Самурайка, может влюбить в себя любого мужчину… О, Хьюм, что ты скажешь на это?.. Ты, наверное, решительно возразишь: "Серж, такое непозволительно человеку нашей профессии". Да, я понимаю, играть можно. Но кто сказал, что такие, как я, дерево! Железо! Будто бы им в школах вырывают с корнями чувства, заложенные самой природой. Этого, Хьюм, никто не может сказать без оговорки и лжи. Ты уж извини, Хьюм… Но я буду молиться, чтобы этого не произошло, чтобы это превратилось в игру. Верность моя отцовскому делу да поможет мне не заблудиться в этой стране…"
От Фроси исходило тепло. Она остановилась как раз под фонарем. Маломощная лампочка еле светила, однако достаточно, чтобы он хорошо видел лицо Фроси. Свет почему-то был синим, прозрачно-синим и делал Фросю похожей на марсианку, на что-то неземное. Восточные красавицы, о которых Серж знал по описаниям романистов, древним книгам, сейчас не шли ни в какое сравнение с этой девушкой, ожидающей от него ответа.
- Скажи, ревнуешь?
- Что-то в этом роде.
- И к Синявкину?
- Да.
- Он же рыжий и в конопушках.
- Не имеет значения.
- Правда?
- Ну конечно.
- А я тебе, Серж, вот что скажу… Ты глупенький.
- Как?
- А вот так. - Она приподнялась на носках и, обвив рукой его шею, впилась в его губы. Долго не отпускала, и он чувствовал, как дрожали ее руки и часто-часто билось сердце.
Потом стояла с закрытыми глазами и еле слышно шептала:
- Вот так, вот так…
В эту ночь он долго не мог уснуть, мерещились то Хьюм, с его небольшой пролысиной и стеклянными глазами, то Стенбек, с металлическим шепотком: "…при первом же случае, при первом", то Фрося на арене цирка. Уснул под утро. Когда открыл глаза, увидел Николая Михайловича, стоявшего у раскрытой двери спальни.
- Выспался?
- Да.
Николай Михайлович подошел к кровати, присел на краешек стула.
- Сегодня мы поедем с тобой в катакомбы, я взял отпуск.
В доме была большая библиотека, пожалуй, слишком большая для одной семьи. Кажется, несколько тысяч томов. Отец собирал ее годами. Он присылал книги часто, и Серж помнит, великолепно помнит, как при получении очередных томов управляющий делами отца (он только тогда не знал, какими именно делами) мистер Роджерс, весьма образованный 28-летний парень, подзывал его к себе и, чуть картавя, восторженно говорил: "О, это уникальные книги!"
Но сам отец не пользовался библиотекой, да и дома он не жил, находился в длительной служебной командировке. Библиотека была полностью в распоряжении Сержа, и он плавал в ней, как крохотный кораблик в просторах океана. Роджерс отлично владел русским языком, и поэтому Серж мог читать русских авторов в оригинале. Мама, родившаяся в Петрограде, но очень слабо знавшая родной язык, была однажды приятно удивлена, когда он прочитал отрывок из "Медного всадника" Пушкина на русском языке. При этом мистер Роджерс незамедлительно воскликнул: "Мадам Романова-Рахмани, это же гениально!"
…Дорога в Керчь вела по холмам, поросшим густой зеленью. Занятый своими мыслями, Серж не заметил; как открылась степная часть Крыма.
- Это Ак-Монайский перешеек, - сказал Николай Михайлович. - Отсюда все началось…
Что началось и как началось, Серж уже знал: о тяжелых боях в Крыму в мае 1942 года он много раз слышал и от самого Николая Михайловича, и от Фроси, которая, пожалуй, больше знала о Николае Михайловиче, чем тот сам о себе. После Ак-Моная был Аджи-Мушкай, многомесячное сражение под землей. И про это знал Серж, только никак не мог вообразить, понять, что же, в сущности, руководило людьми, добровольно предпочитавшими, мучительную смерть плену. Он ожидал, что Николай Михайлович начнет сейчас рассказывать именно об этом, коль вспомнил об Аджи-Мушкае.