Юсуф пожал плечами, взял с блюда плод и, обтерев его об рубаху, впился зубами в сочную мякоть. Участвовавший в убийстве львицы советник вышел к костру, где лежала туша зверя, встал на нее ногой и провозгласил здравицу в честь Афанасия, понятную и без перевода. Выпили до дна. Афанасий крякнул – пойло было забористое. Виночерпии тут же налили по второй, и другой советник тоже произнес здравицу. Выпили снова. По телу купца стала распространяться приятная истома.
Вновь забили барабаны, отбивая радостный ритм. Из окружающей площадь темноты появилась вереница девушек, одетых лишь в набедренные повязки из травы, но измазанных белой глиной так, что казалось, будто они с ног до головы затянуты в облегающую белую материю. Высоко поднимая колени и отклячивая зады, они пустились в пляс. Все были как на подбор высокие, стройные, с чудесными фигурами. Но даже среди них выделялась своей красотой и грацией дочка бывшего вождя. Только, в отличие от остальных девушек, лицо у нее было грустное. Афанасий вновь почувствовал шевеление в портах.
С другой стороны площади появилась вереница юношей. Тоже измазанных глиной. В руках у них были копья, которыми они совершали угрожающие движения. Девушки согнулись так, что их длинные пальцы касались земли. Иногда они поднимались и взмахивали руками со скрюченными пальцами, как кошки лапами. Видимо, изображали львиц, а юноши – охотников. Ритм барабанов все убыстрялся, движения становились все стремительней. Травяные повязки задирались, обнажая все женские прелести, а с некоторых слетали вовсе. Пот, обильно текший по телам, оставлял в мелу темные дорожки, делая танцоров похожими скорее на полосатых зебр, чем на львиц.
Выпили по третьей. И по четвертой. Один воин принес кузнечные клещи и набор инструментов. С треском вырвал из звериных лап когти, из пасти – клыки, и уселся сверлить в них маленькие дырочки. Закончив, нанизал все это на шнурок и с поклоном повесил Афанасию на шею еще влажное от крови ожерелье.
Купец почувствовал, что у него кружится голова, но опьянение было не тяжелым, наоборот, хотелось вскочить и пуститься в пляс, присоединиться к танцующим у костра. Но он постеснялся своей медвежьей стати. А многие из деревенских не стеснялись, и скоро вся площадь была охвачена диким первобытным танцем, в коем приняли участие даже советники. Только старики и старухи, умудренные жизнью, отойдя подальше, чтоб руки-ноги не отдавили, уплетали за обе щеки мясо.
Наконец волна веселья пошла на убыль. Большинство танцующих присели или прилегли прямо на траву, занялись едой, наверстывая упущенное. В круге остались только несколько юношей и вождя. Под неустанный, но замедлившийся ритм барабанов они стали танцевать какой-то странный плавный танец, вплотную приближаясь друг к другу. Их тела извивались в отблесках костра, соприкасались, стирая друг с друга следы мела. Глаза закатывались, руки двигались все медленнее, как бы в пьяно-гипнотическом трансе. Остальные с замиранием сердца следили за их движениями. У Афанасия перехватило дыхание и свело внутренности. В голове забродили пьяные мысли.
Князь я, в конце концов, или не князь? Герой или не герой? Очень даже герой! Никто тут львицу одним ударом убить не смог, а я смог. И любого другого могу – одним ударом. И ожерелье вот, он позвенел висящими на шее костяшками, ни у кого такого нет. Значит, и право имею. Он поманил пальцем виночерпия, жестом велел наполнить кубок и махнул его залпом, никого не дожидаясь.
Танец закончился, костер потух, плясуны растворились во тьме, оставив после себя одуряющее послевкусие любовной утехи. Влекомый им Афанасий поднялся на нетвердые ноги, шатаясь, пошел к своему дворцу.
– Тебе помочь? – подскочил трезвый и оттого еще более мерзкий Юсуф. Поддержал под локоть.
– Отойди, сам управлюсь! – рявкнул Афанасий и взмахнул рукой так, что мореход отлетел на добрую сажень. – И вы за мной не ходите, – обернулся он к мальчикам и девицам из прислуги. – Обойдусь.
Юсуф перевел его приказ издалека, страшась подходить к буйному князю. Прислуга отстала. Афанасий поднялся на крыльцо, распахнул дверь. Его качнуло, он навалился на косяк, отчего весь дом затрещал. Удержался на ногах с трудом. Прицелившись, бросился на дверь, распахнув, ввалился в темноту. Замер ненадолго, вспоминая, где покои дочки вождя. Вроде бы и вспомнил, своротил полку с горшками, пошел в ту сторону, не чувствуя, как хрустят под ногами черепки. Рванул на себя дверь. Казалось, от этого рывка вздрогнули все княжеские хоромы. Дверь, хрустнув засовом, повисла на одной петле. Распространяя вокруг сивушный дух, Афанасий ввалился в горницу.
Девушка была там. В неверном свете плавающего в плошке с жиром фитилька она смачивала в миске тряпку и оттирала с тела следы праздника. Увидев Афанасия, вскрикнула, попыталась прикрыться маленьким кусочком ткани.
Вот, значит, как – полыхнуло в голове купца – всем свои прелести кажет, и ничего, а мне – нет? Он шагнул вперед, заняв собой сразу чуть не полкомнаты. По стенам метнулись изломанные тени. Девушка попятилась. Афанасий схватил ее за короткие волосы и толкнул на ложе из мягкой травы. Навис сверху, вдыхая трепещущими ноздрями ее запах. Придавил тяжелым телом. Дернул за узел веревочный пояс, держащий порты. Взглянул в полные тоски и страха глаза.
И тут его словно по голове дубиной ударило. Хмель слетел, томление внизу живота сняло как рукой. Что ж я делаю-то? Насильничаю?! Господи, прости! Он отпрянул. Наступил ногой на миску, замахал руками, пытаясь обрести равновесие, сорвал со стены украшение из травы. Не рассчитав, влепился со всего маху в косяк, по нему выскользнул в дверной проем, ударившись головой о притолоку и окончательно сорвав с петель дверь.
Из соседней горницы выбежали служки, рассыпались по углам мелким бисером. Не обращая на них внимания, Афанасий прошел в свои покои, нараспашку открыл дверь и с размаху кинулся на ложе, зажав руками уши, чтоб не слышать шума затихающего праздника. Его жег стыд.
Глава двенадцатая
Утро принесло головную боль и новые переживания. Проснувшись, Афанасий долго лежал на кровати, уставившись в потолок и прижав руки к пульсирующим вискам. Как теперь быть, что делать? Как смотреть людям в глаза? Ведь то, что он вчера учинил… Ну, не учинил, но ведь собирался. Уже даже и порты чуть не снял. Да за такое его, пожалуй, стоило б и убить, как собаку. Лично он бы так и сделал, попадись сам себе за таким делом. Даже если б просто так. А если б дело касалось его сестры? Не то что убил бы, на куски руками порвал. О, господи!
В дверь опасливо постучали. Он не ответил. В дверь постучали снова, настойчивее.
– Ну, кто там еще? – спросил он недовольно.
– Это я, – раздалось из за двери. – Юсуф. Поговорить бы надо. И я тут водички принес.
– Входи, – разрешил Афанасий, тронутый его заботой. – А чего сам? Где слуги-то?
– Боятся тебя потревожить, уж больно грозен вчера был.
– Да уж. Сам удивляюсь, – пробормотал Афанасий, принимая из рук хоросанца сосуд с ключевой водой. Спросил осторожно:
– А что в деревне говорят про вчера?
– Простые деревенские ничего не говорят, спят все еще. А вот советники… Я подслушал разговор их между собой. Многого не понял, но одно уяснил – они хотят уговорить тебя нас всех казнить. То ли в жертву принести, то ли на охоте в качестве приманки львам скормить. Чтоб мы тебя не сбивали с пути истинного. Заметили, что я тебе пить не велел, шайтаны. А я ж хорошего хотел, чтоб греха на тебе не было.
– Греха?! А, ну да, – спохватился Афанасий. Для мусульманина питие – грех. А он может, еще вчера и свинины натрескался, кабанчики тут жирненькие водятся. Хотя чего это он, в самом деле? Иегова-то никому не запрещал свиное вкушать. – Так и что? – вернулся он к разговору.
– Уходить надо. А то ведь даже если ты повелишь нас не трогать, это их может не остановить. Прирежут во сне или с пальмы стряхнут и скажут, что случайно упал.
– Ну, не знаю… – протянул Афанасий.
– Ты что думаешь, если ты у них герой, так они тебе все простят? Нет, не простят. Ты тут чужак. Пока подвиги совершаешь, будешь в почете, а как только оступишься – все. Ты советника, сыночку которого шею свернул, когда видел в последний раз? Не помнишь? А я вот помню, и что с ним потом стало, видел.
– И что?
– Что-что! Глотка перерезана от уха до уха. В лесу валяется, падальщиками обглоданый. Наверное, ему старые обиды припомнили, он ведь многих притеснял, пока верховодил. Да и ты уже за несколько дней многим успел насолить.
– Так что ж делать-то? – спросил Афанасий в растерянности.
– Ты что, все мозги пропить успел? Говорю ж, уходить надо.
– Уходить, говоришь? – спросил Афанасий, пытаясь разогнать туман в голове. – А когда уходить-то?
– Да прямо сейчас, пока все дрыхнут после вчерашнего. Припасов и воды люди заготовили, оружия кое-какого добыли. Только нас и ждут.
– Когда ж вы успели-то? А, ну да, никто ж не пил, – Афанасий одним глотком допил оставшуюся в сосуде воду и поднялся на ноги.
Его качнуло. Из желудка к горлу подступил ком жгучей слизи. Юсуф поддержал вождя под локоть и одновременно остановил.
– Да стой ты, не в дверь. Не то слуги твои шум поднимут.
– А куда ж? – удивился Афанасий.
– Вот сюда, – улыбнулся Юсуф и жестом ярмарочного фокусника указал на стену.
Под его рукой стена дрогнула и поехала в сторону. Афанасий сморгнул, проверяя, не морок ли. Оказалось – нет, не морок. Большой кусок хлипкой стены тихо отъехал в сторону, обнажая путь к свободе.
– Пока все праздновали мы там подрезали веревки и обратно приставили на честное слово, – сказал Юсуф, любуясь замешательством купца. – Да не стой столбом, побежали.
С трудом собирая в кучу осколки разрозненных мыслей, Афанасий ощупал бока. Книжица тут, за пазухой. Мешочки на веревке под рубахой. Жаль, ее вчера не отдал починить, а то рукав драный полоскаться по ветру будет. Но теперь уж некогда. Нож на месте, сапоги залатаны, ничего его больше тут не держит. Что ж, прощайте, люди черноликие. Стараясь держаться ровно, он вышел в пролом.
Там его уже ждали мореходы, человек десять. Злые, готовые на все. С обнаженным оружием в руках и смертельной решимостью в глазах. Для них-то этот плен не был таким легким и приятным, как для тверского купца.
Цепочкой, ступая чуть ли не след в след, они покинули спящую деревню. Вышли за околицу и двинулись вниз по течению ручья, который рано или поздно должен был привести их к морю.
Молча продрались через лес, что окружал поселение. По набросанным друг на друга стволам перешли неглубокое болотце. Афанасий немного расходился, голова прошла, и в нее, до гула пустую, полезли разные мысли. Главным образом касались они его ночного… Он даже не знал, как это назвать. Слава богу, одумался вовремя, не совершил. Значит, ни по каким законам в пошибании не виновен. И виры с него ни один судья бы не взял. Но мысли-то греховные так и жгли, так и жгли. Он вспомнил черноликую девушку, едва прикрытую белой тряпкой, и в портах его снова зашевелилось. Господи, отпусти, взмолился он про себя.
Мучимый переживаниями, он и не заметил, как отряд взобрался на один холм, обошли стороной другой. Тут, в заросшей густой травой низине, подальше от случайного взгляда, решили устроить привал. Афанасий утирая обильный пот – так выходил из него вчерашний хмель – присел под дерево, привалившись спиной к стволу. Рядом на корточки присел Юсуф.
– Ничего, – подбодрил он купца. – Скоро дойдем уже.
– С чего ты взял? – поднял бровь купец.
– Во-первых, чайки летают, значит, вода недалеко. Во-вторых, принюхайся – водорослями пахнет.
Афанасий честно принюхался, но, кроме крепкого духа основательно употевших мужиков, ноздри его ничего не уловили. Он пожал плечами, предпочитая верить Юсуфу на слово.
– Хорошо, – без особой радости пробормотал Афанасий.
Ему почему-то стало грустно. Умом он понимал, что надо отсюда бежать что есть мочи, но сердце тосковало, противилось. Не так уж плохо ему тут было. Да и удовольствия были вполне реальные, а вот угроза – надуманной и со стороны наговоренной. Как раз тем самым Юсуфом. Да он, паразит, еще и командовать взялся.
Понукаемые хорасанцем мореходы поднялись, вновь построились в цепочку и быстрым шагом двинулись дальше. Часа через два, когда солнце давно уж перевалило зенит, Афанасий почувствовал запах водорослей и морской соли, а вскоре меж деревьями и вовсе замелькала голубая полоска.
Мореходы бросились вперед, не разбирая дороги и вопя от радости. Скатились по невысокому песчаному обрыву с торчащими корнями и прямо в одежде прыгнули в набегающие волны. Запрыгали, как дети, брызгаясь и пытаясь утопить друг друга на мелководье.
Афанасий тоже хотел броситься в воду, но вовремя вспомнил о книжице и мешочках, пусть и пропитанных жиром, но настолько дорогих, что лишний раз подвергать их опасности не стоило. Он опустился на колени у самого прибоя и, зачерпнув ладонями, омыл лицо и шею.
Юсуф в туче брызг выскочил на берег. Навалился на купца, попробовал затащить его в воду, но тот мягко отстранил бывшего толмача. Тот прыгнул снова. Афанасий сгреб его за шиворот и отшвырнул от себя, заставив проехаться задом по песку.
– Ты чего, не рад совсем?! – удивился хорасанец, но совсем не обиделся.
– Рано радоваться, – ответил купец. – Вот на корабль вступим, тогда и можно будет праздновать.
– И то верно, – посерьезнел Юсуф, повернулся к бултыхающимся товарищам. – Эй, хватит плескаться, еще до корабля добраться надо!
– Ты хоть представляешь, в какую сторону двигаться?
– Когда высаживались, утро было, а солнце стояло вот там. Так… Ага… А теперь оно вот где. Значит нам… Туда, – Юсуф махнул рукой вдоль берега.
– Точно? – прищурился Афанасий.
– Как есть. Вдоль воды пойдем или наверх поднимемся и лесом?
– По лесу, конечно, незаметнее, но по берегу быстрее, – рассудил Афанасий. – Я за то, чтоб быстрее.
– Решено. По берегу, так по берегу. Эй, вылезайте уже! – Юсуф снова накинулся на моряков. Те неохотно выбрались из привычной стихии, построились в цепочку и зашагали в указанном Юсуфом направлении.
Пляж то расширялся, то сужался до пары локтей. Несколько раз им пришлось перебираться через завалы из деревьев, упавших в море и выброшенных обратно. Кое-где понадобилось идти по узкой полоске берега между морем и обрывом, по колено заливаемой прибоем, а однажды вообще углубиться в лес, чтобы не утонуть во влажном песке. Но они дошли.
Обогнув очередной изгиб береговой линии, они увидели знакомую бухту, скрытую от ветра длинными скалистыми молами, а посреди нее на зеркальной водной глади казавшуюся с такого расстояния игрушечной таву.
С криками моряки бросились вперед по берегу и… остановились. Наперерез им вышла из кустов стройная черная фигура, кутавшаяся в кусок белой материи.
– Засада! – воскликнул Рахмет, брат Юсуфа, вытаскивая из-за пояса нож с кривым лезвием. – Или приманка. Ну сейчас я ее…
– Стой! – ухватил его за руку Афанасий и силой заставил вернуть клинок обратно. – Не то это.
– А что? Вернее, кто? – подступил к ним Юсуф, сжимая в руке итальянский стилет. Похоже, увел у чернокожего, пока тот спал.
– А вот сейчас узнаем, – пробормотал Афанасий и двинулся к фигуре решительным шагом.
Юсуф пошел следом, опасливо поглядывая на прибрежные кусты. Остальные мореходы сбились в кучу поодаль, ощетинившись разномастными клинками. Те же, кто оружия ночью не добыл, запрыгали по берегу размахивая руками, чтоб привлечь внимание оставшихся на таве.
Чем ближе Афанасий подходил к фигуре в белом, тем больше убеждался, что глаза его не подвели. Это была она. Дочка вождя, та самая. Которую он с пьяных глаз чуть не… Даже вспоминать об этом не хотелось. Но что она делает тут? Зачем явилась? Зачем шла за ними от самой деревни? А может, не за ними, а бросилась наперерез самой короткой тропой? Так опять же, зачем? Теряясь в догадках, Афанасий подошел к девушке, замер, не обращая внимания на лижущие сапоги волны. Стянул с головы шапку, помял в руках. Снова надел на кудлатую голову.
– Ты, это, – промямлил он. – Прости, если что. Не нарочно я. Само как-то вышло. Спьяну.
Девушка пропустила его извинения мимо ушей и сама что-то затараторила в ответ.
– Она говорит, – перевел из-за плеча Афанасия Юсуф, – что твой уход очень разозлил жителей деревни. Мужчины хотят отомстить тебе и всем, кто с тобой ушел, ну, нам, то есть. А она собралась, в чем была и кинулась тебя предупредить. Кажется, успела.
– Предупредить? Да меня убить мало за то, как я с ней обошелся, – удивился Афанасий.
– Не все так просто, значит, – ответил Юсуф и стал переводить далее: – Она говорит, что очень переживает и очень сожалеет, что ночью ничего не получилось, а сейчас ты совсем уходишь. Понимает, что так надо. Но просит тебя вернуться или хотя бы не забывать ее. Ты такой сильный и мужественный воин. Сердце твое подобно… Ну и прочая чепуха. Даже переводить стыдно.
– Ты, это, скажи ей, что она мне тоже очень понравилась и я, как только смогу…
– А вот не буду я переводить твое вранье, знаешь же, что не вернешься, так зачем? А девица хорошая. Вон сколько по лесу прошла, чтоб нас предупредить, – ответил Юсуф. – Смотри, заметили на таве. Лодка уже отчалила, так что прощайтесь быстрее.
– Да я…
– Ой, ладно, – отмахнулся вконец обнаглевший Юсуф.
– Хорошо, – ответил ему купец и повернулся к девушке. – Ну ты это… Не поминай лихом. И прости, если что.
Девушка порывисто кинулась ему на шею. Поцеловала в заросшую бородой щеку и отстранилась, прежде чем он успел сгрести ее в объятия.
– Вот ведь, – растерянно пробормотал он, потирая горящую после поцелуя щеку. – Я ведь это…
Не слушая его, девушка развернулась и исчезла в чаще. До купца донеслись прощальные слова на незнакомом языке.
– Чего она сказала-то? – повернулся он к ухмыляющемуся Юсуфу.
– Сказала, что не забудет тебя. Что будет ждать.
– Ты не лыбься, я серьезно спрашиваю, – навис над хорасанцем купец.
– Да я серьезно и отвечаю, – Юсуф втянул голову в плечи. – Так и сказала. И еще сказала, чтобы мы не задерживались, а то воины из деревни идут. А ты меня еще слушаться не хотел.
– Ладно, извини.
– Да ерунда, – отмахнулся Юсуф. – Кстати, лодка подходит уже.
– И правда, – глянул на водную гладь купец. – Коль так, пойди скажи своим, чтоб не орали, – распорядился он. – А то воины чернокожие услышат, прибегут на голос мигом. А так в шхерах этих поискать еще придется.
Юсуф пошел выполнять распоряжение, а Афанасий остался стоять у кромки прибоя, созерцая корабль со странными чувствами. С каждым шагом, приближающим его к дому, на душе купца становилось все беспокойнее.