- Вам, князь, - Имоти всячески подчеркивал, что видит перед собой не ротмистра, но князя, - надлежит подготовить Власова к мысли о возможных переговорах. Выяснить его отношение к сотрудничеству с японским командованием; его видение своей личной судьбы и судьбы освободительной армии в случае поражения Германии.
Подполковник еще несколько минут терпеливо вводил Курбатова в его новую роль, и все это время ротмистр сосредоточенно разжевывал жестковатое, приправленное острыми специями, мясо неизвестного животного. Казалось, к инструкциям Имоти он не проявляет абсолютно никакого интереса. Но и подполковника в свою очередь не очень-то волновало отсутствие у ученика хотя бы видимости прилежания.
Он, как и прежде, говорил все это, запрокинув голову и полузакрыв глаза, но при этом еще и сцепил пальцы рук.
Теперь Имоти действительно похож был на фанатично молящегося монаха. Курбатова это откровенно смешило, хотя он и пытался сохранять маску почтительной серьезности.
- Но учтите: вам придется довольно долго ждать моей информации, - перебил он подполковника в самом неподходящем месте. - В Берлине я ведь буду без радиста.
- Не волнуйтесь, - в том же меланхолическом тоне успокоил его Имоти. - В Берлине вы вступите в контакт с одним нашим человеком. Мы подскажем, как его разыскать.
- Это уже что-то конкретное.
- Он передаст вам значительную сумму в марках еще до того, как вы найдете подходы к Власову. И такую же сумму после ваших бесед с генералом. Бесед, князь, бесед. Не думаю, чтобы этот гитлеровец так сразу согласился е мыслью, что Германия потерпит поражение и миром будет править Япония.
- Когда-нибудь мы доживем и до такого?
Имоти недобро сверкнул глазами, но, как истинный японец, мгновенно погасил в себе вспышку гнева и подчеркнуто вежливо, почти угоднически, улыбнулся.
- Вместе со второй суммой денег вы получите все не обходимые инструкции, князь.
- То есть могу считать себя завербованным? - ответил ему той же улыбкой Курбатов.
- Почему завербованным? - вдруг отвлекся от своей заупокойной молитвы подполковник. И даже внутренне встрепенулся. - Мы-то ведь и готовили вас в специальной русской школе как агента японской разведки. Разве не так?
Курбатов рассмеялся и ничего не ответил.
- Я понимаю, европейцу, к тому же дворянину, всегда трудно смириться с тем, что нужно служить азиатам. Но мой вам совет, - наклонился подполковник к Курбатову. - Пусть вас это не смущает. Будьте прагматичнее. Для немцев мы союзники. Наши люди разбросаны по всему миру. Так что заступничество Японии всегда может пригодиться. Тем более что, пока вы будете наслаждаться немецким пивом, мы позаботимся, чтобы у вас появился японский паспорт с отметкой о японском гражданстве.
- Согласен, когда-то это действительно может иметь значение, - вновь обрел угрюмую серьезность Курбатов.
- Думаю, немцы тоже не откажутся от мысли завербовать вас. Как, впрочем, и красные, если только попадете к ним в руки.
- Красные разопнут на кресте. Все остальные, не сомневаюсь, попробуют вербовать. Агент всех разведок мира! Заманчиво. А чтобы завершить наш разговор… Объясните мне как полурусский-полуяпонец… Почему Япония до сих пор не вступает в войну с Советами?
- И как скоро вступит? Понятно. Так вот, я скажу вам, как русский русскому, и можете пронести эту тайну через все границы. Япония не только не намерена воевать с Россией, но и пытается убедить Германию заключить с Москвой мир. Чтобы таким образом спасти рейх от поражения.
- Япония убеждает Германию заключить мир с Россией? - приподнялся от удивления Курбатов. - Что вы такое говорите, господин подполковник?
- Для нас очень важно, чтобы Германия как мощная держава уцелела и еще какое-то время угрожала западным границам Союза. Вместе с тем, заключив мир с Россией, рейх станет более серьезным соперником Америки и Англии. Это, в свою очередь, подтолкнет янки к перемирию с Японией, что даст ей возможность разобраться со своими азиатскими делами.
Какое-то время Курбатов смотрел на Имоти с полуоткрытым ртом.
- Лихо, - только и смог выдохнуть он, покачав головой. - Лихо "воюют" ваши дипломаты.
- Нам, диверсантам, есть чему поучиться. Уж поверьте Мне.
39
Скорцени действительно очень скоро почувствовал, ЧТО время, отведенное ему для подготовки операции по освобождению Муссолини, истекает. Будучи твердо уверенным, что дуче находится на Санта-Маддалене, он принялся детально разрабатывать план захвата виллы "Вебер". Ему активно помогали Родль и два морских офицера, которых удалось заполучить с помощью Штудента, - оказалось, что у генерала отличные связи с командованием Кригсмарине.
Но, подготовив этот план, он все чаще стал задаваться вопросом: а что, если в штабе верховного главнокомандования потребуют разработку операции, связанной с другим островом? Тем, что неподалеку от Эльбы. Эти опасения превратились в реальный призрак скандала, когда в одно солнечное августовское утро ему вдруг позвонил генерал Штудент и, сообщив, что его срочно вызывают в "Воль-фщанце", предложил встретиться.
- Кстати, вы не получали приглашения в ставку на это совещание, гауптштурмфюрер? - вдруг спросил он, когда Скорцени показалось, будто Штудент готов положить трубку.
- Нет, господин генерал.
- Жаль. Я заинтересован в том, чтобы вы присутствовали на нем, поскольку не сомневаюсь, что речь пойдет об операции, к которой мы оба готовимся. Конечно, я уверен, что вы сумеете подробно ознакомить меня с вашим планом, но все же…
- Готов сделать это хоть сейчас. Однако сразу же прощу разрешения сопровождать вас в ставку фюрера.
- В ставку? Но это не так просто.
- Я знаю.
- В "Вольфшанце" прибывают исключительно по вызову.
- А вызывают генералов и старших офицеров.
Штудента ошарашила напористость Скорцени. Сейчас генерал не мог ни отказать ему, ни дать согласие. Он соображал, каким образом лучше устроить для него вызов.
- Решились настаивать, что интересующий нас человек находится вовсе не там, куда ведет след, нащупанный друзьями из абвера.
- Именно настаивать. Уверен, что вы позволите сопровождать вас.
Термин "сопровождать" показался Скорцени наиболее удачным. На самом деле просьба должна была формулироваться проще: "Возьмите, ради бога, с собой, господин генерал. Помогите попасть в кабинет Гитлера, дабы изложить свои соображения". Выслушав это, Штудент, ни минуты не колеблясь, отказался бы от участия в такой авантюре.
- Я не давал вам никаких обещаний, - резко отрубил генерал. - Пока что жду вас у себя, гауптштурмфюрер.
Почти двухчасовая беседа с генерал-полковником закончилась тем, что тот не выдержал и устало произнес:
- Согласен, гауптштурмфюрер Скорцени. Летите со мной. С адъютантом фюрера я договорюсь. В зале совещаний появитесь так, словно вас тоже пригласили. Не думаю, чтобы фюрер стал уточнять. Тем более что он помнит: вся тяжесть операции ложится на ваши плечи.
- Будем надеяться.
- Но предупреждаю: при первой же возможности предоставляю слово вам, но вряд ли смогу помочь, если упорство по поводу Санта-Маддалены вызовет у фюрера ярость.
- Вы не верите, что я прав? Мне показалось, что сумел убедить вас.
- А какое это имеет значение: верю или нет? - хрипло рассмеялся Штудент, поднимаясь из-за стола. - Если мне прикажут освободить Муссолини, я освобожу его хоть на Эльбе, хоть на острове Пасхи. Даже, если дуче вообще никогда в жизни не бывал там. Поэтому отстаивать свое мнение относительно Санта-Маддалены вам придется в одиночку.
- Согласен.
- Похоже, у нас в рейхе развелось слишком много разведок. О чем ни поинтересуйся, каждая утверждает свое и указывает на другую часть света.
- В этом есть доля истины, - мрачно согласился Скорцени, понимая, что Штудент подразумевает при этом и агентуру СД, на которую ссылается Гольвег.
* * *
Что бы на самом деле ни думал Штудент об агентах, чьими сведениями располагал Скорцени, однако слово свое сдержал. На следующий день гауптштурмфюрер снова оказался в "Вольфшанце", в кругу настолько высокопоставленных чинов, что любой ефрейтор, попади он на генеральский совет, чувствовал бы себя куда увереннее.
Тем не менее Отто хладнокровно сдержал подозрительно-насмешливый взгляд министра иностранных дел фон Риббентропа, который появление в ставке нового лица воспринимал чуть ли не как посягательство на свой авторитет. Не придал значения провокационному вопросу фельдмаршала Кейтеля (он сидел справа от пока пустующего кресла фюрера): "Гауптштурмфюреры теперь входят в состав высшего совета рейха?"
Зато умышленно сел не рядом се Штудентом, с которым вошел в зал, а между маршалом авиации Герингом и генералом Йодлем.
Непроизвольно отшатнувшись, генерал удивленно посмотрел на Скорцени, но уже в следующее мгновение стекла его очков осветились морщинистой улыбкой подслеповатых глаз:
- Ваше восхождение, мой друг, - вполголоса проговорил он, - начинает напоминать мне императорскую поступь Бонапарта.
- Если не принимать во внимание разницу между королевским дворцом в Париже и бункером "Вольфшанце", - сдержаннее, чем следовало бы в этой ситуации, согласился гауптштурмфюрер.
- Однако вы должны помнить, что второе пришествие свое на трон Бонапарт начинал именно с острова Эльба, высадившись в бухте Жуан в окрестностях Канна.
Слушая его, Скорцени поймал на себе проницательный взгляд Гиммлера, занявшего место слева от кресла фюрера, сразу же за Риббентропом. Судя по тому, как, опершись руками о ребро стола, он смотрел в их сторону, гауптштурмфюрер догадался, что рейхсфюрер СС прислупгй-вается к разговору. И даже не пытается скрывать этого.
"А ведь генерал прав. Если я чего-то хочу достичь в рейхе, то должен вести себя так, чтобы все вокруг ощущали мою силу, напористость и всевозрастающий авторитет, основанный на особом отношении ко мне Гитлера, - подумал Скорцени. - У меня должна быть цель. Она не может и далее заключаться только в преданности фюреру.
Преданность - всего лишь средство достижения цели. Одно изсредств".
- Не исключено, что однажды, явившись сюда, я увижу вас сидящим по правую руку от фюрера, - завершил свою репризу Йодль, грузно поднимаясь, - как раз в эту минуту в зал заседаний вошел фюрер. - Вас не пугает такая перспектива?
- Она вдохновляет меня.
Может, потому, что на какое-то время Скорцени почувствовал себя тенью Бонапарта, Гитлер показался ему изможденным жалким стариком. Он подошел к столу шаркающей походкой, глядя под ноги, устало опустился в свое кресло и, нервно переплетя пальцы, несколько минут смотрел на расстеленную посреди небольшого овального стола карту.
- Начнем с операции по освобождению Бенито Муссолини, - еле слышно проговорил он. - Кто готов докладывать? - Он взглянул на Гиммлера.
Тот отрешенно промолчал.
- Вы, генерал Штудент?
- Согласно вашему распоряжению, мой фюрер, непосредственной разработкой операции занимается гауптщ-турмфюрерСС Скорцени.
По тому, как Гитлер удивленно посмотрел на сидевшего напротив гиганта со шрамами, все поняли, что присутствие здесь гауптштурмфюрера оказалось для вождя полной неожиданностью.
- Зная об этом, я предложил пригласить на это совещание и его, - попытался оправдаться Штудент. Но Гитлер уже не слышал его.
- Так давайте, гауптштурмфюрер Скорцени, - оживился фюрер. - Посвящайте нас в тайны этой операции. Вам было сообщено, что Муссолини оказался на одном из островков возле Эльбы?
- Это ошибочные сведения, мой фюрер, - вытянулся Скорцени во весь свой гигантский рост. - Группа, которую мы направили в Италию и которая давно идет по следу дуче, убедительно доказывает, что он находится на острове Санта-Маддалена, возле северной оконечности Сардинии, на вилле "Вебер". Об этом свидетельствует целый ряд данных…
40
Без двадцати семь отряд был построен. Десять диверсантов на продуваемом холодным северным ветром взгорье, рядом с обнесенным высокой каменной оградой домом лесника, больше похожим на форт, чем на обычное мирное жилье.
Впрочем, человек, возводивший его, отлично понимал, что ему предстоит жить жизнью отшельника. И что в этой каменно-лесистой пустоши одинаково опасны и зверь, и бежавший из тюрьмы уголовник, и шайки контрабандистов, издревле промышлявшие здесь, на стыке маньчжурской, монгольской и русской границ. Потому и строил дом из больших диких камней, оставляя в каждой стене но узкому окну-бойнице, да к тому же не поленился обвести ограду широким рвом.
Однако все это так и не спасло лесника: он погиб в перестрелке с контрабандистами, заподозрившими его в сотрудничестве с пограничниками. А усадьбу сразу же облюбовала японская разведка, использовавшая ее теперь в качестве своеобразной перевалочной и тренировочной базы. Именно сюда, на Черный холм, возвращались диверсанты после недельного испытания на выживаемость в лесистых сопках и отсюда же многие из них отправлялись потом в Монголию или Россию.
Японцы обживались здесь основательно. Рядом с усадьбой они построили казарму, в которой находилась рота солдат, дом для офицеров и небольшой тренировочный полигон - тоже укрыв все это от посторонних глаз каменной стеной. А на территории самой усадьбы возвели некое подобие гостиницы, в которой, отдельно от японских СОЛ дат, могли отдыхать перед рейдами русские разведчики и диверсанты.
Курбатов медленно обходил строй, останавливаясь возле каждого из бойцов. Это был своеобразный ритуал. Если кто-то из диверсантов пожелал бы отказаться от участия в рейде, он должен решиться на этот "шаг бесчестия" сейчас. В эти минуты. Потом будет поздно. Потом из группы можно будет уйти только в небытие.
Вот они перед ним.
Флегматичный, с печатью вечной, смертельной какой-то усталости на лице поручик Конецкий.
- Как ваша левая, поручик?
- Я стреляю правой, ротмистр.
Курбатов задержал взгляд на рукаве его красноармейской гимнастерки, под которым заметно проступала опухлость бинта. Конецкий был ранен во время стычки с пограничниками, когда пытался попасть на ту сторону в составе другой группы, полтора месяца назад. Рана гноилась, заживала долго и тяжело. Однако поручик все же уговорил Курбатова взять его с собой. Уговорил, несмотря на то, что честно признался: за кордон его гнала не жажда сражаться с красными, а обычная ностальгия. "Хоть шаг ступить по земле, зная, что она твоя, русская".
Поручик Радчук, встретив взгляд Курбатова, растерянно улыбнулся. Он помнил о своей просьбе представить его к чину штабс-капитана и теперь побаивался, как бы командир не проговорился об этом кому-либо из офицеров.
Самый старший из всех по возрасту, успевший повоевать еще в войсках атамана Анненкова, штабс-капитан Иволгин. Узкий сплющенный лоб, приземистая, плотно сбитая фигура. Короткие руки с толстыми, узловатыми крестьянскими пальцами.
"Руки! - вдруг вспомнил Курбатов. - Только бы не выдали руки!" Вся группа его состояла из офицеров. Он специально заставил каждого из них голыми руками вырыть окопчик, смачивать в воде и держать ладони на ветру; натирать лопатами мозоли и исцарапать пальцы о кусты терновника. Правда, Иволгину, как и ему самому, выпало идти по России в форме капитана. Хотя у него, в отличие от остальных, руки имели истинно пролетарский вид.
Штаб-ротмистр Чолданов - по чертам лида которого можно было проследить генезис степных славян, в чьих жилах славянской крови было куда меньше, чем половецкой, кипчацкой или печенежской.
Подъесаул Кульчицкий. Его имение осталось где-то на правом берегу Днепра, неподалеку от Черкасс. Холеный аристократ, зараженный неистребимым польским гонором. Для него тоже пришлось заготавливать документы лейтенанта. Выдавать его за "кухаркиного сына" - красноармейца - было бы самоубийством.
Подпоручик Власевич. Манеры этого верзилы казались всем окружающим столь же грубыми и неприятными, как и его израненное фурункулами багрово-серое лицо. Зато на стрельбище равных ему не было. В поединке снайперов он мог противостоять любому таежному охотнику.
Поручик Матвеев. Радист. Курбатов должен был оставить его на конспиративной квартире в поселке недалеко от Читы. Вместе с ним оставался и подпоручик Вознов, прекрасный взрывник. Им предстояло провести три диверсии на железной дороге и взорвать завод. Любой, на выбор: "Для расшатывания большевистских нервов" - как объяснил Курбатову Родзаевский.
Наконец, самый старший по чину подполковник Реутов. Командир группы задержался возле него дольше, чем возле других. Совершенно забыв, что тем самым ставит Реутова в неловкое положение. Вроде бы больше, чем всем остальным, не доверяет. А повода для этого Реутов ему не давал. Уж он-то не из новичков. В армию генерала Семенова попал, добравшись до Приморья из далекой Персии, - Семнадцати лет от роду Реутов уже был унтер-офицером Дикой дивизии. Подпоручик участвовал в корниловском походе на Петроград, после неудачи которого бежал в Туркестан, где служил в чине поручика, а затем капитана в Закаспийской белой армии. Диверсант, как показалось Курбатову, из него так и не получился. Хороший строевой офицер - это да. Но не более. Однако в рейд рвался, как никто другой. Да и Родзаевский настоял.