- Понимаю, Скорцени, - спокойно воспринял это признание фюрер. Привлекайте любого, кого сочтете необходимым. Но саму операцию вы должны разработать с Сиверсом. Два символа: тибетская свастика и "копье судьбы" уже освящают путь национал-социализма. Однако настоящую силу наше движение обретет лишь тогда, когда мы станем обладателями третьего символа - чаши Святого Грааля.
Скорцени поиграл желваками: он пока что смутно представлял себе, каким образом ему удастся осуществить эту операцию. Тем более, если ее придется разрабатывать вкупе с колдунами и магами Сиверса. Даже сейчас, когда он занимается поисками совершенно реальной личности - Муссолини, операция оказалась преисполненной всяческой мистики и легенд. Что же будет происходить, когда мистика и легенды окажутся исходными данными, единственным исходным материалом?
- Яволь, мой фюрер. Я должен приступить к разработке операции немедленно?
Фюрер задумался.
- Не будем торопиться. Сначала требуется освободить и доставить в Берлин Муссолини. Когда вы сумеете сделать это, Высшие Неизвестные сочтут, что выбор на вас пал неслучайно, и помогут в поисках чаши. Да и магам Сиверса тоже еще понадобится некоторое время, дабы прийти к нужному результату. Мой звездочет, мой Фюрер, - дрогнули в улыбке губы Гитлера, - которого, я знаю, многие почему-то недолюбливают из-за его фамилии , - утверждает, будто наиболее благоприятным временем для поиска окажется конец лета следующего года и весна 1945-го. Так что у нас еще есть время.
- Готов приступить к операции - когда прикажете, - вновь щелкнул каблуками Отто.
- Я верю в ваше предназначение, Скорцени. Оно священно. Вам я верю, как никому. Говорю это здесь, перед "копьем судьбы".
14
Когда Скорцени вышел из ритуального зала, первым, кого он увидел, оказался Гиммлер. Рейхсфюрер стоял у камина, почти на том же месте, где только что замирал у кресла Гитлера он сам.
Скорцени оглянулся. Ему показалось, что фюрер выходит вслед за ним, однако тот решил остаться в тайной комнате вместе с личным адъютантом, который поспешил закрыть за гауптштурмфюрером дверь.
- Вы пользуетесь все большим доверием фюрера, господин Скорцени. - Отто показалось, что рейхсфюрер проговорил это с нескрываемым раздражением.
- Я - солдат. И выполняю приказы.
- Это не остается незамеченным, - продолжил свою мысль Гиммлер, не обратив внимания на слова "солдата". - А вам следует знать, что, несмотря на кажущееся единство взглядов, объединяющее элиту СС, все же идет негласное соперничество за право пользоваться особым расположением фюрера.
- Мне это известно, - с вызовом ответил Скорцени. Для него не было секретом, что Гиммлер, этот фанатично преданный фюреру "ветеран партии", недолюбливал "австрийцев", которыми окружил себя в последнее время Гитлер, осуществляя свой замысел с помощью Кальтенбруннера.
- Но на вас, Скорцени, это не должно оказывать абсолютно никакого влияния! - неожиданно воскликнул Гиммлер, тускло сверкнув багрецом своих очков, стекла которых отбивали пламя камина. - Отныне, гауптштурмфюрер Скорцени, на вас это не должно оказывать абсолютно никакого воздействия. Со времени беседы, состоявшейся у вас с фюрером у копья Генриха I, вы принадлежите к людям, которые пользуются его особым доверием и личной защитой фюрера и рейхсфюрера. Это самое важное, что мне нужно было сказать вам.
""И рейхсфюрера". Похоже, что именно ради этих слов Гиммлер и поджидал меня здесь, - понял Скорцени.
Поспешил засвидетельствовать, что "и рейхсфюрера" - тоже. Ну что ж, во всяком случае, это нечто по-земному понятное. Не то что мистика "плотного воздуха", чаши Грааля, видений Фуле и энергии Вриля".
- Всегда буду помнить ваши слова, господин рейхсфюрер. Помнить, как воин СС.
- Не сомневаюсь в этом, - нервно помахал руками перед своим лицом Гиммлер. - Не сомневаюсь. Детали операции, связанной с чашей Грааля, мы уточним в соответствующее время. Ведь именно о ней вы беседовали сейчас с фюрером? - незаметно взглянул на закрытую потайную дверь Гиммлер.
- Так точно, рейхсфюрер.
- Как я и предполагал. Возвращайтесь в зал. И завтра же отправляйтесь в Италию, приступайте к освобождению Муссолини.
- Яволь, рейхсфюрер.
"Поспешил предупредить, что абсолютно в курсе событий, и что прежде чем встретиться со мной, фюрер обсудил проблему чаши с ним, следовательно, мне не нужно замыкаться в этом вопросе на Кальтенбруннере и через его, Гиммлера, голову пытаться выходить прямо на фюрера", - расшифровывал его безобидные намеки Скорцени, направляясь в банкетный зал.
Он вдруг почувствовал, как ему осточертели эти столичные дрязги, сплетни, окружающая фюрера карьеристская зависть.
"Ничего, рано или поздно мне представится случай очистить пространство вокруг вождя от всей этой плесени, - твердо сказал он себе. - Я еще вернусь в этот мир. Я еще пройду его от океана до океана!"
15
Розенберг томился на том же месте, где они расстались около получаса назад. Он стоял с бокалом в руке, в гордом одиночестве, и появление Скорцени встретил взглядом,
преисполненным какого-то внутреннего если не страха, то трепета.
"А ведь вот кто должен был стать во главе нашего движения, во главе Германии - Скорцени! - неожиданно осенило Розенберга. - Только этот человек, которому суждено пережить всех нас и, уже полузабытому, предстать перед новым поколением немцев истинным героем Третьего рейха, достоин взять в руки "копье судьбы"".
- Надеюсь, впредь вы не станете сомневаться в моем даре предсказателя? - сурово спросил он, подавая Скорцени его бокал, дожидавшийся хозяина.
- Отныне - нет.
- Речь шла о Франконии. Не ошибаюсь?
Скорцени поколебался, не зная: согласиться с министром или же заявить, что он ошибается. Но в таком случае понадобится хотя бы в двух словах пересказать то, о чем якобы в действительности шла речь во время встречи с фюрером.
"Возможно, трагедия Германии в том и заключается, что вместо по-настоящему достойного вождя нации, преемника славы Генриха I и Карла Великого, судьба подсунула Германии жалкий дубликат непонятно кого, некое подобие того истинного фюрера, которого она потеряла в лице Скорцени, - продолжил свои размышления Розенберг. - И изменить что-либо уже нельзя. Германия вновь оказалась на трагическом для нее "шарнире времени".
- Понимаю, понимаю, - спасительно похлопал он гауптштурмфюрера свободной рукой. - Я ведь совершенно не требую от вас откровений. Тайны рейха есть тайны рейха. Не все из них доступны даже бродячему прибалтийскому философу Розенбергу.
- Вы верно истолковали мое положение.
- В таком случае позволю себе тост, который с удовольствием произнес бы значительно раньше, не будь вы вызваны туда, - кивнул он в сторону тайной комнаты, - за короля, нет, за императора священной империи СС Ф-ранконии!
16
Еще несколько дней прошло в настоящих метаниях по карте Италии. Следы, на которые указывала агентура СД, абвера и гестапо, уводили Скорцени то к берегам Тразименского озера, гду дуче якобы укрывали в небольшом мужском монастыре, то в военный госпиталь в Терни, то в полицейское управление города Перуджи, - там, мол, в специальной камере с бронированными стенами…
У одного были точные сведения о том, что дуче вернули в Рим, а оттуда перебросили на Сицилию, где готовятся передать англичанам. Другой доказывал, что фюрера Италии прячут на Адриатическом побережье или где-то на островке между Италией и Югославией. Третий готов был поклясться, что точно знает: в районе Тразименского озера на охрану дуче напали партизаны, перебили ее, а пленника переправили в Сан-Марино, то есть уже как бы в другое государство, которое не было в состоянии войны с Германией.
Иногда Скорцени ловил себя на мысли, что в ход операции вмешались Высшие Силы. Это под их воздействием вся вышколенная, обычно крайне педантичная агентура СД сошла с ума. У него возникало страстное желание отозвать в Берлин всю сеть, всех до единого агентов, и здесь, в стенах Главного управления имперской безопасности, расстрелять. Без суда и следствия, не получая согласия командования.
.. Но при этом его удивляло многотерпение ставки фюрера. Он с ужасом думал о дне, когда по требованию Гитлера его снова вызовут в "Вольфшанце". Или попросту отстранят от операции.
И когда, наконец, поступило сразу несколько сообщений, свидетельствующих о том, что из городка Виньядель-Валле, куда Муссолини доставили на гидросамолете, его увезли в санитарной машине в сторону горного массива Гран Сассо, Скорцени отнесся к ним крайне скептически. С таким же успехом дуче могли увезти в Альпы, в Триест, на остров Капри.
Некоторое просветление наступило лишь тогда, когда работающей в Италии службе радиоперехвата удалось подслушать доклад генерального инспектора тайной полиции генерала Коуели своему начальству в Риме. Генерал бойко извещал, что Муссолини благополучно доставлен в Гран Сассо и находится под арестом в отеле для лыжников "Кам-по Императоре", расположенном на вершине горы Абруццо на высоте более 2100 метров.
Это был первый случай за многие годы, когда Скорцени перекрестился. Причем набожно и вполне искренне. Правда, захват отеля для лыжников на вершине горы, куда можно добраться только по канатной дороге, показался ему ничуть не проще штурма крейсера или виллы "Вебер". Но эти выводы Скорцени уже не удручали. Он должен был осуществить операцию по похищению Муссолини, осуществить во что бы то ни стало. Речь шла о его чести, долге, его карьере.
17
В конце того же дня радист, с которым был связан лейтенант Роусен, получил радиограмму: "Интересующий вас паломник сменил отель. Навестить его не представлялось возможным. Евангелие он увез с собой. Пытаемся установить его новое местонахождение. Ирландец".
Прочитав ее, лейтенант недоуменно пожал плечами и задумался. Он сомневался: стоит ли докладывать Черчиллю об этой радиограмме сейчас, или же есть смысл подождать до утра. И лишь вспомнив о строгом приказе Черчилля немедленно докладывать о любом известии, поступившем от Ирландца, вынужден был взяться за трубку прямого телефона.
Черчилль в это время принимал французскую военную комиссию. Это была встреча, предшествующая трудным переговорам с представителями французского правительства в эмиграции. Черчилль понимал, что он вынужден будет согласиться со всеми условиями миссии, пойти на любые уступки, оказывать французской армии такую помощь, какую она затребует. В пределах разумного, естественно. И эта предрешенность переговоров удручала его. Тем более что в состав правительства входило несколько людей, которых он совершенно не воспринимал. И если бы не сложившаяся ситуация на фронтах и не нажим общественного мнения…
Если бы, если бы…
Черчилль приготовился в очередной раз выслушать переводчика и не заметил, как сзади к нему бесшумно приблизился секретарь.
- Вас срочно просят к телефону, сэр.
- Что? - удивленно спросил премьер-министр, оглянувшись. - О чем вы, уважаемый?!
- Простите, сэр. Речь идет б лейтенанте Роусене. Это он просит вас… Еще раз приношу свои извинения.
- Ах, Роусен. Это меняет дело. Это совершенно меняет дело. Прошу прощения, господа. Я на минутку.
Черчилль взглянул на министра иностранных дел. Тот вежливо кивнул и, обратившись к главе миссии, столь же вежливо улыбнулся.
- Продолжаем работу, господа.
Черчиллю пришлось ждать этого звонка целую неделю. И целую неделю он надеялся, что звонок развеет все то, что так угнетало его. Угнетало давно, с момента встречи с полковником О’Коннелом.
- Сэр, осмелюсь потревожить вас…
- Говорите по тексту, - резко прервал его премьер-министр.
- Слушаюсь, сэр.
Когда лейтенант закончил чтение, Черчилль почти минуту молчал, стоя с трубкой в руке.
Лейтенант терпеливо ждал.
Черчилль решал для себя задачу, которая, казалось бы, давно должна была бы решиться в ведомстве шефа военной разведки. И, очевидно, решилась бы. Стоило только приказать. Но в том-то и дело, что отважиться на такой приказ он не мог.
- Передайте Ирландцу, чтобы он продолжал поиски, - ответил, наконец, Черчилль.
- Слушаюсь.
- Все внимание - "Евангелию". Пусть привлекает наиболее надежных помощников. Но предупредите круг людей, которых можно использовать, должен быть крайне ограничен. Подчеркните это, Роусен: крайне ограничен!
- Будет сообщено, сэр.
- Все. Жду его донесений. Вы все запомнили?
- Да, сэр.
- Так действуйте же.
- Будет исполнено, сэр.
Положив трубку, Черчилль опустился в кресло и закрыл лицо руками. Как некстати всплыла эта история с чемоданом, набитым письмами! Кто бы мог предположить, что макаронник дуче, увидев ордер на арест, станет набивать свой арестантский чемодан письмами людей, которые в той или иной форме симпатизировали ему, разделяли его взгляды? Какая низость! Какая мизерность!
Единственным утешением было то, что, как он понял из сообщения, чемодан все еще находится у Муссолини. Все еще у него. Полковник условно назвал чемодан Муссолини "Евангелием". В этом что-то есть. Да не "что-то", а довольно грубый намек на его, Черчилля, откровения.
Но бог с ним, с намеком. Главное, что итальянская тайная полиция пока не догадывается, какой политический капитал содержится в этом "сундуке мертвеца".
Вот именно: "сундук мертвеца"! Конечно, сейчас он должен был бы подключить к операции всю агентуру, которая имелась в пределах Италии. Нужно было бы задействовать все дипломатические каналы. Ведь, казалось бы, чего проще: официально обратиться к королю или Бадольо и попросить его.
"Попросить! - рассмеялся Черчилль собственной наивности. - Представляю, какой ажиотаж вызвала бы эта просьба. Как они там* в Риме, ринулись бы все к "сундуку мертвеца". Сколько костей было бы брошено моим врагам: здесь и за рубежами"".
Нет, через недельку-другую письма, конечно же, были бы возвращены. Но уж после того, как с них сняли бы десятки копий. А некоторые уже пришлось бы читать в итальянских газетах. То-то мир потешился бы, читая, как Черчилль восхищается Муссолини и учением нацистов. А ведь сейчас, увы, не 1927 год. Национал-социализм успел проявить себя во всех возможных ипостасях.
Но самое страшное, что по этой же причине он не мог полагаться и на агентов собственной военной разведки. По этой же причине…
Единственное мудрое решение, которое был способен принять сейчас Черчилль, - не привлекать внимание к чемодану дуче. Собрать нервы в кулак и ждать, полагаясь на расторопность полковника О’Конелла. На счастливый случай. На то, что бумаги погибнут вместе с владельцем. Или хотя бы на несколько лет исчезнут в архиве какого-нибудь коллекционера "бесценностей".
Да, только один выход - собрать нервы в кулак и ждать… Как ждет капитан застывшего посреди гавани судна, которому сообщили, что под килем у него мина и что любое движение в любом направлении равносильно акту самоубийства.
18
Это, очевидно, кто-то из окружения инспектора Полито подсказал ему идеальный вариант заточения Муссолини - превратить в тюрьму уединенный туристский отель "Кам-по Императоре", построенный на вершине горы Абруццо, высящейся посреди труднодоступного горного массива Гран Сассо, в стиле старинных охотничьих замков - с мощными стенами и окнами-бойницами.
Теперь Скорцени старался больше не заглядывать в "досье Муссолини". Он опасался его, как чернокнижник - божьих заповедей. Иногда ему казалось, что именно из этих писаний исходит проклятие, которое сопровождает всю операцию "Консул", методично сводя на нет усилия не только его, но и множества других людей.
Вот и сейчас, когда Муссолини в очередной раз вырвали у него буквально из рук, снова все приходилось начинать с ползанья в темноте, по лабиринту, в котором все познается на ощупь, а любой очевидный выход из него - всего лишь грубо устроенная ловушка.
Но это эмоции. Нельзя же было ожидать, что итальянцы позволят Муссолини долго обживаться на одном месте. Тем более что за ним охотится сейчас не только фюрер, но и Черчилль, Сталин, Тито, американская агентура.
Муссолини, конечно, выгодный товар, однако продать его Бадольо собирается только тогда, когда он действительно окажется в высокой цене. Возрастать же цена будет по мере того, как, измотанный заключением и допросами, дуче начнет выдавать такие дворцовые тайны, которые могут испортить карьеру не одному видному политику.
А он, несомненно, будет выдавать их. Так пусть это произойдет в стенах СД.
Отель "Кампо Императоре" отвечает многим требованиям тюремного идеала, все же вернулся Скорцени к последним сообщениям из Италии. Подняться на вершину горы можно было только на фуникулере, который несложно охранять внизу, на окраине Ассерджи, а в случае необходимости, легко разрушить у вершины, сбросив непрошеных "туристов" в каменное ущелье. К тому же высился "Кампо Императоре" посреди большого, усеянного валунами, альпийского луга, на котором посадка боевых самолетов исключалась.
Охрана дуче состояла из двухсот карабинеров. "Мы ограничились бы взводом, - подумал Скорцени. - Но итальянцы есть итальянцы". Укрывшись за мощными стенами отеля и близлежащими валунами, эти отборные красавцы могли истребить любой самый массированный десант.
Но даже если десант все же овладеет отелем, реальный путь отхода с "трофеем" все равно оставался один - фуникулер. В то время как вызов по рации подкрепления не составлял для охраны никакого труда. Подкрепления в любом виде, вплоть до бомбардировщиков, штурмовиков и транспорта с десантниками - с чем тоже приходилось считаться.
Скорцени взглянул на часы. Через три часа десять минут в его кабинете особо уполномоченного фюрера должен появиться командующий парашютным корпусом генерал Штудент. Ему уже сообщены все данные, касающиеся района Абруццо и отеля "Кампо Императоре".
Идея освобождения дуче путем высадки десанта на планерах с привлечением к операции генерала Солетти принадлежала Скорцени. Однако разработку операции в деталях они должны были осуществить совместно, используя крайне ограниченный круг штабистов, которые, впрочем, не должны знать конечной цели этой дьявольски сложной акции.
Кроме того, Штудент формировал особый штурмовой отряд парашютистов - основную устрашающую силу, на которую могут рассчитывать он и Солетти, приказывая карабинерам сложить оружие. Они же станут главной ударной силой, если отель придется брать штурмом.
- Господин гауптштурмфюрер, - появился на пороге гауптшарфюрер Дольске из шифровального отдела, - извините, срочная радиограмма.
- Тогда какого дьявола извиняетесь? - поморщился Скорцени, устало растирая руками лицо. Особенно старательно он массажировал свои шрамы, которые до сих пор время от времени напоминали о себе ревматическим нытьем.