"В конце концов Наполеон действительно оказался в такой же ситуации, - вернулся дуче к спасительной теме о "величии великих". - Альпийский луг Абруццо отныне становится твоим островом. Как в свое время Наполеон, покинув Эльбу, высадился на французском берегу, чтобы в окружении примкнувших к нему солдат и волонтеров победно прошествовать до Парижа, так и я должен сойти с этой Голгофы и в окружении перешедших на мою сторону карабинеров двинуться на Рим".
- Пойти на Рим! - проговорил он, не осознавая, что это уже вслух. - На Рим!
- Простите, синьор? - сразу же откликнулся капитан карабинеров. - Вы что-то сказали?
Голос Ринченцн звучал теперь вполне благодушно - Муссолини заметил это.
- Я говорю: пора идти на Рим, - с вызовом ответил Муссолини, стоя к нему спиной. Застегнул пальто и вложил правую руку за его борт. - Вам не кажется, капитан, что пора?
Ринченци все понял. Недовольно покряхтел, но промолчал.
- А я говорю: самое время, - уже откровенно провоцировал его дуче. - Мы не можем позволить предателям вроде маршала Бадольо, - бывшего маршала Бадольо, - преступно предавать Италию, без боя уступая ее войскам противника. Мы не должны допустить, чтобы Италия вновь оказалась расчлененной на всякие там королевства Сардинии, Сицилии и прочие пьемонты. Дух гордых римлян не может позволить нам этого. Дух гордых римлян!.. - осекся Муссолини на самых патетических нотах.
31
- Господин капитан, вас сменить? - крикнул появившийся на крыльце отеля лейтенант Ордано.
- Пока не надо!
- Что-то слишком прохладное утро выдалось, капитан. Скажете нет? - Лейтенанту хотелось поговорить. И не только с капитаном. Возможно, он намеревался составить ему компанию в беседе с дуче. Однако здесь прекрасно обходились и без его присутствия.
- Займитесь службой, лейтенант, - довольно сухо предложил ему Ринченци.
- Так это же и есть наша служба, - смутился тот.
"Мое время уходит", - понял Муссолини. Выждал, пока лейтенант скроется в отеле, и спросил:
- Кстати, как вам служится, капитан?
- Здесь?
- Здесь и вообще.
- Мне приказано не вступать с вами в какие бы то ни было разговоры, - спохватился Ринченци, тоже вдруг вспомнив, что пора заняться службой.
- Вот как? Приказано не вступать? Позвольте, вам хоть объяснили, кто я такой? Возможно, вы даже представления не имеете, кого охраняете. Меня ведь помещали…
- Почему же, вы - синьор Муссолини, - прервал его монолог Ринченци, ткнув отсыревший от влажности нос в ворот шинели. - Установить это вовсе не трудно. Кстати, я обращался к вам по фамилии.
- Фамилия это фамилия, - нисколько не смутился дуче своей оплошности. - Думаете, там, внизу, карабинеры и люди из ближайших селений тоже знают, что отель "Кампо Императоре" стал моей… - так и не решился употребить слово "тюрьмой" - моим пристанищем?
- Уж не знаю, сообщили ли об этом карабинерам, несущим охрану у нижней станции канатки, но что немцы никогда не догадаются, что искать вас следует на вершине горы Абруццо, - в этом я не сомневаюсь, - злорадно рассмеялся Ринченци.
"Да, злорадно, - с прискорбием отметил про себя Муссолини. - Не такой уж этот капитан простачок, как может показаться. Оно и понятно: маршал Бадольо и инспектор Полито немало потрудились, чтобы в батальоне не оказалось ни одного симпатизирующего мне карабинера".
- Думаете, немцы всерьез ищут меня? - осторожно поинтересовался Муссолини, решив поэксплуатировать словоохотливость капитана.
- Очевидно, ищут. Гитлеру трудно будет смириться с тем, что вас, извините, расстреляют.
- Что?! - воскликнул дуче. - Что вы сказали?
- А возможно, выдадут англичанам или американцам. Что ничуть не лучше.
"Выдать! Своего премьер-министра? Врагам!" - изумился дуче. Хотя изумляться было нечему. О таком исходе он и сам догадывался.
- Нет, капитан, нет и нет. Фюрер никогда не смирится с таким решением моей судьбы. Все, кто будет замешан в грязной авантюре маршала Бадольо, понесут заслуженное наказание. Все до единого. Но дело не в этом. Я хотел бы знать, сугубо между нами… Что вам известно об усилиях наших союзников? Я имею в виду немцев.
- Только то, что они пустили по вашему. следу целый отряд диверсантов и разведчиков. И никакая это не тайна. Я думал, вы знаете об этом, - подстраховывался Ринченци.
- Пока что остаюсь в полном неведении.
- Странно.
- Что это за отряд? Кто им командует?
- Понятия не имею. К тому же не ясно, зачем, с какой целью они идут по вашему следу. Ведь вряд ли им удастся похитить вас. Для этого нужно сначала сломить сопротивление целого батальона. А еще до того, как они ступят на вершину Абруццо, - роту прикрытия на нижней станции подвесной дороги. Так что, возможно, задание у них не похитить вас, а… сами понимаете…
- На что намекаете, капитан?
- Вы должны представлять себе ход событий без каких-либо намеков, синьор Муссолини, - вовсе не извиняющимся тоном объяснил карабинер. - Фюрер совершенно не заинтересован в том, чтобы вы оказались в руках его врагов. А, судя по всему, дело движется к этому. Гуляют слухи, что вас давно должны были выдать. Во всяком случае, англо-американцы требуют этого. И фюреру конечно же известно об их интересе к вам. Поэтому-то и решил: если уж невозможно обезопасить вас, то следует хотя бы обезопасить себя. От ваших откровений.
- Ложь! - побагровел, Муссолини. - Наглая ложь! Гитлер никогда не пойдет на это! Я понимаю: вас, простых солдат, обрабатывают, настраивают против меня и против фюрера. Король и Бадольо теперь из кожи вон будут лезть, чтобы очернить все, что сделано мной ради процветания Италии.
- Я просил бы вас, синьор Муссолини, не оскорблять его величества, - почти прорычал капитан, и рука его вновь легла на рукоять пистолета. - Я офицер корпуса карабинеров его величества и не позволю!..
Муссолини запнулся на полуслове и очумело уставился на капитана. "Будь ты проклят, идиот, вместе со своим "его величеством"!" - отчетливо читалось в воспаленном взгляде дуче. Как он жалел сейчас, что и его рука не может с такой же легкостью нащупать кобуру, а в ней - рукоять пистолета.
- Мое уважение к королю столь же глубоко, сколь и ваше, - совершенно неожиданно для себя проговорил Муссолини. И сразу же понял: это сработал инстинкт самосохранения. Спасение виделось в том, чтобы примириться с карабинером. - Да, сколь и ваше, капитан! - почти патетически воскликнул он. - И прошу иметь это в виду,
Муссолини вновь повернулся к Ринченци спиной и решительно ступил к обрыву.
- Я требую остановиться! - испуганно выкрикнул капитан. Только теперь, впервые, он поверил, что Муссолини действительно способен решиться на последний шаг.
- Да не собираюсь я отсюда бросаться, - насмешливо успокоил его дуче, - как вам могло прийти такое в голову?
- Но если бы такое взбрело в голову вам, синьор Муссолини, то уж, извините: пришлось бы послать пару пуль вдогонку.
"У тебя была последняя возможность уйти из этого мира, как подобает "вождю нации", - добавил про себя капитан. - Но ты цепляешься за эту жизнь, как приговоренный к повешению - за петлю. Надеешься, что немцы сумеют вытащить из нее? Так вот, это им не удастся".
- Нам пора. В отель вас приказано вернуть живым или мертвым.
- Понимаю. Вам доставляет удовольствие чувствовать власть над самим… - Муссолини не досказал, с сожалением посмотрел на капитана, повернулся и в последний раз взглянул на открывшуюся ему вершину горы.
32
Туман уже почти развеялся и очертания ее стали еще более отчетливыми. Теперь вершина явственно напоминала надгробие, только уже полуразрушенное, с покосившимся обелиском. И очень кстати где-то вдалеке, между силуэтами гор, заискрился на расцветшем солнце шпиль храма.
- Наше время действительно истекло, синьор Муссолини, - чуть добрее объяснил Ринченци. - Мне и так влетит за то, что уступил вашим просьбам и вывел на прогулку. Смог сделать это лишь потому, что инспектор Полито спустился вниз. И что понимаю: время от времени вам необходимо подышать свежим воздухом.
"Наполеон лично водил солдат в Россию, - не слушал его Муссолини. Подчиняясь требованию капитана, он направился к отелю, однако мысли его витали не над вершиной Абруццо. - Бонапарт сам участвовал во многих боях. Командовал войсками. Отправлялся с ними то в Испанию, то в Польшу, то в Россию. Солдаты относились к нему, как к своему сослуживцу, обычному армейскому офицеру. Храброму офицеру - что для них немаловажно. Вот почему он смог покинуть Эльбу и пройти через всю Францию до стен Парижа, - швырял себе в лицо Муссолини, всматриваясь в островерхую крышу отеля, как в шпиль Пале-Рояля. - Он был убежден: войска верны ему и пойдут за ним. А еще - у Наполеона не было продажного маршала Бадольо, - проскрежетал зубами дуче. - Обласканного тобой, осыпанного титулами и почестями".
33
Пока официантка сервировала столы, Эрнст кивком головы отозвал Штубера к окну.
Он был еще слишком молод для "специалиста по Африке", лет двадцать пять - двадцать шесть, не больше. Крупное, тоже близкое к африканскому типу, смуглое лицо, на цвет которого хорошо накладывался африканский загар.
Впрочем, немало таких грубоватых лиц встречается и в городках австрийских Альп. А Виммер-Ламквет говорил с заметным австрийским произношением, что, наверное, очень импонировало "закоренелым венцам" Скорцени и Кальтенбруннеру.
- Как там на Украине, гауптштурмфюрер?
- Везде царит новый порядок. Согласно предписаниям фюрера…
- Я не об этом, - поморщился Эрнст. Ему не хотелось вести этот важный для него разговор в той манере, которую ему навязывал Штубер. - Удается ли там создавать национальные формирования? Появляются ли хоть какие-то новые личности? Я имею в виду - кроме тех, уже известных нам, лидеров из числа давних приверженцев национал-социализма.
- Простите… - Штубер не знал чина Виммера-Ламквета и затруднялся найти форму обращения. Но то ли "африканец" не понял смысла его заминки, то ли предпочитал не засвечивать свой чин. - Вы считаете, что на это обстоятельство пришла пора обратить особое внимание?
- Очень жаль, что пока далеко не все понимают: пора! Поверьте, если бы я не сумел активно использовать противоречия между черными и англичанами, межплеменную вражду и амбиции некоторых несостоявшихся или не вовремя состарившихся вождей и их наследников, мне не удалось бы "постажироваться" в Африке и два-три месяца.
- Я наслышан о ваших методах.
- Коль уж мы столь плохо позаботились о формировании национальных подпольных центров в различных республиках Совдепии в канун 22 июня, то по крайней мере не должны забыть об этом, временно оставляя их территории. В том, что вермахт умеет воевать, уже не сомневается никто, несмотря на последние серьезные неудачи. Но теперь нужно доказать, что мы не только сами научились сражаться, но и умеем делать это чужими руками. Что куда выгоднее и менее хлопотно, чем посылать на фронт все новые и новые части.
- Совершенно согласен с вами. Так вот, если говорить серьезно, на Украине сейчас крайне сложная ситуация.
- Прежде всего потому, что слишком много партизан.
- Слушая вас, я подумал именно о том, что красные оказались более предусмотрительными. Они неплохо подготовились к ведению партизанской борьбы, использовав во многих случаях патриотизм аборигенов, а также усиленно подогревая его пропагандой и оружием.
- Тогда мы - единомышленники. Кстати, вы представились как Беркут. Не послышалось?
- Первое попавшееся слово.
- Тем не менее мне приходилось встречать эту кличку в нескольких донесениях агента СД из Подольска. И речь в них, надеюсь, шла не о вас.
- Естественно.
- Между прочим, там сообщалось, что вы пытались вербовать этого сорвиголову.
"Даже так? - удивленно отметил про себя Штубер. - Тогда мы в неравных условиях. Этот человек знает обо мне значительно больше, чем я мог предположить. Кажется, значительно больше, чем я сам".
- Какова судьба этого русского офицера? - окончательно добивал его Виммер-Ламквет.
- Сейчас он, возможно, схвачен и находится в лагере для военнопленных. Под особым наблюдением. Исходя из вашей концепции, - а я полностью поддерживаю ее, даже в какой-то мере пытаюсь внедрять в жизнь, - этот человек может стать неоценимым агентом, резидентом, лидером националистов, диверсантом - словом, кем угодно.
- Причем самое ценное то, что он не "запятнал себя", как говорят большевистские пропагандисты, сотрудничеством с оккупантами. Наоборот, упорно сражался против них. Я не прав?
- Вы прочли мои мысли. И даже не считаю это странным. Профессионал есть профессионал. Был бы рад видеть в вашем лице своего коллегу по Восточному фронту.
- Убедившись в моем интересе к "восточной теме", можете предположить, что такое тоже не исключено. В конце концов судьба рейха решается сейчас не в Африке. Черный континент может подождать. А значит, нам, "африканистам", есть смысл на какое-то время переориентироваться.
- Опыт остается опытом, независимо от климата, в котором нам приходится действовать.
- Однако не учитывать климат было бы губительно, гауптштурмфюрер, - хотя он был моложе Штубера, но позволял себе говорить с ним почти по-отечески. - Особенно политический.
- Верно замечено. Тем более что в России мы оплошали с учетом климата, и в самом прямом смысле. Вы тоже собираетесь принимать участие в том деле, ради которого нас собрали здесь?
- Непосредственно - нет. В роли консультанта. Зато на месте к вам присоединятся несколько специалистов по Италии, - то ли проговорился, то ли прозрачно намекнул Виммер-Ламквет.
"Все-таки Италия", - облегченно вздохнул Штубер. Хотя он и считается специалистом по России, но как и этот человек в штатском, с удовольствием сменил бы на какое-то время местность, климат и специализацию.
- Однако, даст бог, у нас еще будет время поговорить о вашей Подолии с ее Черным лесом, горной грядой Медо-боров и полуразрушенными крепостями, - поразил Штубера своей информированностью этот загадочный "африканец". Вот что значит привычка основательно готовиться к каждой операции.
- Дай-то бог. Вы скромничаете, господин Виммер-Ламквет… Оказывается, о Подолии вы знаете больше меня.
- "Много лет размышлял я о жизни земной. Непонятного нет для меня под Луной. Мне известно, что мне ничего не известно, - вот последняя правда, открытая мной!". Омар Хайям, - снисходительно облагодетельствовал Штубера своей белозубой улыбкой "Стефан Штурм, он же Эрнст, он же…" - Специалист начинается не с армейского полигона и не с занятий в диверсионно-разведывательной школе. Он начинается с искреннего интереса к языку, нравам и быту жителей того региона, в котором ему придется действовать. Многие агенты никак не хотят смириться с этой прозаической истиной.
34
Тучи накапливались на горной вершине и, подобно снежной лавине, скатывались ее склонами на аэродром.
Клубы тумана медленно поглощали выкрашенные в голубовато-серые, под цвет неба, маскировочные тона планеры, словно сжигали их в своем холодном чадном пламени, избавляя историю от всего того, что последует за их завтрашним взлетом в поднебесье.
Поглядывая на эту вершину из окна администраторской офицерского отеля, отведенного ему под временный штаб, Скорцени лишь свирепо скрежетал зубами. Страшила сама мысль о том, что метеорологи могут не разрешить взлет его планерской эскадрилье, и тогда операцию нужно будет переносить еще на сутки.
Конечно, день "икс" определил он сам. Перенос его по погодным условиям будет с пониманием воспринят командованием, которое, нужно отдать ему должное, старалось не очень-то вмешиваться в эту безнадежную, по мнению Шелленберга, да, очевидно, и Кальтенбруннера, затею. Но именно то обстоятельство, что время вылета было определено им самим, превращало мысль о его переносе в пытку для нервов. Слишком много поставил он на исход операции "Дуб", чтобы откладывать, переносить или пересматривать ее план.
- Господин гауптштурмфюрер, - уже в который раз появился на пороге подполковник люфтваффе, который лично должен был повести один из самолетов с прицепленным к нему планером. - Метеослужба стоит на своем. К ночи туман усилится. И вряд ли развеется не только до утра, но и к завтрашнему вечеру.
- Тем не менее мы поднимемся в воздух в определенный нами час. Даже если вместе с клубами этого тумана в воздухе будет парить сам начальник метеослужбы.
- Это невозможно, гауптштурмфюрер, поверьте старому пилоту.
- Ваше "невозможно" касается парения начальника метеослужбы, господин подполковник. Плохо же вы знаете СД.
- Да нет, я вовсе не о том…
Скорцени не дал ему договорить. Подошел почти вплотную и с высоты своего роста пронзил худощавого летуна таким презрительно-холодным взглядом, что тот поневоле отступил на шаг назад. Пилот очень смутно представлял себе, кто этот человек со свирепым исполосованным лицом, какова его роль в Третьем рейхе и каковы его истинные полномочия. Но этот взгляд и эта облагороженная шрамами улыбка сказали ему о многом.
Скорцени стоял перед подполковником в полевой форме английского офицера, но без каких-либо знаков различия. Всем, кто принимал участие в операции, он приказал снять свою форму и облачиться в мундиры итальянского, английского и американского образцов. Кроме того, каждому была выдана круглая английская каска. Да и вооружились они так, словно входили в отряд итальянских партизан, снабженных всем, что пошлют Бог и удача. Опознавательные знаки на планерах, естественно, тоже были закрашены. Пока карабинеры разберутся, что за небесные посланцы, чьи они, - сопротивление окажется бесполезным.
- Впредь я просил бы вас не произносить в моем присутствии это дурацкое слово "невозможно", - почти прорычал Скорцени. - Своих людей я давно отучил от таких слов.
- Это авиация, гауптштурмфюрер. И здесь они вполне приемлемы, - заело подполковника. - Никто так не зависит от воли неба, как летчики, никто.
- Мы зря теряем время, - улыбнулся своей леденящей улыбкой гауптштурмфюрер. - Еще раз собрать всех пилотов, - отрывисто, чеканя каждое слово, приказал он. - Проверить самолеты и планеры. Вы, лично вы, головой ответите за любую поломку. И поведете первый самолет. Если кто-то из пилотов-планеристов вздумает ссылаться на погоду, а тем более - на волю неба, пусть лучше сразу пускает себе пулю в лоб. Желательно еще здесь, на земле. Все, подполковник, все. У вас впереди несколько часов. Готовьтесь.
- Пилоты свой долг выполнят, господин гауптштурмфюрер, - пробормотал подполковник одеревеневшими губами.