- Вот именно: долг! Оберштурмфюрер Родль! - позвал своего адъютанта Скорцени. - Ровно через час соберите у меня пилотов и командиров десантных групп всех планеров.
35
Первым к нему в кабинет, за несколько минут до остальных, вошел Штубер.
- Ничего не изменилось, господин гауптштурмфюрер? - спросил он чуть ли не с порога.
- Кроме одного. Планер, в котором полетим мы, стартует пятым, остальные курсанты из Фриденталя и агенты - в шестом.
Штубер удивленно посмотрел на Скорцени. Он знал, что вместе с ними на планере должен был лететь итальянский генерал Солетти, чтобы приказать командиру карабинеров прекратить огонь, сославшись при этом на распоряжение маршала Бадольо. Естественно, своих спутников он должен был представить, как группу англичан, задавшихся целью тайком увезти Муссолини в Англию. Именно тайком. Пусть итальянцы считают, что Муссолини все еще находится в руках итальянского правосудия и ищет своего приговора. Это в интересах короля и государства.
Так вот, Штуберу казалось, что было бы естественным, если бы Скорцени и Солетти все же полетели первым планером, как и намечалось. И сразу же попытались объясниться с офицерами охраны.
- Ну, если в этом есть необходимость… - развел он руками.
- Да, Штубер, полетим пятыми. Первые четыре планера предоставим отчаянным парням-парашютистам. Десанты - их стихия. Тем более что они рвутся в бой. А Солетти начнет переговоры уже тогда, когда отель будет блокирован и напротив каждой двери, каждого окна карабинеры увидят ствол пулемета. Это освежит их мозги и умерит пыл.
- Кроме того, мы побережем лучших наших агентов. Для других не менее важных операций.
Штубер заметил, как Скорцени вдруг оживился, взбод-ренно подошел к окну, постоял у него, глядя на склон горы, снова вернулся на свое место за столом.
- Это меня больше всего и беспокоит сейчас, Вилли. Скольких великолепных профессионалов растеряли мы в последние годы по полям Европы. Конечно, они гибли за интересы нации. Это дань войне. Однако уже сейчас нужно думать о том, с кем мы останемся, когда после войны окажемся у истоков четвертого рейха. Как нам будет не хватать тогда наших парней.
- Их никто не заменит, - согласно кивнул головой Штубер.
- Потому что многих из них заменить просто невозможно. Они неповторимы, как гении пера или кисти. Как великие актеры. Вы не согласны, Штубер?
- "Великие актеры" - это полностью о нас, - повел плечами Штубер.
- И не наша вина, что очень часто нам приходится играть в бездарных спектаклях, на заплеванной сцене и при пустующем зале. Это не умаляет нашего таланта. Мы играем самих себя. Зритель наш, как и наш судья, только один - История. И пусть никто не смеет упрекнуть нас, что в этой бездумно поставленной на подмостках Европы войне мы не отыграли своих ролей до конца, как того требует долг.
- Никто…
- Все. Не будем больше об этом. Готовьтесь, гауптштурмфюрер. Мысленно. Молитесь, исповедуйтесь.
- Все мои молитвы уже услышаны. Навязчивых не любит даже Господь.
36
Скорцени снова взглянул на часы. До взлета планеров оставалось два часа. Подождав несколько минут, пока подойдут командиры групп, он еще раз принялся уточнять план операции.
- Майор, - обратился к командиру отряда парашютистов, - сколько людей у вас в строю?
- Все девяносто. Как и планировалось.
- Трусов не оказалось?
- Эти девяносто - добровольцы. Кроме того, еще двадцать человек резерва. На каждого расстрелянного перед строем за трусость мы можем поставить как минимум десятерых, - с мрачной медлительностью доложил гориллообразный майор, так и не поднявшись со своего кресла в дальнем от Скорцени углу кабинета. Впрочем, с его двухметровым ростом подниматься было не обязательно.
- Определите четыре группы, которые полетят на первых четырех планерах. Лично вы возглавите группу первого. Высаживаетесь сами, принимаете десанты еще трех планеров и рассредотачиваетесь по лугу, обеспечивая высадку всех остальных.
- Выполним в точности.
- Это будет происходить метрах в пятистах от отеля. Рассредотачиваясь, в бой не ввязываться, огня не открывать, отмалчиваться. Пусть карабинеры погадают, кто это высадился, пусть кто-нибудь из офицеров сунется к нам с выяснениями. Но позаботьтесь о том, чтобы все выходы из отеля уже были под прицелами ваших людей.
- Им не впервой, гауптштурмфюрер. Брать отель - это еще не высаживаться в центре вражеского укрепрайона, где каждый метр простреливается пулеметчиками из дотов.
По лицу Скорцени скользнуло некое подобие саркастической ухмылки, однако он промолчал. Присутствующие сами должны были осознать всю неуместность подобного славословия.
- Группа захвата.
- Капитан Везенгайер, - представился парашютист, не веря, что Скорцени успел запомнить его. - Командир первого батальона. Рота под командованием обер-лейтенанта Хальфица уже находится на исходных рубежах. Ждет сигнала. Высадка произведена в горном массиве неподалеку от горы Абруццо.
- Она пока не обнаружена?
- Никаких признаков обнаружения. Радиосвязь была полчаса назад.
- Полчаса, - задумчиво произнес Скорцени, глядя на скрытый под завесой утреннего тумана склон, очертания которого едва-едва угадывались. Кто мог бы ответить ему, что там произошло за эти полчаса?
- Хорошо, предоставим событиям развиваться так, как они развиваются. Летчики-планеристы и машины?
- К вылету готовы, - ответил за всех майор Шверинг. - Полная готовность.
Словно не доверяя ему, гауптштурмфюрер настороженно обвел всех присутствующих - одни из них сидели, другие стояли, кресел на всех не хватало. Он ждал замечаний, вопросов, уточнений. Их не было.
- Основная группа захвата. Гауптштурмфюрер Штубер.
- Группа готова. Только что еще раз отработали высадку из планера, разгрузку боеприпасов и рассредоточение. Люди подобраны удачно.
Скорцени посмотрел на него с благодарностью, поднялся еще раз, теперь уже абсолютно молча, обвел всех взглядом.
- Господа офицеры, - пророкотал он так, словно держал речь перед батальонным каре на плацу. - Только теперь я могу открыть вам цель всей этой загадочной для большинства из вас операции. Я делаю это для того, чтобы каждый проникся ответственностью за ту задачу, которая возложена на вас лично фюрером.
- Только теперь открыть цель? - осуждающе пробубнил гориллоподобный майор. - Надо бы раньше.
- Раньше вам было сказано, - грозно обратился к нему Скорцени, - что на горе, в оборудованных пещерах, спрятан архив итальянской разведки. И этого с вас было достаточно. Другое дело, что это неправда. На самом деле на Абруццо, в отеле "Кампо Императоре" заточен, арестованный кликой предателей во главе с маршалом Бадольо, наш верный союзник премьер-министр Италии, ее дуче Бенито Муссолини.
В кабинете вдруг воцарилось гробовое молчание. Кто-то из летчиков-планеристов невольно приподнялся и так, в полусогнутом состоянии, замер. Только для двоих из присутствующих здесь - Штубера и Родля - сообщение не представляло никакой новости, поэтому-то они и могли спокойно созерцать эту немую сцену, подчиняющуюся воле одного-единственного режиссера - невероятности.
- Да, результатом этой необычной в историй войн операции должно быть освобождение Муссолини и его доставка в Берлин. Только тогда, когда фюрер лично пожмет руку своему боевому соратнику, мы с вами со спокойной совестью можем сказать себе: "Мы свой солдатский долг выполнили".
Минута оцепенения прошла. Офицеры начали понемногу приходить в себя. Удивленно переглянулись, задвигались, зашептались… А Скорцени выжидал. Он давал им возможность оправиться от шока.
- А теперь слушайте меня дальше: названное мною имя вне этих стен не упоминать. Десантникам объявить истинную цель операции только непосредственно перед посадкой на планеры. Я не требую от вас никаких клятв. Но пусть каждый из вас молча, про себя, поклянется, что сделает все для того, чтобы эта операция прошла блестяще. Во имя фюрера и великой Германии. Есть вопросы? Нет! Свободны, господа офицеры.
37
Инспектор тайной полиции синьор Полито появился на вершине Абруццо через полтора часа. Он явно был чем-то стревожен и, уединившись с только что проснувшимся полковником, который вечером изрядно выпил и теперь с трудом приходил в себя, о чем-то долго беседовал с ним на повышенных тонах.
Очевидно, тона были бы еще более повышенными, если бы ему сразу же доложили, что капитан Ринченци, не испросив его, инспектора, соизволения, и даже не уведомив командира батальона, вывел Муссолини на прогулку. Но об этом он узнал со временем, выпив изрядную порцию коньяка, лишь слегка, для успокоения совести, закрашенного черным кофе.
- Он что, действительно почти полчаса оставался наедине с Муссолини? - вкрадчиво выспрашивал потом инспектор у лейтенанта Ордано, который был здесь его особо доверенным лицом.
- Приблизительно.
- О чем же они там говорили?
- Я не смог подойти, это вызвало бы подозрение. Они стояли вон там, на площадке между скалами. - Беседа происходила в номере Полито, соседствующем с номером Муссолини. Из окна его открывался тот же вид, что и из окна дуче. Полито почти припал лбом к стеклу, словно рассчитывал, что, еще раз присмотревшись к местности, сумеет разгадать тайну беседы капитана со свергнутым премьер-министром.
- Напрасно вы не подошли, - проворчал он, поняв, что пейзаж остается безмолвным.
- Это было крайне неудобно, синьор Полито.
- Ответ болвана, - Полито был закоренелым гипертоником. Из-за любого пустяка лицо его загоралось, словно китайский фонарик.
- Кроме того, капитан не позволил мне сделать этого.
- Так неудобно или не позволил? Не юлите, лейтенант. Считайте, что вы отвечаете на вопросы уже не мои, а тех людей, которые будут заниматься вами не менее ретиво, чем самим капитаном Ринченци.
- Ну не то чтобы не позволил. Просто я пытался найти повод присоединиться к ним. Однако капитан приказал заняться службой. На что я ответил в том духе, что, мол, "это и есть моя служба".
- Ответ, достойный офицера. Именно так вы и должны будете заявить, когда капитаном заинтересуются соответствующие службы.
- Как прикажете, синьор инспектор.
- А я уже приказал! - обрушился на него новым приливом крови Полито. - Какой еще приказ должен понадобиться вам, лейтенант? Кстати, где этот капитанишко? Ко мне его! Срочно. Заодно и полковника.
Когда минут через тридцать лейтенант увидел капитана уже вышедшим из номера Полито, он был поражен. Еще недавно розовощекое, по-крестьянски непорочное лицо Рин-ченци напоминало теперь восковую маску, снятую с лица покойника. Кобура капитана вновь была открыта и правая рука сжимала рукоять пистолета.
Заметив этот конвульсивный жест, лейтенант отшатнулся и прижался к стене. Благо, Ринченци прошел мимо него, словно мимо встроенной в нишу статуи. Ему было явно не до лейтенанта, пусть даже предавшего его.
Еще через несколько минут Ордано узнал, что полковник отчислил Ринченци из состава охраны дуче и отправил вниз. При этом инспектор Полито приказал ему позаботиться о том, чтобы никто и никогда не услышал из уст капитана не только о его участии в охране дуче, но и вообще о том, что он когда-либо бывал на вершине Абруццо. В чем полковник клятвенно заверил инспектора.
"Если разобраться, я еще должен был бы угостить капитана бутылкой хорошего вина за то, что он не подпустил меня к дуче, - только теперь дошло до Ордано. - Иначе полковнику пришлось бы менять и лейтенанта".
38
Он снова стоял у окна.
Медленно, словно песок в забившихся песочных часах, просачивались сквозь туманную даль предгорья минуты. Они были томительно бесконечны и неопределенны.
В какой-то миг Скорцени показалось, что туман у вершины немного развеялся, а сама она окрасилась в желтоваторозовый цвет восходящего где-то над Адриатикой солнца. Однако не поверил этому видению, как разуверившийся путник не желает верить чему-либо, показавшемуся на бархатном горизонте пустыни: все - мираж, всего лишь мираж!
Дверь резко открылась.
- Сообщение от Гольвега? - спросил гауптштурмфюрер, не оборачиваясь.
- Весьма важное. Читаю: "Известный вам источник сообщает: предполагается, что в чемодане Консула - значительная часть его переписки с видными политическими деятелями антигерманской коалиции. В том числе с Черчиллем. Очевидно, эта переписка не изъята до сих пор только потому, что Бадольо не желает усложнять отношения с Черчиллем как с будущим союзником и партнером по переговорам. Паломник".
Скорцени присвистнул от удивления, взял у адъютанта радиограмму и еще раз внимательно прочел ее.
- А мы-то с вами, Родль, простаки простаками, считали, что дуче возит с собой золотишко! Недооценивали, адъютант, недооценивали.
- Похоже, что так. Не чемодан, а мина всеевропейского масштаба.
- Родль, вы лично отвечаете за доставку этого чемодана в Главное управление имперской безопасности. Сопровождает и охраняет вас Штубер. Передайте ему это. Но запомните: ни при каких обстоятельствах чемодан не подлежит уничтожению. Уничтожив его, мы окажем неоценимую услугу нашему "другу" Черчиллю. А хочется, чтобы он понервничал. Чтобы нервничал долго и основательно. Даже через несколько лет после окончания войны. Независимо от ее исхода.
- Будет выполнено, гауптштурмфюрер.
- Нет, вы не поняли меня, Родль. Я сказал, что чемодан не может быть уничтожен ни при каких обстоятельствах.
Адъютанту уже была известна парадоксальная манера мышления его шефа, поэтому он не возражал и не уточнял.
- В отличие от его хозяина он не подлежит никакому уничтожению, Родль.
- Само собой разумеется.
- И еще самое главное. В Берлине вы с этим чемоданом должны исчезнуть. Пока дуче будет томиться в приемной фюрера, все бумаги, которые там находятся, должны быть тщательнейшим образом перефотографированы. Через сутки вы предстанете пред разгневанные очи Муссолини вместе с чемоданом и, возможно, в его присутствии получите хорошую взбучку за несвоевременную доставку. Непростительная для немецкого офицера нерасторопность должна быть наказана.
- Иначе и быть не может, господин гауптштурмфюрер. - Родлю было непонятно чувство, которое во всем мире определяется, как чувство юмора, поэтому ответ его прозвучал соответствующим образом. - Да, простите, гауптштурмфюрер, генерал Солетти вновь просит принять его.
- Он мне порядком надоел, Родль. Не оставить ли нам его в "Кампо Императоре" вместо Муссолини? Думаю, Бадольо по заслугам оценит такую рокировку.
- Я передам, что вы готовы принять его, - щелкнул каблуками Родль.
39
Солетти, еще довольно моложаво выглядевший генерал, в измятом, словно он только что поднялся из окопа, мундире, вошел к Скорцени как-то несмело, будто провинившийся новобранец в каморку к фельдфебелю. Все дни подготовки к операции он метался между страстным желанием выслужиться перед дуче, сделав на его освобождении основательную политическую карьеру, и почти животным страхом перед пулей первого попавшегося на его пути карабинера охраны. А ведь над душой его витал еще и страх перед гневом короля и местью маршала Бадольо.
- Простите, гауптштурмфюрер, м-да, м-да… Я хотел бы, если позволите, м-да, м-да… еще раз обсудить наши действия. Я имею в виду, м-да, м-да, прежде всего мои действия во время высадки на горе.
Скорцени жестом пригласил генерала сесть, сам тоже уселся за стол напротив и почти минуту смотрел итальянцу прямо в глаза, даже не пытаясь скрыть при этом своего иронического отношения к нему. Гауптштурмфюрер был изумлен: они уже дважды, да нет, трижды, до мельчайших подробностей оговаривали чуть ли не каждое слово, которое Солетти должен будет произнести сразу же, как только высадится из планера. Так чего еще требовал от него этот трусливый генералишко? Какого дьявола ему нужно?!
Гнев свой, скорее не гнев, а холодную, вскипающую в нем ярость, Скорцени сдержал только потому, что "генералишко" был его единственным козырем в этой жутковатой игре со смертью, которую он собирался затевать на альпийском лугу Абруццо. Только поэтому не выставил его сейчас. Только поэтому не вышвырнул отсюда!
- Вы неподражаемы, мой генерал, - оскалил он зубы в саркастической улыбке. - Лишь сейчас, близко познакомившись с вами, я начал по-настоящему ценить генералитет итальянской армии. Великой, победоносной армии, позвольте уточнить. Вполне достойной своего генералитета.
- Я попросил бы вас, гауптштурмфюрер… - побагровел Солетти. - Конечно, наша армия находится в критическом состоянии…
"Милый мой генерал, - почти умиленно слушал его Скорцени, - все, что я сказал, он конечно же воспринял только как насмешку над армией".
- Она в трагическом, м-да, м-да, состоянии. В этом я с вами согласен. Однако не по вине генералитета. Вовсе не но. вине, м-да, м-да, генералитета. Перед вами тот жестокий случай, когда судьбу армии, м-да, м-да, начали решать политики. Как видите, это кончилось тем, чем кончается всегда, когда штатские суют, м-да, м-да, свой нос в дела военных стратегов.
- Вот именно: стратегов, - не отказал себе в удовольствии Скорцени.
- А что касается маршала Бадольо, то он, м-да, м-да, всегда лишь…
- Не будем беспокоить труп маршала, - не дал ему завершить эту утомительную тираду Скорцени.
- Труп?! - ужаснулся Солетти. - Высчитаете, что?..
- Политический, естественно. Пока что только политический.
- Понятно, м-да, м-да, понятно.
- Но как только Муссолини снова придет к власти, он станет вполне реальным трупом. А маршальские мундиры оденут те генералы, которые остались верными дуче. Только те, что остались верными ему, генерал. Вот так. Но пока что займемся повторением.
- Я бы очень, м-да, м-да, просил.
- Итак, высаживаемся на высокогорном лугу, в противоположном конце которого стоит отель "Кампо Императоре". К тому времени наши люди уже будут рассредоточены по нему и готовы к бою. Однако они появятся в форме, которая лишь весьма отдаленно напоминает форму вермахта. Ваша задача: сразу же после высадки обратиться к командиру карабинеров с требованием не чинить препятствий, допустить группу британских офицеров к Муссолини и позволить увезти его на самолете. Вы будете обращаться к нему от имени короля.
- Значит, все-таки от имени короля, - промокнул платочком вспотевший лоб генерал. - Видите ли, ссылаться на короля…
- Это куда лучше, - пророкотал Скорцени, - чем потом, получив пулю в живот, ссылаться на Бога. Поэтому говорить с офицером охраны вы будете от имени своего, - иронично поморщился эсэсовец при слове "своего", - извините, короля. И при этом размахивать листом бумаги, доказывая, что это не что иное, как письменное распоряжение короля и маршала Бадольо.
- Но этот обман легко раскрыть.