- А еще сообщите им, - не стал заострять на этом внимание Скорцени, - что в горном массиве Гран Сассо сосредоточились значительные силы чернорубашечников, пытающихся освободить Муссолини. Они перерезали все подходы к Абруццо и с минуты на минуту начнут штурм ее вершины. Штурм, в ходе которого вся охрана будет перебита или сброшена с гор, а Муссолини похищен.
Выждав несколько секунд, пока Солетти усвоит "урок", Скорцени продолжал в том же духе.
- Кроме того, что я вам сказал, генерал, вы можете выкрикивать все, что угодно, В пределах игры, разумеется. Главное, делать это как можно увереннее, смело приближаясь при этом к отелю. Я со своими людьми, под видом английских парашютистов, буду следовать вместе с вами. Не думаю, чтобы кто-либо из карабинеров решился стрелять в самого генерала Солетти. Которого, конечно же, хорошо знают в итальянской армии.
- Да, но… командир батальона, который несет охрану отеля, вряд ли знаком со мной, м-да, м-да, лично.
- Так мы ему напомним о вас, генерал! Мы напомним ему! - Стукнул кулаком по столу Скорцени. - Поверьте, в этом деле у моих людей накопился солидный опыт. Все, мой генерал. Да, одно замечание. Не нужно поминутно выхватывать из кармана платок и вытирать пот. На вершине довольно прохладно. На жару это не спишешь. Карабинеры еще, чего доброго, решат, что вы слишком волнуетесь. В Италии это, говорят, плохая примета.
- Извините, не приходилось слышать, м-да, м-да, - неуверенно проговорил Солетти, доказывая, что с юмором у него все в порядке.
- Как, впрочем, и в Германии. О чем мне не хотелось бы напоминать вам дважды.
Солетти удрученно посмотрел на гауптштурмфюрера, нервно смял уже изрядно потемневший платок, который он действительно выхватывал через каждые две-три минуты, и поднялся.
- Я решаюсь на этот шаг только ради спасения Бенито Муссолини, к которому питаю личную, м-да, м-да, симпатию. Лич-ну-ю! Иначе я никогда бы не пошел против маршала, м-да, м-да, Бадольо.
- Маршалу Бадольо так и будет доложено. Он учтет ваше заявление.
Солетти побагровел еще сильнее, потянулся в карман за платочком, но в последнюю минуту сдержался. Однако Скорцени его реакция не остановила.
- Кстати, в большой политике, генерал, не обязательно чувствовать себя должником того, кто помог вам сделать карьеру. Берите пример с того же Бадольо.
- Да, с Бадольо? - совершенно растерялся Солетти, не привыкший к такому обращению с собой.
- А почему бы и нет? Дуче буквально осыпал его милостями. Разве он не назначил Бадольо верховным комиссаром всей Восточной Африки? Не он сделал его генерал-губернатором всей Ливии? По существу, он положил к ногам маршала половину континента. Причем самую богатую ее часть. И что же, Бадольо это остановило? Не он ли стал тюремщиком своего покровителя? Подумайте над этим, генерал. Ибо сейчас самое время задуматься над своим будущим. Завтра может быть поздно. Завтра ваше будущее будут определять другие. Причем безо всякого снисхождения.
40
До вылета остается час двадцать пять.
Скорцени стоит у окна и неотрывно смотрит на все еще укутанную туманом дальнюю вершину. Он знает, что горный массив Гран Сассо в той Стороне и "позволение всевышнего" на начало операции должно последовать оттуда. Кажется, клубы разреживаются и становятся оранжевопрозрачными.
До вылета - семьдесят минут.
Скорцени чувствует, как глаза его слезятся от напряжения. Он смотрит на вершину горы, как японец на вершину Фудзиямы. Он готов стать на колени и молиться. Всю жизнь он стремился избавиться от чувства какого бы то ни было страха и обрести власть над людьми. Но каким же бессильным он все же предстает перед любым своевластием природы!
До вылета - пятьдесят минут.
Нет, теперь это уже не видение. Гауптштурмфюрер четко различает очертания вершины. Она светлеет у него на глазах, словно кто-то, специально посланный им туда, раздувает небольшой костер.
В Сербии, в одном селе неподалеку от Нового Сада, он слышал от местного полицая о странном старике - украинце, переселившемся когда-то в детстве в те края из Карпат. Так вот, полицай уверял его, что старик этот, стоя на вершине горы, мог разгонять тучи, укрощать ливни, отводить молнию. Причем полицай говорил об этом, как о давно известных в его краях способностях старика, и даже ничуть не удивлялся им. Он тоже был из украинцев, знал, что старик этот, характерник-мольфар, как он его называл, унаследовал странную, почти божественную силу от своего отца, деда и прадеда.
Внимательно выслушав его, Скорцени тотчас же приказал своим солдатам пойти и доставить ему этого мольфара. Но старик словно предугадал, что его ждет, и ушел из дому буквально за несколько минут до того, как во дворе затопали сапогами посланные за ним эсэсовцы. Гонцы заметили старика на склоне холма и бросились догонять. Однако добежали они только до ручья. Ни один из них не смог потом объяснить, почему он не преодолел этот мелкий ручей и не погнался за стариком дальше. Они, конечно же, догнали бы его. Но какая-то сила стала между солдатами и характерником. Какая-то… Даже выстрелить никто не смог.
Попался бы ему сейчас в руки этот старик. Он, Скорцени, заставил бы мольфара сотворить свои чудеса, даже если бы оказалось, что все его способности - чистейшая выдумка.
До вылета остается тридцать две минуты.
Капель сконденсированной влаги, еще недавно срывавшейся с крыши отеля, вдруг умолкла, и на отсыревшем, подернутом толстой жирной пленкой стекле несмело заиграли едва пробивавшиеся лучи солнца. Словно в нем могло отразиться пламя уже вовсю разгоревшегося на вершине горы костра.
Ведь чего проще - взять и перенести вылет на два часа позже, прекратив эту игру в "нервы". Но вместо этого Скорцени вновь поглядывает на часы. Он не станет переносить начало операции. Ему вдруг показалось, что оно предопределено самой судьбой. Стоит только пойти против воли рока, вмешаться, нарушить…
- Господин гауптштурмфюрер! - врывается в кабинет Родль. - Только что передали: туман над Гран Сассо развеялся! Вершина Абруццо полностью открылась! Она лишь слегка подернута дымкой. Еще несколько минут…
Скорцени невозмутимо смотрит на часы. До часа "Икс" остается шестнадцать минут.
"Ну вот, - удовлетворенно говорит он себе. - Небо вознаградило тебя за выдержку. Почаще полагайся на судьбу. Она действительно благосклонна к храбрым. И к безумцам".
- Объявите общий сбор, - вспомнил о Родле. - Всем собраться у машин, в полной боевой готовности к вылету.
- Они уже давно у машин. Все, кроме вас и генерала Солетти. Люди ждут.
- Тогда объявите посадку. Пусть командиры групп лично проверят готовность каждого. Еще раз напомните: никаких удостоверений личности, сувениров, писем, ничего такого, что могло бы указывать на национальную принадлежность или на личность.
- Все будет выполнено, - возвышенно изрек Родль. Похоже, что наступившая наконец определенность помогла ему несколько раскрепоститься.
- Да, - остановил он адъютанта уже на пороге, - как чувствует себя, кинооператор военной хроники?
Родль глубокомысленно задумался. Вопрос застал его врасплох. Вот кем он совершенно не интересовался, так это никчемным, путавшимся с утра у всех под ногами, кинооператором.
- Во всяком случае он жив. Все еще.
- Где он в данное время?
- На взлетном поле.
- Трезв?
- Трезв.
- Хотя это и не обязательно. Напомните, что летит вместе со мной. Но пусть не спешит с посадкой в планер. Надо заснять старт первых машин. Это ведь и есть начало операции.
41
Скорцени видел, как перегруженный первый планер перевернулся и разлетелся на части, засевая бетон оружием и окрапляя его кровью парашютистов.
Стоявший рядом полковник люфтваффе ошарашенно посмотрел на гауптштурмфюрера. "Что будем делать?" - вопрошал его взгляд.
- В воздух, полковник! В воздух!
- Второй взлет! - тотчас же продублировал команду полковника фельдфебель аэродромной команды.
Но прошло всего несколько минут, и второй планер постигла почти та же участь.
Теперь лицо полковника напоминало уже лицо некстати ожившего и явившегося на собственные поминки мертвеца. Он ошалело развел руки… Нет, он не развел, он раскинул их, как старый петух отяжелевшие крылья, да так и застыл. Будто тоже хотел взлететь за очередным планером, но окаменел.
- Я сказал: "В воздух!" - буквально прорычал в ответ на его немой вопрос этот детина с исполосованной шрамами щекой.
- Но погибшие…
- Трупами займетесь потом!
- Но там и ранёные.
- Я сказал: трупы меня не интересуют! Снимать, корреспондент! Снимать! - рявкнул он на очумевшего от всего происходящего здесь кинооператора. - И не думайте, что ваша собственная гибель избавит вас от обязанности заснять все, что будет происходить там, на вершине Абруццо!
42
- Иисусе святой, где же остальные?! - первое, что услышал Штубер, выпрыгнув на покрытый невысокой, слегка увядшей травой луг. - Где они? Где еще два планера?!
Он оглянулся. Это причитал Родль.
- Похоже, они грохнулись, не дотянув до вершины.
- Тогда нас спасло только чудо небесное!
Пока на луг выгружали два пулемета и ящики с патронами, позади, чуть не срезав носом хвост их планера, уселся шестой аппарат. Высыпавшие из него диверсанты с молниеносной быстротой рассредоточивались, маневрируя между валунами, маскируясь в складках местности, постепенно приближаясь и охватывая высившееся посреди огромного луга массивное двухэтажное здание отеля. Только Скорцени и Солетти сразу же направились прямо к зданию.
- Эй, охрана! - еще издали крикнул генерал, видя, что карабинеры начали выбегать из отеля и занимать круговую оборону. - Здесь генерал Солетти. Не стрелять! Я требую к себе командира батальона или заменяющего его сейчас старшего офицера!
В разных уголках альпийской равнины приземлялись все новые и новые планеры. Карабинеры растерянно смотрели на эти странные машины и на вооруженных до зубов людей, ближе и ближе подтягивающих к отелю станковые пулеметы, ящики с гранатами, патронами и взрывчаткой, и никак не могли понять, что происходит.
Как потом выяснилось, никто из них даже не предполагал, что эти черт знает во что обмундированные десантники могут оказаться немцами. Решили: англичане или американцы, а может, те и другие вместе, давно добивающиеся выдачи им Муссолини. А если так, то, по существу, перед ними союзники. К тому же их возглавляет генерал Солетти.
Воспользовавшись замешательством, Скорцени, Штубер, Родль и еще с десяток вышколенных "коршунов Фриденталя" напористо приближались к отелю.
- Вместе со мной англо-американские десантники! - продолжал вводить охрану в заблуждение генерал. - Приказываю бросить оружие и построиться вон на том склоне, за грядой валунов!
Кто-то из карабинеров, не слыша команды своих растерявшихся командиров, уже покорно бросил карабин и поднял руки, кто-то, брея к гряде, все еще не расставшись с оружием. Но всем стало ясно, что сопротивление бесполезно. Планеры садились и садились, и никто не мог предугадать, сколько их еще приземлится на каменистых лужайках Абруццо. А здание уже окружено и отовсюду - из-за камней, из лощин, просто из россыпи альпийских цветов топорщатся стволы автоматов и пулеметов.
- Скорцени, смотрите: дуче! В окне второго этажа!
Гауптштурмфюрер так и не понял, кто это крикнул.
Возможно, Родль. Или Штубер. Но он отчетливо увидел в окне силуэт человека, прильнувшего к стеклу.
"Неужели действительно Муссолини? - усомнился Скорцени. - Если бы кто-то из охраны, то не любовался бы нами, а открыл огонь".
- Дуче! - крикнул он на всю мощь своей глотки, размахивая автоматом, чтобы привлечь внимание арестованного. - Отойдите от окна! От окна! Штубер!
- Я здесь.
- Рядом с окном - кабель громоотвода! Двоим десантникам взобраться по кабелю!
- Хольцер! Бенц! - скомандовал Штубер оказавшимся рядом с ним десантникам. - Подняться по кабелю! Взять дуче под защиту!
Возникший перед Скорцени и Штубером, уже на крыльце, итальянский офицер что-то пытался выяснить у них, очевидно, требовал предъявить документы. Но первый диверсант рейха горой навис над приземистым карабинером, вырвал у него пистолет и прорычал ту, одну-единственную фразу на итальянском, которую научился произносить без какого-либо акцента:
- Руки вверх!
Итальянец повиновался и почти присел от страха, словно пытался войти в пол, в землю и раствориться в ней, исчезнуть еще до того, как прозвучит выстрел. Однако Скорцени и не думал убирать его.
- Муссолини! - потребовал он. - Где Муссолини, черт возьми?! Веди к нему!
- На втором этаже, - пробормотал итальянец. На шум в коридоре из какой-то комнаты выбежал итальянский полковник. У него был откровенно полусонный, полупьяный вид. Френч измят, расстегнутая кобура пистолета болталась под округлившимся животом.
- Что здесь происходит?! - заорал он властным голосом. Скорцени молча выбил у него из руки пистолет и, захватив полковника за лацкан, затолкал его в комнату.
- Вы кто?! - прохрипел он по-французски, прижимая полковника к столу, на котором стояли бутылки с вином и несколько бокалов.
- Командир батальона. Полковник… - он произнес какую-то фамилию, но гауптштурмфюрер пропустил ее мимо ушей.
- Французским владеете?!
- Да, - винно выдохнул итальянец. - Немного.
- Тогда пусть до вас хотя бы по-французски дойдет, что сопротивление бесполезно! Немедленно прикажите своим воякам, где бы они ни находились на этой горе, сложить оружие!
- Но я не могу.
- Капитулировать! - рявкнул Скорцени, - Вы сейчас же прикажете всем капитулировать! С нами генерал Солетти. Он примет вашу капитуляцию.
- Но мне нужно подумать. Переговорить с генералом.
- На все это - ровно минута!
"Переговорить с генералом ему, видите ли, нужно! - презрительно клокотал диверсант. - Хватит, доболтались, макаронники!"
43
Ворвавшись через распахнутую дверь в вестибюль, Штубер сбил с ног одного карабинера, выбил оружие у другого и бросился к комнате, из которой доносилось попискивание рации. Очевидно, офицер, отвечавший за наружную охрану отеля "Кампо Императоре", потому и замешкался, что с помощью радиста пытался связаться с командованием, дабы выяснить, что, собственно, происходит и как ему вести себя.
У двери он задержался, выжидая, не покажется ли в коридоре командир батальона, однако Скорцени, передавший полковника кому-то из громил генерала Штудента, казалось, уже не принимал в расчет никакую возможную угрозу. Оттолкнув Штубера, он заскочил в радиорубку, буквально вышвырнул из кресла радиста, вывел из строя рацию и, ударом в сонную артерию повергнув наземь офицера, выскочил в коридор.
- Муссолини! Всем искать Муссолини!
- Господин гауптштурмфюрер, вас просит полковник, - выглянул из соседнего номера парашютист.
- Что, что вы хотите поведать мне?! - метнулся вслед за ним Скорцени и был несколько озадачен, увидев, что командир батальона стоит с бокалами в руках.
- Я решился, - произнес он на плохом немецком. - Гарнизон капитулирует. Ваш бокал, господин гауптштурмфюрер. Пью за победителя.
- Видели, Родль? - проворчал Скорцени, принимая бокал. Возможно, не принял бы его, а просто-напросто выплеснул вино в лицо итальяшки - такое желание у него тоже было. Но тут появился кинооператор, который и до этого суетно следовал за ним, вот только Скорцени не обращал на него внимания. - Воевать они так и не научились. Зато как умеют сдаваться. В лучших традициях рыцарства. Вы - истинный офицер, полковник, - изрек гауптштурмфюрер, глядя прямо в объектив кинокамеры.
Командир батальона тоже хотел отпить из своего бокала, но, отведя камеру в сторону, Скорцени вежливо изъял его у итальянца и передал Родлю.
- За успех операции, оберштурмфюрер. Какой бы безумной она потом ни казалась там, в Берлине.
Он опустошил бокал, швырнул его себе под ноги и, подхватив полковника под руку, буквально потащил за собой к лестнице, ведущей на второй этаж.
- Все осмотреть! - на ходу командовал он. - Всю охрану вывести во двор!
Навстречу им бросился ошалевший от испуга карабинер. Наткнувшись на полковника, он еще больше опешил от неожиданности. Скорцени счел, что приходить в себя ему ни к чему и, вцепившись в предплечье, протолкнул мимо себя, отдавая в руки кому-то из следовавших за ним десантников.
44
На втором этаже, в дальнем крыле, хозяйничали теперь парашютисты, пробравшиеся по стенам или проникнувшие с черного хода. Опасаясь за жизнь дуче, ни один из них стрельбы не открывал, орудовали врукопашную, стараясь только разоружать.
- Муссолини здесь! - неожиданно доложил Скорцени капрал Хольцер, один из двух десантников, вскарабкавшихся по громоотводу. - Под охраной капрала Бенца! С дуче еще двое: военный и какой-то гражданский.
Вот только подробности гауптштурмфюрера совсем не интересовали. Влетев в комнату, он действовал так, словно эти двое - ("гражданский", как потом оказалось, и был тем самым инспектором Полито, лично отвечавшим за охрану дуче перед маршалом Бадольо) - все еще оказывали сопротивление.
Гаркнув что-то грозное, но совершенно нечленораздельное, Скорцени буквально выгреб этих двоих стволом автомата за дверь, распорядился: "Капрал, держать под мушками!" Затем удалил Бенца. И лишь тогда предстал навытяжку перед побледневшим от волнения узником.
- Господин Муссолини, - отрывисто, рублеными фразами чеканил он, чувствуя за спиной присутствие кинооператора. - Я - гауптштурмфюрер Отто Скорцени. Послан сюда лично фюрером Германии Адольфом Гитлером.
- Да, вы посланы Гитлером? - с дрожью в голосе переспросил дуче. То, что происходило сейчас на альпийском лугу вершины Абруццо и в стенах отеля, казалось ему дивным сном. После того как совершенно недавно, у края обрыва, его чуть было не застрелил капитан Ринченци, свергнутому премьер-министру чудилось, что охранники только и ищут предлога покончить с ним.
- Так точно! Лично фюрером! - не ведал ни его, ни своих страхов Скорцени. - С приказом во что бы то ни стало освободить вас и доставить в Германию.