Штубер открыл дверцу, посмотрев, хорошо ли он "устроился", и снова захлопнул ее. Сейчас ему не хотелось ни бросаться наземь, ни тем более бегать по улицам в поисках бомбоубежища. Поудобнее усевшись, он откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Он устал. От перелетов, от бесконечного риска, от страха, от уже давно мучившей его бессонницы… Не слишком ли он задержался на этом свете? Сколько еще будет сопутствовать ему везение?
"А Скорцени?.. - вдруг спросил себя. - Как он умеет держаться! Там, в Югославии, почти не выделялся. В бою, в общем-то, был, как все. Узнав, что этот парень лично арестовывал президента Австрии, ты не поверил, засомневался: почему же он всего-навсего лейтенант? И почему в войсках СС, а не в службе имперской безопасности, гестапо или абвера? Это еще раз подтверждает давно известную тебе истину: такие личности, - а Скорцени личность, что бы там о нем ни говорили сейчас и потом завистники и враги, - должны иметь и свой личный фронт борьбы, фронт действий. Совершенно бессмысленно использовать их в общем строю, загонять в общую шеренгу атакующих, в окопы… А ты обратил внимание, что рядом со Скорцени сам кажешься необученным новобранцем? То-то и оно. Ты в своем Подольске теряешь профессионализм, становишься обычным тыловым дилетантом".
49
Взрыв бомбы в соседнем квартале вырвал его на какое-то время из потока мыслей и снова заставил насторожиться, прислушаться. Он совсем не заметил, когда водитель, поверив в звезду своего пассажира-фронтовика, вернулся и ; сел за руль. Правда, мотор не заводил и сидел с открытой дверцей.
Штубер закрыл глаза, но призрак Отто Скорцени уже оставил его сознание, а перед ним вдруг предстали башни Подольской крепости, речная заводь по ту сторону полуразрушенной стены, темно-синий гребень ближнего леса…
Ему захотелось поскорее вырваться из этого разбомбленного города, вернуться в Подолию, в свою (теперь он называл ее своей) крепость, свой батальон. Только там он наконец, почувствует себя в привычной атмосфере, в распоряжении самого себя. Если бы война окончилась так, чтобы Подольск остался в границах рейха… О, если бы она закончилась именно так, он сделал бы все возможное, чтобы крепость эта действительно досталась роду Штуберов. И до конца дней своих только тем и занимался бы, что возводил там небольшой замок да обновлял стены и башни.
Замок Штуберов в Подолии! А что? Почему польский граф Потоцкий мог позволить себе содержать несколько имений, замков и крепостей, а ему, представителю древнего, рода, барону фон Штуберу (после прихода к власти нацистов он нигде и никогда не писал это "барон фон" и не требовал называть себя так, хотя имел полное право, ведь не забывают же о своих родовых титулах многие другие военные, в том числе чины СС), это не позволительно?
"Замок барона Штубера с дворецким - лейтенантом Громовым!" - расхохотался он. И, только открыв глаза и заметив, как встревоженно смотрит на него таксист, понял, что хохотал он на самом деле громко и расхрацисто, издеваясь над самим собой и своими фантазиями.
- Налет прекратился - это вы хотите сказать? - резко спросил он таксиста.
- Еще нет. Еще…
- А я считаю, что прекратился. К зданию СД. И не вздумайте вилять по переулкам!
Старший поста охраны позвонил Родлю. Тот сам встретил и провел Штубера в приемную Скорцени. И только там сказал:
- Гауптштурмфюрер не сможет принять вас ни сегодня, ни в ближайшие дни.
Штубер еле сдержался, чтобы не помотать головой, убеждая себя, что это ему не послышалось.
- Как это понимать, оберштурмфюрер?
Родль посмотрел на часы, выдержал паузу, прослеживая, как медленно ползет секундная стрелка.
- Видите ли… Впрочем, вам как участнику операции я могу сказать об этом. Скорцени вместе с известным вам попутчиком улетел из Пратика де Маре не в Берлин, а, так уж получилось, к себе на родину, в Вену. Говорят, фюрер лично звонил ему в гостиницу "Империал". Сначала ему, а потом уже дуче. Так говорят. Не знаю, что сказал фюрер Скорцени, но, думаю, с наградой и чином его можно поздравить.
- Да, конечно, - несколько рассеянно согласился Штубер. Отто заслуживает похвалы. - Но где он сейчас? Все еще в Вене?
- Через час двадцать самолет, в котором будут находиться Скорцени, Муссолини, кинооператор с фильмом об освобождении дуче и кто-то из высших чинов СД, возможно, бригаденфюрер Шелленберг или обергруппенфюрер Кальтенбруннер, берет курс на Растенбург. Скорцени приказано лично доставить Муссолини в штаб-квартиру фюрера.
- Ясно, оберштурмфюрер, ясно, - помрачнел Штубеp. - А что приказано делать нам, я имею в виду участников операции?
- Всем, кто принимал участие в операции "Дуб", приказано немедленно отбыть по месту службы, ни на час не задерживаясь дольше необходимого в Берлине. Лично вас вновь доставят в Краков, а уже оттуда - в Россию. Сейчас я свяжусь с комендатурой аэродрома и улажу этот вопрос… Кстати, все принимавшие участие в операции чины СС представлены, вернее, будут представлены, - уточнил Родль, - к Железному кресту II степени. О вас Скорцени приказал позаботиться особо.
- Благодарю, оберштурмфюрер. Передайте Скорцени, что его бывший сослуживец по части особого назначения дивизии СС "Рейх" Штубер отбыл в украинские леса полный восторга от его храбрости и мужества. Я говорю это совершенно серьезно. Надеюсь, вы не станете пересказывать это Скорцени так же высокопарно, как произношу я.
- Завтра же передам то, что вы просили.
- Что, тоже вылетаете в Восточную Пруссию? Ах да, нужно доставить Муссолини его чемодан.
- Чемодан уже повезли на аэродром. Муссолини почему-то слишком разнервничался по этому поводу. Дуче не успокоило даже сообщение о том, что другая команда агентов сумела доставить в Мюнхен его супругу донну Ракеле, дочь Эду и ее мужа графа Чиано.
- Но с ними не оказалось его любовницы - Кларетты Петаччи.
- Говорят, она была первой, о ком спросил дуче, когда ему сообщили о спасении его семьи: "А Кларетта Петаччи?" Не о здоровье супруги и дочери, - прошелся по кабинету Родль, пряча от Штубера скабрезную ухмылку, - а именно так: "А Кларетта Петаччи?" Я видел ее фото. Обычная девка.
- Привязанности не поддаются ни объяснению, ни пониманию.
- Вы правы. Тем более что дуче сразу же забыл о ней, снова принявшись выяснять судьбу чемодана.
- Думаю, в руках специалистов СД он побывал достаточно долго для того, чтобы спокойно можно было вернуть его хозяину.
- Тем не менее уже завтра я буду в Восточной Пруссии и при первой возможности передам Скорцени слова восхищения и прощальный привет его бывшего сослуживца. Как напоминание о том, что не следует забывать о сослуживце слишком долго. В России не так спокойно, как в Германии. - О чемодане Родль предпочитал больше не распространяться. - Хайль Гитлер!
50
Подполковник Ранке появился неожиданно, без звонка и без доклада стоявшего у ворот цитадели часового. Возможно, он и пытался связаться со Штубером по телефону. Да и часовой наверняка стремился доложить о прибытии начальника местного отделения абвера. Но сегодня гауптштурмфюрер почти не появлялся, в своей башне, а если и появлялся - трубку не снимал. И "командорская" башня и вся обезлюдевшая цитадель угнетали его теперь своим запустением. Казалось, что этот каменный монстр - уже не крепость, а тюрьма для смертников.
- Что открывается вам с высоты древних стен, доблестный рыцарь фон Штубер? - невесело приветствовал его Ранке, незамеченным подойдя к стене, на которой стоял гауптштурмфюрер.
- То же самое, что в течение многих веков открывалось с крепостных стен моим предкам, господин подполковник: орда торжествующих варваров.
- Ну, для особого торжества повода у них, допустим, нет. Но что орда - вот она, вокруг нас, в этом вы правы. А между тем гарнизон ваш, господин гауптштурмфюрер, слишком поредел, - добавил Ранке, медленно, устало поднимаясь по запыленной крепостной лестнице.
- Пытаетесь получить по этому поводу какие-то объяснения? - довольно неприветливо поинтересовался Штубер.
Одно время ему казалось, что между ними наладились доверительные отношения. Ранке понял, что хотя группа "Рыцарей Черного леса" формально и проходила по ведомству абвера, но по-настоящему подчинить себе Штубе-ра ему все равно не удастся.
Впрочем, с того времени, как группа стала терпеть одну неудачу за другой, Ранке не очень-то и стремился к этому. Но и не пытался воспользоваться трудностями Штубера, чтобы поставить его на место. Он давно уяснил: связи барона фон Штубера, сына генерала, представителя древней саксонской офицерской династии таковы, что ссориться с ним - все равно что писать на самого себя донос в гестапо.
Сам Штубер тоже предпочитал видеть в Ранке человека, трезво оценивающего положение, в котором он со своей отборной группой оказался. Так было куда удобнее, чем постоянно ощущать, что в местном абвере сидит человек, ведущий счет твоим неудачам.
Да, действительно, в последнее время они начали больг ше понимать друг друга, но, как оказалось, не настолько, чтобы Штубер мог воспринимать неожиданные визиты подполковника как дружеские. В этой крепости, пусть даже оставшейся без гарнизона, гауптштурмфюрер предпочитал быть единоличным хозяином, оставляя за ее стенами полномочия любого представителя местной оккупационной власти.
- Тем не менее есть смысл доложить в Берлин, что с террористической, диверсионной группой Беркута наконец-то Покончено. Разве это не факт? Даже если окажется, что сам Беркут опять улизнул.
- Сочиняя очередное донесение в Берлин, вы обязательно советуйтесь со мной, господин подполковник, - мрачно отшутился Штубер, не отводя глаз от открывавшейся его взору лесной долины.
51
Он любил стоять именно на этой стене, чтобы видеть именно этот пейзаж. Правда, он никогда не восхищался и вообще не любовался им. Просто, глядя на эту обрамленную лесом долину, мысленно переносился то в Саксонию, то в Швейцарию, Францию или Бельгию…
В последнее время это был единственный пейзаж, который позволял ему забыться, или, по крайней мере, забыть, что он всего лишь на Украине - тоже прекрасной, но удивительно неприветливой земле, которой отдал два года солдатской жизни, так по существу и не сделав никакой карьеры.
- Сколько у вас осталось людей, гауптштурмфюрер?
- В строю - восемь.
Он не поприветствовал подполковника, но Ранке предпочел не заметить этого. Очевидно, капитаны войск СС считают постыдным для себя приветствовать первыми подполковника вермахта. Однако виноват в этом не Штубер. Так складывается ситуация в Берлине. Раньше эсэсовцы были всего лишь армейской элитой. Теперь они все увереннее захватывают реальную власть в стране, превращаясь в руководящую элиту рейха.
- Кроме того, еще один человек контужен и завтра вернется в строй. Двое раненых в предыдущих стычках с партизанами вернутся в строй через неделю. Я осведомился. Итого одиннадцать. - Интересно, зачем вам понадобились такие точные сведения, господин подполковник?
- Чтобы не сообщать в Берлин, что группы Штубера больше не существует. Хотя мой коллега из гестапо склонен придерживаться именно этого мнения.
"Многотерпимость Ранке по отношению ко мне, похоже, можно объяснить лишь его соперничеством с шефом гестапо. И страхом перед ним, - мрачно констатировал Штубер. - Раньше эта многотерпимость, конечно, питалась надеждой на то, что, вернувшись в Берлин, я не забуду и его, подполковника Ранке. Но теперь надежда, очевидно, исчезла - в Берлин меня не отозвали. Однако моя поддержка здесь, в Подольске, ему все еще необходима".
- Вместе с рапортом я подам представление о награждении вас Железным крестом, - снова заговорил Ранке, выдержав многозначительную паузу. - Не потому, что очень уж восхищен вами, а потому, что вы этого вполне заслуживаете.
- Своеобразная формулировка, господин подполковник. Но все равно я признателен вам. И говорю это вполне серьезно.
- Я всего лишь выполняю свой командирский долг, - не забыл подчеркнуть Ранке. - Кстати, что вам приходилось слышать в последнее время об Отто Скорцени?
- То же, что и вам. Сведения давние. Правда, в последнем письме отец сообщил, что Скорцени осведомлялся обо мне. Только и всего.
- Скудно, гауптштурмфюрер, скудно. Хотя… если Скорцени осведомляется… Вы должны знать, что он осведомляется только о двух категориях людей: о врагах рейха или о своих верных друзьях. Поскольку личных врагов в пределах рейха у него, по-моему, уже не осталось…
Только сейчас Штубер окончательно отвел взгляд от долины и впервые с интересом взглянул на Ранке. Еще ми нуту назад он считал, что подполковник из армейской разведки явился лишь для того, чтобы сообщить ему о донесении и Железном кресте. Но теперь понял, что это всего лишь повод. Так сказать, вступление к разговору.
- Кстати, из рейха поступают любопытные сообщения, - Ранке извлек из кармана сложенную вчетверо газету и потряс ею в воздухе. - Наконец-то раскрывается тайна "одного венского фюрера" , совершившего почти невероятное похищение Муссолини из альпинистского отеля "Кампо Императоре". На горе Абруццо в Северной Италии.
Штубер молча взял газету и, развернув ее, пробежал глазами небольшой текст под фотографиями, на одной из которых была запечатлена встреча фюрера со Скорцени, на второй - Отто Скорцени со своими парашютистами вел по полю немецкого аэродрома великого дуче. В статье Скорцени называли героем нации, а его подвиг - "одним из ярчайших проявлений арийского духа". Вынесенные в заглавие слова "Этой услуги я никогда не забуду" принадлежали самому Гитлеру.
- У меня на столе остались еще три берлинские газеты, в каждой из которых Отто Скорцени прославляется как символ нации, символ солдатской преданности фюреру и германскому народу, пример для подражания молодежи. Я не припомню, чтобы кто-либо из наших офицеров и даже генералов удостаивался такого внимания Гитлера и прессы.
- По-моему, вы говорите об этом без особого энтузиазма, господин подполковник, - не упустил Штубер возможности съязвить. - Я, конечно, воспринимаю это всего лишь как обычную человеческую зависть, а не как пренебрежение к герою нации.
- Оставьте ваш тон, гауптштурмфюрер. Думаю, что сейчас вам самое время напомнить о себе. Взлет Скорцени только начинается, и пока что этот штурмбаннфюрер СС не настолько отдален от нас, смертных, чтобы еще раз не вспомнить о вас. Но учтите: со временем напоминать о себе вам будет все сложнее.
"Вот где родник щедрот господина Ранке, представляющего меня к Железному кресту и к повышению в чине. Не покажи он газету, кто бы мог подумать, что аркан этой доброты брошен из такой дали, из самой рейхсканцелярии?"
- Я не люблю обещаний, - "расчувствовался" Штубер. - Но, при благоприятном стечении обстоятельств, обязательно попытаюсь предпринять кое-что такое, что помогло бы нам вернуться в лоно рейха. Не станут же упрекать нас обоих, что мы не выполнили свой долг здесь, на Восточном фронте. В то же время сколько истинных патриотов там, в Берлине, Мюнхене, Дрездене, мечтают нести службу именно в этих краях! Так почему бы не предоставить им такую возможность?
- Это уже в будущем, - скороговоркой произнес Ранке, почувствовавший себя неловко от прямолинейности Штубера.
- Естественно. А пока что буду просить вас завтра же связать меня с Берлином, со штабом тыла вермахта. Мне нужно поговорить с отцом.
- Думаю, он найдет возможность передать Отто Скорцени ваши поздравления, барон, - согласился подполковник. - Маленьким людям трудно без покровителей. Но и большие люди становятся большими только благодаря тем, кто перед ними благоговеет.
52
- Так вы уже знаете, Борман?
- Еще бы, мой фюрер.
Гитлер не предполагал встретиться здесь ни с Борманом, ни с кем бы то ни было другим. Выслушав доклад адъютанта о том, что Скорцени вместе с дуче благополучно прибыл в Вену, он вдруг почувствовал себя так, словно это его самого только что сумели вырвать из-под охраны целого батальона врагов, пленивших его на вершине Абруццо, и теперь обрел не только свободу, но и право на свое место в истории.
- Такое мог совершить только Скорцени, Борман, только Скорцени.
- К сожалению, да.
- К сожалению? - уставился на рейхслейтера фюрер. Но поскольку Борман, как всегда, не спешил с ответом, тотчас же забыл об этой словесной неосторожности своего помощника по делам партии и руководителя партийной канцелярии.
Мартин Борман нередко рассчитывал именно на рассеянность фюрера, и не торопился с ответом, зная, что не пройдет и полминуты, как вождь нации переключится на более важные темы. Но это вовсе не означало, что вроде бы неосторожно оброненные им слова окажутся забытыми Гитлером. О нет, фюрер обязательно вернется к ним. В нужный момент эти слова сами напомнят о себе, возникнув перед вождем нации, как стебли ядовитой травы, пробившейся на никогда и никем не паханном поле.
- Представляю себе, что сейчас происходит в Италии, - меланхолично потер руки Гитлер. - И как сообщение из Рима будет воспринято в Америке. За Ла-Маншем. Не говоря уже о России. Кстати, не забудьте о поздравлении в адрес Скорцени от имени партии, Борман.
- Партийная канцелярия соблюдет все надлежащие формальности.
"Формальности?!" - резануло слух. Не столько само слово, сколько холодная безучастность рейхслейтера.
- Это не формальность, Мартин, - в голосе фюрера проклюнулись нотки легкого раздражения. - Это престиж национал-социалистической партии, престиж рейха.
Любой другой на месте Бормана поморщился бы. По крайней мере, мысленно. Но он привык ко всему, в том числе и к неестественной напыщенности своего кумира, которая время от времени проявлялась во всей своей демагогической безапелляционности.
- Я к тому, что, насколько мне известно, имя командира группы командос остается засекреченным.
- Почему?! - опешил фюрер.
- В подобных случаях такого подхода требует секретность самой операции.
- Но она завершена, - возмущенно напомнил Гитлер. - Сейчас о ней заговорит весь мир. И это в наших интересах. Это в наших интересах - чтобы мир заговорил об операции по освобождению незаконно арестованного премьера Италии, как о проявлении истинно арийского духа. Мы не потерпим, чтобы с нашими союзниками, с людьми, преданными нашим идеалам, расправлялись подобным образом. Удачная акция на Абруццо в пропагандистском плане для нас куда важнее, чем победа в ином крупном сражении, даже если наших солдат полегло вдвое меньше вражеских.
- В пропагандистском плане - да, - мрачно признал Борман.
…Так вот, выслушав несколько минут тому доклад адъютанта, фюрер ощутил острую необходимость оставить кабинет и пройтись по лесному парку "Вольфшанце". Он намерен был совершить прогулку в одиночестве, а посему адъютант и двое эсэсовцев из личной охраны следовали за ним на столь почтительном расстоянии, что присутствие их угадывалось не яснее, чем присутствие ангелов-хранителей.