Откуда и почему на тропинке, по которой он шел, появился Мартин Борман, этого Гитлер так и не понял. Однако не очень-то удивился. С тех пор как в мае 1941 года его помощник по делам партии Рудольф Гесс "предал интересы рейха и бежал в Англию", Борман, тогда еще первый заместитель рейхслейтера, стал появляться рядом с ним в самые неожиданные моменты, и не Обязательно тогда, когда появление его оказывалось своевременным. Другое дело, что вел он себя при этом столь естественно, словно был срочно вызван самим Гитлером и обойтись без него в окружении фюрера попросту не смогут.
- Постойте, Борман, так это по вашему совету радио известило, что диверсантов возглавлял "один венский фюрер" или что-то в этом роде?
- В общем-то, Геббельс время от времени советуется со мной, - уклончиво ответил Борман. - Как с товарищем по партии, разумеется. Но в данном случае в такой иносказательности был заинтересован не только я, но и руководство Главного управления имперской безопасности.
Широкоплечий, приземистый Борман держался чуть позади Гитлера и, когда тот оглядывался на него, по-медвежьи отступал с тропы, чтобы иметь возможность набыченно смотреть на вождя из-за ствола ближайшего дерева или куста.
- Нет, Борман, "один венский фюрер" - не то имя, которое нужно сейчас молодежи Германии. Независимо от того, кто заинтересован, чтобы оно осталось неизвестным. - В этот раз Гитлер не оглянулся на Бормана, а остановился и долго всматривался в представшую перед ним на изгибе тропинки пожелтевшую крону ели. Низкорослая, полуусохшая, почти опавшая, она напоминала собой нищенку, молчаливо ожидавшую у парапета уже не столько милостыни, сколько достойной смерти.
- Да вы завидуете ему, Борман, - вполголоса, удрученно проговорил фюрер. - Как завидуют любому герою.
- Герои - до тех пор герои, пока они на фронтах. Когда же они оказываются в Берлине, да при атом обладают силой воли, самолюбивы и получают под свое начало десятки вышколенных головорезов, способных штурмовать хоть вершину Абруццо, хоть рейхсканцелярию, это уже нечто иное, чем просто герои.
Фюрер продолжал близоруко всматриваться в поблекшую крону ели, однако слова Бормана тоже не остались незамеченными. Он понимал, на что намекает партайгеноссе Борман. Уже не только в Берлине, но и здесь, в "Вольфшанце", почти в открытую начали судачить о заговоре. Хотя что это за заговор, о котором начали поговаривать почти в открытую? Это уже не заговор, а злобное рычание стаи, ополчившейся против своего вожака.
Да, конечно, Гитлер понял, что имел в виду руководитель его партийной канцелярии, поэтому не упустил возможности своевременно смягчить удар, который минутой раньше чуть было не сшиб его.
- Не сомневаюсь, что завидуете как профессионал, как бывший диверсант .
- Уж это действительно есть, - просветлело лицо Бормана, окончательно развеивая подозрение фюрера. - Как любому другому человеку, чувство зависти мне не чуждо. Только в отличие от многих, я никогда не руководствуюсь этой пагубной страстью. Если немецкой молодежи нужен новый герой, ведомство Геббельса займется им уже сегодня.
- Это пропаганда, Борман, - примирительно перебил его Гитлер. - Не стоит особенно полагаться на нее, однако и сбивать с нее пену тоже не стоит.
- …Я же, - невозмутимо продолжил свою мысль Борман, - по-прежнему буду делать все возможное, чтобы народ Германии верил только одному, истинному герою нации.
Фюрер инстинктивно оглянулся на Бормана, однако, встретившись с ним взглядом, понял: в отличие от имени героя Абруццо имя "истинного героя нации" названо так и не будет. Да и есть ли в этом необходимость?
53
Из Германии барон фон Штубер возвращался уже поздней осенью, тем не менее Подолье встречало его на удивление теплым, сухим, почти весенним утром. Небольшие, поросшие травами, поля казались нетронутыми речными лугами, даже потускневшая желтизна их не могла скрыть какого-то неестественного для этой поры весеннего пробуждения. Неестественного еще и потому, что на разрушенной, выжженной, щедро усеянной руинами, земле не могло и не должно было чувствоваться никакого пробуждения.
Во всяком случае, сейчас, глядя в ветровое стекло машины, которая везла его в город с полевого аэродрома, Штубер не желал видеть никаких признаков возрождения к жизни. Никаких! Все должно быть мертво и забвенно! Свой приговор этой земле он огласил именно этими словами: "Мертво и забвенно!"
У Штубера были все основания считать, что эта, еще одна, неожиданная поездка в Берлин, этот выхлопотанный отцом и замаскированный под вызов по служебным делам отпуск прошел более чем удачно. Конечно, беседы с отцом в узком кругу его друзей, потомственных саксонских аристократов, которые происходили в его родовом замке недалеко от Штендаля, особого энтузиазма не придавали.
Этим старосветским рыцарям-аристократам, ныне служащим и уже отставным генералам и полковникам, было совершенно ясно, что войну с Россией Гитлер проиграет. Им даже хотелось этого. Правда, они почему-то не допускали, что русские смогут ворваться в Германию и пройтись танками по их Саксонии. Убедили себя, что победами русских своевременно воспользуются англичане и американцы. И вообще, о близком поражении Гитлера в "саксомасонской ложе", как он называл группу, говорили настолько отстраненно, словно речь шла о некой далекой стране с ненавистным им режимом.
Эти "тайные вечери" удручали Вилли Штубера. Он солдат. Он жил этой войной, он делал на ней карьеру. Поэтому с ужасом думал о том, что в тысячах дворянских замков и имений Пруссии, Верхней и Нижней Саксонии, Померании, Баварии, Австрии плетутся сейчас точно такие же интриги. Десятки тысяч немцев с нетерпением ждут краха человека, благодаря идеям и усилиям которого была создана вся эта могущественная германская империя.
Он никогда не считал себя поклонником Гитлера. Но во время этой поездки как никогда остро ощутил, что ему, таким людям, как он, не обойтись без сильной личности во главе империи, не обойтись без воинственной идеологии.
Там, в замке близ Штендаля, он впервые почувствовал отвращение ко всем этим интригам. Хотя еще недавно гордился ими, как проявлением независимости от Гитлера, от фашистов, к которым, хотя и носил эсэсовский мундир, никогда в душе не причислял себя.
54
Наверное, с этим чувством отвращения и разочарования он и вернулся бы на Подолию, если бы не четыре недели, проведенные в диверсионной школе.
На пятый день после его приезда во двор замка на полном ходу влетел черный лимузин, из которого вышел почти двухметрового роста человек в черном кожаном плаще.
- А вот и наш друг, - без всякого энтузиазма сказал отец, наблюдая, как, широко расставив ноги и заложив руки за спину, этот верзила оглядывает окна и шпили старинного, порядком обветшавшего замка Штуберов с таким видом, словно перед ним руины павшей крепости.
- Генерал, - он уже давно обращался к отцу только так: "генерал", - да ведь это же Скорцени! - возбужденно воскликнул Вилли, бросаясь к двери, но отец уже перехватил его.
- Майора Скорцени, - генерал Штубер умышленно назвал его не штурмбаннфюрером, а майором, чтобы подчеркнуть разницу в чинах, - встретит мой ординарец.
- Но это действительно Скорцени! - не унимался Вилли. - Вы потому и пригласили меня к окну, что знали?..
- Надеюсь, ты понимаешь, что этого новоявленного "героя нации" штурмбаннфюрера Скорцени, - мрачно ответил отец, - я пригласил в родовое гнездо баронов фон Штуберов только ради тебя. Ради твоей карьеры. Будущей, послевоенной.
- Мудрое решение, генерал, - согласился Вилли, снова направляясь к лестнице, ведущей на первый этаж. Уже внизу, в приемной, он настиг медлительного престарелого капитана, ординарца генерала фон Штубера, грубо оттолкнул его у самой двери и предстал перед Скорцени.
- Гауптштурмфюрер Штубер? - жестко спросил Скорцени, пренебрежительным движением руки прерывая его приветствие. И, не дожидаясь ответа, бросил: - Вас трудно узнать. Рад видеть. В машину.
- Но, господин штурмбаннфюрер, генерал фон Штубер и я все же просим…
- Я с уважением отношусь к генералу фон Штуберу, - сухо, почти не шевеля губами, произнес Скорцени, и Штубер вдруг почувствовал то же самое, что чувствовал, когда встретился с этим человеком впервые: его взгляд гипнотически застыл на кирпично-пепельных бороздах шрамов, которыми была глубоко, небрежно пропахана левая щека и левая часть крупного выдающегося вперед подбородка штурмбаннфюрера. - У меня еще будет возможность оценить рыцарские доспехи из коллекции Штуберов. Вы в плаще. Этого достаточно. У нас слишком мало времени.
55
Штубер понял, что это - Богом ниспосланный ему шанс, и, не ожидая никаких объяснений Скорцени, протиснулся на заднее сиденье некогда респектабельного, но уже довольно разбитого "хорьха". Плечистый оберштурмфюрер едва заметно кивнул ему, вежливо отодвинулся поближе к дверце и, поправив лежащий на коленях автомат, уставился в боковое стекло, как бы подчеркивая, что с его присутствием барон фон Штубер может не считаться.
"Неужели штатный телохранитель?! - удивился Штубер. - Да нет, пожалуй, Скорцени сам сделал его своей тенью. Просто один из надежных проверенных людей…"
Отец Вилли появился чуть раньше, чем Скорцени успел сесть в машину.
- Хайль Гитлер, господин генерал! Вы не против того, чтобы я увез вашего сына? К вечеру он вернется.
- Есть только одно место, куда вы горите желанием увезти его, господин штурмбаннфюрер, - это Ораниенбург. Если действительно туда, то, надеюсь, к ужину, смогу видеть вас обоих.
- Вы провидец, господин генерал. - Этот резкий гортанный голос… Что бы Скорцени ни хотел сказать, он говорил так, словно читал приговор военно-полевого суда. Посмел бы кто-либо другой, пусть даже майор войск СС, столь бесцеремонно вести себя с генералом фон Штубером! Но Скорцени… Ему, "герою нации", это позволительно. Странно, что он вообще появился в их имении.
- Просто я считаю, что "Специальные курсы особого назначения" - именно то заведение, в котором обязательно нужно провести определенное время и моему сыну. С вашего благословения, конечно, господин штурмбаннфюрер.
Лишь со временем Вилли понял, что его отец был пока одним из немногих отставных саксонцев, которые вообще знали о самом существовании "Специальных курсов особого назначения Ораниенбург", а тем более - что за этим неафишируемым названием скрывается особо засекреченная, возглавляемая Скорцени диверсионная школа .
И что генерал Штубер в какой-то мере рисковал, подчеркивая, что ему известно истинное назначение этих курсов, базировавшихся в старинном, овеянном мрачными легендами охотничьем замке Фриденталь, расположенном невдалеке от Заксенхаузена. Но тогда, во дворе своего замка, он еще не мог понять смысл долгого испытующего взгляда, которым штурмбаннфюрер одарил его, садясь рядом с водителем.
- Значит, о Фридентале вам уже все известно? - жестко спросил он, кивнув водителю.
- Очевидно, должно быть известно. Просто отец не успел рассказать о нем. А на Восточный фронт такие сведения доходят с опозданием.
- Они вообще не должны доходить туда, гауптштурмфюрер. Как проявляют себя мои люди: Лансберг, Заблонски, Зебольд, Штиммерман? Извините, что не смог принять вас ни до, ни после операции "Дуб".
- Мне понятна была ситуация. Что касается людей… Заблонски погиб. От рук партизан. Штиммерман тяжело ранен. Отправлен в госпиталь в Польшу. Я потерял его след. А Лансберг и Зебольд показали себя отличными солдатами.
- Сберечь бы их.
- Почти вся моя группа погибла, господин штурмбаннфюрер. Случилось так, что…
- Подробности гибели группы мне известны, - еще жестче прервал его Скорцени. - Надеюсь, у вас найдется хотя бы несколько человек, которые прошли через партизанские леса и готовы к подготовке во Фридентале.
- Мне трудно судить о степени их готовности, поскольку почти ничего не знаю об условиях подготовки на особых курсах. Однако фельдфебель Зебольд и Лансберг…
- Витовт и Магистр, - кивнул Скорцени. За все это время он не оглянулся. - Я верю в этих парней. Как и в вашу звезду, гауптштурмфюрер.
- Вы могли бы отозвать своих людей, - предложил Штубер, глядя в затылок Скорцени. Под этим "отозвать своих людей" он подразумевал и то, что Скорцени мог бы отозвать также лично его, Штубера.
- Для людей нашей профессии здесь сейчас становится еще жарче, чем в тыловой глубинке Украины. Дело идет к концу. Операции все рискованнее и изощреннее.
"Значит, он пригласил меня в эту поездку не для того, чтобы решить вопрос о переводе сюда, на должность инструктора "курсов особого назначения"? Даже перспектива стать курсантом школы мне тоже не улыбается. Тогда, как понимать эту поездку?"
- Вы поймете это чуть позже, гауптштурмфюрер, - безжалостно вычитал его мысли Скорцени, заставив Штубера вздрогнуть.
- Терпеливо жду, господин штурмбаннфюрер.
Штубера неприятно поразило, что Скорцени все же держится с ним подчеркнуто официально и сухо. А ведь там, на Украине, ему казалось, что они встретятся, как старые друзья. Тем более - после этого фантастического похищения Муссолини.
Впрочем, друзьями-то они никогда и не были. Несколько откровенных разговоров за коньяком, встреч за кружкой пива - это да. Были еще непринужденные разговоры о том, что в конечном итоге мир будущего должен быть подвластен не одной нации, а своеобразному сообществу людей разных национальностей, объединенных общей идеей: пора создать, наконец, единую всемирную империю, в которой бы господствовал спартанский дух прошлого и вера в сверхпризвание и сйверхвозможности человека будущего.
Что таится под понятием "сверхпризвание", Скорцени не расшифровывал. Считалось, что оно вполне понятно его собеседнику, как и понятие "сверхчеловек".
56
Через сорок минут показались окраины Заксенхаузена. Скорцени приказал водителю свернуть с шоссе и идти вслед за двумя наглухо закрытыми брезентом грузовиками, между которыми, словно Между огромными черепахами, не спеша полз черный лимузин. Все эти сорок минут Скорцени настойчиво подбадривал Штубера вопросами о том, что происходит на Украине. И выслушивал, не перебивая.
- Возможно, у вас появились интересные люди из местных? - спросил Он, когда впереди показалась высокая, почти трехметровая стена, из-за которой лишь кое-где выглядывали вершины дубов-патриархов.
Еще до войны Штубер наведывался в эти места и помнил, что никакой стены здесь не было. Замок Фриденталь стоял посреди густого, в английском стиле, парка, поражающего своей антигерманской неухоженностью. - Ничего нужного нам, - мрачно ответил Штубер, делая ударение на слове "нам". - Правда, есть там один русский лейтенант. Руководитель партизанской диверсионной группы. Он наверняка понравился бы вам, господин штурмбаннфюрер.
- Ваш легендарный лейтенант Беркут? - впервые оглянулся Скорцени. Извращенная шрамами улыбка его смахивала на улыбку Квазимодо. - Из украинцев. Сын, если не ошибаюсь, то ли полковника, то ли генерала.
- Надо полагать, уже генерала.
- У нас в плену оказалось теперь немало советских генералов. И многие сотрудничают с нами. Напомните об этом своему Беркуту.
- Я, честно говоря, не знал, что вам известно его имя, - тоже попытался улыбнуться Штубер, но, очевидно, улыбка получилась не лучше, чем у Скорцени.
"Значит, ему известно все, - повеяло холодком по спине Штубера. - А ведь за одни только переговоры с Беркутом он может сгноить меня в подвале гестапо".
- Беркут - кличка, я верно понял?
- Фамилия его Громов. Храбрый, дерзкий, опытный офицер.
- Кадровый разведчик? Установили контакт? Давно поддерживаете связь? - судя по тому, как Скорцени зачастил с вопросами, Штубер понял, что тот сразу серьезно заинтересовался Беркутом. Но понял он еще и то, что Скорцени проверяет его.
- Обычный строевой офицер. Был комендантом одного из дотов. Владеет немецким. И приемами японской борьбы. Детство прошло на Дальнем Востоке. Доставлял нам немало хлопот.
- Теперь он в гестапо?
- Был в полиции. Я не отдал его в гестапо. Недавно перевели в лагерь военнопленных. Под особый контроль. Пусть испытает на себе все прелести лагерной жизни. Потом поговорим более серьезно.
- Как думаете использовать?
- Хочу, чтобы он снова стал командиром партизанской диверсионной группы. И очень активно обрастал правоверными большевиками и сочувствующими. - Думаю, что…
- Это ближняя цель, - перебил его Скорцени. - Можно ли рассчитывать на то, что появится возможность использовать его в более сложной игре?
- Даже в таких операциях, как операция по освобождению Муссолини. По своим качествам он годится для любой игры, любой акции. Думаю, он мог бы возглавить даже национально-освободительное движение целого края.
- Это действительно серьезно. А что касается операции "Дуб" - она не образец, Штубер, не образец, - недовольно проворчал Скорцени. А ведь Штубер считал, что польстит герою нации. Как-никак эта операция принесла Скорцени громкую славу талантливого диверсанта. Не зря Гитлер лично повесил ему на шею Рыцарский крест, сказав при этом фразу, которая успела обойти все статьи, восхвалявшие подвиг Скорцени и его людей: "Этой услуги я никогда не забуду".
В домашнем кабинете отца Штубер нашел недавний номер газеты "Фолькишер беобахтер" , целая полоса в которой была посвящена "освободителю дуче" Скорцени. Там же сообщалось о том, что, поскольку операция по освобождению дуче осуществлялась на планерах, Геринг счел возможным снять со своего белого парадного мундира "Золотой почетный знак летчика" и приколоть его на грудь героя. Муссолини тоже не остался в долгу: пообещал наградить орденом "Сто мушкетеров". Правда, не сейчас, а когда представится возможность заполучить этот орден и издать соответствующий указ.
- Самая заурядная операция, - продолжал штурмбаннфюрер. - Единственная сложность заключалась в том, как попасть на вершину. Над этим пришлось подумать. Все остальное вы видели своими глазами. Кстати, вас представили к награде, Штубер.
- Благодарю, свой Железный крест я уже получил.
- Ну а что касается газетчиков… Они, как всегда, слишком усердствуют. Надо бы, конечно, поименно назвать всех участников этой операции.
- Излишне. Когда войска берут город, называют имя генерала, обходясь без перечисления всех штурмовавших его ефрейторов. Кроме того, Германия нуждается в новых героях. Нации нужен идеал.
- Приятно слышать это от вас, психолога войны. Читал ваши статьи. Это нечто новое. Их будут изучать. И не огорчайтесь, читая статьи о "герое нации". Вас ждут другие вершины, Штубер. Вершин много. Хватит для каждого, стремящегося к ним.
- Прекрасно сказано. Вершин действительно хватит для каждого, стремящегося к ним. Запомню эти слова.