Это был странный пожар - без людей, без пожарных машин. Пламя ревело, то и дело взлетали искры, мелькали над домом летучие мыши, бросая огромные, черные, бегучие тени. И было далеко видно, как светились глаза ночных кошек, пришедших смотреть пожар.
Веяло сухим теплом. Три собаки лежали и сонно жмурились на огонь: пестрый щенок, рыжая и старый белый пес.
Дом рухнул, и старики пошли прочь. За ними увязались собаки. Алексин нашел конфеты в кармане и бросил их. Но собаки не брали конфеты, а шли за стариками.
Шел, смущаясь, пестрый щенок, ковыляла грузная белая собака. В стороне держался рыжий пес.
Бежал он боком, словно готовясь укусить и тотчас отпрыгнуть.
- Бросили вас, - сказал им Алексин и повернулся к Иванову. - Вот чего я не пойму: живем мы сытно, а дома призрения для брошенных животных открыть не соберемся.
- Тоже придумал, - заворчал Иванов. - Дома призрения. Говори - беспризорных, и все!
Он зазвал собак к себе и вынес им еду - колбасу, залежавшуюся в холодильнике, остатки творога, хлеб и сахар. Потом долго стоял у окна, глядя, как уходит ночь, а собачья троица, понурясь, сидит во дворе и ждет. Чего? Его слова.
Что он мог сказать?… Сделать?…
Он лег спать. Но сон не шел. Иванов ворочался, скрипел пружинами. Нет сна! Тогда он встал и ушел пить чай на кухню. К нему явился, неся в зубах свою подстилку, Том - гладкий, толстый пойнтер.
- Буржуй! - обругал его Иванов.
Черный щенок Гай, наплакавшись, спал у двери в комнате Алексина. А по улицам метались три собаки Одна из них была пестрым смешным щенком: его хозяева торопливо уехали в то время, когда он бегал на улице, обнюхивая все, что нюхают на улице щенята: заборы, камни, окурки, кошек, сумки, ноги…
Рыжая Стрелка… Ее отказался брать зять старухи Александры Ивановны, что растила собаку. Желание тихих отношений в доме заставило ее бросить собаку.
Третьим был старый белый пес. Его терпели в память об умершем отце: дома он только спал, проводя остальное время во дворе или коридоре.
Когда его оставили, уехав на машине, он не гнался, не лаял.
- Видишь, - сказал мужчина. - Не очень-то мы ему нужны.
- Может, его подберет хороший человек, - ответила жена.
4
Когда подожгли дом, щенок дремал. Он слышал шаги парней, несших канистру, и сквозь сон повилял им хвостом.
Это был толстый щенок. Пестрый. Он не имел имени: хозяин звал его просто Щен.
Он был сыт: последний уезжающий вынул из холодильника кусок языковой колбасы. И пока рабочие поднимали холодильник на машину, его владелец ходил по двору и смотрел, кому отдать колбасу. К нему-то и стал подползать, повизгивая, щенок.
Он был в пыли, с мокрыми дорожками у глаз.
Уезжающий сунул колбасу щенку. И был рад - не пропала.
- Ты бы собаку не бросал, хозяин, - сказал грузчик. - Нехорошо.
- Не моя она, - ответил тот. - Чужая.
Машина ушла, рыча и пуская газы, а щенок ел очень вкусную колбасу. Но он не доел - послышался ужасный грохот. Это пришел и начал работу бульдозер.
Щенок убежал в палисадник и сидел под кленом. Около стояли два парня лет по пятнадцати с волосами до плеч. Они курили, сплевывая, лениво переговариваясь о том, как надо ломать старые дома и на каком по счету толчке этот дом упадет.
- Румпель, - говорил один. - Спорю! Двадцать первый толчок свалит с ног эту халупу.
- Нет, Толик, десятый, - сказал носатый Володька по прозвищу Румпель.
К ним подошли двое Сережек - Окатов и Кутин.
- Даю три бумажки, если на двадцать четвертом толчке, - предлагал Окатов. Но с ним не спорили, боялись: чужие деньги он брал, а отдавать свои не торопился. А если попросить, молчал и странно улыбался.
- Ставлю пять, что дом исчезнет раньше завтрашнего дня, - сказал он после пятьдесят пятого удара, когда бульдозерист махнул на дом рукой и задумался, а не уйти ли ему. Сломать дом он и завтра успеет.
- Согласен! - сказал Румпель.
- Разбейте! А деньги есть?
- Предки дают на химнабор.
Когда бульдозер ушел, щенок устроился спать под домом. И все прислушивался, не позовут ли его. Но слышал только шуршание и стуки опадавшей штукатурки. Затем прибежала Стрелка. Учуяв запах съеденной колбасы, она лизнула щенка. Прошел мимо, раскачиваясь, старый белый пес. Он вздыхал. А часов в двенадцать ночи к углу дома подошли оба Сережки. Они несли канистру бензина.
- Плакала Румпелева пятерка! - хихикнул Кутин.
Окатов промолчал. Они прошли в дом. Вскоре невыносимая вонь бензина обожгла ноздри щенка и прогнала его на другую сторону улицы.
Там он сел. Фыркая, продувал нос и дивился на странное явление - дом осветился. В нижнем этаже окна стали красными, будто глаза не то зверя, не то автомобиля, что снится иногда. Они смотрели на него, помаргивая. Страх!
Щенок прижался к земле и заскулил. Земля была холодная.
Затем и верхние окна дома стали краснеть, моргать и плеваться искрами. И вдруг дом высунул из окон красные языки и стал ими облизываться. Теперь от него веяло приятным сухим теплом.
Щенок замерз. Он пошел навстречу теплу. Подошел и сел. Снова взлетели искры - рухнула балка. Щенок завизжал и кинулся вдоль улицы. Но красное не гналось за ним. Когда он снова вернулся к горевшему дому, там сидели рыжая собака и белый пес. Затем подошли и стали разговаривать два старика. Они увели их, всех троих. Но домой не взяли, пришлось спать в подъезде, на кирпичах.
Утром щенок бегал смотреть дом. Но его не было, а только скверно пахло и лежала сухая, черная грязь.
Щенок убежал в чей-то сад. Там, забыв и дом, и хозяев, он долго гонялся за стрекозой. Но вышла из дома кошка. Она зашипела на него, оцарапала нос и прогнала вон.
На улице его часто останавливали люди, говоря друг другу, какой он смешной, даже удивительно. Они давали конфеты и пирожки, но с собой не брали, сколько за ними ни ходи.
Но один человек присел к нему - щенок тотчас лег на спину. Сначала тот почесал голый живот щенка, а затем прижег огоньком сигареты. Потом он хохотал над людьми, которые собрались и ругали его. Даже упал на спину. И тут же заснул. Боль ожога была сильная, щенок бежал от нее и не мог убежать.
Теперь жил в палисадниках, ел то, что ему подавали.
Щенок стал грязен, длинная его шерсть свалялась. Его ожидала бы участь всех неприятного вида существ, но он имел веселый характер, был умен и удачлив.
Довольно быстро он научился определять добрых людей и смело доверялся им.
Он нашел место, где мог спокойно жить. Ночевать он ходил не в палисадники, а на склад пустой тары: познакомился со сторожами склада, людьми достойными, молчаливыми, сдержанными. Они не ласкали его, кормили только хлебом, зато не обижали и часто разговаривали с ним.
- Вот, брат Пестрый, ты вроде беспризорник, - говорил ему моложавый старик с бородой. - Как я после гражданской войны.
- Беспорядок это - гнать живое существо, - замечал другой, морщинистый и бритый.
Спал Пестрый в огромной куче древесных стружек, пахших скипидаром, играл с такими же бездомными и грязными собаками. Но хозяев искал.
Однажды Пестрый обходил рынок, нюхая мусорные ящики. И вдруг взял чутьем след хозяйки. И пошел-пошел по ее следу, а там и побежал.
След пах восхитительно. Пестрый бежал, опустив нос к земле, и чуть не попал под машину. Ему повезло: хозяйка купила полную сумку яиц и не рискнула с ними садиться в автобус, пошла домой пешком.
Щенок выследил хозяйку: новый их дом был недалеко. Повизгивая, захотел войти, даже царапался: дверь оставалась закрытой.
Щенок скулил тонко и долго - его не пускали.
Пестрый отошел от двери, сел напротив окон.
Задрав голову, увидел на балконе мужчину в красной майке. Хозяин! Тот стоял и смотрел на него.
День был с северным ветром, холодный. Мужчина в красной майке ел красный и большой помидор. Он откусывал и жевал - лениво.
- Нашел-таки, паскуда? - спросил он щенка.
Тот завертелся, виляя хвостиком: да, да, нашел, теперь все будет хорошо.
Он улыбался, ерзал на месте, просясь в дом. Даже подпрыгивал - сидя! - показывая этим, что готов бежать к двери.
- Подумай сам, - рассудительно говорил ему мужчина. - На что мне ты? Породы никакой, шерсть линючая. И раньше брать тебя не следовало. Ты - моя ошибка.
- М-мм-м, - скулил внизу щенок. - М-мм-м!
- И тебе лишние переживания, и квартиру ты не украсишь. Но делать, видно, нечего.
Мужчина доел помидор и вышел во двор. Щенок бросился к нему в ноги.
- А грязи на тебе, - холодно, сказал мужчина и толкнул щенка ногой. Он огляделся, не смотрит ли кто. Затем поднял ногу, прицелился и так поддал, что щенок взлетел и описал полукруг в воздухе.
Перелетел штакетник.
Его охватил страх. Щенок вскочил, скуля, и побежал по улице. - Вот и с плеч долой, - угрюмо пробасил мужчина.
- А и сволочь же ты, - сказал кто-то сверху. Мужчина в майке поднял голову, оглядывая окна, и никого не увидел в них. Он пошел к двери подъезда, но упало мокрое на голову. Мужчина провел ладонью по волосам - плевок! В него плюнули! Кровь бросилась в голову. Он стал красен, как съеденный им помидор.
- Трус! Выходи! - заорал мужчина.
Никто не вышел. Мужчина поднялся к себе и в ванной долго мыл голову хозяйственным едким мылом.
Утром, когда он вышел на балкон поразмяться двухпудовой гарей, то обнаружил дохлую крысу. Большую, мерзкую, сдохшую давно.
К ней привязана веревочка. Так, понятно, ее закинули на балкон. И тогда он напугался.
Понял - его ненавидят мальчишки. А уж они найдут способ отравить ему жизнь: их память крепка, а прощать они не умеют.
Он сбросил крысу с балкона.
- Но ругался-то взрослый, - ворчал он, уходя в комнату.
Внизу разгорелся скандал.
- Кто эту гадость бросил! - визгливо кричала дворничиха.
- Дядя в красной майке, - пояснил тонкоголосый мальчишка.
- Эй, ты! - визжала дворничиха. - Ты, который в красной майке на втором этаже! Выходи! Люди, да что же это? Дохлых крыс бросают!
Жена вышла и поглядела с балкона.
- Это тебя, - сказала, вернувшись. - Возьми совок и выброси крысу в мусорный ящик.
На следующее утро крыса снова лежала на балконе. Она разбудила мужчину своей вонью на рассвете. Пришлось ее завернуть в газету, унести и закопать поглубже.
Пестрый щенок бросился бежать. Со всех ног.
Он был неуклюж, толстоват, но бежал стремительно, взвизгивая на бегу.
Болел зашибленный точным пинком бок. Жгло нос, которым он ткнулся в твердую землю. Но у киоска его окликнули и угостили недоеденным пирожком, в другом месте он нашел мороженое. Кто-то уронил, и мороженое клевали воробьи. Лакомились! Щенок прогнал их и стал лизать сам. Даже пинок забыл - так оказалось вкусно!
Съев мороженое, щенок съел и бумажку. Затем убежал на склад.
Там сидел сторож, тот, что постарше, в облаке вкуснейших запахов. Он готовился есть: вынул из сумки хлеб и помидоры, достал кусок вареного мяса, тонко порезал его ножом. И стал есть.
Щенок подсел сбоку, заглядывая в рот. Старик жевал мясо и ворчал: оно было недоваренным, жестким. В конце концов он дал его щенку, сам же ел помидоры с хлебом: обмакивал в соль, перемешанную с черным перцем, и жевал. Вдумчиво.
- Так и жить станем, - говорил щенку. - Впереди, конечно, зима, но ты этим не смущайся. Пока я здесь, и еда и жилье у тебя будут. А что случилось с тобой, это я понимаю. Но свет, как видишь, не без добрых людей, проживешь…
5
Стрелка чувствовала себя одинокой, но не тосковала. Ее и маленькой часто гнали из дома. Она привыкла и к ремню, и к неожиданным щелчкам пальцем по носу: зять старой хозяйки не любил собак.
Когда грузили машину, Стрелка угадала податливость хозяйки: старушка кормила ее жареной картошкой и котлетами. Затем всхлипнула и пообещала найти.
И толкнула к двери - ступай!
Стрелка ушла. И раньше ей приходилось уходить: она живала бездомной по два-три дня и бегала даже в лес. Потом ее снова впускали.
Стрелка и теперь не голодала. На рассвете она обегала город и успевала сытно поесть: многие люди поздно вечером бросали из окна кости и хлеб для бездомных кошек и собак.
Стрелка знала наперечет все богатые мусорные ящики в городе.
Она ловила голубей, чрезвычайно ловко прыгая на них: была легка на ногу, зверовата в движениях. Было много дикого в ее маленькой сухой голове, в черной, будто обугленной морде.
Дикое просвечивало и в ее карих глазах - она боялась рук человека и не верила им. Потому ее редко угощали. Только однажды она сытно, даже брюхо отвисло, поужинала колбасой в компании с человеком, который не решался идти домой.
- Жена моя тигр, а жизнь погублена, - плакал он. - Ты ешь, а я еще приложусь. - И пил из бутылки, вынимая ее из кармана.
Он давал Стрелке колбасу, отрезая по маленькому кусочку, чтобы она не уходила, слушала его. Стрелка просидела с ним ночь, а утром проводила домой.
Она шла, глухо надеясь, что ее позовут в дом. Но человек и сам шел неуверенной, шаткой походкой. Должно быть, от страха.
Так поняла его Стрелка и убежала спать в одно известное ей место - к брошенным строителями бетонным трубам.
Эти огромно-широкие трубы лежали долгие годы, между ними много раз вырастали и умирали травы:: полынь, лебеда, просвирник, крапива.
Там Стрелка и устроила логово. Но характер ее начинал портиться. Однажды мальчишки подманили ее и ударили. В другой раз они заложили камнями оба выхода из трубы: она сидела голодной два дня.
С тех пор Стрелка встречала каждую протянутую к ней руку захлебывающимся рычанием. Рыча, она прикидывала путь отступления.
Быть может, в конце концов нашелся бы человек, оценил ее диковатую изящность. Или ее встретила бы старуха хозяйка, привела в дом и уговорила зятя. Но случилось другое: в день тоски, когда листья сыпались от холодного ветра, она убежала к дому, которого давно не было. Там увидела Белого пса. Он шел исхудавший, чумазый, с перекошенной легким параличом мордой.
Стрелка почувствовала - ему плохо, много хуже, чем ей. Она ощутила его несчастье… и пошла за ним.
Пес приковылял к дому. Но теперь здесь был высокий забор, пахнувший сосновыми досками. Белый пес уверенно прошел сквозь этот запах в щель.
Стрелка постояла, слушая его уходящие шаги. Заглянула в щель и вместо двора увидела земляную яму.
Яма распахнула глинистые желтые губы.
Стрелка влезла в дыру и села у забора.
Работы по закладке фундамента кончились, и строители временно ушли, оставив краны дремать. Их караулил сторож.
Белый пес шатающейся походкой брел краем котлована. Иногда он останавливался и что-то жевал. И тогда к Стрелке доносился то мягкий запах хлеба, то резко извивающийся, быстрый запах колбасы - остатки вчерашнего обеда строителей.
Сторож начал ломать доски. Те, что были втоптаны в землю. Он разбивал их топором и складывал в кучу. Затем поджег и сел, глядя в огонь.
Доски весело сгорели, оставив красные угли. К ним подошел и сел, греясь, Белый пес, подобралась Стрелка.
Сторож говорил о чем-то сам с собой. Стрелке это не понравилось, и она убежала. Однако следующая ее ночь была тоскливой. Она завыла из трубы и напугалась своего голоса. Тогда ушла на стройку: там, в теплой еще золе прогоревшего костра, спал Белый пес. Стрелка прилегла рядом и тоже заснула.
С тех пор она стала приходить на стройку - днем. А ночью больше не приходила: нашла деревянный гаражик с автомашиной и спала в нем. Охраняла - так сама решила. Хозяин машины прикармливал ее: приносил теплый суп в большой алюминиевой миске.
Суп был густой, вкусный, с покрошенным мясом, иногда со сметаной или молоком. И постель хозяин дал хорошую: старое зимнее пальто.
Кормить-то он Стрелку кормил, но домой не брал… Быть может, она и прижилась бы в конце концов, но однажды Стрелка гуляла, и за ней погнались собачники. Огромные и страшные, они размахивали круглыми сетями. Пришлось убежать на стройку. Здесь было тихо. Сторож куда-то ушел. По кромке котлована брел пес, когда-то бывший белым. На кирпичах сидели двое. Они пили водку и ели колбасу. Приметив собак, засвистели им.
Белый пес привык к такому обращению - он заковылял к позвавшим. Он шел так уверенно, что и Стрелка побрела следом.
Им дали конскую вкусную колбасу с белыми кусочками сала: такой Стрелка еще не ела. Парни смеялись над собаками, их широкие лица были красные, улыбчатые, веселые. Глаза блестели.
Они переговаривались между собой.
- Откуда берутся эти собаки? - спрашивал один.
- Ходят, заразу по городу носят. Надо бы их поймать, - говорил другой.
- Не дело это, - возразил первый. - Ловить несчастных. Ты им помоги!
- А если взбесятся? А?
- Врешь!
- Сорок уколов в брюхо хочешь? Чего болтать, схватим.
Схватили. Нашлась и веревка: собак привязали к забору. Парни ушли, решив позвонить в трест очистки из ближайшего автомата. Чтобы приехали и взяли собак.
Привязанный Белый пес лег и задремал. Он верил - если привязали, то и отвяжут, надо ждать. Старый хозяин тоже привязывал его - к ножке стола, когда они бывали в гостях. Чтобы он не обижал хозяйских кошек.
Стрелка, ощутив веревку, стала рваться. Но петля стянула ей горло. Собака опомнилась. Она повернулась, припала на бок и стала жевать веревку.
Это была крепкая, выпачканная в машинном масле веревка, но собака грызла и грызла ее.
Веселые парии не нашли двух копеек и не позвонили в трест очистки. И собаки дождались бы сторожа, тот отвязал бы и успокоил их. Но в строительный двор заглянули Володька Румпель и Окатов.
Увидели собак.
- Алло, собратья! Это вы нас выводили в люди? - сказал Окатов. Подобрав камень, он метнул его в Стрелку: та завизжала. Окатов швырнул другой камень в Белого пса - тот взревел и поднялся.
Теперь у забора выли и метались на веревках две собаки. Окатов прикрыл ворота и, подперев их доской, пошел набирать камни.
- Расстреляем их? А? - говорил он Румпелю. - Я, быть может, не захотел бы, а они меня взяли да и вывели.
- Не надо.
- Тогда гони пятерку.
И Окатов глядел на Румпеля тем взглядом, которого (он хорошо знал это) все боялись. "Треснет меня кирпичом", - подумал тот и согласился.
- Сразу бы так! Кого на себя берешь?
- Рыжую, она смешнее.
Окатов сложил камни, осколки битых кирпичей - аккуратной горкой. Его охватывала злоба. С ним бывало такое в школьной возне, в шутливых драках. Тогда он бился сильно, беспощадно. Сейчас было ему и жутко, и стыдно, и хотелось кричать: "А все же я это сделаю!" Но кричать не стоило. И нужно поспешить, того и гляди, сторож вернется на стройку.
- Темп!
Они взяли по камню и швырнули, Окатов в Белого пса, Румпель в Стрелку.
Кидали близко, промахнуться невозможно.
Металась Стрелка, то и дело взревывал старик пес. Окатов видел: перед ним вертелось белое, оно расплывалось в глазах, его хотелось бить-бить-бить… Убить и - посмотреть.
Румпель кидал в Стрелку - камнем в бок, камнем в лапу, в заднюю, в переднюю. С забора им кричали пацаны:
- Эй! Что делаете! Мы скажем!
Вдруг Стрелка рванулась. Сильно! Надкушенная веревка лопнула, и собака бросилась на Окатова так неожиданно, что тот упал. Она рванула его зубами и унеслась к забору, в щель.