Магда шла рядом с каталкой до самой операционной и сидела у его постели, когда он боролся с удушливой ложной смертью наркоза.
С ней был врач-француз, он жестом фокусника предъявил ужасный окровавленный сувенир.
– Даже вырезать не пришлось, – с гордостью сказал он Питеру. – Вытащил зондом. – Пуля сплющилась: пробивая кузов "мазерати", она почти потеряла скорость. – Вы счастливчик, – продолжал врач. – Вы в отличной форме, мышцы как у беговой лошади, они не дали пуле пройти глубже. Скоро вы совсем поправитесь.
– Я пообещала присматривать за тобой, и он разрешил забрать тебя домой, – склонилась к нему Магда. – Правда, доктор?
– У вас будет самая прекрасная в мире сиделка, – врач, чуть опечаленный, галантно повернулся к Магде.
Врач оказался прав: пулевое ранение причиняло меньше беспокойств, чем царапины от шипов колючей проволоки, но Магда Альтман вела себя так, словно Питер страдал от неизлечимой смертельной болезни.
Когда на следующий день ей пришлось отправиться в офис на бульвар Капуцинов, она трижды звонила оттуда, чтобы убедиться, что он жив, и узнать размер его одежды и обуви. Вереница автомобилей вернула Магду со свитой в "Ла Пьер Бенит" еще засветло.
– Ты работаешь, как государственный служащий, – упрекнул ее Питер, когда баронесса прошла прямо к нему, в комнаты для гостей, выходящие на расположенные террасами лужайки и искусственное озеро.
– Я знала, что тебе меня не хватает, – она поцеловала его и только потом взялась отчитывать: – Роберто говорит, ты выходил под дождь. Врач велел тебе лежать! Завтра я останусь дома и сама буду за тобой присматривать.
– Это угроза? – улыбнулся он. – Ради такого наказания я готов позволить Калифу проделать во мне еще одну дыру...
Она быстро прижала пальцы к его губам.
– Питер, cheri, не шути так. – В ее глазах мелькнул страх, но она тут же улыбнулась. – Смотри, что я тебе купила.
Чемодан Питера остался в багажнике "мазерати", и взамен она купила ему чемодан крокодиловой кожи у "Эрме". Чтобы заполнить его, ей, по-видимому, пришлось начать на Сент-Оноре и спуститься до самой Вандомской площади.
– Я забыла, как приятно покупать подарки для того, кого... – она не закончила фразу и показала шелковую ночную пижаму. – Когда я выбрала это, у Сен-Лорана все поняли, о чем я думаю.
Она ничего не забыла. Бритвенный прибор, шелковые носовые платки, белье, синий блейзер, брюки и обувь от Гуччи, даже золотые запонки с маленьким сапфиром в каждой.
– У тебя такие синие глаза, – объяснила она. – Теперь я пойду и постараюсь достойно подготовиться к обеду. Я сказала Роберто, что мы пообедаем здесь, потому что сегодня никаких гостей не будет.
Она сменила деловой костюм стального цвета на плывущие облака тонкого шелка, распустила волосы до пояса.
– Шампанское открою я, – сказала она. – Для этого нужны две руки.
Питер – левая рука на перевязи – надел пижаму. Они залюбовались друг другом, глядя поверх бокалов с шампанским.
– Я не ошиблась, – довольно кивнула баронесса. – Твой цвет синий. Тебе нужно чаще надевать синее. – Он улыбнулся этому замысловатому комплименту, и их бокалы соприкоснулись. Хрусталь мелодично звякнул; они подняли бокалы, выпили. Баронесса сразу отставила бокал в сторону, и лицо ее стало серьезным.
– Я разговаривала со своими друзьями из "Сюрте". Они тоже считают, что это была попытка похитить меня, но по моей просьбе не будут тревожить тебя вопросами, пока ты не поправишься. Завтра они пришлют к тебе человека. Никаких следов второго, в которого ты стрелял на краю леса, не нашли; должно быть, он ушел или его унесли товарищи.
– А другой? – спросил Питер. – Мертвый?
– Они его хорошо знают. У него отвратительное прошлое. Алжир и парашютисты. Мятеж. – Она красноречиво развела руками. – Мои друзья очень удивились, что он не убил тебя, хотя пытался это сделать. Я не рассказывала им о твоем прошлом. Думаю, так лучше.
– Лучше, – согласился Питер.
– Когда я с тобой, я забываю, что ты тоже очень опасный человек. – Она замолчала и внимательно посмотрела на него. – Или именно поэтому я нахожу тебя таким... – она поискала подходящее слово, – ...таким неотразимым? У тебя такие приятные манеры, Питер. Такой мягкий голос и... – Она пожала плечами. – Но иногда, когда ты улыбаешься, глаза у тебя становятся жесткими и жестокими. И тогда я вспоминаю, что ты убил много людей. Может, это привлекает меня в тебе?
– Надеюсь, нет.
– Некоторых женщин возбуждает кровь и насилие – бой быков, боксерские матчи; женщин на них всегда не меньше, чем мужчин, и я наблюдала за их лицами. Я думала о себе, но по-прежнему не знаю. Знаю только, что меня привлекают сильные, властные мужчины. Аарон был таким человеком. С тех пор я таких не встречала.
– Жестокость – это не сила, – сказал Питер.
– Конечно, по-настоящему сильный человек всегда мягок и способен сочувствовать. Ты очень силен, но, когда любишь меня – очень нежен, хотя я всегда чувствую твою силу и жесткость, которые ты сдерживаешь, как сокола под клобучком.
Она прошлась по комнате, выдержанной в кремовых, шоколадных и золотых тонах, и потянула за шнур звонка, свисавший с карниза под потолком. На потолке были нарисованы пасторальные сцены, которыми так восхищалась Мария Антуанетта. Питер знал, что большая часть обстановки "Ла Пьер Бенит" куплена на аукционах, где распродавались сокровища дома Бурбонов. Были в комнате и цветы. Везде, где появлялась Магда Альтман, появлялись цветы.
Появился Роберто, итальянец-дворецкий, с тележкой, уставленной блюдами. Роберто сам разлил вино. Он брал бутылки руками в белых перчатках и обращался с ними, как со священной реликвией на каком-то тайном обряде. Он стоял, готовый прислуживать, но Магда коротким жестом отослала его. Он молча поклонился и вышел.
Возле прибора Питера лежал подарочный пакет в тисненой бумаге, тщательно перевязанный красной лентой. Когда Магда разливала суп в хрупкие лиможские тарелки, Питер вопросительно взглянул на него.
– Начав покупать подарки, я не могла остановиться, – объяснила она. – К тому же я все время помнила, что пуля могла бы угодить в меня. – И нетерпеливо спросила: – Откроешь?
Он осторожно раскрыл пакет и замолчал.
– Африка – это ведь твоя тема, верно? – с беспокойством спросила она. – Африка девятнадцатого столетия?
Он кивнул и с трепетом раскрыл толстый том. Переплет красной кожи, состояние отличное, только дарственная надпись на форзаце, сделанная автором, чуть поблекла.
– Где ты ее нашла? – спросил он. – Эту книгу продавали на Сотби в семьдесят первом. Я участвовал в аукционе. – И отказался от торгов, когда цена перевалила за пять тысяч фунтов.
– У тебя ведь нет первого издания Корнуэлла Харриса? – с беспокойством спросила баронесса, и он покачал головой, рассматривая превосходно сохранившие цвет старые гравюры с изображением крупных африканских животных.
– Нет. Но откуда ты знаешь?
– О, я знаю о тебе не меньше, чем ты сам, – рассмеялась она. – Нравится?
– Великолепно. У меня нет слов.
Подарок был чересчур дорогой даже для такой богатой женщины. Это обеспокоило Питера, ему вспомнилась комедийная ситуация: муж неожиданно приносит домой цветы, и жена тут же начинает обвинять его: "Замучили угрызения совести?"
– Тебе правда понравилось? Я так мало знаю о книгах.
– Это единственное издание, которого мне не хватало для завершения собрания, – ответил он. – И, вероятно, лучший экземпляр, кроме того, что в Британском музее.
– Я рада. – Магда испытывала явное облегчение. – Я очень беспокоилась. – Она положила серебряную ложку и подняла обе руки, встречая его объятие.
За едой она была весела и разговорчива, и, только когда Роберто увез тележку и они сели на низкий диван у камина, настроение ее вновь изменилось.
– Питер, сегодня я ни о чем не могла думать, кроме этого дела: ты, я и Калиф. Я боялась и сейчас тоже боюсь. Я думала об Аароне, о том, что с ним сделали... потом о тебе и о том, что чуть не случилось.
Они помолчали, глядя в огонь и прихлебывая кофе из маленьких чашечек, и баронесса вдруг снова сменила тему. Питер уже начинал привыкать к быстрым изменениям в ходе ее мыслей.
– У меня есть остров – даже не один, а девять маленьких островков, и среди них лагуна девять километров шириной. Вода такая чистая, что видно рыбу на глубине в пятьдесят футов. На главном атолле посадочная полоса. Всего два часа лету от Таити. Никто не будет знать, что мы там. Мы весь день станем плавать, бродить по песку, любить друг друга под звездами. Ты будешь королем островов, а я – твоей королевой. Больше никаких "Альтман Индастриз"... я найду человека, который меня заменит. Никакой опасности. Никакого страха. Больше не будет Калифа... не будет... – Она неожиданно замолчала, как будто не могла продолжать, но потом снова быстро заговорила: – Уедем туда, Питер. Забудем обо всем. Давай убежим и будем счастливы вместе, всегда.
– Мечтать приятно. – Он повернулся к ней, испытывая глубокое и искреннее сожаление.
– У нас получится. Получится.
Питер ничего не ответил, только смотрел ей в глаза, пока она не отвернулась и не вздохнула.
– Нет. – Сожаление ее было таким же искренним. – Ты прав. Никто из нас не сможет жить так. Нужно продолжать... Но, Питер, я ужасно боюсь. Боюсь того, что знаю о тебе и чего не знаю. Боюсь того, чего ты не знаешь обо мне, и того, что я тебе никогда не смогу сказать... Но останавливаться нельзя. Ты прав. Нужно найти Калифа и уничтожить. Но, Господи, я молюсь, чтобы при этом мы не уничтожили себя, не уничтожили то, что обрели... пусть это сохранится, останется нетронутым.
– Чтобы справиться с эмоциональной катастрофой, нужно поговорить о ней.
– Хорошо, поиграем в головоломки. Чур, я первая. Каково самое страшное испытание для женщины, по-твоему?
– Сдаюсь.
– Спать одной в зимнюю ночь.
– Спасение рядом, – пообещал он.
– Но как же твое плечо?
– Я уверен, соединив свою ловкость и разум, мы как-нибудь справимся.
– Пожалуй, ты прав, – мурлыкнула она и пристроилась рядом с ним, как шелковистая кошка. – Как всегда.
Покупка белья для красивой женщины всегда вызывает упоительное ощущение порочности. Питера забавлял понимающий вид продавщицы средних лет. Очевидно, у нее было свое представление об их отношениях. Она лукаво принесла поднос, полный кружев и невероятно дорогих кусочков шелка.
– Да, – восторженно одобрила Мелисса-Джейн. – То, что надо... – Она прижала к щеке одну из вещиц, и продавщица возгордилась своей догадливостью. Питеру не хотелось разубеждать ее. Он решил еще немного поиграть в богатого пожилого поклонника и посмотрел в зеркало за продавщицей.
Хвост по-прежнему был на месте – в глубине зала неприметная фигура в сером пальто с интересом знатока рылась в груде бюстгальтеров.
– Мне кажется, мама этого не одобрит, дорогая, – сказал он наконец, и продавщица удивленно посмотрела на него.
– Ну пожалуйста, папочка. Мне через месяц четырнадцать.
Хвост появился, когда он накануне днем прилетел в Хитроу, и Питер не мог понять, кто это. И уже пожалел, что не нашел замену утопленной в реке "кобре".
– Давай будем благоразумны, – сказал Питер дочери, и Мелисса-Джейн с продавщицей удрученно воззрились на него.
– А трусики? – заныла Мелисса-Джейн. – А эластичные чулки?
– Давай договоримся, – предложил Питер. – Чулки купим, но никаких кружев – исполнится шестнадцать, вот тогда... А пока достаточно накрашенных ногтей.
– Папа, это средневековье какое-то, честное слово!
Он снова посмотрел в зеркало: хвост сменился. Человек в потрепанном сером пальто и шерстяном шарфе отошел и исчез в одном из лифтов. "Потребуется некоторое время, чтобы обнаружить замену, – подумал Питер и тут же улыбнулся про себя. – Не потребуется. Вот он, в спортивном твидовом пиджаке, в брюках спортивного покроя и с улыбкой дружелюбно настроенной жабы".
– Сукин сын. Вот так сюрприз! – Он подошел к Питеру сзади и хлопнул по спине, да так, что тот вздрогнул. Теперь Питер по крайней мере узнал, откуда хвосты.
– Колин! – Он обернулся и пожал большую руку, поросшую черными волосками. – Да уж, сюрприз. Со вчерашнего дня чую твоих горилл.
– Ослы, – мирно согласился Колин Нобл. – Все ослы! – И подхватил Мелиссу-Джейн. – Красотка! – сказал он ей и поцеловал вовсе не как дядюшка.
– Дядя Колин, вас послало небо. – Мелисса-Джейн вырвалась из его объятий и продемонстрировала прозрачные штанишки. – Что вы о них думаете?
– Как раз то, что тебе нужно, милая. Бери.
– Скажите папе!
Колин осмотрел номер в "Дорчестере" и хмыкнул.
– Вот это настоящая жизнь. В армии такого никогда не получишь.
– Папочка стал настоящим разжиревшим плутократом, совсем как дядя Стивен, – согласилась Мелисса-Джейн.
– Я заметил, что и ты, и Ванесса, и все ваши подружки носите кружевные трусики, – парировал Питер.
– Это совсем другое дело, – быстро отступила Мелисса-Джейн, прижимая к себе зеленый пакет из "Хэрродс". – Знаешь, можно быть сознательной гражданкой и не одеваться, как деревенщина.
– Ну ладно. – Питер бросил пальто на диван и подошел к бару. – Бурбон?
– Со льдом, – сказал Колин.
– А есть сладкий херес? – спросила Мелисса-Джейн.
– Есть кока-кола, – ответил Питер. – И извольте унести ее в свою комнату, барышня.
– Ну, па-апочка, я так давно не видела дядю Колина.
– Брысь! – сказал Питер, и, когда дочь ушла, добавил: – Сладкий херес, подумать только!
– Они те еще гаденыши, когда подрастут, – сказал Колин, – и выглядят соответственно. – Он взял у Питера стакан и поболтал кубики льда. – Не хочешь поздравить меня?
– С удовольствием. – Питер взял свой стакан и встал у окна, глядя на голые ветви и серый туман Гайд-парка. – А с чем?
– Послушай, Пит! "Тор"... мне отдали твое место... когда ты ушел.
– Когда меня ушли.
– Когда ты ушел, – твердо повторил Колин. Он отхлебнул виски и громко проглотил. – Мы многого не понимаем. "Не наше дело спрашивать почему, наше дело – действовать и умирать". Шекспир.
Он по-прежнему прикидывался шутом, но маленькие глазки были холодно-расчетливы и блестящи, как у нового игрушечного медведя в рождественское утро. Колин взмахнул стаканом, указывая на номер.
– Здорово! Действительно здорово! Ты зря тратил время в "Торе", все это знали. Теперь, наверно, получаешь больше, чем наши начальники штабов все вместе.
– Семь против пяти, что ты видел ксерокопию моего контракта с "Нармко".
– "Нармко"! – Колин свистнул. – Вот на кого ты работаешь? Не шутишь, Питер, приятель? Здорово!
Питеру пришлось рассмеяться – форма капитуляции. Он сел напротив Колина.
– Кто тебя послал, Колин?
– Что за глупый вопрос...
– Только для начала.
– Зачем кому-то посылать меня? Неужели нельзя просто поболтать со старым приятелем?
– Он послал тебя, потому что боится, что другому я могу сломать челюсть.
– Конечно, все знают, что мы братски любим друг друга.
– Так что ты мне должен передать, Колин?
– Поздравления, малыш. Я пришел сказать тебе, что ты заработал билет в Большое Яблоко. – Он прижал руку к сердцу и удивительно приятным баритоном запел: – Нью-Йорк, Нью-Йорк, какой замечательный город.
Питер спокойно смотрел на Колина, но при этом напряженно размышлял. Он знал, что лететь придется. Сквозь мутную воду что-то начинало просвечивать, головоломка начинала складываться. Именно на это он рассчитывал, насаживая на свой крючок приманку.
– Когда?
– В Кройдоне ждет военный самолет.
– А Мелисса-Джейн?
– У меня внизу шофер, он отвезет ее домой.
– Она тебя возненавидит.
– Такова моя жизнь, – вздохнул Колин. – Меня любят только собаки.
На всем пути через Атлантику играли в кункен и пили крепкий черный кофе. Говорил в основном Колин Нобл – не выпуская изо рта сигары, он болтал о делах, о "Торе" (тренировки, рассказы об отдельных людях, небольшие анекдоты, все то, что они оба хорошо знали) и не делал никаких попыток расспрашивать Питера о его работе и о "Нармко", сказал только, что обратно в Лондон Питера доставят к началу встреч, организованных "Нармко" и намеченных на понедельник. Это был сознательный и не слишком завуалированный намек на то, что "Атласу" все известно о Питере и его деятельности.
Приземлились они в аэропорту Кеннеди вскоре после полудня. Их ждал военный шофер, который отвез их в местный "Говард Джонсон", а потом в мотель.
После шести часов сна, больше похожего на глубокую черную кому, вызванную разницей во времени, у Питера кололо в глазах и пухла голова. Он с удивлением следил, как Колин поглощает гигантский американский завтрак: вафли, кленовый сироп, копченые сосиски, яичница с беконом, сдобное печенье и булочки. Все это он запивал галлонами фруктового сока и кофе. Затем закурил свою первую сигару и провозгласил:
– Ну, теперь я наконец дома. Только сейчас понял, что два года медленно умирал от недоедания.
У выхода из мотеля их ждал все тот же армейский шофер. Кадиллак указывал на их положение в военной иерархии. Питер отчужденно смотрел из снабженного кондиционером обитого кожей салона на проплывающие мимо мрачные гетто Гарлема. С высокого скоростного шоссе вдоль Ист-Ривер район напоминал Питеру покинутое поле боя, где немногие уцелевшие прячутся в темных подъездах или в холодное туманное утро бродят по замусоренным тротуарам. Только граффити на голых кирпичных стенах были полны страсти и живости.
Машина добралась до пересечения Пятой и Сто Одиннадцатой улиц и двинулась на юг, в парк, мимо музея Метрополитен, и свернула в подобную пещере пасть гаража под одним из огромных зданий, которое, казалось, касается серого холодного неба.
При входе в гараж висела табличка: "Только для персонала", но привратник открыл управляемую электроникой решетку и махнул им: проезжайте. Колин отвел Питера к лифтам, и с ощущением пустоты в желудке они поехали наверх. Указатель над дверью сообщил, что они поднимаются на самый верх здания.
Они вышли в приемную, защищенную красивыми, но вместе с тем хорошо закрывающими экранами.