В тысячную долю секунды Питер узнал эти смуглые волчьи черты и холодные безжалостные глаза убийцы. С тех пор, как поиски террористов стали целью его жизни, он много лет охотился на этого человека, бесконечно изучал его фотографии.
Джилли О'Шоннеси держал руль обеими руками, но и пистолета не выпустил. Магазин был открыт для перезарядки. Ирландец зарычал, как зверь через прутья решетки, и Питер выстрелил. Ствол "вальтера" при этом коснулся ветрового стекла. Оно покрылось сетью трещин, стало белым и непрозрачным, и тут же ветер вдавил его внутрь, заполнив "астон" тучей сверкающих осколков.
Джилли О'Шоннеси обеими руками закрыл лицо, из-под его пальцев брызнула кровь и потекла по груди, скрываясь в густых черных завитках.
По-прежнему вися вниз головой над кабиной "астона", Питер просунул "вальтер" в разбитое окно и еще дважды выстрелил ирландцу в грудь; разрывные пули "велекс" застрянут у костей и не пробьют сиденье, не повредят больше никому внутри. Убивая Джилли О'Шоннеси, Питер по-прежнему ясно слышал крик Мелиссы-Джейн. Он расправился с террористом хладнокровно, как ветеринар умерщвляет больное бешенством животное, и с таким же отсутствием удовольствия. Пули пригвоздили Джилли О'Шоннеси к спинке сиденья. Голова его болталась из стороны в сторону, и Питер подумал, что машина должна бы остановиться, поскольку нога мертвеца сползла с акселератора.
Но ничего подобного не произошло. Мотор по-прежнему работал, тело сползло вперед и застряло, упираясь коленом в приборную доску. Оно всей тяжестью налегало на педаль, и маленький автомобиль летел вниз по склону холма; с обеих сторон мелькали каменные стены, словно "астон" несся по туннелю.
Питер свесился еще ниже, просунул руки в разбитое окно, ухватился за руль и принялся его вертеть. Он удержал машину и развернул ее к дороге. "Астон" бешено качало, он вилял, но все же выбрался на дорогу и продолжил спуск.
Рассчитать движения, чтобы не дать ему свернуть, было почти невозможно.
Вися вниз головой, держась только коленями и пальцами ног, Питер крутил руль, задевая руками неровные острые края лопнувшего ветрового стекла. Ветер словно старался оторвать Страйда от машины. В самый критический момент тело Джилли О'Шоннеси упало на руль, заклинив его, так что Питеру пришлось одной рукой отпихнуть его назад; послышался скрежет, скрип разорванного металла, и "астон", выбросив сноп оранжевых искр, боком задел каменную стену. Питер вернул машину на дорогу, и та бешено зарыскала из стороны в сторону, каждый раз касаясь стен.
Питер понял, что машина вот-вот перевернется и его раздавит металлической крышей, размажет по твердой щебенке дороги. Нужно было прыгать – но он, полный мрачной решимости, оставался на неуправляемой машине, ведь в ней везли Мелиссу-Джейн. Он не мог ее оставить.
Машина прошла очередной поворот, и Питер увидел впереди закрытые деревянные ворота в стене. Он сознательно повернул машину туда, уже не стараясь предотвратить столкновение, напротив, приближая его. Он правил прямо на ворота, и "астон" ударил в них.
Над головой Питера пронесся деревянный брус, обжигающий пар из разбитого радиатора ударил по лицу и рукам, и "астон", подпрыгивая на камнях, вылетел в поле. Влажная почва тормозила движение, мешал и крутой подъем на холм, и, проехав пятьдесят ярдов, маленькая машина остановилась у дренажной канавы, повиснув под нелепым углом.
Питер соскользнул в сторону и приземлился на ноги. Рывком открыл заднюю дверцу, и из машины выпал человек. Он упал на колени в грязь, бормоча что-то непонятное, и Питер коленом ударил его в лицо. Кость и хрящ хрустнули, послышался стук сломанных зубов. Голос человека резко оборвался, и Питер тут же нанес ему ребром правой ладони точно рассчитанный рубящий удар – от него человек теряет способность двигаться, но не умирает. Бесчувственное тело еще не успело коснуться земли, а Питер уже перепрыгнул через него и вынес дочь из "астона". Ее хрупкое тело показалось ему невесомым; он почувствовал, что она вся горит.
Питера охватило почти непреодолимое желание изо всех сил прижать девочку к груди, но вместо этого он бережно, словно драгоценную статуэтку, понес ее, осторожно перешагивая через камни, туда, где в темноте садился вертолет.
На борту был врач из "Тора"; он выпрыгнул, прежде чем вертолет коснулся земли, и в ярком свете посадочных прожекторов побежал навстречу Питеру.
Тот обнаружил, что негромко приговаривает:
– Все хорошо, дорогая. Все кончено. Все кончено, моя девочка... я здесь, малышка...
Тут он сделал еще одно открытие. Не пот тек по его щекам и капал с подбородка. Но Питер, ничуть не устыдившись, спросил себя: "Когда же я плакал в последний раз?" И не смог вспомнить, но это казалось неважным; не теперь, когда у него на руках лежала дочь.
В Лондон прилетела Синтия, и на Питера вновь обрушились ужасы их брака.
– Все, кто рядом с тобой, страдают, Питер. Теперь очередь Мелиссы-Джейн.
Он не мог не видеть ее, не слышать ее обвинений, потому что она все время была рядом с Мелиссой-Джейн. Он терпеливо сносил ее упреки и ядовитые обвинения и думал: "Неужели когда-то она была веселой, молодой и привлекательной?" Синтия на два года моложе его, но ее тело уже расплылось, а думает она, как дряхлая старуха.
Благодаря антибиотикам Мелисса-Джейн поправлялась с чудесной быстротой, и на третий день ее, хотя еще бледную и худенькую, выписали. Когда Питер и Синтия – в последний раз – затеяли свару, Мелисса-Джейн сидела между ними.
– Мама, я еще боюсь. Можно, я поеду с папой? Всего на несколько дней?
Наконец Синтия со вздохом обиженно согласилась, и они оба почувствовали себя виноватыми. По дороге в "Тисовое аббатство", где Стивен пригласил их пожить, пока Мелисса-Джейн не поправится, девочка сидела рядом с отцом тихо, как мышка: левая рука еще на перевязи, на пальце белая повязка. Она заговорила, только когда они возле Хитроу свернули на дорогу М4.
– Я все время знала, что ты придешь. Правда, я мало помню. Всегда было темно, и голова кружилась, все вокруг менялось. Я смотрела на лицо, а оно расплывалось, а потом оказывался кто-то другой...
– Тебе давали наркотики, – объяснил Питер.
– Да, я знаю. Помню уколы... – Она машинально потерла предплечье и вздрогнула. – Но даже тогда я знала, что ты придешь за мной. Помню, как лежала в темноте и слушала, ждала, что услышу твой голос...
Искушение делать вид, что ничего не случилось, было сильно, до сих пор сама Мелисса-Джейн молчала о случившемся, но Питер понимал, что надо дать ей выговориться.
– Хочешь рассказать мне, дорогая? – мягко спросил он, понимая, что это важно для выздоровления. И молча слушал, а девочка вспоминала обрывки разговоров и впечатлений, искаженные наркотическим дурманом. Когда она говорила о смуглом человеке, в ее голосе звучал прежний ужас.
– Он иногда смотрел на меня. Я помню, как он смотрел...
И Питер вспомнил холодные глаза убийцы.
– Сейчас он мертв, дорогая.
– Да, я знаю. Мне сказали. – Она помолчала, потом снова заговорила. – Он очень отличался от второго, седого. Тот, старый, мне нравился. Его звали доктор Джемисон.
– Откуда ты знаешь? – спросил Питер.
– Так его называл смуглый. – Она улыбнулась. – Доктор Джемисон. От него всегда пахло микстурой от кашля, и он мне нравился...
"Тот самый, что произвел ампутацию и отрезал бы и руку", мрачно подумал Питер.
– А еще одного я не видела. Я знала, что он здесь, но никогда его не видела.
– Еще одного? – Питер резко повернулся к ней. – Какого, дорогая?
– Был еще один. Даже смуглый его боялся. Они все его боялись.
– Ты его не видела?
– Нет, но они все время о нем говорили, спорили, что он сделает...
– Ты помнишь его имя? – спросил Питер.
Мелисса-Джейн сосредоточенно нахмурилась.
– У него было имя? – повторил отец.
– Обычно они просто говорили "он", но да, я помню. Смуглый называл его Каспером.
– Каспером?
– Нет, не Каспером. Не могу вспомнить. – В ее голосе послышался ужас, тон стал резким.
– Не волнуйся. – Питер хотел ее успокоить, но Мелисса-Джейн раздраженно покачала головой.
– Не Каспер, но что-то похожее. Я знаю, это из-за него со мной все произошло. Они просто делали, что он велел. Его я по-настоящему боялась. – Она всхлипнула и выпрямилась на сиденье.
– Все позади, дорогая. – Питер свернул к обочине, остановил машину и обнял дочь. Та была натянута, как струна, и дрожала. Питер встревожился и прижал ее к груди.
– Калиф! – прошептала она. – Вот как его звали. Калиф! – Мелисса-Джейн, прижимаясь к нему, обмякла и вздохнула. Дрожь унялась. Питер обнял ее, пытаясь справиться с нахлынувшим гневом, и не сразу понял, что Мелисса-Джейн уснула.
Как будто это имя вызвало катарсис, освобождение от ужаса, и теперь девочка была готова к быстрому выздоровлению.
Питер уложил ее на сиденье, укрыл шерстяным пледом и снова вывел машину на дорогу, но каждые несколько секунд посматривал на дочь, чтобы убедиться, что она спокойно спит.
Из "Тисового аббатства" Питер дважды звонил Магде Альтман, оба раза по ее личному номеру, но ее не было, и она не оставила для Питера никаких сообщений. Прошло уже пять дней после операции "Дельта", когда освободили Мелиссу-Джейн, а он все не мог связаться с баронессой. Она как будто растворилась. Питер размышлял над этим в те спокойные дни, которые проводил почти наедине с дочерью.
Потом в "Тисовое аббатство" приехал Кингстон Паркер, и сэр Стивен Страйд обрадовался, что у него в гостях такой видный политик.
Под влияние Кингстона Паркера подпал весь старый дом. Когда Паркер хотел этого, сопротивляться его обаянию было невозможно. Стивен восхищался им, особенно когда обнаружил, что, несмотря на репутацию либерала и борца за права человека, Паркер защищает капиталистическую систему и считает, что его стране следует серьезнее относиться к своему долгу перед западным миром. Оба они сожалели об отказе от программы создания бомбардировщика B-1, о проволочках в изготовлении и испытании нейтронной бомбы, о перестройке американской системы разведки. Большую часть первого дня они провели в отделанном красным деревом кабинете Стивена, изучая взгляды друг друга, и вышли оттуда друзьями.
После этого Паркер завершил завоевание семьи Стивена, продемонстрировав, что разделяет научные познания Патриции Страйд и ее любовь к античной керамике. Его теплое отношение к Мелиссе-Джейн, радость, вызванная ее освобождением были слишком непосредственны, чтобы не быть искренними. Окончательно же он завоевал юную леди, когда вместе с ней сходил на конюшню, познакомился с Флоренс Найтингейл – и оказался знатоком лошадей.
– Он хороший. По-моему, он человек чести, – сказала Питеру Мелисса-Джейн, когда он вечером зашел к ней пожелать спокойной ночи. – Такой добрый и интересный... – И сразу, чтобы он не усомнился в ее верности, добавила: – Но ты по-прежнему мой самый любимый мужчина на свете.
Она почти совершенно оправилась, и Питер, присоединяясь к гостям, подивился сопротивляемости молодых тела и мозга.
Как обычно, за обедом в "Тисовом аббатстве" собралось блестящее общество, и душой его был Кингстон Паркер. Но потом они с Питером переглянулись над серебром и свечами, украшавшими стол Пат Страйд, оставили общество воздавать должное портвейну, коньяку и сигарам и незаметно выскользнули в огражденный стеной розарий.
Когда они пошли по скрипучему гравию тропинки, Кингстон Паркер достал свою пенковую трубку и негромко заговорил. Пахло весной, вечер был тихий, их беседе ничто не мешало, лишь однажды негромко кашлянул телохранитель Паркера, державшийся так, чтобы их не слышать. Разговор же совершенно не вязался с обстановкой – разговор о смерти и насилии, о правильном и неправильном использовании власти, об огромных суммах, которые перемещает какая-то одинокая загадочная фигура.
– Я уже пять дней в Англии... – Кингстон Паркер пожал плечами. – По гулким коридорам Уайтхолла трудно двигаться быстро. – Питер знал, что он дважды встречался с премьер-министром. – Дело не только в "Атласе". – Паркер был одним из самых близких к президенту людей, и американцы использовали его визит в Великобританию, чтобы обменяться с английским правительством мнениями по многим вопросам. – Но и о нем мы говорили очень серьезно и подробно. Вы хорошо знаете, что у "Атласа" есть противники по обе стороны Атлантики. Они попытались вообще устранить его, а когда это не получилось – сократить его возможности и полномочия... – Паркер помолчал и затянулся. Потом вытряхнул пепел на дорожку. – Противники "Атласа" – очень умные и информированные люди. Причины, по которым они противостоят "Атласу", достойны похвалы. Создавая такую мощную организацию, передавая ее в руки одного человека или группы избранных, вы, вполне вероятно, создаете чудовище Франкенштейна – еще более ужасное, чем то, которое должен уничтожить "Атлас".
– Все зависит от того, кто руководит "Атласом", доктор Паркер. Мне кажется, для этого подобрали нужного человека.
– Спасибо, Питер. – Паркер повернул к нему большую косматую голову и улыбнулся. – Может, будете называть меня Кингстоном?
Питер кивнул в знак согласия, и Паркер продолжал.
– "Атлас" добился целого ряда замечательных успехов – в Йоханнесбурге и теперь в Ирландии, но это делает его еще более опасным. Общество теперь более охотно примет факт существования этой организации, и, если она попросит больших полномочий, то их получит. Поверьте мне, Питер, чтобы справиться с поставленной задачей, нужна большая власть. Я разрываюсь...
– Однако, – заметил Питер, – только вооружившись как можно лучше, мы одолеем самого опасного зверя в мире, убийцу.
Кингстон Паркер вздохнул.
– Если "Атлас" получит такую власть, кто знает, как она будет использована, когда сила подавит закон?
– Законы меняются. Они часто бессильны перед теми, кто с ними не считается.
– Есть и другой аспект, Питер. Тот, о котором я думаю половину жизни. Как же быть с несправедливыми законами? Законами угнетения и жадности. Законами, которые порабощают человека, лишают прав из-за цвета кожи или из-за того, что он по-другому верит в Бога. Легитимный парламент принимает расистские законы... Генеральная Ассамблея Объединенных Наций принимает резолюцию, которая объявляет сионизм формой империализма и ставит его вне закона. Горстка людей получает доступ к мировым ресурсам и на самых законных основаниях распоряжается ими так, как диктует их алчность, в ущерб всему человечеству – ОПЕК и король Саудовской Аравии... – Кингстон Паркер беспомощно растопырил длинные чувствительные пальцы. – Должны ли мы уважать эти законы? Неужели законы, даже несправедливые, священны?
– Равновесие, – ответил Питер. – Необходимо равновесие между законом и силой.
– Да, но что такое равновесие, Питер? – Паркер сжал кулаки. – Я попросил для "Атласа" большей власти, больших полномочий, и думаю, мы их получим. И тогда нам понадобятся хорошие люди, Питер. – Кингстон Паркер с удивительной силой сжал его плечо. – Справедливые люди, которые умеют распознать, когда закон несправедлив или не действует, люди, у которых есть смелость и решимость восстановить упомянутое вами равновесие. – Его рука по-прежнему лежала на плече Питера, он не стал ее убирать. Совершенно естественный жест, никакой рисовки. – Я считаю вас одним из таких людей. – Он убрал руку, и его манера держаться изменилась. – Завтра мы встретимся с полковником Ноблом. Он анализирует ирландскую операцию и, надеюсь, найдет что-нибудь, за что можно зацепиться. Кроме того, нужно еще многое обсудить. В два часа в резиденции "Тора". Вас это устроит, Питер?
– Конечно.
– Тогда пойдемте к гостям.
– Подождите, – остановил его Питер. – Я должен сказать вам кое-что, Кингстон. Это не дает мне покоя. После вы, вероятно, измените свое мнение обо мне... о моей пригодности для "Атласа".
– Да? – Паркер повернулся к Страйду и спокойно ждал.
– Вы знаете, что похитители моей дочери не выдвинули никаких требований, не пытались связаться со мной или с полицией, вступить в переговоры.
– Да, – ответил Паркер. – Конечно. Это одна из загадок "ирландского дела".
– Это не так. Контакт был. И было требование.
– Не понимаю. – Паркер нахмурился и придвинулся ближе к Питеру, словно пытался рассмотреть выражение его лица в слабом свете, падающем из окон.
– Похитители связались со мной. Письмо я уничтожил.
– Почему?
– Подождите. Я объясню, – ответил Питер. – Они поставили единственное условие освобождения моей дочери и назначили срок: две недели. Если бы я отказался пойти им навстречу, дочь мне посылали бы по кускам: руки, ноги и наконец голову.
– Изверги, – прошептал Паркер. – Это бесчеловечно. И каково же было условие?
– Жизнь за жизнь, – сказал Питер. – Я должен был убить вас в обмен на свободу Мелиссы-Джейн.
– Меня! – Паркер вздрогнул, откинул назад голову. – Им нужен был я?
Питер не ответил; они стояли, глядя друг на друга. Наконец Паркер поднял руку и рассеянно пригладил волосы.
– Это все меняет. Мне нужно все обдумать... но складывается совершенно новый сценарий. – Он покачал головой. – Меня. Они нацелились на главу "Атласа". Почему? Потому что я защищал "Атлас", а они против его создания? Нет! Не то. Я вижу только одно логичное объяснение. В последнюю нашу встречу я говорил вам, что подозреваю наличие центральной фигуры – кукольника, который берет под свой контроль все организации боевиков и сливает их в единый мощный организм. Так вот, Питер, я искал этого кукольника. И со времени последней нашей встречи узнал много такого, что подтверждает мое мнение. Я считаю, что этот человек – или группа лиц – действительно существует, и дополнительные полномочия "Атласу" я просил для того, чтобы найти эту организацию и уничтожить ее, прежде чем она причинит сколько-нибудь серьезный ущерб, запугает народы настолько, что станет самой могущественной силой мира... – Паркер замолчал, словно собираясь с мыслями, потом продолжил, спокойнее и ровнее. – Я считаю, что теперь у нас есть неопровержимое доказательство ее существования и того, что эта организация, зная о моих подозрениях, хочет уничтожить меня. Делая вас свободным агентом "Атласа", я надеялся, что вы вступите в контакт с врагом, но Боже! – такого контакта я не ожидал. – Он снова помолчал, задумавшись. – Невероятно! Единственный человек, которого я никогда бы не заподозрил, Питер. Вы могли встретиться со мной в любое время. Вы один из немногих, кто имеет такую возможность. А какой рычаг! Дочь... растянутая во времени пытка... Я, должно быть, недооценил коварство и безжалостность врага.
– Вы слышали когда-нибудь имя Калиф? – спросил Питер.
– А вы где его слышали? – резко спросил Паркер.
– Так было подписано письмо, а Мелисса-Джейн слышала, как его упоминали похитители.
– Калиф. – Паркер кивнул. – Да, я слышал это имя, Питер. Слышал после нашей последней встречи. Да, да. – Он снова помолчал и принялся посасывать трубку. Потом поднял голову. – Расскажу завтра, когда мы встретимся в "Торе". Однако вы мне дали пищу для ночных размышлений.
Он взял Питера за локоть и повел к дому. Из нижних окон лился теплый свет, слышался смех, веселый и сердечный, но, шагая по гладкой, ровной дорожке, оба сосредоточенно молчали.
У двери Паркер остановился и придержал Питера.