Фигура сделала несколько шагов, и Питер увидел, что ее голову закрывает монашеский капюшон из той же темной шерсти, и лица в темноте не видно.
– Кто ты? – спросил Питер, и собственный голос резанул его слух. Монах не ответил, он высвободил одну руку из широкого рукава и поманил, повернулся и пошел по тропе в пальмовую рощу.
Питер пошел за ним; ему пришлось идти быстро, чтобы не потерять монаха из виду. Легкие городские туфли не предназначены для ходьбы по песку и каменным обломкам.
Они вышли из рощи, и прямо перед ними, менее чем в четверти мили, встал утес, подобный черному каменному водопаду.
Монах вел Питера по грубой, но хорошо утоптанной тропе, и хотя Питер пытался сократить расстояние между ними, он понял, что для этого ему пришлось бы бежать: монах в просторной рясе казался тучным и неповоротливым, однако двигался легко и быстро.
Они достигли утеса, и тропа зигзагами пошла в гору под таким углом, что Питеру пришлось наклониться вперед. Поверхность была покрыта глинистым сланцем и сухой землей, тропа поднималась все круче. Потом нога ощутила камень: пошли изношенные ступени в скале.
С одной стороны вниз уходила пропасть, с другой давила стена утеса, прижимая Питера к краю.
А монах все время шел впереди, резво, не уставая; он бесшумно шагал по древним ступеням, и звуков тяжелого дыхания не было слышно. Питер подумал, что такой грузный и такой выносливый человек должен быть необычайно силен. Двигался он не так, как божий человек, привыкший к молитвам. В нем чувствовались уравновешенность и собранность бойца, неосознанная гордость и сила воина. "У Калифа все не таково, каким кажется", – подумал Питер.
Они поднимались все выше, и панорама внизу становилась все величественнее, огромное пространство пустыни и гор с огромным щитом Мертвого моря, блестящего серебром при свете звезд.
Все царства мира и слава их ... – вспомнилось Питеру.
Ни разу за время подъема они не остановились передохнуть. "Высоко ли мы? – подумал Питер. – Тысяча футов? Может, полторы?" Сам он дышал глубоко и ровно, совсем не устал, и легкий пот, выступивший на лбу, остывал на прохладном ночном воздухе.
Что-то показалось ему знакомым, и он принюхался к легкому запаху. Не очень ясно, но раз или два во время подъема он уловил этот аромат.
Как все некурящие, Питер обладал обостренным обонянием, запахи всегда имели для него особое значение. А этот был важен, но он не мог точно вспомнить его. Это его обеспокоило, но вскоре слабый аромат поглотили более мощные запахи – запахи множества людей.
Дым кухонных костров, запах пищи и легкая вонь разложения и примитивной канализации.
Давным-давно он видел фотоснимок древнего монастыря, построенного на вершине величественного утеса; скалу покрывали пещеры и подземные кельи, над ними возвышались каменные стены, построенные людьми, умершими тысячи лет назад.
Но, когда они преодолевали последнюю сотню футов крутого подъема, ускользающий запах еще тревожил Питера. Они вдруг оказались у подножия каменной башни и мощной крепостной стены, в которой была тяжелая бревенчатая дверь двенадцати футов высотой, усаженная металлическими остриями.
При их приближении дверь распахнулась. Показался узкий каменный коридор, освещенный единственной лампой в нише.
Питер прошел в ворота, и с обеих сторон к нему приблизились еще две фигуры; он инстинктивно занял оборонительную стойку, но тут же спохватился и, пока его тщательно обыскивали в поисках оружия, стоял спокойно, с поднятыми руками.
Оба человека были одеты в армейские полевые комбинезоны, оба в десантных ботинках. Головы обмотаны шерстяными шарфами; шарф закрывал рот и нос, виднелись только глаза. У каждого вездесущий автомат "Узи", заряженный, со взведенным курком.
Наконец они, удовлетворенные, отступили, и монах повел Питера через лабиринт узких коридоров. Где-то шла служба, резкие голоса читали молитвы на греческом. Эти звуки и запах ладана становились все явственнее, и наконец монах ввел Питера в огромную тускло освещенную церковь, вырубленную в скале.
В полутьме на деревянных скамьях неподвижно сидели ряды греческих монахов, похожих на мумии. Их древние лица заросли густыми черными бородами. Только глаза блестели под стать самоцветам, золоту и серебру, украшавшим иконы на стенах.
Запах благовоний стал невыносимо густым; поющие монахи ни на миг не запнулись, когда Питер и его сопровождающий быстро прошли через их ряды.
В непроницаемой тьме в глубине церкви монах вдруг исчез, но Питер, подойдя к этому месту, увидел, что резная скамья отодвинута и за ней темнеет потайной проход в стене.
Питер осторожно двинулся по нему в непроглядной тьме. Под ногами он ощутил невысокие гладкие каменные ступени и начал подниматься по спиральной лестнице в скале. При этом он считал ступени. Их оказалось пятьсот, каждая примерно шесть дюймов высотой.
Неожиданно он снова вышел на холодный воздух ночной пустыни. Он оказался на мощеном камнем дворе, под шатром ослепительно ярких звезд, прямо впереди вздымался утес, низкий парапет отделял от обрыва над пропастью.
Питер понял, что для свидания Калиф выбрал самое отдаленное место, которое легче всего защитить. К тому же тут оказались охранники.
Они подошли – двое – и снова обыскали его, даже тщательнее, чем при входе в монастырь.
Пока они занимались своим делом, Питер быстро осмотрелся. Мощеный двор, как гнездо орла, располагался на краю пропасти, окруженный парапетом в пять футов высотой. Видны были овальные входы в пещеры в самом утесе. Вероятно, сюда удалялись монахи в поисках одиночества.
На дворе были еще люди в той же форме, в арабских головных уборах. Двое устанавливали маячок – пирамидку со вспыхивающим фонарем.
Питер узнал сигнальный огонь для самолета. Нет, не для самолета. Единственная машина, которая сможет сюда добраться, – вертолет.
Итак, маячок должен привести сюда вертолет.
Один из вооруженных охранников проверил пояс Питера, потянул за него, чтобы убедиться, что в нем не скрывается нож.
Потом отступил и сделал Питеру знак проходить. У входа в одну из каменных келий терпеливо ждал рослый монах.
Питер, пригнувшись, прошел в низкий проем. Келью тускло освещала керосиновая лампа, стоявшая в нише над узкой кроватью. У одной стены помещался грубый деревянный стол, на другой единственное украшение – простой крест.
В скале была высечена полка, на ней с десяток переплетенных в кожу книг и немного посуды. Было и примитивное сиденье.
Монах указал на него, но сам остался стоять у входа, сунув руки в глубокие карманы рясы, отвернувшись, хотя лицо его по-прежнему было скрыто капюшоном.
Наступила полная тишина, но тишина напряженная, электрически заряженная.
Неожиданно Питер вновь уловил знакомый запах, здесь, в грубой каменной келье, и с легким потрясением узнал его. Запах исходил от монаха.
Он сразу понял, кто этот человек, и это на мгновение вызвало замешательство.
И тут же, словно щелкнул хорошо смазанный замок, все встало на место. Теперь он знал.
Он уловил аромат дорогих голландских сигар и пристально посмотрел на монаха.
Послышался звук, напомнивший Питеру биение крыльев насекомого о стекло лампы, и монах чуть наклонил голову, вслушиваясь.
Питер измерял расстояние, время, взвешивал возможности.
"Монах, пятеро вооруженных во дворе, приближающийся вертолет..."
Опаснейший монах. Теперь, когда Питер знал, кто он, он знал также, что перед ним один из самых высококлассных бойцов, человек, с которым сам он вряд ли сравнится.
"Пятеро во дворе... – Питер неожиданно понял: – Их там не будет. Очень просто. Калиф не допустит, чтобы его увидел кто-то, кроме самого доверенного помощника и того, кому предстоит умереть. Монах уже отослал бойцов. Они ждут неподалеку, но им потребуется время, чтобы принять участие в событиях".
Остаются только монах и Калиф. Питер знал, что приближающийся вертолет несет на свидание Калифа. Теперь, судя по звуку, вертолет висел прямо над ними. Внимание монаха было приковано к нему. Питер видел, как он повернул голову под капюшоном. Впервые он утратил бдительность.
Звук изменился: пилот менял скорость вращения винта, собираясь посадить вертолет на маленькую каменную площадку двора. Безжалостно ярким светом вспыхнули посадочные огни и осветили через дверь внутренность кельи.
Поднялась пыль, бледными клубами проникла внутрь, и монах ожил.
Он подошел к двери и выглянул, на мгновение отвернув от Питера укрытое тканью лицо.
Именно этого момента ждал Питер, напрягшийся, точно гадюка перед броском. Едва монах отвернулся, как он бросился через келью.
Ему предстояло преодолеть десять футов, рокот винта вертолета заглушал остальные звуки, но чутье бойца предупредило монаха, и тот повернулся навстречу. Голова под капюшоном оборонительно пригнулась, и Питеру пришлось изменить направление удара. Он не мог больше целить в шею и выбрал правое плечо. Рукой твердой, как лезвие топора, он ударил монаха туда, где шея соединяется с плечевой костью. Питер слышал, как треснула ключица; этот резкий звук перекрыл шум вертолета.
Левой рукой Питер схватил монаха за локоть поврежденной руки и свирепо дернул, так что один край сломанной кости заскрежетал о другой, края перелома разрезали плоть, и монах закричал, согнувшись и стараясь облегчить невыносимую боль.
Шок парализовал его, большое мощное тело под пальцами Питера обмякло.
Используя всю свою силу и инерцию прыжка, Питер ударил монаха головой о дверной косяк. Череп с глухим стуком ударился о камень, и рослый человек упал лицом на каменный пол.
Питер быстро оттащил его в сторону и задрал полы рясы. Под ней обнаружились десантные ботинки и синий "торовский" комбинезон. На поясе – вороненая сталь и каштановая рукоять мощного браунинга в быстро расстегивающейся кобуре. Питер достал оружие и быстрым движением левой руки взвел курок. Он знал, что пистолет заряжен разрывными пулями "велекс".
Складки капюшона упали с головы Колина Нобла: широкий добродушный рот расслабленно раскрыт, карие глаза остекленели от сотрясения, большой крючковатый нос профессионального солдата разбит – хорошо знакомые черты, такие близкие и дорогие черты друга.
По лицу Колина текла кровь, скатываясь по подбородку за ухо, но он был в сознании.
Питер приставил к его переносице ствол браунинга. Пули "велекс" расколют ему череп. В эти отчаянные секунды с Питера свалился парик, и он понял, что Колин узнал его.
– Питер! Нет! – отчаянно прохрипел Нобл. – Я Цветок Кактуса!
Это потрясло Питера. Он ощутил под пальцем курок браунинга. Несколько мгновений он держал пистолет, потом отвернулся и выскочил за дверь, оставив Колина на каменном полу кельи.
Вертолет садился на двор. Это был пятиместный "Белл Джет Рейнджер", выкрашенный в синие и золотые тона "Тора", с эмблемой "Тора" на борту и надписью: "ТОР КОММЬЮНИКЕЙШНЗ". Прилетели двое: пилот за приборами и еще кто-то – этот человек уже вышел из кабины и направлялся ко входу в келью.
Он сгибался чуть ли не вдвое, чтобы уберечься от потоков воздуха, поднятых винтом вертолета, и, однако, нельзя было не узнать эту мощную фигуру. Ветер ерошил львиную гриву на благородной голове идущего, посадочные огни ярко освещали его, точно центральный персонаж шекспировской трагедии; стать, поступь – все говорило о силе и подавляющей мощи.
Выйдя из-под вращающихся лопастей, Кингстон Паркер выпрямился и одно напряженное мгновение смотрел на Питера. Без парика он сразу узнал его.
Он стоял, как старый загнанный лев.
– Калиф! – хрипло крикнул Питер, и последние его сомнения исчезли: Кингстон Паркер развернулся, невероятно быстро для такого рослого человека, и почти добрался до вертолета, прежде чем Питер успел поднять браунинг.
Первая пуля попала Паркеру в спину и втолкнула его в кабину, но выстрел пришелся слишком высоко и ушел вправо. Питер знал, что рана не смертельна. А вертолет уже быстро поднимался.
Питер пробежал двадцать футов и вскочил на каменный парапет. "Рейнджер" висел прямо над ним – белое брюхо, раздутое, как у акулы-людоеда, слепящие посадочные огни. Внизу зияла пропасть.
Питер взял браунинг в обе руки и принялся стрелять вверх, по баку с горючим в задней части, где фюзеляж соединяется с длинным тонким хвостом. Он стрелял разрывными пулями, и отдача встряхивала его руку до самого плеча.
Он видел, что пули "велекс" пропарывают тонкий металл, но машина продолжала подниматься. Питер считал выстрелы. Еще немного, и он расстреляет все патроны.
Одиннадцать, двенадцать... и вдруг в небе над ним полыхнуло зарево, порыв воздуха ударил в камень под ногами.
Объятый ярким пламенем вертолет перевернулся вверх дном, двигатель испустил предсмертный вопль, и горящая машина полетела в пропасть. В пропасть, на краю которой стоял Питер.
Питер обернулся, поглядел во двор и увидел, что тот заполняется вооруженными людьми.
Люди "Тора", лучшие из лучших – он сам натаскивал их. В браунинге оставался один патрон. Питер знал, что не прорвется, но попытался продвинуться к лестнице – единственному возможному выходу.
Он побежал по парапету, как канатоходец, и истратил последний патрон, чтобы выстрелом отвлечь внимание преследователей.
Просвистевшая рядом с головой пуля на мгновение ошеломила Питера. Он вздрогнул, потерял равновесие, отшатнувшись от края пропасти... и тут пули начали рвать его тело.
Он услышал глухие резиновые шлепки, с какими они входили в его плоть, словно боксер-тяжеловес лупил по груше, и начал падать за край стены в бездонную ночь.
Он думал, что будет лететь бесконечно долго, в расстилавшуюся далеко внизу пустыню, где погребальным костром Калифа горел вертолет.
Но в десяти футах под парапетом оказался узкий выступ, где вырос колючий куст. Питер упал в него, и шипы впились в его тело и одежду.
Он повис над пропастью. Чувства покидали его.
Последнее, что он запомнил, был крик Колина Нобла:
– Не стрелять!
И Питер с головой погрузился в небытие.
Тьма, а в ней редкие, короткие просветления, разделенные вечностями боли и чудовищных гримас сознания.
Он помнил, как его заносили в самолет – он лежал на "торовских" носилках, надежно привязанный и спеленатый, как младенец.
Помнил он и салон "Лира" Магды Альтман. Он узнал раскрашенный вручную потолок кабины. Над ним висели бутылочки с плазмой, рубиновая кровь напоминала прекрасный кларет в хрустальном бокале; опустив взгляд, Питер увидел трубки, ведущие к иглам, воткнутым в вены. Но он ужасно устал, усталость, казалось, раздавила ему душу, и он закрыл глаза.
Когда Питер снова открыл их, он увидел над головой потолок. Его быстро везли по коридору. Он узнал скрип колес больничной каталки. Негромкие голоса говорили по-французски, а бутылочку с прекрасной яркой кровью держала над ним длинная стройная рука, которую он хорошо знал.
Питер чуть повернул голову и на самом краю поля зрения увидел любимое лицо Магды.
– Я люблю тебя, – сказал он и с удивлением понял, что не произнес ни звука. Губы его оставались неподвижными. Не в силах бороться с усталостью, он опять закрыл глаза.
– Как он? – услышал он голос Магды, и кто-то по-французски ответил:
– Пуля прошла рядом с сердцем. Нужно немедленно извлечь ее.
Потом он ощутил укол и вкус пентотала. И опять навалилась тьма.
Он медленно приходил в себя, и первое, что он ощутил, – бинты. Они сдавливали грудь и мешали дышать.
Потом он увидел Магду Альтман и поразился тому, как она прекрасна. По-видимому, она все время была тут, пока он блуждал во тьме. Он увидел, как ее лицо озарилось радостью: Магда поняла, что он очнулся.
– Спасибо, – прошептала она. – Спасибо, что ты вернулся ко мне, дорогой.
Дальше – комната в "Ла Пьер Бенит", высокий позолоченный потолок, вид на террасы лужаек и озеро. Деревья на берегу были покрыты свежей листвой, воздух заряжен весной и ожиданием новой жизни. Магда заполнила комнату цветами и большую часть каждого дня проводила с ним.
– Что произошло, когда ты снова появилась в совете "Альтман Индастриз"? – был один из его первых вопросов.
– Все пришли в ужас, cheri. – Она засмеялась своим негромким хрипловатым смехом. – Они уже начали делить добычу.
Питер находился в "Ла Пьер Бенит" уже восемь дней, когда появился посетитель. Питер к тому времени уже мог сидеть у окна.
Магда стояла рядом с ним, готовая защитить при первых признаках утомления – физического или эмоционального.
Колин Нобл вошел в комнату, как застенчивый сенбернар. Правая рука у него была в гипсе и на перевязи. Он коснулся ее здоровой левой.
– Если бы я знал, что это ты, а не сэр Стивен, ни за что не повернулся бы к тебе спиной, – сказал он и умиротворяюще улыбнулся.
Питер напрягся, лицо его застыло. Магда положила руку ему на плечо.
– Спокойно, – прошептала она.
– Скажи мне одно, – просипел Питер. – Ты организовал похищение Мелиссы-Джейн?
Колин покачал головой.
– Даю слово, нет. Паркер использовал одного из своих агентов. Я не знал о том, что должно произойти.
Питер смотрел на него жестко, не прощая.
– Я узнал, что это дело рук Калифа, только когда мы вернули Мелиссу-Джейн. Иначе я никогда бы этого не допустил. Калиф это знал. Потому и не вводил меня в курс дела. – Колин говорил быстро и настойчиво.
– Чего же хотел Паркер? – Голос Питер по-прежнему звучал зло.
– Он преследовал три разные цели. Прежде всего, убедить тебя в том, что он не Калиф. Поэтому ты получил приказ убить самого Паркера. Конечно, тебя никогда не подпустили бы к нему. Затем тебе позволено было вернуть дочь. Это Калиф назвал имя О'Шоннеси и подсказал, где найти его. Потом тебя натравили на Магду Альтман... – Колин виновато взглянул на нее. – После ее убийства ты был бы привязан к Калифу чувством вины.
– Когда ты узнал все это? – спросил Питер.
– Через день после того, как мы нашли Мелиссу-Джейн. Но тогда я уже ничего не мог сделать, иначе раскрыл бы себя как Цветок Кактуса... я смог только через МОССАД передать предупреждение Магде Альтман.
– Это правда, – негромко сказала Магда.
Плечи Питера медленно расслабились.
– Когда Калиф сделал тебя своим главным помощником? – спросил он. Голос его слегка смягчился.
– Как только я принял у тебя командование "Тором". Он никогда не верил тебе, Питер. Именно поэтому он противился твоему назначению на пост главы "Тора", поэтому ухватился за первую же возможность тебя уволить, поэтому пытался убить тебя на дороге в Рамбуйе. И только когда эта попытка провалилась, понял твою потенциальную ценность для него.
– Другими отрядами "Атласа" тоже командуют помощники Калифа? Таннер в "Меркурии", Петерсон в "Диане"?
– Мы все трое. Да! – Колин кивнул, и наступило долгое молчание. – Что еще ты хотел бы узнать, Питер? – наконец негромко спросил Нобл. – У тебя есть еще вопросы?
– Не сейчас. – Питер устало покачал головой. – Потом вопросов будет много.
Колин вопросительно взглянул на Магду Альтман.
– Он достаточно окреп? Я могу ему рассказать остальное?
Она поколебалась и наконец решила:
– Да. Расскажите сейчас.