Было время, некоторых алтайцев пытались организовать в колхозы, ставили дизельные электростанции, школы строили, приобщали к цивилизации. Но сейчас электростанции забросили, колхозы (где они были) развалились. Школа одна на несколько деревень, дети живут при школах.
Рассказал мужик и про людоеда, жившего здесь, на БАМе, который съел восьмерых человек, по его предположению, бичей. "А откуда ты знаешь, что бичи?" - спросили его. - "А кто плохо одет, тот и бич." Людоеда потом судили.
Многое и другое рассказал мужик; наконец, мы вышли на Комсомольске-сортировочном, откуда начиналась великая магистраль XX века - многократно воспетый и прославленный БАМ.
- А я думал, вы до Хабаровска! - удивился проводник, открывая нам дверь вагона.
ВОСТОЧНЫЙ БАМ
На Комсомольске стоял товарный поезд. Он ехал на БАМ. Машинист посоветовал сесть в товарный вагон, и мы сели в первый попавшийся.
До ст. Хольгассо мы ехали в вагоне из-под угля. Как только товарняк тронулся, мельчайшие частицы угля проникли во все поры наших тел, и мы сделались подобны шахтёрам. Непросто быть шахтёром. Мы поняли, что прежде чем залезть в товарный вагон, надо осмотреть его. Как только на Хольгассо тепловоз отцепился, мы присмотрели другой вагон - теплушку, на этот раз с каким-то белым порошком. Мы мысленно согласились с белым порошком - в качестве компенсации за нашу черноту.
Оказалось, на товарняке ехал ещё один пассажир, рыбак. Он устроился на специальном седалище для бич-пассажиров (в товарняках часто бывают такие вагоны с седалищами). Не имея спальника и теплой одежды, он утеплялся сеном. Одет он был почему-то в грязный пиджак, и никаких рыболовных снастей у него не было, и вообще никаких вещей не было, так что рыбак он был только в душе.
Пока поезд стоял, мы, оголодав, пошли в поселок и попросили воды и хлеба, которые получили в первом же доме, и поделились с попутчиком (тот настолько замёрз, что с состава не сходил).
До ст. Хурмули мы доехали в теплушке с белым порошком. Когда на ст. Хурмули поезд остановился, было уже темно. Выйдя, увидели костёр, а вокруг костра - целую тусовку - рыбаки, человек семь. Наш попутчик, бич-рыбак, тоже оказался в этой компании; было в компании два подростка неопределённого пола и ещё несколько дядек с большими металлическими ёмкостями, для рыбы, наверное.
- Доброй ночи! Не скажете, скоро товарный на запад пойдёт? - спросили мы.
- А вон, пойдет в два часа ночи, - отвечали рыбаки, потребляя чай, приготовленый на костре. - А вам далеко?
- Нам, вообще, чем дальше, тем лучше. Вообще - в Москву. А вам?
- В Москву?…а нам на рыбалку…
Оказалось, что на Восточном БАМе езда на товарных - национальный способ передвижения. Пассажирский ходит раз в день, к тому же он "за деньги". А в товарных поездах всегда есть или теплушка, или платформа, или другой пустой вагон, куда и садятся. Все железнодорожники знают этот метод и не гоняют. Там, где нужно остановиться, один из пассажиров ногой (или рукой) дотягивается до тормоза, находящегося между вагонами, и слегка нажимает его. Машинист понимает сигнал: "остановка по требованию", тормозит по-настоящему, и пассажиры спрыгивают. Когда все вылезли, товарняк движется дальше.
- А потом машинист с монтировкой вокруг поезда не бегает? - спросили мы, памятуя о подобной традиции в Костромской области. Там тоже ездят на товарняках и тормозят в нужном месте, но это наказуется.
- Машинист? Да нет, он же знает: это пассажирский! - отвечали рыбаки, загружаясь на платформу.
Ездить на платформах плохо из-за сильного ветра. Рыбаки натащили целую копну сена, а мы завернулись в спальники и полиэтилен. Поехали. Часа через четыре рыбаки нажали на тормоз. Машинист, поняв, что людям пора выходить, остановил весь 70-вагонный состав, рыбаки попрыгали за борт, а мы продолжили путь. Было холодно. Рыбаки оставили нам кучу сена, в которое заворачивались при езде, и мы разложили это сено между спальниками и полиэтиленом, в который заворачивались от встречного ветра. Но всё равно было холодно.
Товарняк шел до Постышево, куда мы прибыли в 8 утра. Восходило медленно отогревающее нас солнце. Итак, мы преодолели около 600 км от Сов. Гавани.
Станция Постышево имеет огромный вокзал с коммерческим ларьком и роскошным туалетом. Местные ходят на вокзал только ради этих заведений. А поезд проходит там только вечером (Комсомольск-Тында), в сутки один раз, и на нём не ездит почти никто. Товарняки также не шли целый день.
Раньше я думал, что товарные поезда двигаются непрерывно, только сменяются локомотивы и бригады. Но здесь оказалось не так. На каждой большой станции всегда есть какое-то количество вагонов, которые должны двигаться на запад, и какое-то количество - на восток. Их формируют в составы, которые стоят и ждут своей оказии. Оказия - это тепловоз. Он может прийти на эту станцию с другими вагонами или резервом, т. е. без вагонов. (Локомотивное депо есть не на каждой станции.)
Если тепловоз пришел с запада, то он увезёт вагоны обратно на запад. На следующей крупной станции тепловоз отцепится от состава, состав вновь будет, возможно, переформировываться и ждать следующей оказии. Поэтому нельзя залезть в пустой вагон с надписью "Возврат. Москва" и ехать в Москву; он может ехать месяц, а то и более. Надо следовать не за вагонами, а за тепловозами, - по крайней мере, на БАМе.
Весь день писали письма, варили суп, чай и картошку. Рис для супа мы везли ещё с Магадана, заварку для чая - ещё дальше, из Хандыги, а картошку попросили тут же, в Постышево. На каждой станции есть маленькая кухня, где пьёт чай дежурный по вокзалу и другие сотрудники; эту кухню всегда можно найти и приготовить еду.
Всего мы провели в Постышево часов девять. За это время не было ни одного состава на запад. Озабоченный нашим непонятным присутствием на пустой станции, местный скучающий милиционер, г-н Зотов, записал наши фамилии в какую-то памятную книгу, а я за это записал его в свою.
Наконец, часов в 5 вечера, подали тепловоз (состав был уже сформирован). Залезли в заранее найденный вагон из-под леса и поехали в Ургал.
Ехали 10 часов, завернувшись в спальники и в полиэтилен. У Андрея сильно замёрзли ноги, а я замёрз весь, но равномерно. Ночью занимались в вагоне физическими упражнениями, пока не оказались в Ургале.
Товарная станция не имела вокзала, а имела лишь будку, где дремали в полутьме два рабочих путейца. В будке была электроплита. Мы поставили чайник, выпили чай с сахаром и согрелись. Периодически появляющиеся в будке путейцы о товарняках не знали ничего. Не знала и дежурная по станции, испуганная нашим появлением. Мы сделали вывод, что товарняков на запад не ожидается, но зато нас догонял единственный в этих краях пассажирский.
Мы пошли на пассажирский вокзал. В Ургале пассажирская и товарная станции весьма далеко друг от друга, километров пять, и мы даже воспользовались автостопом, застопив на пустынной ночной дороге проходящий "Уазик". Достигнув вокзала, мы отмылись в туалете от угля и пыли и стали готовиться к появлению пассажирского поезда.
* * *
Начальник поезда N 203 категорически не захотела нас брать, опасаясь контролёров. Но мы твёрдо помнили одно из правил дальних странствий, гласящее: "домой всегда вернёшься", а также другое правило: "если люди где-то живут, они должны перемещаться; если люди где-то перемещаются, можно бесплатно перемещаться с ними". Итак, поскольку в поезд не взяли, мы попросились в тепловоз и успешно доехали в задней кабине до самого Февральска.
В Февральске мы опять подошли к начальнику поезда. Но удивлённая тётушка вновь не пустила нас. "Как это вы проехали?" - "В сакральном вагоне!" - "В каком-таком вагоне?!" - "Да вон, в тепловозе." - "Ну и езжайте себе в тепловозе и дальше, а в поезд я вас не возьму!" - логично заявила тётушка.
Мы обиделись. Только потом мы узнали, что на БАМе из-за безработицы на один поезд приходится около пяти бригад контролёров. Они, конечно, не постоянно находятся в поезде, но могут сесть, и начальник поезда из-за нас получит нагоняй. Обычно начальник поезда не боится контролёров, но здесь, видимо, сказалась и нелюбовь к безбилетникам.
Пришлось опять ехать в тепловозе. На станции Тунгала бригада сменилась, и нас передали "по эстафете" следующей бригаде - мы даже не выходили из тепловоза. Там можно спать, постелив коврик на пол кабины, если в кабине, кроме вас, никого нет. Но на некоторых участках в кабине одновременно находилось до семи человек! Мы с Андреем даже не думали, что этот метод настолько распространён. Как сказал поэт,
Есть многое на свете, друг Андрей,
Что и не снилось людям помудрей.
Однако чести быть позванными в переднюю кабину удостоились только мы. Нас накормили и даже дали провизию в дорогу (хлеб, помидоры, пирожки какие-то), которые мы тут же и съели, прибыв в заднюю кабину.
На ст. Верхнезейск тепловоз отцепили, и мы вышли из него. Всего мы ехали с этим поездом часов восемнадцать.
Начальник поезда удивилась нашему (уже в третий раз) появлению. "Без билета я вас не возьму, даже если поезд будет пустой!" - Поезд и впрямь был почти пустой. Но на этот раз и в тепловоз нас не пустили.
ПОЕЗДКА В ВЫПРАВОЧНО-ПОДБИВОЧНО-ОТДЕЛОЧНОЙ МАШИНЕ
Но люди должны перемещаться; путейцы подсказали, что на пятом пути стоит выправочно-подбивочно-отделочная машина, прицепленная к товарняку; он отправится на Тынду сразу после пассажирского. Мы пошли искать. Машина представляла собой хитрый вагон с двумя кабинами по краям, грузовой площадкой в серединке и непонятным предназначением. Мужик, содержавшийся в машине, попросил наши паспорта и минуты две изучал их, затем неохотно пустил нас в кабину.
Водитель машины всю дорогу был молчалив, поскольку спал (была ночь), уснули и мы, в крайне неудобных позах (я - на полу, Андрей - на каком-то деревянном ящике, напоминавшим маленький гроб; в нём, видимо, хранились инструменты). Периодически нас будила "говорилка": в кабине был аппарат вроде рации, из которого доносились все переговоры всех железнодорожников в радиусе 100 км. Почему-то выключать его было нельзя, хотя никаких самостоятельных действий машина не совершала, а ехала как простой вагон.
В кабине с рюкзаками было бы тесно, и мы их оставили на платформе - грузовой площадке. Всю ночь рюкзаки мокли. Машина, будучи 75-м вагоном товарняка, сильно тряслась, в кабине падали на пол какие-то тетрадки и книжки. Я лежал и думал, что будем делать, если рюкзаки соскочат и потеряются. Нам казалось это вполне возможным, так как в кабине временами происходило настоящее землетрясение. Каждый про себя решил, что возвращаться из-за рюкзаков мы не будем. Жалко было расписаний, собранных за два месяца, ну и фотоплёнки. На стоянке я вылез смотреть, улетели ли уже рюкзаки. Оказалось, что не могли улететь: у платформы были солидные бортики, которых мы почему-то не заметили.
В машине было две кабины, мы спали в передней; в задней спали прочие рабочие-путейцы. Останавливались мы часто, почти на каждом разъезде: БАМ, как известно, однопутка. На одной из стоянок, уже утром, нас позвали в заднюю кабину и накормили. Рюкзаки продолжали мокнуть и стали мокрыми чрезвычайно.
Так мы прибыли в столицу БАМа - Тынду, оставив позади самый тяжелый участок БАМа - 1980 км. На это нам потребовалось 3 суток и 6 часов, с момента старта из Сов. Гавани. Было 11 часов утра, 9 сентября.
ВТОРОЙ РАЗ В ТЫНДЕ
В Тынде шёл дождь. Вид у нас был бомжовый. Дым от костров и запах грибного супа, который мы варили на склонах Нагаевской бухты, чёрный угольный порошок, копоть тепловозов и аромат мазута пропитали нас чрезвычайно сильно. К тому же рюкзаки, ехавшие всю ночь под дождём, промокли и отяжелели. В общем, необходимо было остановиться и привести себя в порядок.
Мы позвонили уже знакомой нам Оле Краснопёровой, она оказалась дома, и вскоре мы появились у неё и заполнили всю квартиру "ароматами" востока. Прошло полдня, прежде чем нам удалось отмыться и перестирать наши вещи - от спальников до рюкзаков. Мы понимали, что после
Тынды будем гнать на Москву без остановок; Андрею давно было пора в институт, ну и вообще шёл 67-й день нашего странствия. Поэтому мы мылись и стирались особенно тщательно, как бы впрок.
На ночлег нас перевели в другое место - к другой тёте, которую звали Антонина. Она, как и Оля, жила туристической жизнью и показывала разные видеозаписи - например, как они ходили на Чарские пески. На БАМе, недалеко от станции Чара, есть среди гор песчаная пустыня, протяжённостью несколько километров, с барханами и пустынной растительностью. Туда ездят люди с рюкзаками и с бородами. Также узнали, что в районе Северобайкальска, тоже на БАМе, есть горячие источники, в которых купаются люди даже зимой. Выглядит это необычно: люди сидят в горячей воде, и вроде не мёрзнут, пар идёт, а потом выбегают и быстро-быстро убегают в избушку, а вокруг зима и снег. Потом ещё смотрели фотографии; места на БАМе, конечно, роскошные, не засоренные пока человеком, вообще раздолье для путешествующих. Жаль, у нас не было времени побывать хотя бы на песках.
Утром мы отправились к Антонине на работу, чтобы позвонить оттуда бесплатно в Москву. В Москве было 3 часа ночи. Андрей сообщил своим радостную весть, что он уже в Тынде! (Матушке Андрея спросонья показалось, что он уже в Пензе, и она решила, что увидит его в ближайшие дни.) Оказалось, что занятия в его институте уже начались, а практики (картошки-морковки), вопреки нашим гипотезам, не было. А я звонить в Москву не стал, так как мои родители в этот момент находились в Крыму.
Зайдя к т. Оле за нашим сушащимся барахлом, мы нашли его частично мокрым (особенно плохо высохли спальники и мой свитер), но, делать нечего, оделись и чуть было не уехали, но оказалось, что забыли у т. Антонины мой ксивник (мешочек с паспортом и другими атрибутами). Пришлось ей покидать рабочий пост и заносить нам ксивник (дома у неё в этот момент никого не было, поэтому зайти за ксивником сами мы не могли). К счастью, Тында - город небольшой и процедура перенесения ксивника заняла небольшое время.
Окончательно распрощавшись, мы проверили - всё ли на месте - и отправились на вокзал. В дорогу нам дали еду, что было очень кстати.
КАК НАМ УПОРНО "ЗАПРЕЩАЛИ" ЕЗДИТЬ В ЛОКОМОТИВАХ
На вокзале стоял поезд Тында-Москва, но мы не рассчитывали на него и пришли слишком поздно. Совершив робкую попытку впроситься, мы встретили отпор, и тут поезд поехал - мы не успели даже объяснить, что мы ну очень хотим в Москву. Вообще, чтобы убедить начальника поезда, нам обычно требовалось минут десять, а у нас их не было.
"Значит, так нужно," - решили мы и отправились в диспетчерскую. Здание вокзала в Тынде имеет великую башню высотой метров двадцать пять, на вершине этой башни и находится диспетчерская. Запыхавшись, я поднялся по полутёмной лестнице на последний этаж и обнаружил, что там существует лифт.
Тётушки, жительницы башни, были удивлены тем, что я нарушил их покой.
- Вы знаете, что в локомотивах ездить запрещено?
Я ответил, что знаю, но ехать надо. Тогда они показали мне из окна многочисленные стрелки, пути и поезда, а среди них - маленький зелёный домик.
- Сейчас сформированных составов нет, будет как минимум часа через два, спрашивайте там, в этой будке.
В будке тусовались, периодически появляясь и исчезая, различные железнодорожники, в том числе машинисты и контролёры. Мы обосновались около будки, и в ближайшие часы к нам присоединились ещё трое безбилетствующих, пытающихся уехать на запад. Мы последовательно познакомились со всеми тремя и пообщались, а ждать нам пришлось не два часа, как обещали на башне, а часов пять с лишним.
Первый наш попутчик, Валера, был жителем посёлка Лопча (в 170 км от Тынды). Он ездил в Благовещенск - отвозил двух своих сыновей учиться в физкультурный техникум, потом вернулся в Тынду и сейчас ждал тепловоза на Лопчу. Нормальным поездом уехать в этот день было уже невозможно, а пригородных там нет. Валера курил, беспокоился об отсутствии тепловоза и угощал нас грушами, которые достал в Благовещенске. К слову сказать, этими грушами можно было гвозди забивать.
Второй, Олег, лет двадцати, был милиционером. Он сопровождал поезд Москва-Тында, а теперь возвращался домой, в Юктали (337 км от Тынды). Третий человек, Александр, был машинист, обычно он сам водил тепловозы, а сейчас ехал домой.
Было холодно. Мужики согревались курением, а мы - телодвижениями. Вокруг ездили штук десять маневровых тепловозиков, таскали вагоны туда-обратно. Рядом с нами всё время формировались какие-то поезда, мы бегали, спрашивали - куда? - но ехали они во все стороны, только не на запад. Движение казалось оживлённым, но нам больше нравились глухие станции: стоит один состав, подходит тепловоз, и ты точно знаешь, что он - на запад.
…Передвижение в кабинах локомотивов всячески запрещается. Ежегодно МПС спускает вниз указы, один другого страшнее, грозящие машинистам немедленным увольнением (как шутят машинисты, "вплоть до расстрела"), а нам - немедленным оштрафованием, за проезд в локомотиве.
И тем не менее все местные жители - как машинисты, так и все остальные - считали передвижение в кабинах тепловозов совершенно нормальным, при этом, тем не менее, делая вид, что это запрещено.
И вот сейчас: к нам приблизился грозный мужчина в пятнистой форме.
- Здравствуйте! Что это вы здесь делаете? Ваши документы! Вы знаете, что на путях находиться - запрещено?!
- Да, знаем. Вот мой паспорт, - и Валера достал паспорт, в котором в графе "прописка" стояло штук десять разноцветных штемпелей на разных страницах. - Да местный я, из Лопчи, домой еду, а пригородных нет…
- Да мы, вот, путешественники, из Магадана в Москву возвращаемся, а денег нет, и пригородных нет, вот, ищем что-нибудь на запад, - отвечали мы, доставая паспорта с московской пропиской.
- А вы знаете, что в локомотивах ездить - запрещено?! - возмутился охранник в пятнистой форме. - А ну, сейчас пройдёмте со мной! - Но он так уже устал от всяческих путешественников и просто добирающихся, что махнул рукой и ушёл.
* * *
Через некоторое время подошёл локомотив, он прицепился к уже готовому составу и собирался ехать на Лопчу. Безбилетствующие стояли у зелёного домика, приглядываясь. "Это Степаныч!" - решили люди. В домике появился помощник машиниста, и все уже точно знали, что машинст - некто Степаныч, "мужик так себе". Возить "зайцев", по словам людей, он не любил. Но, видимо, Степаныч был в хорошем настроении и взял всех.
Тут в заднюю кабину подсели ещё безбилетники, и мы оказались вшестером в одной кабине. В кабине было три сиденья: два нормальных, для машиниста и его помощника, и одно откидное - видимо, для помощника помощника машиниста. Двое сидели на приборном столе, в той его части, где не было пульта, один человек стоял - тот, кто пришёл позже всех. Разговор шёл о войне в Чечне.