- Я бы тоже не дал! И ты бы не дал! Страна есть страна! - говорил один.
- Страна страной, а война войной, - отвечал второй.
- Вот, послушай, мне 37 лет, и вот поставь против меня парня 18 лет, - кто кого? Надо опытных людей посылать! - высказался третий.
- Если бы все матери показали большой толстый кулак военкомату, этого бы не было, - предполагал четвёртый.
- Сталин умный был. Он их всех по вагонам и в Казахстан переселял.
Затем разговор перешёл на нас. Почти всех людей по дороге, от Москвы до Магадана и обратно до Москвы, интересовало, есть ли у меня жена. Я уже устал объяснять, что жену лучше не заводить. Одни люди меня поддерживали, другие, напротив, не понимали. Кстати, и у Андрея нет жены. И вот, в этом тепловозе опять разговор перешёл на нашу гипотетическую жену. Ей сочувствовали.
- Вы люди неправильные, - "подвёл черту" один из собеседников. - И я человек неправильный. Если же не будет неправильных людей, жизнь будет пустой.
* * *
Приехали в Лопчу; часть "зайцев" вылезла. В Лопче локомотивная бригада сменилась. Мы познакомились с новой бригадой, и нам разрешили ехать дальше, в Юктали. В кабине осталось всего четыре человека - мы, милиционер и ещё один дядька. В Юктали те двое вышли. Локомотивная бригада опять менялась, нас оставили в кабине, мы сидели и наблюдали, как шёл снег. Снег сыпался мелкими снежиночками, но, падая на землю, таял. Наступала холодная сибирская зима. У Андрея в институте уже неделю шли занятия. Мои родители собирались ехать из Крыма домой в Москву, недоумевая о долгом моём отсутствии… Наконец появилась новая локомотивная бригада, и мы поехали дальше - в Хани (486 км от Тынды), где были уже под утро.
Тепловоз отцепили, мы вышли и отправились на вокзал - искать дежурного по станции, узнать, когда следующий состав на запад. Нам сказали, что скоро пойдёт утренний пригородный поезд ("бичик", как его называют) до станции Новая Чара.
Вокзал Хани был велик, как и все БАМовские вокзалы. Многочисленные кассы не работали. На вокзале было холодно, ни одного пассажира там не содержалось. Пока ходили к дежурной по станции, нашли валяющиеся на лестнице четыре настоящие луковицы и весьма обрадовались им.
ПОЧЕМУ РАСФОРМИРОВЫВАЮТ БАМ
На станции Хани внезапно кончился великий и прославленный БАМ, урезанный этой осенью на тысячу с лишним километров. Эти слова, конечно, не надо воспринимать так, что рельсы разобрали. Дело в том, что железнодорожная сеть бывшего СССР подразделяется на тридцать с лишним железных дорог: Октябрьская, Московская, Белорусская, Северная, Дальневосточная, Байкало-Амурская и другие. Байкало-Амурская в силу многих причин оказалась самой убыточной из всех российских железных дорог: она приносит 120 миллиардов рублей ежемесячного убытка! Поэтому было принято решение расформировать БАМ, отдав различные участки другим дорогам, что побогаче. Первым участком, утратившим статус Байкало-Амурского и перешедшим в состав Восточно-Сибирской ж.д., стал западный участок Лена-Хани. Затем собираются отдать восточный участок Дальневосточной дороге, а средний - Забайкальской.
В "растаскивании" БАМа имеются как негативные, так и позитивные моменты. С одной стороны, ясно, что с исчезновением БАМа, как единого предприятия, многие люди останутся безработными. Сейчас рабочие места на БАМе поддерживаются искусственно. Так, для отопления депо Ургал используют четыре паровоза, на каждом из которых держат по машинисту, хотя они никуда не ездят. Так, во многих местах на БАМе введена 4-дневная рабочая неделя, чтобы понизить объём работы, выполняемой одним человеком, и тем самым увеличить число работающих. Всё население БАМа, всех его городов и посёлков (Тында, Северобайкальск, Ургал, Верхнезейск, Новый Уоян, Новая Чара, Куанда, Февральск…), по сути дела, представляет собой обслуживающий персонал БАМа - явно излишний при столь небольших объёмах перевозок. Другие железные дороги, приняв соответствующие участки БАМа, будут вынуждены резко сократить число рабочих мест. Многим же людям отсюда просто некуда податься, а другой работы, кроме как на железной дороге, здесь нет.
Людям БАМа, приехавшим сюда пятнадцать-двадцать лет назад, трудно свыкнуться с мыслью, что скоро БАМ, как историческая общность железной дороги и людей, исчезнет, расформируется. Трудно поверить, что Магистраль, многократно просчитанная, необходимая, построенная, прославленная и воспетая, - не имеет самостоятельного значения, приносит одни убытки и сейчас никому фактически не нужна.
С другой стороны, столь большое количество людей уже по полгода не получает зарплаты. Грузы по БАМу почти не возят - только если на Транссибе затор или авария; поэтому и денег нет. Себестоимость перевозки одной тонны груза по БАМу очень высока, потому что на неё "накручивается" стоимость содержания всей трассы, амортизация всех сложных и дорогих сооружений - тысяч мостов, десятков роскошных вокзалов, обслуживание многочисленных тоннелей и локомотивных депо. По сложности, по стоимости постройки, БАМ, видимо, занимает одно из первых мест в мире, и всё это - ради одной пары пассажирских поездов и нескольких товарных в сутки.
Если же кусочки БАМа перейдут разным железным дорогам, то неприятная обязанность ремонтировать мосты, менять рельсы, отапливать вокзалы, обслуживать депо и кормить кучу народа перейдёт на более протяжённые и богатые железные дороги Сибири. Себестоимость перевозки одной тонны груза уравняется: возить грузы по Транссибу станет чуточку дороже, а по БАМу - значительно дешевле.
Машинисты, с которыми мы общались, относятся к расформированию БАМа по-различному. Одни - романтики: им жаль, что стройку века и песню их молодости "растаскивают". Другие - прагматики: на Транссибе, говорят, зарплата вовремя.
НОВАЯ ЧАРА
Из Хани на рабочем поезде (из одного вагона) едем в Чару. Уже на подъезде к Чаре появился человек, сказавшийся проводником, и что-то спросил. Мы отвечали, что нет денег, и он, недовольный, ушёл.
А вот, собственно, и Чара. Это совсем небольшой оплот цивилизации среди гор; прямо за посёлком - заснеженные, запрятанные в облака вершины Кодара. В посёлке - два десятка пятиэтажек и большой вокзал.
Станцию и посёлок Новая Чара строили казахи. Многие из них до сих пор живут здесь; но много и русских. Мы узнали, что в Новой Чаре из 1500 человек взрослого населения 150 милиционеров, 60 работников ВОХР, а остальные, преимущественно, железнодорожники.
Наш хлеб имеет свойство кончаться. Вернее, уже кончился. Составов на запад в ближайший час не ожидается; решили попросить хлеб, потом сварить на вокзале кашу и позавтракать. Стучимся в одну из квартир, выходит молодая женщина в полосатом халате, казашка.
- Здравствуйте! Дайте, пожалуйста, четвертушку хлеба. Мы путешественники, из Магадана в Москву возвращаемся, деньги кончились, на перекладных едем.
- Ой, ну заходите!.. Вот, у нас только такой хлеб (достаёт лепёшку), да проходите, я вас кашей накормлю.
Квартира выглядела довольно бедно, стены голые, на входной двери нет замка, по квартире бегают два любопытных малыша, примерно двух и трёх лет. Женщина провела нас на кухню и наложила две больших тарелки варёного риса.
Оказалось, недавно один её знакомый возвращался в Чару из Кисловодска тоже таким способом, на перекладных. Вообще, метод довольно распространён. Мы оперативно питаемся, получаем в дорогу лепёшку и горсть конфет: "Берите-берите!"
Два малыша изучают нас, бородатых "дядь".
Благодарим, прощаемся, уходим. На вокзале справляемся в диспетчерской: пока ничего, днём будет рабочий поезд на Куанду (тот самый состав, который нас привёз в Чару). Сидим в кафе, заварили чай, пишем письма в Москву.
НЕПРЕДВИДЕННАЯ ЗАДЕРЖКА
А вот и рабочий поезд на Куанду, уже знакомый нам проводник. "Опять бесплатно?" - "У нас денег нет!" - "Ага, знаем вас, в кафе сидели!" Не вдаваясь в объяснения, что, мол, мы в кафе бесплатно сидели, мы покинули поезд. Машинист тоже отказался брать нас, хотя только что взял двух пожилых людей (видимо, железнодорожников).
"Ну что ж, если люди перемещаются, значит, они и бесплатно перемещаются", - решили мы и пошли искать товарные поезда. Вот один товарняк уже сформирован, и неторопливый обходчик идёт с молотком вдоль состава: стук! бац! стук! Холодные заснеженные горы высовываются над посёлком, тихонько посмеиваясь себе в облака.
А вот и тепловоз - вылез из депо, лениво переползает с рельсы на рельсу, притормаживает - явно хочет прицепиться к составу. А может, он идёт "резервом", т. е. без вагонов? Ну, да сейчас спросим.
- Добрый день! Вы на Куанду идёте? - ноль внимания. –
Извините, вы на Куанду? На запад идёте?! - Машинист затворил окошко и переговаривается с кем-то по телефону. Вот, положил трубку… - Добрый день!! Можно с вами поговорить!! Тук-тук!!
- Здравствуйте, ваши документы, - вылезает сбоку зелёный рукав с удостоверением. (А, охранники. Пожалуйста.)
- Откуда, куда едете? Вы знаете, что в локомотивах ездить за-пре-ще-но! Ваши проблемы. Пешком идите. Это ва-ши-про-бле-мы. А я почём знаю? У нас уже два вагона вчера разворовали. Почём я знаю, что у вас в рюкзаках? Наркотики? Холодное оружие? Нож покажите. Ну, нож, которым вы хлеб режете. Нет, меньше десяти сантиметров - это не холодное оружие. Всё равно, садись, поехали.
И вот, подпрыгивая по ухабам, едем на "Ниве" к ВОХРам. После того, как вчера разворовали два вагона, машинистам было предписано стучать на всех, кто пытается проехать в тепловозе. И наш машинист не просто по телефону звонил, он информировал. Итак, зафиксировав время поимки - 14.40, мы мысленно попрощались с товарным поездом и объявили самим себе, что у нас отдых и мы едем к охранникам в гости.
В ГОСТЯХ У ВОХРОВ
В домике у ВОХРов нас встретили неприветливо, изучали наши документы и составляли протокол. Но, следуя за течением нашего рассказа, ВОХРы потихоньку сменили гнев на милость и принесли нам пакет еды в составе: сало ("украинский наркотик", как они сказали), чай, хлеб, сахар, масло, лук, чеснок.
Женщина, сидевшая за столом и составлявшая протоколы, узнав, что мы из Москвы, обратилась к нам с неожиданной просьбой:
- Вот, мальчики, у меня к вам будет просьба. В Москве, у себя, посмотрите, в каком веке, в каких годах, в Лондоне существовала фирма "Fobias" (или "Tobias") - изготовление часов. Посмотрите какие-нибудь каталоги, у вас, в Москве, это просто. Я продать их хочу, а сколько они стоят, не знаю, и у нас, в Чаре, сведений таких нет. Как узнаете, напишите!
И она вручила нам листок со своим адресом.
Домик ВОХРов содержал несколько помещений: "протокольную" комнату, где составляют всякие документы и протоколы, обшарпанную кухню с одной электроплиткой и тремя чашками, "комнату отдыха" с твёрдыми спальными топчанами и комплектом шахмат… Нас отвели на кухню, где мы пили чай и дожидались, когда наша судьба окончательно будет решена. ВОХРы должны были сдать нас в милицию, но процедура сдачи затянулась, и только когда мы уже слопали добрую треть подаренных нам продуктов, за нами пришли.
- Ну что, путешественники! Пешком надо ходить! - изрёк народную мудрость прибывший милиционер. - Пошли, будем разбираться. Что, не читали административный кодекс? "Самовольный проезд в грузовых поездах…" Идём, на вокзал идём.
В ГОСТЯХ У МИЛИЦИОНЕРОВ
Милиционеров на вокзале было два: толстоватый (приведший нас) и худощавый (начальник). Вместе они взялись доказывать, что в поездах (грузовых) ездить нельзя. Впрочем, нас поймали не в процессе проезда, а только при попытке поговорить с машинистом; и даже проезд с согласия машиниста явился бы нарушением машиниста, а не нашим. Но мы и не оправдывались: в любом случае оштрафовать нас было невозможно. Единственная мера исправления, которую к нам применили - это поручение помыть ментовку. Ментовка, замечу, была грязная, мы раз двадцать меняли воду в ведре, и она тут же становилась грязной от тряпки, которой мы мыли полы.
Пока мы ходили туда-сюда из ментовки в туалет и обратно с вёдрами воды, мы привлекли внимание сотрудников станции, у которых мы утром узнавали, когда пойдут товарняки. Железнодорожники жалели нас.
- Ну, что ж вам делать-то? - задался вопросом худощавый милиционер. - Что мне с вами делать, мужики, а? Может, отпустить? А вы что будете делать? Нет, на товарняках не получится. Пригородный - тоже, до Нового года будете добираться. Пригородные есть. Куанда, потом Таксимо, потом Новый Уоян, Северобайкальск… Да и бесплатно ездить в них нельзя. Вот что, мужики, завтра будет поезд Тында-Москва, можно попроситься, московская бригада, земляки ваши.
- Это бесполезно. Вас когда-нибудь москвичи брали?
- Так! Так вы к своим землякам относитесь! Хм-хм. Москвичи. А! Завтра и Северобайкальский пойдёт. Я сейчас позвоню в Таксимо, приедет сопровождение, и вас в наручниках отвезут в Таксимо. А там уже сами разбирайтесь. Идёт? А сегодня переночуете у меня. Помоетесь, поедите по-человечески. Только я схожу на охоту, а потом сюда вернусь за вами. Хорошо?
Мы согласились, и милиционер (его звали Саша) стал звонить в Таксимо.
- …Да, да. Завтра Северобайкальский идёт? В обе стороны? Мне очень нужно завтра сопровождение…
Саша ушёл на охоту, а мы остались на вокзале. Читали "Уголовный кодекс Казахской ССР" (почему-то в милиции ст. Чара держали именно такой кодекс). Горы немножко приподняли свои облачные шапки, и я побежал фотографировать. Проведя на улице минут десять, я выявил, что сделалось холодно, - оставалось вернуться на вокзал и продолжать чтение "Кодекса".
* * *
…Вечером Саша пришёл с охоты. На этот раз добычи не было - видимо, много людей ходят в лес вместо магазина. Но он не огорчился, не впервой. Мы отправились к нему домой; жил он в обыкновенной городской квартире с водой, душем и электричеством. Нам было предложено помыться, что я и сделал, а Андрей избежал. В квартире жили, кроме Саши, его жена и ребёнок лет 2-х, но в данный момент отсутствовали (кажется, были где-то на отдыхе). Мы приготовили еду, поели и переночевали, а утром вернулись на вокзал, читать книжки и писать письма домой.
И милиционеры бывают хорошими людьми. Ура.
"В НАРУЧНИКАХ" В ТАКСИМО
Днём приехало сопровождение - два милиционера. Саша отозвал их от поезда и они долго о чём-то шушукались. Нас передали им, и мы "в наручниках" (это, оказалось, было образное выражение) поехали в купе поезда Тында-Северобайкальск в Таксимо (около 300 км).
Милиционеры сидели, составляли рапорта и изучали протоколы. Протоколов было несколько, но сюжет у них был один: такой-то находился в поезде таком-то в пьяном виде, нарушающим общественный порядок и оскорбляющим человеческую нравственность, чем нарушил статью такую-то Кодекса об административных правонарушениях. На оборотной стороне протокола была графа "Объяснения нарушителя". Объяснения были такие:
"Выпили по одной рюмке." (Трясущимся почерком.)
Приятно было находиться в цивильном купе поезда, где были даже и подушки. Мы пили чай, милиционеры угостили нас сахаром и каким-то вареньем. "Вот тебе и правонарушители, - думали мы, - с каким понтом нас везут!" Выпив большое количество чая, мы легли на верхние полки и уснули. Милиционеры последовали нашему примеру.
Спалось хорошо. Я слегка беспокоился, размышляя, не пора ли выяснить у милиционеров, высадят нас в Таксимо или нет. В удобный момент я спросил, оказалось, что мы можем ехать дальше, если разрешит начальница поезда. Когда до Таксимо оставался примерно час, я отправился в соседнее купе, где пили чай человек пять тётушек, и самая значительная из них была начальником поезда.
Я попросился проехать дальше. Тётушка была не очень довольна. "Ну, пусть вам там, в Таксимо, бумажку в милиции со штампом напишут, тогда я пущу," - сказала она.
В Таксимо началась контактная сеть!! Суперцивилизация! От Таксимо и дальше на запад - Северобайкальск, Лена, Вихоревка, Тайшет - всё электрифицировано. ("Проживи Леонид Ильич ещё лет пять, мы бы по всему БАМу сейчас на электровозах гоняли," - мечтали машинисты на восточной, неэлектрифицированной, половине.) Поезд в Таксимо стоит полчаса. Мы попрощались с сопроводившими нас милиционерами и отправились в ЛОВД (отделение милиции). Там оказалось, что таких бумажек на бесплатный проезд лет пять как не дают (так я и думал).
Мы вернулись к вагону и сообщили, что бумажек в милиции не дают, а вот ехать нам очень нужно.
- Так что, я вас опять в купейном вагоне повезу?
- Ну, не обязательно, нам всё равно, - отвечали мы.
- Нет, я вас не имею права пустить, - возражала она. –
А если контролёры? Что мне, из-за вас, работу терять?
- Не волнуйтесь, пусть едут, - замолвил за нас словечко молодой милиционер, оказавшийся рядом, другой, не из тех, что везли нас в Таксимо. - Если будут контролёры, я разберусь.
И нас направили в общий вагон: езжайте, но если будут контролёры, вам сообщат, будьте готовы покинуть поезд. Мы расположились, Андрей уснул, а у меня завязалась интеллигентная беседа с перебравшимся поближе милиционером - его звали Максим, он видел меня когда-то в телевизоре, а теперь сопровождал поезд от Таксимо до Северобайкальска.
* * *
Максиму было лет 25. Раньше он был геологом, работал на Чукотке и в других отдалённых регионах, но деньги на геологию перестали выделять, и он пошёл в милиционеры. К милицейской профессии он относился с юмором ("мы, мол, из внутренних органов, а то, что из внутренних органов, всегда всплывает кверху"). До Северобайкальска было далеко, поэтому, переговорив обо всех вещах, мы перешли на смысл жизни. Максим предположил, что человек подобен животному, и цель его жизни - в воспроизведении себе подобных. Я предположил, что человек подобен Богу, и цель его жизни - в творчестве, в со-творении мира. Стали выяснять: человек, сделавший 100 детей, является ли более полно выполнившим цель человеческой жизни, чем сделавший только одного или двух. Максим сказал, что размножаться - не значит делать детей, а значит - делать людей. На этом мы объявили перемирие и перешли на более "взрывную" тему - политическую. Пару месяцев назад - 3 июля - были выборы, и все в России обсуждали последствия их. Вскоре к нам присоединился какой-то ночной пьяница. (Дело было уже ночью, в общем вагоне было человек двадцать, было тихо и темно.)
- А чем-м вам не н-дравится Леб-бедь? У н-нас весь ппа-сёлок за Лебедя! - сказал он.
Пьяница вставлял в наш разговор так много реплик, что мы решили разойтись спать. На прощанье Максим подарил мне 15 тыс. рублей.
- Не в обиду, возьми, поедите где-нибудь.