Не хочется признаваться сейчас, через тридцать лет. Тем более не хотелось признавать это тогда. Видимо, я должен был бы стыдиться и смущаться своих чувств. Точнее, того, что у меня их не возникло. Ничего, ни одна струна не дернулась в душе, когда на моих глазах бандеровцы зарезали солдат конвоя. Сам не смог бы - скажу точно. Но когда это сделали другие, я почувствовал что-то вроде признания очевидного факта: вот и стало на нескольких вертухаев меньше…
Все-таки я ощутил на короткое время оцепенение, из которого меня вывел, толкнув, Марат Дорохов.
- Чего встал, Гуров? Не кисни! Двигайся, замерзнешь!
Встрепенувшись и окончательно взяв себя в руки, я увидел, как Червоный, Лютый и Ворон надевают на себя шинели и шапки убитых конвойных. Томас крутил в руках шинель ефрейтора, не зная, что с ней делать: убитый оказался на голову выше и толще литовца, шинель только сковывала движения одноглазого. Наконец, бросив ее кому-то из тех, кто стоял ближе, Томас подхватил ефрейтора за ногу и оттащил в угол, к параше, где уже сложили остальные трупы. Но автомат взял, хотел выскользнуть из барака первым, однако Червоный, уже в шинели вместо бушлата и в солдатской шапке, жестом остановил его.
- Теперь так, ребята. Томас ведет одну группу к администрации. Автомат один на всех, вооружаться будем в бою. Друг Ворон - к выходу, там караулка, оружейный склад. Понимаю - трудно, но вас тут больше, чем солдат на вахте. Я с Лютым буду снимать пулеметные гнезда на караульных вышках. Вот этих двух, угловых. - Для верности он что-то показал рукой в воздухе, как будто напоминая направления ударов. - Действуем быстро и одновременно, всем ясно?
- Ясно, друг Остап. - Лютый взял трофейный автомат наперевес.
- Томас, вы подходите ближе и по возможности соблюдайте осторожность. Без команды не начинать, ладно? Тебя, друг Ворон, это тоже касается.
- Какая команда? - деловито уточнил одноглазый.
- Сам еще не знаю, - признался Червоный. - Смотрите в сторону вышки, той, что слева. Либо махну шапкой, либо буду оттуда стрелять. Но как бы там ни пошло, Томас, начинайте сразу, что бы ни увидели и ни услышали. Остальным быть здесь. Друг Мирон, поведешь людей.
- Да, друг Остап.
- Стрельба начнется так или иначе. Как только услышишь ее - веди людей в лагерь, открывайте бараки, выпускайте всех на волю. Следи за пулеметами, ведь у кого-то из нас не сразу может получиться. К тому же не забывайте о других вышках - там тоже пулеметчики. Но эти ближе.
- Погасим их - половину дела сделаем, - добавил Лютый.
- Не говори "гоп", - буркнул Червоный. - Пока действуем так. Дальше по обстоятельствам. Пошли, ребята. Со мной кто?
Не знаю, зачем шагнул вперед. Но Данила даже не отметил это и не оценил, хотя не думаю, что в тот момент мне вообще нужна была оценка. Просто вдруг остро захотелось быть причастным к чему-то важному. А важное - там, где Червоный.
15
Выбравшись на мартовский мороз, Червоный, Лютый, Ворон и один из литовцев, которому подошла шинель крупного сержанта, на миг остановились.
Суматоха около "политического" барака наверняка не осталась без внимания, и точно: прожектор с ближайшей вышки светил в нашу сторону. Червоный, стараясь держаться к свету боком и надвинув солдатскую шапку глубоко на уши, махнул рукой, чтобы дать понять - все в порядке. Тем временем Лютый и Ворон вели под конвоем троих зеков - якобы виновников ночного ЧП. Небольшая процессия двинулась, скрипя снегом, в сторону кирпичной двухэтажки - оплота лагерной администрации. Прожектор проводил ее, и в этот момент я с еще несколькими заключенными выскользнул из барака, стараясь сразу скользнуть за стену и прижаться к ней, чтобы спрятаться от света.
На ночной лагерь снова спустилась тишина. Луч прожектора переместился в центр плаца, расположенного неподалеку. Это стало для всех определенной командой: Червоный и Лютый мгновенно отделились от группы, к ним примкнули заключенные, готовые действовать немедленно, и я оказался среди них. Еще несколько человек присоединились к Ворону и Томасу. Одноглазому без всяких возражений отдали автомат, второй взял бандеровец. Передвигаясь в темноте быстро и стараясь даже не скрипеть снегом, все группы рассредоточились по лагерю, каждая - в своем, определенном командиром направлении.
Все-таки наши темные фигуры были заметны на общем белом заснеженном фоне. И если часовые на вышках не обратили на наши перемещения внимания, это можно объяснить тем, что в ту ночь карты легли в нашу пользу. Или удачно выбранным временем для начала акции: до середины ночи на морозе трудно продержаться даже в полушубке и битых валенках, сохраняя при этом максимум внимания. Плюс ко всему бдительность конвоя на угловых вышках притупилась давно. Ведь в нашем лагере несколько последних недель даже уголовные группы не особенно воевали - наверное, заключили что-то вроде перемирия. Кроме того, "политический" барак, та самая "пятьдесят восьмая", даже во времена, когда уголовники между собой воевали, не считалась таким уж опасным сообществом. "Враги народа" до появления в лагерях бандеровцев вообще принадлежали к смирной категории заключенных.
Приблизившись к вышке на максимально безопасное для всех расстояние, Червоный жестом приказал своей небольшой группе остановиться. А сам, совсем не скрываясь, запахнул шинель, перекинул через плечо автомат и двинулся вперед. Он сразу же привлек к себе внимание - сверху послышался окрик, сначала заинтересованный, а через секунду с тревогой в голосе:
- Эй, кого там несет?
Червоный выиграл драгоценные мгновения еще и благодаря неповоротливости часового. Увидев движение под собой, он сначала сам повернулся и глянул вниз, не посветив лучом прожектора. Иначе преимущество было бы на его стороне: если бы часовой увидел группу зеков, имел бы возможность переместить пулемет в нашу сторону и открыть огонь. Сектор обстрела позволял ему положить большинство из нас одной длинной полукруглой очередью. Но часовой немного подмерз на своей вышке, так что его реакция замедлилась.
- Свои! - крикнул в ответ по-русски Червоный, двигаясь и стягивая автомат с плеча. - Греться будешь?
Когда на морозе слышишь что-то подобное, первая реакция всегда вызвана естественной потребностью человека в тепле, но никак не логикой момента: темная ночь, солдат с автоматом, странное предложение.
- Чем греться? - донеслось сверху, а Червоный уже поставил ногу на первую ступеньку лестницы, ведущей наверх.
- Спирта хочешь?
- Можно… Э, стой, какого еще спирта? Где спирт? Стоять, я сказал!
Еще не поняв, что происходит, часовой все же заподозрил неладное. Со своего места я и другие зеки-беглецы не видели, как именно он повел себя, стоя на вышке. Но в следующий момент это уже не имело значения, потому что с противоположной стороны, где виднелась другая вышка и куда отправился со своей командой Лютый, донеслось: "СТОЙ, СТРЕЛЯЮ!" - и сразу же ночную морозную тишину распорола короткая пулеметная очередь.
Червоный не ждал, пока часовой начнет огрызаться, так как уже выиграл несколько секунд растерянности, поэтому поднял автоматное дуло вверх, пристроился и дал длинную очередь. Пули, пущенные веером, нашли цель: часовой с криком полетел вниз. Червоный отступил - и тело распласталось на снегу, а затем стремительной птицей взлетел наверх и взялся за пулемет.
С противоположной стороны пулеметчик строчил короткими прицельными очередями, послышались крики раненых, огрызнулся автомат - это Лютый вступил в поединок. Не теряя времени, Червоный развернул прожектор, направляя широкий луч через весь плац на другую вышку. В свете мы увидели солдата, который залег у пулемета и, наверное, совсем не ожидал, что на него направят мощный прожектор. Машинально прикрылся рукой, повернулся в сторону Червоного, что-то выкрикивая, - и Данила, припав к пулемету, выпустил в ту сторону длинную очередь, не боясь расстрелять весь запас патронов. Сейчас важнее обезвредить еще одно пулеметное гнездо, ведь других возможностей в ближайшее время не появится. Пулеметы к себе не подпустят.
Не знаю, кто попал: Червоный, стреляя со своего места, или Лютый, который был к врагу ближе. Пулемет на соседней вышке захлебнулся и заглох. Данила сбросил вниз ненужное уже оружие, скользнул по лестнице, встал на ноги, расстегнул шинель и сбил набекрень шапку: конец маскараду.
Лагерь ожил как-то сразу. Я уже не следил за событиями, которые начались внезапно и одновременно: стрельба со всех сторон, рев сирены распарывал снежный сумрак, темные фигуры, уже не скрываясь, пересекали плац. Я только сосредоточился на передвижении своей группы - Червоный с автоматом наперевес вел нас к админзданию. Казарма, где был оружейный склад, стояла в поселке, за территорией лагеря. Там был и продуктовый магазин, и больница с бо́льшим, чем в зоновском медпункте, набором нужных нам лекарств, и платформа для узкоколейки. Там жили и работали вольнонаемные и поселенцы. Это была не настоящая, такая себе - наполовину, но все-таки - свобода.
По дороге мы пересеклись и слились с группой Лютого - она уменшилась, но он ничего не объяснял: и так понятно, что кто-то остался на снегу возле второй вышки. Но эффект неожиданности все же давал нам существенное преимущество - остальные "враги народа" хлынули наружу, уже не ожидая команды, и в общем порыве дружно открывали другие бараки.
Остро почувствовав ситуацию, к ним присоединились воры - чуть позже я узнал, что Коля Тайга немедленно приказал уголовникам вооружиться, вместе они взломали дверь изнутри и, не теряя времени и не выжидая, как именно повернутся события дальше, даже не разобравшись, что к чему, бросились резать своих кровных врагов - сук.
Менее чем через час после того, как прозвучал первый выстрел, лагерь накрыла неудержимая волна массовой расправы: вырвавшиеся на волю едва успевали избегать заточек воров, а "ссученные", даже не пытаясь сопротивляться, панически убегали - шестое чувство подсказывало им, что в ближайшее время за них никто не заступится.
Спасаясь от верной смерти, суки бежали врассыпную - и первыми попадали под перекрестный огонь пулеметов с вышек. Это и прочее я тоже узнал гораздо позже. Вмиг ошалевший от неожиданной свободы и безнаказанности лагерный народ, независимо от того, кто эти люди и за что сидят, не обращал внимания на стрельбу. Конечно, не лезли бездумно: когда под пулями упали первые жертвы, заключенные без команды разбежались. Чтобы потом, так же без команды, перестроиться вроде как в боевой порядок, группами броситься на вышки и свалить их на землю, вместе с часовыми.
Солдатам не давали подняться: топтали ногами, рвали руками, кого-то затоптали насмерть, кого-то зарезали в общей куче ловкие воры. Конвойные группы также отстреливались, но их автоматные очереди остановили зеков на очень короткое время, потом в первые ряды выдвинулись уголовники, прозвучал клич: "Смерть легавым!" - и свою смерть в ту ночь нашли все, кто не успел вовремя выбежать за лагерную территорию.
А вскоре морозную тьму лизнули первые красные горячие языки - вспыхнул один из бараков. В огонь бросали еще живых "ссученных", туда же летели мертвые тела солдат охраны. Все это происходило под громкий рев сирены, выключить ее пока что не было возможности.
Пока на территории лагеря полыхал бунт и шла кровавая расправа, мы вместе с Червоным добежали до двухэтажного кирпичного административного корпуса. Здание уже окружили вооруженные самодельными ножами бандеровцы и "лесные братья" - именно сюда, на стрельбу, они подтянулись после того, как лагерь погрузился в сплошной мятежный хаос.
16
Здесь шел настоящий бой.
Вокруг здания на окровавленном снегу лежали несколько трупов, среди них я узнал Мирона - он лежал навзничь, пули прошили его от головы до груди наискосок. Внутри держали глухую оборону. Хотя, судя по нескольким полуодетым трупам около крыльца и кирпичной стены, оперативный состав лагеря тоже понес потери. Китель с погонами был только на одном из убитых, остальные успели вскочить только в галифе и сапоги или валенки. У нескольких заключенных я увидел пистолеты. Те, кто нашел смерть здесь, на небольшом дворе, выбежали вооруженными, и восставшие задавили их массой в рукопашной схватке. Те, кто уцелел, вернулись назад: время показало, что я почти не ошибся с выводами.
- Что здесь? - коротко спросил Червоный, становясь рядом с одноглазым Томасом, выбравшим себе позицию за углом кухни.
- Кусаются, - сосредоточенно ответил литовец, давая в сторону здания еще одну скупую очередь.
Ему ответили выстрелы из окна на втором этаже - все знали, что это кабинет "кума". И там, видимо, засел в обороне сам капитан Бородин. Он бил из приоткрытого окна коротко, прицельно, и в отличие от нападавших имел, несомненно, гораздо больший боезапас. Огрызались выстрелами и из других окон. Но желание вырваться у всех, кто атаковал здание, оказалось сильнее. Или мне показалось, или на самом деле никто из нападавших не боялся поймать слепую пулю.
- Ничего, зубы вырвем.
Процедив это, Червоный повернул голову направо - оттуда, от выхода, тоже доносилась канонада: это Ворон со своей группой пытался взять штурмом караульное помещение и расчистить выход из зоны на волю. Рядом была казарма, а там пирамида с винтовками и автоматами. И если захватить ее стремительно, почти голыми руками, согласно расчетам Червоного, не удалось, тогда дела наши швах. Но, судя по всему, у входа продолжалась перестрелка - значит, все вроде бы шло по плану.
Видимо, Червоный разрывался между желанием быть здесь, у здания, где оборонялись его главные враги, Абрамов с Бородиным, и бежать туда, где Ворон с остальными пробивал путь на свободу. Не знаю, долго ли в той ситуации он собирался искать свое место, но все решили действия украинцев и литовцев.
Одноглазый Томас что-то скомандовал на своем языке, несколько его вооруженных только самодельными ножами товарищей резко рванули к приоткрытой двери, туда же за ними заскочили несколько бандеровцев. Червоный не сдержался - вскинул автомат, давая скупую очередь в сторону окна, из которого отстреливался Бородин, и в следующий момент капитан с криком летел со второго этажа головой вниз. Падая, он смог сгруппироваться, встретил землю вытянутыми вперед руками, перекатился, но подняться не смог - в оконном проеме вырос Томас, наклонился для верности, прицелился и щедро разрядил в начальника оперативной части остатки автоматного диска.
Из других окон тоже доносились крики - боль, ярость, предсмертный стон. Вдруг к ним добавился пронзительный женский визг - и стрельба внезапно стихла. А затем двое заключенных вытащили на утоптанный и розовый от крови - это было заметно даже в темноте! - снег майора Абрамова: босого, в ватных штанах, без кителя, в одной нижней рубашке, тоже грязной от крови. Заключенные тащили начальника лагеря, как капризный ребенок надоевшую сломанную игрушку: выкручивали руки, пинали по ногам и спине, пытались придушить за горло и, если бы это было возможно, наверное, оторвали бы коротко стриженую голову. Пленного майора не бросили на снег под ноги Червоному - тот как раз подошел ближе, - его плотно окружили, не давая упасть, и начали рвать руками: так, по крайней мере, казалось со стороны.
Когда за ним вывели Тамилу, докторшу, - растрепанную, в шинели, наброшенной на ночную рубашку, из-под которой выглядывали полные голые ноги в теплых бурках, с ней обращались не так, как с ее лагерным любовником. Наоборот, ее, кажется, просто тащили за руки и подталкивали в спину. Но все равно докторша надрывно кричала, и в этом крике слышались боль и страх.
Наконец захлебнулась сирена - видно, кто-то добрался до распределительной будки и вырубил ее вместе со всем электричеством. Лагерь окончательно погрузился во тьму, если не считать отблесков пламени со стороны подожженного барака. А еще я вдруг заметил: северную ночь делает светлее белый снег вместе со звездами, неожиданно высыпавшими на темном мартовском небе над мятежной зоной.
- Не надо, не надо, пожалуйста, не надо! - кричала Тамила.
И непонятно было, чего она хотела: избежать собственной смерти, остановить неотвратимую расправу над Абрамовым, призывала к общему милосердию… Испуганная растрепанная женщина вопила от страха. Ее не пугали ни сама зона, ни поведение офицеров и солдат конвоя в отношении заключенных, ни ежедневные заключения о смерти от кровавых ран, обморожения или голода, составленные и подписанные ею. Я сжал зубы: готовясь к тому, что ярость зеков, вырвавшихся вдруг на волю, будет неудержимой и неуправляемой, не ожидал сам от себя, что и меня охватят мстительные настроения.
Со стороны вахты до сих пор тарахтели выстрелы. Червоный судорожно стиснул автомат, опять посмотрел в ту сторону, но сдержался, приблизился к Абрамову, бросив при этом докторше:
- Закрой рот, а то докричишься у меня…
Странно: это подействовало. Тамила всхлипнула, вмиг перестала кричать, только стояла, окруженная заключенными, и тяжело и шумно дышала, выдыхая воздух с громким присвистом.
- Ну, гражданин майор, так что мне теперь с тобой делать? - вопрос Червоного был риторическим, приговор начальник лагеря получил давно, так сказать - заочно.
Червоного и других ответ не очень интересовал. Но вдруг сзади послышалось хрипловатое:
- Не знаешь - так я знаю!
Из темноты надвинулась группа воров - не очень большая, человек десять. Впереди шел Коля Тайга: снятые с кого-то светлый офицерский полушубок вместо бушлата, бурки и старая шапка-ушанка на голове. Вор игрался пистолетом, тоже, видимо, отобранным у убитого офицера. Немного позади шел Шарик с винтовкой на плече. Остальные блатные держали наготове заточенные железки: видно, не все вооружились вовремя.
17
- Здорово, бродяги! - рявкнул Тайга, и в его голосе слышалась неприкрытая веселость. - Молоток, Червоный! Я с самого начал знал: этот хитрый хохол втянет-таки всех в знатную бузу!
- Тебе чего надо? - Данила, не скрывая враждебности, повернул к главарю воров автоматный ствол.
- С гражданином начальником перетереть напоследок. - Коля Тайга стоял достаточно близко, и в темноте было видно, как блестят, когда он растягивает рот в улыбке, две металлические фиксы. - Скажу ему пару слов. Отпущу грехи, нельзя на тот свет без отпущения, разве не?
- Ты разве поп? - Брови Червоного взлетели вверх.
- Да и ты не святой! - отрезал Коля Тайга. - Никто здесь не святой, все мы грешники.
- Ага, все к Богу в очереди, - вставил Шарик.
- Сейчас вот начальника очередь, - Тайга кивнул на окровавленного майора. - Завтра, может, твоя, Червоный. Или вот хоть Танкиста. - Кивок на меня. - Или вон Циклопа. - Кивок в сторону одноглазого Томаса.
- Твоя когда?
- И за мной придут, когда надо, - легко согласился Коля Тайга. - Видишь, сколько у нас с тобой, хохол, общего…
- Ты это к чему?
- К тому самому. - Теперь и Коля Тайга повернул голову на звуки стрельбы со стороны выхода. - Все эти людишки, которые тут сидят, - шелупонь, жизни не знают, крови не нюхали. Мне с ними не по пути, им со мной - тоже. Они как спирт найдут и кухню разбомбят, нажрутся, зенки зальют, покричат - вот и вся свобода. Мне и вот этим нормальным бродягам, - Тайга широким жестом обвел свое небольшое войско, - тут, с ними, нечего делать.
- Твое дело.
- Нет, Червоный, это уже наше дело. Общее. Тебе тоже с ними не по пути. У тебя… у всех вас точно есть план. И свое дело вы, мужики, знаете. Тогда мы с вами.