- Вот и прекрасно! - сказал я. - У вас есть доброволец, капитан. Помните, при нашем первом знакомстве я говорил, что занимаюсь исследованиями в области охраны окружающей среды, а также изучаю состояние человеческого организма при перегрузках, в частности, в условиях чрезмерного давления, которые непременно возникают во время спасательных работ на подводных лодках. Капитан, мне не раз доводилось участвовать в подобных работах. Я знаю, что такое избыточное давление, как к нему приспособиться и как реагирует на него мой организм.
- Ну и как же он у вас реагирует, доктор Карпентер?
- Нормально. Особых неудобств я при этом не испытываю.
- Что же вы собираетесь делать?
- Вы и сами прекрасно знаете, - ответил я, теряя последнее терпение. - Просверлю отверстие в двери задней таранной переборки, ввинчу шланг высоконапорного насоса, открою дверь, перейду в пространство между таранными переборками и буду откачивать воду до тех пор, пока давление между таранными переборками не сравняется с давлением в торпедном отсеке. Дверь в передней таранной переборке держится на честном слове. Когда давление с обеих сторон будет одинаковым, достаточно подтолкнуть ее плечом - и она откроется. Потом я захожу в торпедный отсек, закрываю заднюю крышку четвертого аппарата и убираюсь восвояси. Да вы бы и сами так поступили, что, нет?
- Ну, в общем, да, - согласился он. - Только вам я заниматься этим не позволю. Эту работу может выполнить любой член команды. И каждый из них на своей шкуре испытал воздействие высокого давления. Да и потом, мои люди значительно моложе вас.
- Делайте, что хотите, - сказал я. - Мой возраст здесь совершенно не причем. Вы же не стали бы выбирать первого кандидата на полет в космос среди подростков? А это вам не то, чтобы войти в железный ящик, дожидаться, пока наконец возрастет давление, работать в экстремальных условиях, а потом сидеть и ждать, когда же закончится декомпрессия. Знавал я одного парня, здорового, крепкого, хоть куда. Так вот, оказавшись в похожих условиях, он быстро сломался и едва не сошел с ума, пытаясь выбраться из замкнутого пространства. В данном случае благоприятное сочетание физиологических и психологических факторов играет далеко не последнюю роль.
- А мне кажется, - задумчиво проговорил Свенсон, - что в данном случае я окажусь в чрезвычайно щекотливом положении, и вы именно это упустили из виду. Что бы, по-вашему, сказал главнокомандующий Атлантическим подводным флотом, если бы он узнал, что я послал на такое дело не своих людей, а какого-то штатского?
- Если вы меня не пошлете, я знаю, что он скажет. А скажет он вот что: "Капитана Свенсона следует разжаловать в лейтенанты за то, что из-за своего упрямства он отказался использовать первоклассного специалиста, который был на борту "Дельфина", и тем самым поставил под угрозу жизнь команды и безопасность корабля".
Свенсон безрадостно улыбнулся, впрочем, я и не ожидал, что он разразится жизнерадостным смехом сейчас, когда у нас оставалось очень мало шансов на спасение, о чем мы только что говорили, когда где-то здесь, совсем рядом, лежал труп одного из его офицеров, который трагически погиб. Взглянув на Хансена, Свенсон спросил:
- Что скажете?
- Я повидал дилетантов и похлеще, чем доктор Карпентер, - сказал Хансен. - Но раз ему хочется быть затычкой в прохудившейся бочке…
- Доктор Карпентер умеет делать такое, что простому врачу и не снилось, - согласился Свенсон. - Я с радостью принимаю ваше предложение, доктор. Но с вами пойдет мой человек. Это в ваших же интересах, как, впрочем, и в моих.
Что ни говори, а это был шанс, пусть небольшой, но все-таки шанс. В итоге все произошло именно так, как и должно было произойти. Свенсон всплыл с филигранной точностью - так, что корма "Дельфина" зависла всего в каких-нибудь четырех футах подо льдом, в результате чего давление в торпедном отсеке снизилось до минимума, однако же в таком положении передние крышки торпедных аппаратов оставались на стофутовой глубине.
Следом за тем мы просверлили отверстие в двери задней таранной переборки и закрепили в нем панцирный шланг высоконапорного насоса. Потом, облачившись в пористые резиновые костюмы, с аквалангами за плечами, мы с Мерфи, молодым торпедистом, зашли в узкий отсек между двумя таранными переборками, куда под сильным давлением стал нагнетаться воздух. Давление медленно возрастало: двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят фунтов на квадратный дюйм. Я ощущал, как мне давит на легкие, на уши, на глаза; у меня кружилась голова, оттого что под таким давлением я дышал чистым кислородом. Мне было не привыкать, я знал, что все это пустяки, мне очень хотелось, чтобы это понимал и малыш Мерфи. Вскоре мы оба начали испытывать те самые психофизические перегрузки, выдержать которые мог далеко не каждый. Впрочем, если Мерфи и было страшно, то свои душевные муки, равно как и физические, он тщательно скрывал. Свенсон, должно быть, выбрал самого лучшего из команды, и мне было приятно чувствовать рядом плечо такого парня, как Мерфи.
Мы ослабили винтовые задрайки на двери в передней таранной переборке и аккуратно сняли их, когда давление в разных частях лодки сделалось одинаковым. Вода в торпедном отсеке стояла фута на два выше порога - стоило нам приоткрыть дверь, как она тут же хлынула в отсек между таранными переборками. В это же самое время сжатый воздух устремился из таранного отсека в торпедный, где воздушное давление было гораздо ниже. Секунд десять мы изо всех сил поддерживали дверь, стараясь не потерять точку опоры, покуда вода и воздух вели жестокую борьбу, прежде чем пришли к примирению. Наконец дверь широко открылась. Теперь уровень воды достигал примерно тридцати дюймов - от таранной переборки до передней подволоки торпедного отсека. Мы перешагнули через порог, включили водонепроницаемые фонари и вошли в воду.
Температура воды была около 28 градусов по Фаренгейту, что составляло четыре градуса ниже точки замерзания. Хотя на нас были гидрокостюмы, специально предназначенные для погружения в ледяную купель, однако даже в таком костюме я едва не задохнулся от шока, вызванного резким перепадом температур, несмотря на то, что вдыхал я чистый кислород. Мы старались действовать быстро, чтобы потом поскорее пройти декомпрессию. Наконец где на четвереньках, где вплавь мы добрались до носовой части торпедного отсека, нащупали заднюю крышку четвертого торпедного аппарата и закрыли ее, но прежде я проверил кран, регулирующий давление. Сама крышка, похоже, не пострадала: тело бедняги Миллза сдержало страшный удар водяной струи, от которого ее попросту сорвало бы с петель. Закрепив крышку в закрытом положении, мы наглухо задраили ее с помощью блокирующего рычага, после чего вернулись в таранный отсек.
Там мы вставили в дверь заранее приготовленные заглушки и тут же услыхали размеренный рокот мотора, - заработала автоматическая помпа, откачивающая воду из торпедного отсека за борт. Уровень воды мало-помалу спадал, а вместе с ним падало и давление воздуха. Градус за градусом "Дельфин" ложился на ровный киль. Когда же уровень воды опустился ниже порога двери в торпедный отсек, по нашему сигналу был включен высоконапорный насос, который начал медленно откачивать сжатый воздух, заполнявший пространство между таранными переборками.
Через несколько минут, когда с меня сняли резиновый костюм, Свенсон спросил:
- Туго пришлось?
- Да нет, Мерфи оказался отличным помощником.
- Еще бы, он ведь один из лучших. Не знаю, как вас благодарить, доктор.
Потом, понизив голос, капитан спросил:
- Ну как, выяснили, в чем дело?
- А вы поразительно догадливы, капитан, конечно, выяснил, - ответил я. - Это оказался не сургуч, не жевательная резинка, и не краска. А обычный клей, капитан Свенсон. Выпускное отверстие пробного крана было замазано самым обыкновенным клеем. Старый, проверенный способ: незаметно нажимаете на тюбик - и дело сделано.
- Все понятно, - проговорил капитан и вышел.
"Дельфин" содрогнулся всем корпусом, когда из аппарата номер три, единственного, на который капитан Свенсон возлагал все надежды, вышла торпеда.
- Произведите расчеты, - обратился Свенсон к Хансену, - и сообщите, когда торпеда достигнет цели, чтобы звук взрыва не застиг нас врасплох.
Взглянув на секундомер, который он держал в руке - в той, что была перевязана, Хансен кивнул. Секунды шли медленно. Я видел губы Хансена - они что-то шептали. Наконец старпом сказал:
- Торпеда уже должна была достичь цели.
И через мгновение-другое прибавил:
- Сейчас раздастся взрыв… Сейчас.
Все, кто участвовал в пуске торпеды и рассчитывал траекторию ее движения, знали, что он имеет в виду. И лишь после того, как Хансен второй раз произнес "сейчас", мы услыхали взрыв и ощутили, как от ударной волны резко вздрогнул корпус лодки. Однако, хотя нас здорово тряхнуло, я ожидал худшего. Следом за тем я почувствовал огромное облегчение, и вместе со мной то же чувство, похоже, испытали и все остальные. Еще ни одной подводной лодке не случалось находиться в непосредственной близости от того места, где должна была разорваться торпеда, особенно под паковым льдом; доселе никто и представить себе не мог, насколько возрастает давление и какой силы достигает ударная волна здесь, под ледовым панцирем.
- Великолепно! - проговорил Свенсон. - Все закончилось просто великолепно! Обе машины - самый малый вперед! Надеюсь, лед от взрыва пострадал больше, чем корабль.
Затем, обращаясь к Бенсону, стоявшему у эхоледомера, он сказал:
- Доложите, когда подойдем к разводью!
Когда он приблизился к штурманскому столу, Рэберн взглянул на него и сообщил:
- Прошли пятьсот ярдов, осталось еще пятьсот.
- Стоп машины! - скомандовал Свенсон. Легкая вибрация двигателей тут же прекратилась. - Дальше пойдем по инерции, очень осторожно. От взрыва под воду могли уйти огромные льдины, весом в несколько тонн. И мне бы очень не хотелось столкнуться хотя бы с одной, даже на малом ходу.
- Осталось триста ярдов, - доложил Рэберн.
- Чистая вода. Кругом все чисто, - последовал доклад из гидроакустической рубки.
- Пока тяжелый лед, - послышался голос Бенсона. - Ага, а вот и оно. Мы под разводьем. Тонкий лед. Всего пять-шесть футов.
- Двести ярдов, - сообщил Рэберн. - Инерция хода гаснет.
Мы продолжали медленно продвигаться вперед. По команде Свенсона двигатели сделали несколько оборотов и снова остановились.
- Пятьдесят ярдов, - доложил Рэберн. – Совсем близко.
- Ледовая обстановка?
- Без изменений. Толщина льда примерно пять футов.
- Скорость?
- Один узел.
- Сколько прошли?
- Ровно тысячу ярдов. Сейчас проходим точно под районом цели.
- Что там на эхоледомере - есть что-нибудь?
- Ничего. - Бенсон пожал плечами и посмотрел на Свенсона.
Капитан снова подошел и увидел вертикальную линию, которую быстро дочерчивал на бумаге самописец.
- По меньшей мере, очень странно, - пробормотал Свенсон. - В этой штуке семьсот фунтов первоклассного аматола. Неужели лед здесь настолько тяжелый, что даже торпедой не пробить? Мы поднимемся до девяноста футов и прочешем весь район пядь за пядью. Включить прожекторы и телекамеры!
Мы поднялись на заданную глубину и несколько раз проплыли под тем местом, где, судя по расчетам, должна была взорваться торпеда, но так ничего и не обнаружили. Вода была очень мутная, так что от прожекторов и телекамер проку было мало. Эхоледомер показывал, что толщина льда повсюду составляет от четырех до шести футов.
- Кажется, все ясно, - сказал Хансен. - Может, попробуем пустить еще одну?
- Не знаю, - засомневался Свенсон.
- А что, если попробовать пробить лед корпусом?
- Пробить лед корпусом? - изумился Хансен. - Как, впрочем, и я. - Интересно, как вы собираетесь это сделать, учитывая, что толщина льда здесь пять футов?
- Пока не знаю. Дело в том, что до сих пор мы действовали только наудачу и это было далеко не безопасно. Мы надеялись, что даже если торпедой и не разнесет ледовое поле вдребезги, то в нем, по крайней мере, появится пробоина. Но не исключено, что все произошло по-другому. Возможно, в результате взрыва возникло лишь огромное давление воды, сила которого была направлена вверх и вширь, вследствие чего поле просто треснуло во многих местах, и гигантские льдины, чуть-чуть приподнявшись, снова легли на прежнее место, а вокруг них образовалось множество расщелин - наподобие трещин на иссохшейся земле. Эти расщелины, наверно, так узки, что даже эхоледомер не смог их зафиксировать. Несмотря на то, что шли мы самым малым.
Повернувшись к Рэберну, капитан спросил:
- Где мы находимся?
- Все там же, в самом центре района цели.
- Будем всплывать, пока не упремся в лед, - вдруг решился Свенсон.
Капитан мог и не предупреждать офицера за пультом погружения и всплытия, чтобы он действовал с предельной осторожностью - тому и так все было ясно. Он поднимал лодку, как пушинку, до тех пор, пока мы наконец не ощутили легкий удар.
- Так держать! - приказал Свенсон и устремил взгляд на телевизионный экран, однако в сильно замутненной воде разглядеть что-либо оказалось невозможно. Обращаясь следом за тем к офицеру, управлявшему всплытием, он скомандовал: - А теперь давай вверх, да порезче!
Сжатый воздух с ревом устремился в балластные цистерны. В течение нескольких секунд не произошло ничего особенного - и вдруг "Дельфин" резко содрогнулся, как будто по корпусу лодки ударило что-то огромное и тяжелое. В следующее мгновение последовал новый страшный удар. И тут мы увидели, как на телеэкране возник край громадной ледяной глыбы, которая затем резко ушла вниз.
- Ну вот, что я говорил! - воскликнул Свенсон. - Мы попали прямо в трещину между льдинами - как говорится, в самое яблочко. Глубина?
- Сорок пять.
- Поднимемся еще футов на пятнадцать, чтоб хотя бы рубка оказалась на поверхности. Дальше нам не пробиться - кругом сплошь тяжелый лед! Какая у нас плавучесть?
- Положительная, лучше и быть не может.
- Отлично, так держать! Старшина-рулевой, поднимитесь-ка прямо сейчас наверх и доложите, что там у нас с погодой.
Я не собирался дожидаться старшину с докладом о том, что происходит наверху, хотя это было очень интересно, сейчас меня больше заботило другое - как бы Хансен ненароком не нагрянул в каюту, когда я буду одеваться и прятать "манлихер" в кобуру, замаскированную под мехом моей парки. Однако на этот раз я решил сунуть его в карман штанов из меха карибу, подумав, что пистолет вполне может мне пригодиться.
Ровно в полночь я перелез через ограждение мостика и заскользил вниз по длинной веревке вдоль громадной искореженной, стоявшей вертикально льдины, верхний край которой доходил почти до самого мостика. Небо было освещено как в обычные зимние сумерки, когда оно, сплошь задернутое серой облачностью, кажется особенно мрачным. Воздух был такой же холодный, как и раньше. Однако, в общем, погода улучшилась. Ветер заметно ослаб, сейчас он дул с северо-востока и скорость его не превышала двадцати миль в час, а маленькие острые льдинки не поднимались выше двух-трех футов. Глаза уже не слезились, так что теперь мы хорошо видели направление, в котором нам предстояло идти, и от этого на душе как-то сразу стало легче.
Нас было одиннадцать человек: капитан Свенсон, доктор Бенсон, восемь членов экипажа и я. Четверо несли носилки.
Даже семьсот фунтов сверхмощной взрывчатки едва хватило, чтобы взорвать лед, покрывавший то место, где когда-то зияло широкое разводье. На площади примерно семьдесят квадратных ярдов ледовое поле раскололось на множество льдин самых причудливых форм и размеров, которые так плотно прилегали друг к другу, что в зиявшие между ними трещины невозможно было просунуть руку; большинство из этих трещин снова затягивались льдом прямо на глазах.
Пройдя вдоль восточной кромки разводья, мы взобрались на самый высокий торос среди тех, что образовались в результате нагромождения друг на друга огромных глыб пакового льда, и, оглянувшись, увидели непоколебимый белый луч прожектора, бивший с мостика "Дельфина" в окутанное мраком полярной ночи небо Арктики. Нельзя было терять ни минуты. Пока ветер стих, а вместе с ним улегся ледяной шторм, сигнальный огонь можно было бы заметить за многие мили.
Однако долго искать нам не пришлось - полярную станцию "Зебра" мы увидели буквально в нескольких шагах от кромки разводья: три уцелевших домика, один - сильно обгоревший, и еще пять почерневших остовов того, что когда-то было домиками. Какое безрадостное зрелище!
- Вот она - наконец-то! - крикнул Свенсон мне в ухо. - Или, вернее, то, что от нее осталось. Как же долго я сюда добирался!
- Да уж, дальше некуда! - ответил я. - А могли вообще никогда ее не увидеть, если б оказались на дне Ледовитого океана. Приятная перспектива, не так ли?
Свенсон задумчиво кивнул, и мы двинулись дальше. До станции было уже рукой подать. Подойдя к ближайшему домику, я открыл дверь и вошел. Внутри пахло гарью, карболкой, йодом, морфием и еще каким-то отвратительным варевом из овощей с мясом, которое Роулингс старательно помешивал в котелке, стоявшем на маленькой печурке.
- А, вот и вы, - бойко проговорил Роулингс с видом человека, приветствующего своего соседа, который нагрянул к нему в дом, чтобы одолжить, а точнее, забрать навсегда его любимую газонокосилку: - Явились как раз к обеду. Не желаете ли отведать мерилендского цыпленка, капитан?
- Благодарю, только не сейчас, - вежливо отказался Свенсон. - Искренне вам сочувствую, Забрински. Как ваша лодыжка?
- Прекрасно, капитан, прекрасно. Затянута намертво пластырем. - С видимым усилием он вытянул вперед ногу. - У нас здесь есть врач, доктор Джолли, он поработал на славу. А вы-то сами как, небось понатерпелись прошлой ночью? - Этот вопрос он задал уже мне.
- Прошлой ночью доктору Карпентеру действительно пришлось несладко, - ответил за меня Свенсон. - И мы многое поняли, но об этом потом. Внесите носилки. Вы - первый, Забрински. Что касается вас, Роулингс, не надо изображать из себя великомученика. "Дельфин" в каких-нибудь двухстах ярдах отсюда. Мы доставим вас всех на борт за полчаса.
Я услышал за спиной шаркающий звук. Доктор Джолли уже был на ногах и помогал встать капитану Фольсому. Тот выглядел много хуже, чем вчера, а на его перевязанное лицо вообще было больно смотреть.
- Капитан Фольсом, - представил его я. - Доктор Джолли. А это - капитан Свенсон, командир "Дельфина". Доктор Бенсон.
- Вы сказали - доктор Бенсон, старина? - спросил Джолли, подняв бровь. - Честное слово, если уж здесь, у черта на рогах, столкнулись лоб в лоб трое врачей, значит, дело и впрямь табак. Ну да ладно, капитан. Ей-богу, ребята, мы так рады вас видеть! - Ирландский акцент доктора Джолли в сочетании с допотопным английским жаргоном резанул мне по уху.
- Ах, как хорошо я вас понимаю! – улыбнулся Свенсон.
Затем он взглянул на пол, где вповалку лежали люди, отличавшиеся от мертвецов только тем, что изо рта у них чуть заметно шел пар - они едва дышали, а значит, в них еще теплилась жизнь, - и улыбку у него как рукой сняло. Обращаясь к капитану Фольсому, он сказал:
- Мне просто не хватает слов передать, как я вам сочувствую. Все это ужасно!