Мы обе имели достаточный опыт лазанья по кучегорам. Особенно Тасья – она пять лет проработала старателем, пока писала об огне как химическом процессе. Моей практики не набралось бы и на год, зато я до двадцати пяти лет прожила в горной деревне, а потом ещё лазила по Юольским горам, изучая истоки Большой Муэры. А конкурентки с похожими навыками, к своему несчастью, как раз закровили.
Всё это и повлияло на окончательное решение, а вовсе не успехи в изучении мячелётов и тем более не количество вышедших книг, как рассчитывали некоторые!
Нас проинструктировали, облачили в толстые старательские свитера, кожаные штаны и дождевики, а к животам привязали страховочные тросы – так удобнее карабкаться вверх, если снесёт обвалом. Тасья сразу пошутила про пуповины, и с тех пор их иначе и не называли.
У неё был дар на прозвища!
– Мы можем и не дождаться мячелётов, – прошептала Тасья, и я вздрогнула.
Я как раз думала о них. У нас по-прежнему не было однозначных доказательств, что мячелёты связаны с недомеченными. И те, и другие появились примерно в одно время. Что с равным успехом могло оказаться совпадением. И не стоит забывать, насколько хрупки летающие шары. Шестилапые стражи даже издалека выглядели мощными.
В пользу их родства свидетельствовала схожесть крыльев – гипотеза команды Берга, высказанная в первые дни наблюдений и подтвердившаяся после экспериментов. Берг в Мёртвые Ямы не рвался – ему хватило наших описаний, потому что в своей лаборатории он занимался в основном крыльями. Оставалось прямое сравнение, но как захватить такого?
– Вспомни нашу версию с ульем, – продолжала, помолчав, Тасья, – место, откуда они все вылетают. И куда возвращаются. Им не обязательно контактировать прямо здесь.
– А если они передают информацию на расстоянии… – я осеклась.
Гипотеза Чайки о способе передавать информацию по воздуху находила всё больше сторонников. Сейчас Тасья оказалась в меньшинстве – её застарелый скептицизм по отношению к однокашнице был похож скорее на вредную привычку, чем на осознанное несогласие.
Если бы не Юм-Юм.
Наша ученица, наша светлая голова и гордость перешла в лабораторию Чайки. "Не на совсем, – пообещала она, прощаясь. – Надо кое-что проверить. А потом я вернусь".
Услышав такое, Тасья вмиг перестала замечать предательницу – посмотрела сквозь неё и демонстративно занялась текущими делами. И с тех пор о Юм-Юм мы не вспоминали ни разу. Да и не видели – по своему обыкновению, она все дни просиживала над микроскопом. Почему это нужно было делать под началом Чайки, она так и не объяснила.
Но о Чайке и её "завиральщине", как выражалась Тасья, мы с Сомкой тоже старались не упоминать.
К счастью, внизу началось что-то нетипичное, и моя оговорка была забыта.
С дождливого неба опустился ещё один недомеченный. Ещё в воздухе он выпрыгнул из объятий своего стража. Вокруг новоприбывшего тут же собрались остальные люди. А шестилапый страж занял своё место в периметре безопасности – остальная охрана потеснилась, чтобы соблюсти равные интервалы в цепи.
Я торопливо сунула трубу Тасье.
– Что там? – пробормотала она – и присвистнула, не сдержав возбуждения. – Это ссора, – начала она описание, – настоящая ссора, как у нас после доклада… Новенький ниже ростом, он бьёт кулаками в грудь другому, высокому. Спорю, кричит что-то. А другой отклоняется, но терпит. Новенького оттаскивают, успокаивают… Родные люди, ну. Глянешь?
– Как охрана? – поинтересовалась я. – Есть изменения?
– Ничего. На своих и не смотрят. Ты права – не дрессировка. У них как-то выключаются эмоции.
– Или их не было изначально, – предположила я, – вспомни книгу Ларуши. Живые объекты не проявляют чувств, потому что не нуждаются в них. Голая рациональность… О, улетает!
Мне не нужна была подзорная труба, чтобы заметить, как от Сизой Долины поднимается крылолёт с человеком.
– Это тот же, который прилетел, – пояснила Тасья, – и шестилапик тот же, на котором он был…
Вдруг наши "пуповины" дёрнуло три раза. Мы подождали – опять три подряд. Хорошо, что не один раз – "опасность".
– Кажется, хватит на сегодня, – сказала Тасья, убирая подзорную трубу в заплечную сумку. – Пора по домам.
Мы натянули кожаные перчатки, предохраняющие кисти и запястья, и начали медленно отползать назад, опираясь на носки тяжёлых башмаков. Когда наклон возрос, а сами мы скрылись за вершиной, позволили себе подняться.
У подножья кучегоры ждал старатель. Он уже отвязал наши страховки от якоря – и теперь закреплял концы на своём поясе.
Дождь почти перестал, и наш проводник позволил себе откинуть капюшон. Капли стекали по голому бугристому черепу, который пересекали две красные полосы – от затылка до самой переносицы. Из-за них мужчина казался хмурым.
В первый день мы шутили о том, как будем выглядеть, когда облысеем. Ни я, ни Тасья ни разу не брили голову, и формы наших черепов оставались для нас загадкой… Но вряд ли что-то будет – кучегора, с которой мы наблюдали, считалась безопасной. Разве что по дороге произойдёт какая-нибудь внезапность. В Мёртвых Ямах чего только не случается!
– Всё хорошо? – спросил старатель.
– У нас? – пошутила в ответ Тасья, сматывая свою пуповину, чтобы она не волочилась и не путалась в ногах.
Он что-то пробормотал – и махнул рукой, приглашая следовать за ним.
Старатели не скрывали своего отношения к нашей слежке – для них нарушение запрета на сезон дождей значило неминуемый риск. Возможно, поэтому они так основательно подготовились: обновили все галереи, подлатали и дополнительно укрепили мостки. И каждый день, пока мы валялись и глазели на недомеченных, проверяли дорогу – я видела свежие доски, которых не было утром, заделанную крышу, новые перила.
"Их тоже коснулось. А кого нет? Нам всем пришлось переучиваться – чтобы жить в новом мире, где есть чужаки и остальное. Мы реагируем, а правила задают они. Как будто это мы здесь чужие".
Мысль была до того смелой, что я не рискнула высказать её вслух. Особенно Тасье. Если кто и решится форсировать события, то это будет она. Даже ценой своей жизни! Особенно передо мной. Поэтому мне лучше молчать.
Заговорил смотритель.
– А хорошо вы тогда сказали: пуповины, – признался он, не глядя ни на кого конкретно, но обращаясь к Тасье. – Наверное, часто видели новорожденных! Я вот ни разу. Слышал, как они кричат. Ну, в школе что-то учили, но это когда было…
Тасья не стала скрывать: объяснила ему, что и как. И по её словам было понятно, каково её настроение.
– У моей дочери были неудачные роды, – призналась она, – дважды. Ребёнок родился, задушенный пуповиной. Это в первый раз. Во второй недоносила.
Старатель в ужасе обернулся на неё. Тасья выглядела спокойной, чуть ли не расслабленной.
Я никогда не спрашивала её о единственной дочери Птеше – знала, что Тасья отдала девочку опекунье, как я отдала своих мальчишек. Я родила ради льгот, она – чтобы порадовать бездетную сестру, обычное дело. Но выходит, трагедия дочери оказалась для Тасьи болезненной…
– Вы нас простите, – не выдержала я, – когда весь день высматриваешь и запоминаешь, а потом весь вечер говоришь, крыша едет. Да и красоты ваши… – я махнула рукой в сторону унылых серых кучегор, полускрытых дождевой завесой.
– Пуповина спасает – и она же может убить, – продолжала Тасья тем же размеренным тоном.
Похоже, она не слышала моего извинения.
– Если что-то помогает выжить, это не значит, что оно не окажется смертельным. Даже так: чем больше тебя что-то защищает, чем оно необходимее, тем больше ты зависишь от этого и тем ты беззащитнее, если что-то пойдёт не так.
Она резко остановилась – прямо под льющим дождём. Я тоже притормозила. Старатель не успел среагировать, ушёл на несколько шагов вперёд и поэтому вернулся.
– Мы должны объявить тревогу, – заявила Тасья. – Недомеченные опасны. Не сами по себе. Из-за жукокрылов, – новое имя прозвучало впервые, но явно не в последний раз, – жукокрылы не имеют чувств. Они не меняют свою схему поведения. Как Стена, как любой живой объект. Они повторяют свои действия и не учатся. А значит, они не позволят недомеченным научиться чему-то новому и измениться. Но недомеченные не могут не меняться, потому что они – люди. И пока они не разберутся со своими стражниками, они опасны.
Мысль была до того тяжёлой, что высказав её, Тасья выглядела как после бега – на её лице высыпали капли пота, она задыхалась и стояла, сгорбившись, а вес осознания давил на её на плечи.
– Да, – кивнула я и улыбнулась.
В который раз ход её рассуждений оказался параллелен моему. Поэтому я её и любила. Поэтому я любила её невысокий рост, толстые волосатые ноги и широкое лицо в оспинках – внешние данные, из-за которых она так смешно переживала. И не могла понять, что для меня это и есть красота…
Вдруг старатель прижал кулак к своему рту, призывая к молчанию. Прислушался, покрутил головой. Слева от галерейки доносился неясный шум, не похожий ни на голос дождя, ни на журчание воды, ни на обвал.
– Постойте здесь, – велел он, заглянул поочерёдно нам в глаза и повторил, выговаривая каждый звук. – Здесь стойте.
И привязал концы наших пуповин к столбу галереи. С таким же успехом он мог потянуть нас за собой!
Едва он отошёл, как Тасья начала торопливо отвязываться. Я привязала её пуповину к своему поясу и передала хвост своей. Усмехнувшись друг другу, мы двинули за старателем, не сильно отставая, но и не приближаясь.
Но дистанцию пришлось сократить, а потом и вовсе обойти нашего проводника, потому что старатель стоял, не шевелясь, и смотрел перед собой. Скоро и мы увидели, что его остановило.
На краю Мёртвой Ямы был недомеченный – в сплошной серебристой одёжке, с лицевым щитком… Нет, щиток отсутствовал. Можно было различить его лицо. Её. Это была молодая женщина с неестественно бледной кожей – как у некоторых странников с юго-востока Юольских гор, но в несколько раз светлее. Без татуировок. И с удивительными золотыми волосами!
Судя по её гримасе, она была очень рассержена: сдвинутые брови, морщинки на лбу, губы, сжатые в ниточку.
Она была так занята, что не услышала нашего приближения. А занималась она тем, что сбрасывала в Мёртвую Яму обломки чего-то.
Приглядевшись, я поняла: это страж. Был. А теперь он стал кучей больших суставчатых лап и других деталей. И крыльев.
– Если мы притащим Бергу такое крыло, он умрёт от счастья, – тихо сказала Тасья – и сомнамбулой двинулась вперёд.
Я пошла за ней, потому что мы были связаны пуповинами. Да и не могла же я её бросить!
Чужачка как раз держала такое крыло и готовилась закинуть его в пасть Мёртвой Ямы. Увидев нас с Тасьей, она помедлила, а потом размахнулась…
– Не надо его туда бросать! – воскликнула Тасья и в умоляющем жесте сложила ладони на груди.
– Почему? – спросила чужачка.
Точнее, сначала она произнесла какое-то непонятное слово, а потом из обруча, висевшего у неё на шее, донеслось безжизненное "почему".
– Тебе без толку, а нам пригодится, – без запинки объяснила Тасья, которую, как обычно в стрессовой ситуации, понесло. – Махнёмся на интерес?
Я торопливо пояснила, видя растущее недоумение недомеченной:
– Нам нужна эта… эта вещь. Мы были бы благодарны, если бы ты согласилась обменять это на что-нибудь нужное тебе. Что тебе нужно?
Недоумение никуда не делось – но теперь она, похоже, решала, что же ей у нас попросить.
Я оглянулась на старателя – он никак не мог прийти в себя. Важно, что он не вмешивался. Он был главнее нас в том, что касалось Мёртвых Ям, но не в области недомеченных.
– Я хочу научиться говорить вашим языком, – раздалось из обруча на шее чужачки, – жить у вас и научиться.
Тасья отреагировала быстрее меня – потому что не думала над тем, что отвечает:
– Это можно устроить. Но надо бы дать что-нибудь ещё… Я хочу твою одежду.
Мне стоило больших усилий, чтобы удержаться – и не треснуть её по жопе!
– Нормально, – выдавил старатель.
– Вы позволяете мне не здесь раздеться? – уточнила недомеченная.
– Само собой, – хмыкнула Тасья, – не голой же тебе идти!
– Благодарю, – недомеченная подошла к ней и вручила крыло.
Оно было ростом с человека, но оказалось поразительно лёгким: женщина несла его в одной руке, да и Тасья держала без усилий.
Вернувшись к груде деталей, недомеченная присела на корточки, напряглась – и спихнула их в сторону Мёртвой Ямы. Детали медленно заскользили по мокрой серой гальке, ускорились – и рухнули в чёрную бездну.
– Я не смогу дальше разговаривать с вами и понимать, – предупредила она, глядя в глаза Тасье, – вы обещали, что научите меня своему языку.
– Само собой, – кивнула та.
Тут я не выдержала:
– Мы обещаем! Всему научим, жильё тебе организуем и остальное, что надо.
– Я вам верю, – сказал обруч.
А потом недомеченная сняла его с шеи и отправила следом за стражем.
Подумав, чужачка что-то сказала. И выжидающе посмотрела на нас.
– Тасья, – представилась Тасья, указав на себя, потом хлопнула меня по плечу, – Хигги.
– Патриция, – наша подопечная прикоснулась к своей груди и добавила, улыбнувшись, – Патси.
Хреплуги жромные
Небо наконец-то очистилось, и долгожданное солнце заиграло в волнах реки. Конечно, к вечеру опять соберутся тучи, но их хватит лишь до утра. Сезон дождей ощутимо подходил к концу – каждый новый день был теплее и радостнее предыдущего.
Емъек подставил лицо солнечным лучам и неосознанно улыбнулся. Хотя бы с погодой хорошо… А ещё с личными делами, но этим тем более нелепо гордиться!
Иногда он даже стыдился того, как удачно устроился – вокруг все переживают, а у него жизнь складывается сама собой. Прервал своё странствие, но осел в деревне, где всегда полно странников. Вдобавок охрана Инкрис включала в себя поездки вверх по Большой Муэре – то в Сто Водопадов, а то и дальше, так что Емъек по-прежнему путешествовал. А в Речной Бороде нашёл подработку, завёл приятные и очень приятные знакомства.
И заодно уточнил маршрут, которым интереснее всего добираться до Закатного моря.
"Надо будет обязательно посмотреть на Звёздные Окна и строящийся канал, – размышлял он, чувствуя, как весенний свет ласкает кожу, – а на обратном пути пройти перевалами Юольских гор".
Южное направление выглядело всё привлекательнее – за последний десяток лет там понастроили удобных мостов, пробили тоннель и превратили перевал в рукотворное чудо света. Северный путь, при всей его проверенной безопасности, попросту устарел! И вообще: пора обновлять книжный двор.
…Мечтать было до того сладко, что на некоторое время он позабыл о недомеченных и жукокрылых стражах, о бедной Алане, которая лишилась руки, и винящей себя Инкрис.
Получив письма из дома, Инкрис весь вечер плакала, и с тех пор ходила с таким видом, как будто решала нерешаемую задачу по алгебре. Что ей написала Вайли, Емъек не знал.
А ему передали весточку от Касси. Не было никаких тревожных предзнаменований, её срок подходил к концу, и скоро сестре рожать. Возможно, она уже родила.
В Солёных Колодцах после несчастья с Аланой стало неспокойно. Гийя с Холреном затеяли строительство караульных башен – с двух сторон деревни. И по очереди дежурили там вместе с другими парнями. Примеру последовали соседи.
Жукокрылы не появлялись – пока что. Возможно, они так никогда и не прилетят: в Речной Бороде подобные меры безопасности сочли чрезмерными. Но Емъек в который раз порадовался, что у Касси такие ответственные опекуны.
Причём до Солёных Колодцев ещё не дошли сообщения о других Мёртвых Ямах: недомеченных видели везде. Но только в Высоком Броде и Звёздных Окнах рискнули отправить экспедиции, не дожидаясь окончания сезона дождей. Описания и рисунки, сделанные по рассказам наблюдателей, оказались очень схожи.
Итак, чужаков оказалось больше, чем было принято считать. Вдобавок выяснилось, что они способны преодолевать огромные расстояния по воздуху. От этого мир съеживался, как лужица воды под солнцем. Странствие от Стены до Закатного моря уже не казалось чем-то выдающимся! Зато теперь оно стало содержательным.
Раньше Емъек мерил путь пройденными перегонами, теперь же вспоминал о нём как о череде лиц. Ожерелье из встреч и событий – вот оно, настоящее путешествие…
Конечно, главное событие – чужаки.
По воде вести доходят быстрее, чем посуху, а Речная Борода располагалась на перекрёстке многих путей. Поэтому здесь Журнал Странностей обновлялся часто. Новости зачитывали каждый день – для этого в порту установили трибуну, и старейшины присылали глашатая, а порой и сами приходили, чтобы отвечать на вопросы.
Емъек ни разу не пропустил, благо оповещения происходили ближе к обеду, как раз между окончанием его подработки в бумажной мастерской и завершением уроков у Инкрис. Встречая подопечную, он пересказывал ей услышанное.
Вот и теперь вместо приветствия она строго спросила:
– Что там?
Сзади верной тенью маячил Ганн. Емъек кивнул ему – и тот важно кивнул в ответ.
Поначалу паренёк отчётливо невзлюбил охранника. Емъек прекрасно понимал, почему. Он бы сам ревновал, если бы к его подружке принесло земляка, который начал всюду за ней таскаться! Поэтому приглашал Ганна, куда бы они ни собирались, обращался к нему за советами и не злился на его колкости.
Вскоре их отношения наладились, благо цель была общая: защитить Инкрис.
– Театр приплыл, – сообщил вместо ответа Емъек. – Пойдёте? По дороге расскажу.
К счастью, Инкрис не пришлось уговаривать.
– Пришло обновление из Высокого Брода, – начал отчёт Емъек. – Недомеченные улетели из Мёртвых Ям, из всех Мёртвых Ям, вместе с жукокрылами. Больше их нигде не видели.
– А что передали из лабораторий? – спросил Ганн.
– По найденному крылу жукокрыла выяснили, что жукокрылы и мячелёты как бы в родстве…
– Это я знаю! – перебил паренёк. – Про недомеченных ничего?
– Нет, – Емъек пожал плечами, – руку или ногу от них не находили! А так предупреждают, что держаться надо подальше, в разговоры не вступать, предупредить дежурных и самому спрятаться.
– Или что-нибудь им оторвать! – прошипела Инкрис.
Емъек тревожно переглянулся с Ганном: с того дня, как пришла весть об Алане, защита Инкрис подразумевала удержание юницу от опрометчивых действий.
По отношению к своим тоже: например, она вознамерилась пойти в совет деревни и потребовать у старейшин усиления охраны, возведения караульных башен и заодно организацию охоты на чужаков. И немедленно! Пришлось настойчиво уговаривать её, чтоб не вмешивалась. В конце концов, им написала Ру Онга, и они скорее послушают мудрую старую женщину, чем взбешённую школьницу, пылающую местью!
– А недомеченные с неправильными татуировками больше никуда не приходили? – продолжал расспрашивать Ганн.