Теперь леопард лежал на краю площадки перед гостевым домом. Его яркая пятнистая шкура притягивала взгляд. Я не могла оторваться. Искала признаки жизни? Но он неподвижно лежал на боку, вывалив в пыль розовый язык. А над ним стоял огромный чёрный жукокрыл. "Точное название", – подумала я. И вдруг заметила недомеченного в сплошной серебристой одежке. Он сидел на корточках перед леопардом и совершал какие-то манипуляции. У чужака не было щитка, о котором писали наблюдатели из Мёртвых Ям, и я подивилась неестественно белой коже.
– Трижды за прошлый год я уламывал деревенский совет, – еле слышно сказал Эйб. – Все его отработки уходили на штрафы. И у меня сколько занял… Знал я, что этим всё кончится, так или иначе.
– Сколько их там? – перебила Уна.
– Четырнадцать, – ответил Эйб и вздохнул, – семь тех, семь этих.
– Фуфыр, думаешь, цел?
– Он уже у Рговы. Тут есть тропа напрямик.
– Хорошо, если так, – отозвалась Уна.
– А кто это? – не выдержала я.
– Старшая охотница, – принялась объяснять Уна – и вдруг привстала. – К-куда?! А ну положи, скотина!
Последние слова предназначались бледному недомеченному с волосами кирпично-рыжего цвета. Из ящика крытого стола, установленного между гостевым домом и Белой Горой, чужак достал толстенную книгу и намеревался забрать её с собой!
– Там наблюдений за тридцать лет! – Уна явно намеревалась вскочить, спуститься и забрать сокровище у наглеца. – Мы ещё последнее вознесение не переписывали!
Другой недомеченный – с обычной кожей и чёрными коротко стриженными волосами – остановил рыжего вора, заставил положить книгу на стол и вручил стальную пластинку. Рыжеволосый принялся переворачивать страницы. На каждом развороте он поднимал пластинку, и оттуда как будто вырывался свет. А потом человек листал дальше.
– Это женщина, – вдруг прошептал Эйб. – И та, и другая. Там, у стола.
– Ну у тебя и зрение! – выдохнула Уна.
– Что они делают? – невольно вырвалось у меня. – Что это такое и зачем?
Другие недомеченные ходили вокруг Белой Горы, закидывали головы, чтобы разглядеть её сужающуюся вершину, трогали её шкуру и пытались влезть на неё, но безуспешно. Жукокрылы сопровождали их – у каждого серебристого чужака был свой страж.
Стражи держались на расстоянии, не мешая, и казалось, что они сами по себе. Но они неотступно следовали за людьми. И в этом было что-то жуткое. Так ведут себя с маленькими детьми: ни на секунду не выпускают из поля зрения. Но чтобы с взрослыми? "От чего их охраняют? От кого? От нас?"
А главное – до каких границ действует эта опека? Что считается допустимым для этих наглых подопечных? Возможна ли ситуация, когда их попытаются удержать или когда защита перестанет действовать?
Один чужак встал на том же приступочке, где совсем недавно стояла я, безуспешно рассказывая Белой Горе о своих исследованиях. Я, наверное, час говорила, даже язык устал. А Уна терпеливо ждала, подсказывая, что ещё может сработать.
Ничего у меня не вышло – Белую Гору не заинтересовал ни поход в Юольские горы, ни исследование берегов Горького моря, ни тем более Звёздные Окна.
Зато Белой Горе понравился чужак в серебристом костюме – а ведь он молчал! Она его втянула, как втягивают губами ягодки с ладони. Раз – и человек пропал.
Что тут началось! Я не успевала смотреть по сторонам.
Страж, охранявший втянутого, попытался войти в Белую Гору следом за своим подопечным. Безрезультатно, его отбросило, и он упал, но быстро поднялся, попробовал снова – и снова отлетел, как от удара.
Недомеченные побросали всё, чем занимались, и начали суетливо бегать туда-сюда. Одни хотели подойти к Белой, другие их оттаскивали, что-то крича.
При этом стражи аккуратно оттесняли людей подальше от Белой Горы. С нашего наблюдательного поста, это было особенно заметно. Их собирали в кучу – совсем как овчарка пасёт разбредающееся бестолковое стадо!
Когда недомеченные сгрудились на одном пятачке – на равном расстоянии от Белой Горы и леса – их окружили трое стражей. Четверо жукокрырых выстроились в ряд перед людьми – и от стражей начали выходить пучки светло-оранжевого света. Свет ударялся о шкуру Белой Горы, и на этом месте всё чернело.
Я не могла толком разглядеть, откуда выходят эти световые пучки – из лап или из корпуса.
– Кажется, это у них в груди, – пробормотала Уна, с которой мы опять думали об одном и том же.
По её щекам катились слёзы – кто-то посмел уродовать прекрасную Белую Гору! В паре мест шкура уже висела лохмотьями, сквозь которые проглядывали толстые стальные жилы.
"Что будет, если такая жила порвётся?!" – с ужасом подумала я и стиснула плечо Уны, то ли удерживая её, то ли ища утешения.
А потом на высоте примерно в три человеческих роста из шкуры Белой Горы выросли короткие тёмно-серые шипы. Из шипов вылетели пучки света, похожие на те, что были у стражей.
Одновременно все жукокрылы застыли, как бы смялись внутрь, из них повалил дымок, и они повалились. Включая тех троих, которые охраняли недомеченных.
– Белая, я тебя люблю! – зашептала Уна дрожащим от радости голосом. – Милая моя! Молодец!
Я поняла, что сама смеюсь – до того приятно было видеть поражение мерзких чудовищ!
– Вот вам за Лео! – пробормотал Эйб.
Я мельком взглянула на него – он улыбался, и щёки у него были мокрые. Как и у меня.
Гибель охранников подействовала на недомеченных: одни застыли, другие упали, прикрывая голову руками и ожидая от Белой Горы пучков смертельного света.
У всех них лицевые щитки уже были опущены – я и не отследила, когда именно они это сделали. И теперь чужаки выглядели одинаково, как жукокрылы.
Через некоторое время, успокоившись, один из недомеченных осторожно приблизился к мёртвому стражу, начал его осматривать. Наверное, искал оружие. Но остались только неподвижные лапки, торчащие из спёкшейся массы.
Семь дохлых жуков валялись возле Белой Горы. И шесть растерянных чужаков в серебристых одежках явно не знали, что делать. А трое голых счастливых людей смотрели на это и уже не боялись.
– Может, спустимся к ним? – негромко предложила Уна. – Познакомимся!
– Они напуганы, – серьёзно объяснил Эйб. – Я бы не рекомендовал знакомиться с ними прямо сейчас.
– Почему же? – поинтересовалась я, заразившись задором сестрёнки.
– Потому что они привыкли быть полностью защищёнными, – отозвался охотник, став ещё серьёзнее. – Они привыкли, что ничто не может представлять для них опасность. Когда рядом такие твари… А теперь они одни. Не думаю, что они знают, как себя вести. Они сами не знают, как поведут себя, если что-то пойдёт не так. Это делает их очень опасными. Пожалуйста, не надо.
Похоже, он всерьёз опасался, что мы выйдем из дома. И возможно, Уна бы вышла. Ну, и я. Но после его разъяснения мне уже расхотелось – да и Уна остыла.
Недомеченные определённо не выглядели настроенными на знакомство: встали спина к спине, поставив одного, самого невысокого, в центре. Лиц за щитками было не разглядеть. Если бы это были обычные люди, я бы сказала, что это ребёнок, а так – кто знает…
Они были напуганы и ожидали нападения. Но никому они были не нужны! Белая Гора убрала свои шипы, едва лишь поверженные жукокрылы рухнули в пыль. Ручных леопардов в округе не осталось, а дикие благоразумно держались в стороне от человеческого жилья, да и трещоток смотрители понаставили – звери не дураки.
Но могли появиться странники – Поминальные Дни-то прошли! Я не успела заволноваться, как вспомнила о Фуфыре. Одна из обязанностей смотрителей – предупреждать об опасности на дороге. Так что никто не свернёт к Белой Горе.
– Интересно, долго они так будут? – Уна зевнула. – Мне уже пить хочется! И обедать пора!
– Ну, спустись, – усмехнулся Эйб.
– Жалко их, дуралеев, – откликнулась Уна, – услышат меня – ещё обосрутся от страха! О, гляди-ка! Выплюнула! Рановато что-то!
Белая Гора и впрямь выпустила проглоченного чужака. Возносила она его или он не заслужил такой награды – а может, и впрямь обгадился, как пошутила Уна, – но он вопил, не переставая. Оказавшись снаружи, он вначале упал ничком, потом поднялся на карачки, пополз прочь, наткнулся на дохлого жукокрыла, взвизгнул, метнулся в строну, заметил своих – и бросился к ним. Они его окружили – вроде как утешали и расспрашивали. Только тогда он умолк!
Один из чужаков не обращал внимания на "спасшегося" – смотрел в небо. В сторону юго-запада. Кого-то ждал?
Не я одна обратила внимание на поведение недомеченного.
– Наверное, помощь ждёт, – предположила Уна. – Сколько человек может поднять жукокрыл?
– Вот и увидим, – хмыкнул Эйб.
Нам было не суждено получить ответ на вопрос Уны. К чужакам прилетела подмога – но это были не жукокрылы. Потому что других жукокрылов у них не осталось? Или из-за поведения Белой Горы?
Прибывшая синевато-пепельная палатка вместила всех семерых "пострадавших". Я не заметила у неё крыльев, и было непонятно, как она перемещается по воздуху.
Палатка зависла над людьми, опустилась на землю, они торопливо залезли внутрь. А палатка так же вертикально поднялась вверх – и улетела на юго-запад.
Мы даже выжидать не стали.
– Я первым, – предупредил Эйб, вставая.
Он вышел из дома, посмотрел по сторонам – и, прихрамывая, направился к сигнальному столбу. Он всё так же щеголял голышом. Забыл об одежде?
Сложил хворост, добавил краску для нужного дыма, запалил. Помахал нам. Для верности крикнул:
– Всё спокойно! Спускайтесь!
Я его слышала. Краем глаза следила за его перемещениями. Но всё моё внимание было устремлено туда же, куда и внимание Уны.
Мы обе смотрели на пластину, которую рыжеволосая недомеченная оставила поверх открытой книги наблюдений.
Чужачка забыла про эту вещь. Мы поначалу тоже.
Уна простонала – так стонут, изнемогая от невыносимого желания.
Я застонала в ответ.
А потом мы спустились.
Последний шаг
Всего год назад она могла думать только о тактике пробега, качестве дороги и расписании. А теперь Лена заканчивала Большой Маршрут, размышляя о вещах, никак не связанных с её профессией. Она сама удивлялась, вспоминая свои первые прогоны. Что её больше всего волновало – как не сбиться с ритма, прийти вовремя, сэкономить дни? Какими же наивными выглядели эти заботы!
В итоге никакие опасные явления современности типа фальшлюдов-недомеченных, мячелётов и жукообразных стражей не помешали ей уложиться в намеченные сроки. Однако произошло то, чего она совсем не ожидала – и о чём не предупреждали в своих воспоминаниях опытные вестницы: эти "потенциальные препятствия" теперь занимали все её мысли.
Лена была до того увлечена, что, забегая в распахнутые ворота Солнечных Брызг, не вспомнила, что первый раз посещает эту деревню. Делая последний шаг Большого Маршрута, она позабыла даже о наследной правке. В торбе вестницы лежал другой груз, в сто тысяч раз драгоценнее – Журнал Странностей. Теперь она читала его вместо тактики. И думала лишь о нём.
"Как же они удивятся, когда будут переписывать! А вдруг в Солнечных Брызгах будет что-то такое, что всё изменит? Настоящая самая первая запись. Или они смогли пообщаться с каким-нибудь фальшлюдом – напрямик, без обмана, на равных условиях!"
Несколько строк в Журнале Странностей принадлежали "Лене из Почтовой Семьи", и всякий раз, натыкаясь на свой рассказ о пустом Лишнем из Моховых Крыш, вестница невольно задирала подбородок.
"Это будет повесомее, чем описание Большого Маршрута!" Впрочем, описание описанию рознь. В начале пути Лена воспринимала обязательный отчёт как формальность, теперь же дождаться не могла, когда всё завершится – чтобы задокументировать своё путешествие. Ведь её Большой Маршрут, совпадающий с Пришествием Чужаков, никогда не затеряется среди остальных! Она даже название придумала: "Чужаки Большого Маршрута". Всяко интереснее, чем однообразные называния, состоящие из имён, дат и направлений.
В Солнечные Брызги наследную правку уже доставили – коллега, которую отправили на запад, сделала это ещё в прошлом году. Маршрут Лены заканчивался здесь, потому что от Брызг можно было сесть на лодку – и спуститься до самого Горького моря, а оттуда рукой подать до Ста Водопадов. Так что вестница, выполнившая самую сложную – южную – треть задания, получала возможность отдохнуть.
Но Большой Маршрут не считается пройдённым, пока не сделана отметка в приюте Почтовой Семьи. Такие посты открывали только на значимых транспортных узлах, где постоянно обменивались большим объёмом сообщений. Чтобы не взваливать всю работу на совет деревни, письмами заведовали опытные ветеранки-вестницы.
В Солнечных Брызгах приют основали всего десять лет назад. А до того это была окраинная деревня, выросшая вокруг станции на одной стороне долгого и трудного пути через Юольские горы.
Вестницы никогда раньше не выбирали это направление, чтоб перебраться через горы, – особо не сэкономишь, зато риск огромен. И Торговая Семья берегла своих людей и свой товар, напрямую запрещая пользоваться здешними перевалами. Сколько ни расчищай дорогу и ни укрепляй галереи, невозможно достичь такого же уровня безопасности, как для дороги в обход.
В Солнечных Брызгах и в деревне-сестре с обратной стороны горного хребта таким положением были недовольны. И всего за триста с лишним лет они пробили тоннель – широкий, комфортный и защищённый от обвалов, схода лавин, весенних паводков, осенних ветров и летней жары.
Протяжённость у тоннеля была стандартная: день пешего хода. Освещался он естественным светом, проникающим сквозь окна с зеркалами, и флуоресцирующими лишайниками, которые когда-то и дали название Солнечным Брызгам. В тоннеле были рекреации, где можно было попить, передохнуть, посетить уборную и даже выполнить лёгкий ремонт. В самом узком месте он был в два раза шире обычной дороги, а потолок был от трёхсот локтей и выше.
С некоторых пор этот тоннель называли Чудом Света.
Теперь по выкопанному каналу прямо от реки Ымлы к тоннелю доставляли грузы любой сложности, а за горами ждала река Фаюмь. Фактически, от Горького моря до Закатного действовала единая водная дорога с небольшим сухопутным участком.
За время, прошедшее с открытия тоннеля, деревня заметно преобразилась. Гостевых домов построили так много, что получилась целая улица, и для постояльцев действовала отдельная кухня. Другую улицу, которой заведовали совместно с Торговой Семьёй, отвели под склады, лавки и мастерские. Появился прокат тёплой одежды для людей и животных. Круглосуточно работали перевозчики для тех, кто путешествует по воде, ремонтные мастерские и кузни. Открыли училище для горных смотрителей – чтобы грамотно обслуживать тоннель и прилегающие участки дороги.
За десять лет Солнечные Брызги вчетверо увеличили своё население, и оно продолжало расти. А деревни, стоящие на Фаюми, переставали быть "далёким-предалёким захолустьем".
По пути в почтовый приют Лене встретились люди с самыми экзотичными акцентами, татуировками, разрезами глаз и цветами кожи и волос – и в Речной Бороде редко увидишь такую пёстроту!
На всех были штаны, на многих – головные уборы: в горах свои правила. Лена не заметила осликов или мулов, зато хватало навьюченных лам, надменно взирающих на прохожих. Мохнатые быки волокли массивные возы, гружёные под завязку ящиками и бочками. А на одном возу громоздилась лодка с мачтой.
Волей-неволей вестница отвлеклась от чужаков и связанных с ними загадок. На свете хватает новшеств, и далеко не все такие же пугающие!
Пожилая хозяйка в высокой меховой шапке заметила её, когда она ещё бежала по улице, вышла навстречу, обняла, даже поцеловала. И повела к обеденным столам:
– Голодная, небось? Покушай, отдохни, потом дела.
– Мне нужно… Вот! – Лена вытащила из торбы Журнал Странностей. – Это старейшинам. Знаете, что это?
На миг она испугалась, что сюда ещё никто не дошёл… Но ведь это уже не окраина, а ещё один центр мира!
– А, это, – хозяйка приюта равнодушно улыбнулась. – К нам на днях вернулся мастер Ченьг, у него такой же свой – он же часто в разъездах… Так что это не срочно. Подождёт. Иди лучше покушай. А потом ко мне.
Сюрприза не вышло. Лена немного расстроилась… Но пообедав, воспрянула духом. Может, так лучше. Больше не нужно вовлекаться в чужие проблемы. Поучаствовала – и хватит. Пускай фальшлюдами занимаются те, кто обязан заниматься общими проблемами, а у вестницы своё место.
Хозяйка приюта уже проставила положенные отметки в своих хрониках – Лене оставалось расписаться. В последнюю очередь она поменяла ставшую родной белую торбу на бирюзово-зелёную. Это значило: "открыта для заказов". Работы для неё не было, но заказчики могут встретиться где и когда угодно – особенно в деревне типа Солнечных Брызг.
Выполнив профессиональные формальности, Лена направилась к старейшине, заведовавшей татуировками. Вестнице полагалась заветная восьмиконечная звезда на правом плече – знак успешно завершённого Большого Маршрута. И хотя утром она не вспоминала об этом, теперь Лена победно улыбалась, усаживаясь в кресло перед полненькой невысокой старейшиной.
– Будет больно, – предупредила та, очерчивая лучики звезды, – но красиво, – и подмигнула. – Я хорошо сделаю, не переживай, у меня рука набита.
Ей не было и пятидесяти. Всего несколько белых волосков в пышной причёске, блестящие задорные глаза, улыбка без единой щербинки.
"Наверное, совсем недавно стала старейшиной, – догадалась Лена, – ещё стесняется…"
Лена понимала, каково это. Ей самой придётся привыкать к статусу лучшей. Её будут приглашать в Совет Семьи – и ценить её мнение. Юные вестницы и просто школьницы в деревнях, через которые она будет пробегать, станут как бы случайно проходить мимо, чтобы посмотреть на звезду. Когда-то она сама так хитрила, чтобы потом похвастаться подругам.
Век вестниц короток. Лена сможет бегать, самое большее, ещё лет пять, а потом – либо суставы, либо мышцы, либо спина выставят счёт за многодневные марафоны. Придётся искать профессию поспокойнее. Можно пойти в торговки, если здоровье позволит, или обучать молодых вестниц, или вести дела в приюте типа здешнего. А можно стать учительницей, если, конечно, сдашь экзамен.
Но если у тебя звезда, ты уже имеешь право на пенсию. Можешь осесть в любой деревне, где понравится. Правда, Лена не слышала, чтобы кто-то просто жил и ничего не делал… Но всё равно было приятно размышлять о возможности такого беззаботного бытия!
– Вы, наверное, разное видели… – вдруг с запинкой проговорила старейшина, не переставая работать иглой и подтирать выступающую кровь.
– И видела, и слышала, – откликнулась Лена. – Я пробегала через Моховые Крыши, когда там вели облаву на фальшлюда. И даже повстречала его!
– Моховые Крыши, Моховые Крыши… – старейшина нахмурила лоб, припоминая подробности облавы, описанной в Журнале Странностей как самая первая. – Пустой? Это тот, который весь был с пустой кожей? – она на мгновение помедлила перед очередным уколом.
– Ага, – вестница опять испытала гордость.