– Моих маму и папу укусили змеи, – помолчав, сказал чужак. – Я увидел змею и побежал, потому что испугался. Я очень боюсь змей. А родители побежали за мной. Потом мама упала. А на папу сверху посыпались змеи. Я ещё больше испугался и побежал. А потом залез на дерево. И сижу весь день. Я связался с другими людьми. Я просил, чтоб меня спасли. А они говорят, что я должен выбраться туда, где нет деревьев. А я боюсь…
Из-за лицевого щитка снова раздались рыдания. Сомнений больше не было – это плакал подросток, юнец лет пятнадцати, не старше.
– У меня нет времени, чтобы уговаривать тебя или ждать, – просто сказала Маха, – я должна до рассвета дойти до станции. Иначе я погибну. Сейчас я повернусь и вернусь на дорогу. И пойду вперёд. Иди со мной, если хочешь жить, – после чего повернулась и поспешила в обратном направлении.
"Главное, не заблудиться, – напоминала она себе, заставляя сосредоточиться на важном, – и не наступить на одну из этих сволочей. Так, здесь полно лиан – обходи. А вот яма – перепрыгни. Смотри, обломанные веточки – это ты здесь шла".
Лишь бы не думать об осиротевшем пацанёнке, которого она оставляла за спиной! Который проплакал весь день. Которого уже бросили свои…
Когда Маха услышала за своей спиной топот и всхлипы, она невольно улыбнулась. Потому что была готова вернуться и хоть за ногу уволочь перепуганного парнишку.
Он вышел на дорогу впереди неё. Маха уже тронулась с места, ведя в поводу ослика.
– Я пойду быстро, – сказала она, подходя к недомеченному, – если устал, садись. Вот там есть место сбоку.
Придержала ослика. Когда тележка качнулась, подождала, а потом поспешила вперёд. К счастью, паренёк молчал. Наверное, задремал от усталости и перенапряжения. Торговке тоже бы не мешало поспать, но она прибавила шаг. И без устали махала метлой, отшвыривая змей. Но уже не называла их "Зейзи" – не до того было.
"Они свалятся с неба, решат, что я его похитила, – и не станут разбираться", – размышляла она. Воображение рисовало ей сцены одна кровавее другой. Страшные жукокрылы отрежут ей руки, как той бедной юнице из Солёных Колодцев. И никто её не спасёт…
Хотелось посмотреть вверх, вдруг они уже рядом, но Маха знала, что стоит начать, и она уже не сможет остановиться. Смотреть надо перед собой, на дорогу, где могут быть уснувшие змеи. И думать надо о времени.
"Вообще, не стоило брать этого бедолагу! – жалеть было поздно, но почему-то приятно. – Вот ведь идиоты, его покойные родители, что выперлись в лес в такой сезон! Присказка про это есть: "В Змеиный День по лесу гулять". Так про полных дураков говорят. И ещё про самоубийц. Только самоубийцы сходят с дороги в Змеиные Дни!"
Сама Маха никогда не понимала, что может заставить человека окончить свою жизнь. Наверное, нужно всё потерять. И не в смысле, что потерять весь товар, ослика и заодно вылететь из Торговой Семьи… Впрочем, последнее ближе: если бы Маха по какой-то причине была изгнана, ей пришлось бы несладко!..
"Что за глупости! – фыркнула она, когда её размышления зашли настолько далеко. – Кто дотягивает до изгнания? Раньше уходят. Что тянуть – прощай и в путь! Да и как можно незаметно для себя совершить что-нибудь себе же во вред? Типа, продать запрещённое, или передать письмо, или обмануть при сделке…"
Показался первый "горячий палец" – сигнальный столб из пятёрки самых ближних к станции – и Маха воспрянула духом. Успела. Сил хватит, чтобы дойти без опозданий.
На последнем "пальце" небо начало светлеть. Встреченные змеи, учуяв чудь-траву, шипели, уползая прочь. Но ещё не нападали. Да и мало их пока было.
У станции её ждал смотритель.
– У меня… это… – она подвела его к тележке и метлой указала на спящего.
Недомеченный юнец разлёгся поверх ящиков. Он откинул лицевой щиток, поэтому было отчётливо видно, насколько он нормальный. Кожа кофейного цвета, правильные толстые губы, немного вздёрнутый широкий нос, красиво очерченные скулы вразлёт. Вот только татуировок совсем не было, а в остальном – обычнейший пятнадцатилетний паренёк.
– Он сказал, что его родителей покусали, – шёпотом объяснила Маха, пока смотритель брал юнца на руки. – На дереве весь день просидел…
Смотритель занёс спящего парнишку на станцию. Тем временем Маха подвела тележку поближе к станции, после чего распрягла ослика и устроила его наверху – в комнате, которую временно превратили в загон. И вместе со смотрителем принялась спешно обмазывать тележку и стены станции свежеприготовленным отваром ррарды.
Солнце уже встало, когда они закончили и заперлись внутри.
Юнец ещё спал.
Смотритель снял с погасшего очага тёплый горшок с кашей. Маха поставила на стол три тарелки.
– Может, не трогать? Пусть отдохнёт! – предложил смотритель.
Он был немолод – седые виски и редкая белая щетина на подбородке; как и многие люди его профессии, высок и мускулист. Татуировки подсказывали, что от него родилось две девочки и два мальчика. В прошлом он был строителем, а до того – охотником.
"Скольких он похоронил за то время, пока присматривал здесь за дорогой?" – подумала вдруг Маха и подошла к недомеченному парнишке.
Тронула за плечо.
– Проснись! Тебе надо поесть!
Юнец вздрогнул, вскочил… В момент пробуждения его глаза были совсем безумны. Когда он очнулся, то вспомнил события прошедших суток. И вспомнил главное, о чём невозможно забыть. Вновь заблестели слёзы.
– Иди, умойся, – Маха указала ему на умывальник в углу.
– Да… А… Где у вас… – он огляделся, держась за пах.
– Там рядом дверь, – подал голос смотритель.
– Не бойся, змея не заползёт, – улыбнулась Маха.
Когда он подошёл к столу, умытый, посвежевший, но печальный, они уже доедали. Третью тарелку смотритель предусмотрительно прикрыл крышкой от котелка.
– Спасибо, – сказал юнец, присаживаясь и беря ложку, – приятного аппетита… У вас не принято что-то ещё говорить?
– Что? – не поняла Маха и переглянулась со смотрителем.
– Благодарить… – чужак произнёс непонятное слово и нахмурился. – Говорить спасибо… – он снова сказал что-то непонятное.
Слова, которые были понятны, выходили из нашейного обода. А сам юноша изъяснялся на своём языке. И похоже, в его языке было слово, которого не знал этот болтливый ободок.
– … – и опять непонятное слово!
Юнец сидел, как громом поражённый, забыв про кашу.
– Ты ешь, а то остынет, – посоветовала Маха.
Когда он покончил с ужином, смотритель достал карту, расстелил её на столе и отправился мыть посуду.
– Ты можешь сообщить своим, что ты жив? – спросила Маха.
Чужак удивлённо уставился не неё.
– Вы знаете, что у нас есть возможность связи?
– Ты сам мне сказал, – усмехнулась она. – Можешь? У тебя кто-нибудь ещё есть? Опекун? Старшая сестра или брат?
– У меня есть дядя, – и юнец грустно шмыгнул носом.
– Сообщи, что ты жив. Что ты поел. Что о тебе заботятся. И послезавтра выведут к реке. Вот здесь, переправа через Ымлу. Это река. Перед переправой расчищенное место. Леса там нет. Ты сказал, что тебя просили выйти туда, где нет деревьев? Вот там будет такое. И мы будем там к утру послезавтра. Две ночи ещё идти.
– У вас хорошая карта… – протянул юнец, водя пальцем по Ымле, которая была, словно ожерелье, унизана отметками паромных переправ, пристаней и мостов.
Потом он заговорил на своём языке.
Сначала повторял одно и то же непонятное слово. Ответа не было слышно – видимо, звук подавался куда-то близко к ушам. В какой-то момент юнец радостно вскрикнул и принялся что-то быстро говорить, то смеясь от облегчения, то захлёбываясь слезами.
Вдруг он прервался – и снова зазвучали неживые слова из нашейника:
– Меня спрашивают, можно ли нам пораньше выйти из леса? Если идти напрямик, то получится быстрее, – и он показал на карте.
Смотритель, который сидел у окна, забранного густой сеткой, и что-то подшивал, выразительно хмыкнул.
– Нельзя, – строго сказала Маха, удержавшись от улыбки, – в Змеиные Дни нельзя ходить по лесу. Это опасно.
Она чувствовала себя донельзя глупо, разъясняя столько очевидные для любого человека вещи… Но ведь они здесь чужаки – откуда им знать?
Наконец, юнец перестал говорить. Вздохнул. Отпил из кружки, которую поставил перед ним смотритель. Удивлённо посмотрел в кружку – и опустошил её. Смотритель подошёл, подлил ещё чаю.
– Я всё объяснил, – сказал парнишка, – как вы велели. Что со мной всё хорошо. И что вы обо мне заботитесь. И что вы хорошие. Они будут ждать меня у реки. Ой, я же не знаю, как вас зовут! Меня – Асита Нтанда Анен.
– Маха из Торговой Семьи.
– Олер, – представился смотритель, возвращаясь к шитью.
– Мне очень приятно… – пробормотал чужак, видимо, удивлённый такой лаконичностью.
– Всё, айда спать, – Маха встала из-за стола, – завтра будет трудно. И не рассчитывай на ослика!
Конечно, она скорее пугала, чем говорила всерьёз. Время от времени юнец присаживался на тележку. Но честно шагал большую часть пути.
Вёл он себя до того естественно, что у Махи никак не получалось относиться к нему как к чужаку. Да, он многого не понимал. Если честно, он вообще ничего не понимал! При этом мыл руки после туалета. Благодарил за еду. Умел пользоваться ложкой. Боялся змей, как любой нормальный человек.
Хотя Маха привыкла странствовать в одиночку, она была не против отвечать на его вопросы – чтобы подбодрить его, отвлечь от грустных мыслей. В этом он тоже не отличался от любого другого обычного человека: страдал, потеряв родителей.
Разговоры были разные. Как оказалось, у них было кое-что общее.
– Как вы его зовёте? – спрашивал Асита, на ходу гладя ослика.
– Никак. Серый, милый, глупый, иди сюда, – отвечала Маха.
– У меня был маленький осёл в детстве, – признавался он, – игрушка. Мягкая. Простая. Он был хороший. Я его любил. Я звал его Эдди.
Или:
– Из чего сделана конфета, которую вы мне дали?
– Мёд, орехи, сушеные фрукты и ягоды. Это охотничья конфета. Её можно жевать вместо обеда.
– У нас тоже есть почти такие же! Тоже очень вкусные, я их обожаю. Можно дать мне ещё?
И даже:
– Вы очень красивая! У вас, наверное, есть мужчина.
– У меня есть ослик и повозка – зачем мне мужчина? – хмыкала Маха.
Разумеется, паренёк не умел читать татуировки, иначе бы никогда так не сказал.
– Ну, для любви, – Асита робко улыбался. – У нас много красивых девушек, но вы красивее всех!..
Не все темы были такими приятными. Рано или поздно нужно было сравнить кое-что другое – и Маха не стала затягивать. Начала она издалека:
– Ты сказал, что у тебя нет старших сестёр или братьев.
– Нет. Я один.
– Значит, ты должен сам решить.
Продолжать было трудно. Со смотрителем на станции они обговорили этот щекотливый вопрос, но как преподнести такое пареньку?
– Как у вас хоронят мёртвых? – спросила она в лоб и внутренне сжалась, ожидая слёз.
Но Асита сдержался, только вздохнул несколько раз.
– Их сжигают – и получается вот такой камешек, – он показал руками. – У нас мало места…
– А у нас копают яму, укладывают туда тело, а сверху сажают дерево. И потом навещают в Поминальные Дни или когда хочется, – Маха украдкой посмотрела на задумчивого юнца. – Как бы тебе хотелось, чтоб похоронили твоих родителей?
Асита долго думал. И пока выбирал, совсем не обращал внимания на змей, которых Маха отшвыривала с дороги. А бывало, отбегал за тележку, чтобы не видеть!
– Я хочу, как у вас, – решил он после долгих размышлений.
– Хорошо, – кивнула Маха, почему-то довольная таким выбором, – я утром напишу смотрителю, у которого мы ночевали. Я уже сказала ему, в какой стороне могут быть тела. Он поищет, когда змеи успокоятся. И похоронит твоих родителей в ближайшем Лесу Памяти. Назови мне их имена, когда буду писать об этом. Я всё передам. Ты сможешь навестить их, когда захочешь. Их личные вещи тебе тоже потом передадут. Здесь все смотрители будут знать, где они растут – обращайся к любому.
– Спасибо… – прошептал Асита, вытирая тыльной стороной ладони выступившие слёзы.
К утру он опять задремал на тележке. Но в этот раз Маха его разбудила, чтоб он сам поднялся на помост. Там был установлен навес от солнца, общий для людей и животных. Места получалось совсем мало, но от временной постройки больше и не надо.
Смотритель никак не отреагировал на недомеченного паренька. Выслушал про погибших родителей, кивнул и позвал к котелку. Ужин, точнее завтрак, он приготовил ещё ночью, как и ррарду. И пока Маха с Аситой стучали ложками, обмазывал тележку и даже по ногам ослика прошёлся.
В этот день, как и в предыдущий, Маха крепко спала, не обращая внимания на змей. Устала, вымоталась, а может, просто надоело бояться. Асита дрых рядом. Он перестал опускать свой лицевой щиток, а под утро хотел снять капюшон, но Маха ему не разрешила: его одежка защищала всяко лучше свитера.
Во сне он был похож на маленького мальчика, только лоб был нахмурен, как будто он решал какую-то сложную задачу. Проснувшись, он связался со своими – сообщил, что всё хорошо. Но долгого разговора не получилось.
"Что же у них стряслось, что они не смогли вытащить его из леса?" – размышляла Маха, собираясь в дорогу и поглядывая на Аситу, который зевал, потягивался и всё никак не решался откинуть тонкое одеяло.
"Младших – первыми", – это правило было неоспоримым. Подростка, который оказался за оградой деревни в Змеиные Дни, спасали бы всем миром, невзирая на опасности! И уж тем более ему бы не давали инструкций типа "найди место, где нет деревьев".
"Вот оно – явное различие между нами", – поняла она. Но конечно, ничего не сказала сонному юнцу.
Во вторую ночь пути Асита был молчаливее. Лишь спросил у Махи, есть ли у неё дети?
Торговка хотела было оттянуть воротник свитера, чтобы он увидел её голую шею… Опять забыла, что он не умеет читать метки! Без татуировок получалась странная жизнь: надо спрашивать обо всём – даже о том, о чём трудно отвечать.
– Нет.
– А братья или сёстры? – не отставал юнец.
Маха не стала уточнять, каких сестёр и братьев он имел в виду – по крови или по родству? Но по крови она сама не знала точно – другое дело, те, кто рос вместе с ней, с кем у неё были общие опекуны и один дом.
– Сестра и два брата, – ответила она, и он завистливо присвистнул.
Река была уже близко, ветер доносил её особый прохладный запах, когда Асита вдруг кинулся ей на шею и крепко обнял. Маха остановилась, ослик привычно ткнулся ей в спину.
– Я никогда вас не забуду, – прошептал паренёк.
Она уже привыкла слушать одновременно мертвенный голос и чувства в незнакомых словах.
– Я тебя тоже, – ответила Маха, гладя парнишку по плечу. – Ну, двинули. Уже скоро.
Его ждали – недомеченные в серебристых костюмах и большой белый фургон без колёс.
Едва завидев своих, Асита бросился к ним сквозь траву, забыв о змеях и своём страхе. Ему навстречу направился рослый недомеченный – сначала шагом, но быстро перешёл на бег. Когда он откинул лицевой щиток, стало видно тёмную кожу и обычное лицо, только что без татуировок.
"Дядя", – поняла Маха. Она осталась на дороге, чтобы сохранить расстояние между собой и чужаками. Не сразу осознала, что происходит… Лишь когда Асита обнял упавшего на колени дядю, поняла, что нигде не видит жукокрылов.
Она ожидала их, представляла, как они будут выглядеть, даже перечитала описание из своего Журнала Странностей… Но стражей не было. Одни люди.
Асита оторвался от дяди, обернулся, помахал ей и что-то прокричал. Дядя встал на ноги – и внезапно низко поклонился Махе. Она кивнула в ответ, прижав ладонь к груди. И дождалась, пока паренька уведут в фургон. Стояла и смотрела ему вслед. Он то и дело оборачивался и махал ей, и она махала в ответ.
Когда погрузились остальные недомеченные, фургон поднялся и полетел прочь. Двигался он по направлению к югу.
"Вот и всё", – подумала Маха. Ей было немного грустно – она уже успела привязаться к Асите. А теперь вряд ли увидит его снова.
"Вернётся ли он сюда, чтобы навестить деревья своих родителей?" Маха решила, что, вероятнее всего, да. И будет не один.
"Может, что-нибудь напишет мне". А вот это было совсем невероятно!
Но намного сильнее её огорчала предстоящая задержка. Сначала рассказывать всё старейшинам, потом ждать, как напишут черновик, и ещё проверять, не напутали ли чего… Она так рисковала, чтобы оторваться от Зейзи, а теперь придётся опять терять время!
Закон перекрёстка
Возможно, где-то весть о случившемся у Солнечных Брызг была принята без радости, а то и вовсе со страхом – чего теперь ждать от чужаков!.. Но не в Речной Бороде. Здесь про битву на южном перевале каждый день читали вслух в театре. Вместе с описанием событий у Белой Горы. И трудно было решить, чему аплодировали громче!
Я тоже хлопал, мысленно прикидывая, в каких местах подредактировали обе истории. Из Белой Горы убрали леопарда и забытую чужаками вещь. Когда в порту зачитывали новость, это упоминалось, я своими ушами слышал. Потом пересказывал своим школьникам. И мы до вечера обсуждали каждую деталь – поэтому я и запомнил. А на публичных чтениях удивился про себя, заметив пропуски.
На следующий день после посещения театра я отправился в библиотеку: чтобы посмотреть, что записано в Журнале Странностей. А там очередь на полдня, ведь всего три копии лежат. Обещали сделать больше, но это когда ещё!
Повезло – один журнал как раз выдали моему знакомцу из Туманных Вздыбей. Как говорят в Бороде: "Закон перекрёстка: с кем-нибудь да повстречаешься". Парень за лекарствами приехал. Но сам-то он не торговец, поэтому заглянул проверить обновления. Узнал меня – и разрешил полистать.
Оказалось, что в Журнале эта информация тоже была не вся!
Об убийстве леопарда рассказали со всеми подробностями. Понятно, почему промолчали об этом в театре: нет ничего приятного в том, чтобы слушать про гибель зверя, тем более ручного. Точно так же, как в истории про перевал говорили, что в чужака попал луч и потом человека забрали свои, но что с ним случилось – пожалуйте в библиотеку!
Это были разумные правки, объяснимые. А вот вещь, забытую недомеченными, не упоминали вовсе. Нигде.
Прослышав об этом, Инкрис опять собралась в совет деревни: требовать справедливости. Её-то рассказ зафиксировали слово в слово, а здесь схитрили. Мол, она придумала Журнал Странностей, чтобы всё записывать, а какие-то старейшины смеют менять правила!
Я её не удерживал. Пусть идёт – ей там покажут, кто она, что может требовать и у кого. И она, конечно, никуда не пошла. Потому что даже Ганн не испугался её угроз, а я тем более.