После того случая я окончательно понял: надо двигаться дальше.
Защитника из меня не вышло – я не учился на смотрителя или охотника, не умел стрелять из лука, да и зрение у меня не идеальное. А в Речной Бороде лучшая охрана. Здесь построили двенадцать караульных башен – по всей территории! И уже сделали наконечники для стрел с кислотой из Солнечных Брызг. Вернее, из наших Солёных Колодцев, в Брызгах её приспособили для стрельбы.
А я не могу защитить Инкрис – ни от жукокрылов с их лучами, ни от её собственной опрометчивости. Пусть она хоть тысячу раз клянётся, что "больше такого не будет"! Случится что-нибудь эдакое, как в прошлый раз, и она опять помчится, сама не зная, куда и зачем.
Как говаривала бабушка: "Помочь можно только тому, кто сам хочет, чтоб ему помогли". В Речной Бороде для Инкрис и остальных сделано всё возможное. А я засиделся.
Вообще надо было уходить раньше. Как отдал вестнице Лене обещанную бумагу, так и отплывать. Глупо получалось: она закончила южную часть Большого Маршрута – почти полмира! А я не продвинулся дальше Речной Бороды. Просто позор: так хотел странствовать, что готов был ползти с поломанной ногой. А теперь пустил корни…
На прощанье я не вытерпел – и сходил на возобновлённое представление. Правда, теперь оно называлось не "Чужак у ворот", а "Жук у ворот". Переписали его не особо: первая часть была как в первый раз – утро в курятнике, смешное и без слов. Потом добавились новые куклы – мучнистый Лишний приходил в компании с огромной чёрной марионеткой в виде вставшего на задние лапы жука.
После беседы со старейшиной наступала очередь для новой пантомимы. В жука потешно стреляли из луков, он рассыпался на части, а недомеченный поднимался к потолку театра в белом мешке.
Зря я боялся: над чужаками хотели смеяться. Я сам хохотал так, что потом лицо болело и живот. А на выходе, глядя на переделанную афишу, вспомнил погоню за Инкрис и своё отчаяние. Как недавно это было!
Всего в прошлом году я первым обнаружил мячелёта и помочился на него, прикончив. А теперь мастер Ченьг придумал, как убить "непобедимых" жукокрылов.
По-прежнему никто не знал, кто такие недомеченные и что им надо. Но с ними научились обращаться. И этого достаточно. Значит, трудные времена позади. Пора было возвращаться к прежней жизни. А мне – возобновлять моё странствие…
Разумеется, Инкрис решила, что я ухожу "из-за неё". Принялась извиняться, оправдываться и закончила обвинением меня, что я неправильно себя веду и не так реагирую.
А вот Ганн понял.
И моя хорошая знакомая тоже поняла. Я ей сразу сообщил, как принял решение. И она с улыбкой сказала: "Закон перекрёстка: с кем-то повстречаешься, с кем-нибудь простишься".
В Речной Бороде к этому относятся проще, чем у нас. Не боятся расставаться, потому что верят в новую встречу.
Инкрис и Ганн напросились проводить меня до корабля. С остальными я попрощался накануне, но эти двое первыми меня здесь поприветствовали, и теперь считали себя обязанными помахать вслед.
Поэтому мне пришлось поработать напоследок защитником-опекуном – прибыли два корабля разом, на пристани была тьма народу, и я привычно ухватил любопытных школьников за шкирки. И неугомонная Инкрис, и сдержанный Ганн одинаково обожали всё новое и необычное – и могли легко попасть под ноги грузчикам, а то и вовсе свалиться в воду!
Они уже раскрыли рты, чтобы объяснить мне, какие они не маленькие, как перед нами оказалась учительница Ниплис. И самостоятельные взрослые люди мгновенно завяли. Трудно доказывать свою крутизну перед той, кто регулярно проверяет твои ошибки!
Сопровождала учительницу женщина красоты до того убийственной, что я едва не выпустил своих подопечных. Никогда раньше со мной не случалось такого, чтоб я заворожено пялился на человека. И татуировка "предпочитаю только женщин" не охладила – спутница Ниплис была прекрасна сама по себе, на неё хотелось просто любоваться, ничего не ожидая в ответ.
Казалось бы, ничего сверхъестественного – я видел глаза покрасивее, и такую же изящную шею, и грудь побольше. Разве что густые волосы с медным отливом и длинные ноги, обтянутые травянистого цвета бриджами, оставались вне конкуренции.
Но дело было не в отдельных чертах, а во всём её облике. В том, как она поворачивала голову, как смотрела, как улыбалась.
Вдобавок ей было за сорок – я заметил медальон гранд-мастресс, а его давали после двадцати лет научной работы. Я уже знал свою слабость к женщинам старше меня. И стоял, очарованный, забыв о Закатном море, китах, чужаках, жукокрылах и всех своих путешествиях…
Медноволосая красавица откашлялась, и я опустил взгляд. В ушах стучало, и щекам было жарко. Я потерял счёт минутам… Тем временем Инкрис болтала с учительницей, не заметив моего оцепенения.
– Кого-то встречаете?
– Подруга должна приехать. Из Звёздных Окон.
– Я её знаю! – гордо заявила юница, – её зовут Звездочтица Яринь! Она предсказала восход Призрачной Луны! И мне велела следить за небом, ещё раньше всех, когда никто не знал!
– Верно, – ласково улыбнулась Ниплис. – Так ты видела Луну? Следила за небом?
– Забыла, – протянула Инкрис, утихая. – Вы ей не говорите, что я не видела! А то я пообещала, что буду, но закрутилась…
– Хочешь сама признаться? Правильно! – похвалила учительница. – Стыдно перекладывать на других собственную оплошность!
Инкрис окончательно стушевалась. А я в который раз позавидовал Ниплис – как же ловко она с ними обращалась!
– А эта звездочтица зайдёт к нам в школу? – влез Ганн. – Рассказать о своём открытии? Я бы послушал!
– Это идея! – воскликнула спутница Ниплис, обернувшись к подруге. – Надо её затащить. И я тоже хочу! Меня вы будете слушать?
– Смотря про что, – строго сказал паренёк.
– Даже не знаю, будет ли это интересно… – протянула гранд-мастресс. – Мне и рассказать-то нечего! Я последние месяцы только и делала, что сидела в лаборатории. Изучала мячелёты да жукокрылов – такая скукотища!
У Ганна непроизвольно открылся рот – ручаюсь, он бы всё отдал, чтобы одним глазком заглянуть в лаборатории Высокого Брода, куда свозили всё принадлежащее чужакам.
– Тоже интересно! – подала голос Инкрис. – Приходите, так и быть!
Ниплис нахмурилась на дерзость, но смолчала. Повернулась ко мне:
– Уже собрался? – она указала на мою набитую сумку. – Что чувствуешь, отяжелел или подрастрясся?
– Печали выкинул, а радостей везде много! – откликнулся я.
– Тогда удачной дороги и новых радостей! – и кивнув присмиревшим школьникам, она направилась в сторону корабля с флагами Звёздных Окон.
Медноволосая помедлила, окинула меня оценивающим взглядом, загадочно улыбнулась – и последовала за Ниплис.
А когда они скрылись, я сообразил, что так и не смог поговорить с учительницей. Долго собирался, ждал подходящего момента. Теперь уже поздно.
В тот жуткий день, пока похищенная Инкрис ещё не вернулась, и я не знал, о чём думать и что делать, Ниплис меня не отпускала. Держала за руку и говорила. Не знаю, что бы со мной было, если бы не её голос!
Она рассказывала мне о своей работе, о том, как больно расставаться с учениками и как тяжело переносить их неудачи. Я особенно запомнил, как она описывала заботу. У любой заботы есть свои пределы. "Мы отдаём им себя, но мы не можем прожить за них их жизни".
"А что ощущала она, когда предложила себя вместо девочки-заложницы – и тем самым подтолкнула Инкрис открыться жукокрылу?" – в который раз подумал я.
Но мы уже попрощались. Если что-то и будет, то в следующий раз. "Закон перекрёстка: с кем-то повстречаешься, с кем-нибудь простишься – и снова возвратишься".
– Пошли новости послушаем! – Ганн потянул меня к трибуне, вокруг которой уже собирались прохожие, портовые смотрители и свободные грузчики.
Мне самому было интересно, и я подошёл ближе, впрочем, не отпуская своих подопечных.
Поступившее обновление, ещё не записанное в Журнале Странностей, озвучивала чтица из театра:
– Третьего ивура текущего года, в двух днях пути от деревни Цветные Стёкла, на дороге направления "Стена – Чинчак", Ланди из Торговой Семьи был остановлен тремя жукокрылами. С ними было трое недомеченных. Несмотря на требование пропустить его, недомеченные не позволили ему отъехать. Под угрозой смерти он был вынужден оставаться недвижим, пока они обыскивали его вещи и товар.
В толпе слушателей послышались сдавленные ругательства. Чтица выждала паузу, пока люди не успокоятся, и продолжила:
– Найдя Журнал Странностей, недомеченные проделали с ним некие манипуляции. Судя по описанию торговца, эти манипуляции подразумевали копирование содержимого Журнала. Закончив с копированием, недомеченные бросили Журнал поверх товара, погрузились в жукокрылов и улетели.
– А в том Журнале были события от седьмого даура?
Я сам удивился, услышав свой голос. Наглость несусветная – прерывать чтицу! При том, что она меня знала. И почти со всеми здесь я был знаком. Тем хуже…
– Кто спрашивает? – прищурилась седенькая сморщенная старейшина, сидящая возле трибуны на принесённом кресле. – Емъек, ты, что ли? Собрался, наконец, странничек? Небось, три дня якоря выгребал?
По толпе прокатился добродушный смешок, да я и сам рассмеялся.
– Да, матушка, это Емъек, – ответил я, лихорадочно перебирая варианты ответа: хорошая шутка – лучший подарок на прощанье. – Три дня якоря выгребал, пять дней чешую из волос вычёсывал. Половину оставил – на память!
– Ну, мы-то тебя не скоро забудем, – ласково усмехнулась старейшина, намекая на строгий допрос, которым меня встретили в Речной Бороде. – Была в том Журнале Странностей история о Белой Горе, была.
Что-то в её тоне подсказывало, что старейшина поняла смысл моего вопроса. Я же избавился от мучивших меня сомнений. Вот почему не стали записывать информацию о забытом чужаками предмете!
Теперь недомеченные будут думать, что потеря произошла где-то ещё. Или ту вещь утащила, я не знаю, обезьяна, а может, птица! А на самом деле она лежит в лаборатории в Высоком Броде, и лучшие учёные изучают её устройство… Лучшие – как та гранд-мастресс, от которой глаз не отвести.
Обновлений больше не было, и Ганн потянул меня обратно, к кораблям, но я его придержал. Что-то происходило.
К трибуне подошёл молодой нахмуренный мужчина – у него была охотничья причёска с уложенными вокруг головы косами, как у северных горцев. Он протянул старейшине сложенный лист бумаги, она развернула, начала читать, хмурясь всё больше.
Слушатели не спешили разойтись – ждали реакции. Мудрая старуха могла и повременить с новостью, пока с ней не ознакомится остальной совет… К счастью, она протянула письмо чтице.
– Огласи!
Толпа затаила дыхание. Я заметил, что людей перед трибуной стало больше. И все молчали. Казалось, даже чайки кричат реже…
– Срочное сообщение от совета деревни Снежные Камни совету деревни Речная Борода. Записано вечером седьмого ивура тысяча шестнадцатого года. Вчера, шестого числа текущего месяца, недалеко от нашей деревни, в районе живых объектов под названием Снежные Камни, произошло столкновение между Снежными Камнями и жукокрылами. Утром шестого ивура жукокрылы в количестве пяти штук летели по небу по направлению с юга на север. Их заметили из наблюдательных гнёзд. Когда жукокрылы пролетали над Снежными Камнями, камни быстро изменили свою форму: из плоских плит с ровными гранями они стали конусами. Это произошло со всеми семью Камнями. Из вершин конусов вырвались короткие лучи. Все пять жукокрылов взорвались и упали на землю. Поскольку был второй Змеиный День, смотрители не смогли сразу подойти к останкам, но заметили, что в каждом жукокрыле сидел человек – недомеченный в серебристой одежде. Не ясно, погибли эти люди от выстрелов или от падения. После падения жукокрылов конусы вновь сложились. К полудню в небе над Снежными Камнями показалось ещё семь жукокрылов. Они летели с юга. Издалека они начали стрелять огненными лучами по Снежным Камням. При попадании на поверхности Камней образовывались тёмные пятна. Сразу после начала выстрелов Камни вновь превратились в конусы и выстрелили по жукокрылам. Жукокрылы взорвались и упали. Позже ночью удалось выяснить, что люди сидели в трёх из поверженных семи жукокрылов. Они тоже погибли. Вечером, прямо перед наступлением сумерек, с юга прилетели ещё девять жукокрылов и три небольших объекта, каждый размером с морской корабль, но без мачты и парусов. Жукокрылы и корабли начали стрелять по Снежным Камням. Три Камня загорелись. Четыре оставшихся превратились в конусы. Одновременно с ними, недалеко от места расположения Снежных Камней, на той же плоской скале, выросло три раза по пять конусов. Они тоже начали стрелять лучами. Жукокрылы и корабли взорвались и упали. Корабли после падения загорелись и упали в ущелье. Люди были в двух жукокрылах. Был ли кто в кораблях, выяснить пока что не удалось. После их падения первые четыре конуса превратились обратно в плиты, но пятнадцать новых исчезли не все – в каждом гнезде остались по два конуса. Ночью силами деревни некоторые части упавших жукокрылов были перенесены в пещеру, которая используется для хозяйственных нужд. Все найденные недомеченные были унесены в Лес Памяти и похоронены. Их описания и личные вещи хранятся у старейшин…
Чтица прервалась, взяла протянутую старейшиной бутыль с водой – и долго не могла напиться. Её слушал уже, наверное, весь порт, и никто не проронил ни звука.
Утолив жажду, чтица продолжила:
– На следующий день жукокрылы в сопровождении воздушных кораблей прилетали четыре раза. Они появлялись с юга. Каждый раз их число возрастало. Они смогли уничтожить ещё шесть конусов. Но из скалы выросло ещё двенадцать конусов, выше и толще предыдущих. При двух последних атаках жукокрылы и корабли были уничтожены, когда они были ещё далеко. Поиск тел начнётся этим вечером и будет длиться до утра. Мы посылаем нашего самого быстрого бегуна в деревню Речная Борода и обращаемся ко всем деревням Большой Муэры и всего мира! Мы похороним погибших, это наш долг. Но останки жукокрылов и части других принадлежащих чужакам объектов будут отправлены в Речную Бороду, потому что у нас нет возможностей для их изучения. Передаём старейшинам Речной Бороды право самостоятельно решить, как эти останки будут распределяться и что с ними станет в дальнейшем. Мы же просим направить к нам представителей Учёной Семьи для поисков и классификации. Также приглашаем смотрителей, строителей и других рабочих помочь нам в сборе и доставке найденного до Чинчака. Потому что останков много, а наши ресурсы ограниченны. Надеемся на ваше понимание и содействие, и заранее благодарим за помощь! Пусть всё будет хорошо. Старейшина совета деревни Снежные Камни Ханна Имур.
– Ты поедешь туда? – шёпотом спросила Инкрис и, встав на цыпочки, заглянула мне в лицо. – Поедешь?
– Вот ещё! – так же шёпотом ответил я. – Надоели уже эти жукокрылые…
– Шестого, понимаете?! – прервал нас Ганн.
Он говорил громко, почти кричал, потому что вокруг поднялся гомон.
– В ночь с шестого на седьмое Маха из Торговой Семьи нашла юнца из недомеченных! Вот почему его не спасли свои!
Его голос потонул в общем шуме.
Я начал выбираться, таща за собой школьников. Лишь отойдя на приличное расстояние, мы смогли спокойно поговорить.
– Не поеду я туда, – повторил я, поглядывая на корабль, чей флаг украшали звёзды в круглых "окнах".
Мой корабль. Наверняка часть команды была в толпе слушателей, так что он отчалит не прямо сейчас. Но якоря уже выбирали. Пора было прощаться – сколько можно тянуть!
– Я понимаю, – неожиданно сказала Инкрис, и её лоб пересекла морщинка, – это правильно.
Морщинка появлялась перед экзаменами. И ещё Инкрис была такой после похищения чужаками.
– Шестого, шестого!.. – возбуждённо твердил Ганн.
Я похлопал его по плечу, давая понять, что слышу. Вот и другая загадка решена. Узнав о спасении юного недомеченного, мы гадали, что могло случиться, что к нему не послали жукокрылов. "Почему они не прилетели, когда были по-настоящему нужны?"
– Значит, мне совсем нет смысла оставаться, – и я поправил сползающий ремень сумки. – И стрелы с кислотой есть, и теперь это… Ну, бывайте!
– Когда родит твоя Нойань из Туманных Вздыбей, я сразу сообщу, – пообещала Инкрис. – Лучшую вестницу найму. Сама заработаю и найму. Я тебе обязана. И с Касси буду связываться, чтобы знать, как там у неё.
– Договорились, – кивнул я, осматриваясь.
Я знал, что не придётся искать долго. Так и есть – недалеко от нас на пристани стояли Ниплис и медноволосая гранд-мастресс. Рядом с ними была молодая женщина с большой сумкой на колёсиках.
Наши с учительницей взгляды пересеклись, я показал на школьников, и Ниплис кивнула.
– Идите к ним, – я заставил Инкрис повернуться в сторону учёных, – идите, я сказал. Пока не подойдёте, я с места не сдвинусь.
– Удачи! – кисло улыбнулась она, хотела что-то добавить, но Ганн потянул её за собой.
Я и не заметил, что они уже держались за руки. Интересно, кто первый начал?.. Да мне-то какая разница!
"Всё хорошо, – думал я, устраиваясь на выделенном месте в трюме корабля – плыть нам предстояло долго, а наверх подниматься не разрешали. – Мешать им теперь будет некому".
В трюм спустились другие пассажиры. Они обсуждали сражение у Снежных Камней, и я притворился дремлющим, чтобы они не вовлекли меня в разговор. Что теперь будет… На что это повлияет… Что изменит… Да какое мне дело?!
Я планировал пересечь Горькое море, подняться по Ымле, свернуть в Угревой канал и доплыть до Звёздных Окон. А потом сойти на землю, и до Солнечных Брызг идти пешком. Пройти знаменитым тоннелем, за Юольскими горами снова сесть на корабль и спуститься по Фаюми.
Меня ждали белые киты в Закатном море. И не было ничего важнее.
Буквожорка
Когда Жук, хлопнув калиткой, подошёл поближе, Вайли не удивилась синяку на его скуле. Наоборот, странным было, что синяк один, и нет ни новых фингалов, ни свежих ссадин, ни царапин, коленки чистые, юбка не порвана… Жук частенько являлся в крайне неприглядном виде – как и положено юнцу, который принял неравный бой. Один против троих, а то и пятерых, не считая Яльки.
Но спросить, в чём дело, Вайли не успела. Спрашивал Жук, и его голос дрожал от ярости:
– Это ты?! Это ты им рассказала?!
Неправильно это было – вот так кричать и обвинять. Стоило Вайли осознать происходящую неправильность, как она крепко сцепила челюсти, чтобы ничего случайно не сказать. И представила на своём месте стог сена – пушистый, мягкий, непробиваемый стог. Не стала оправдываться или выяснять, кому она рассказала и что именно. Потому что стог не умеет говорить.
– Как ты могла?! Я же тебя просил! Ты не должна была! Я сам!
Но эти крики не оказывали никакого воздействия на стог. Ну, какое дело сушёной траве до каких-то там звуков?
Мысль об этом едва не заставила её улыбнуться. Всё было так, как обещала Птеша: она больше не чувствовала обиды или гнева. Потому что стог не умеет чувствовать!