Каждое событие, доброе или печальное, фиксируется и передаётся. Но если хорошие вести распространяются постепенно, привычными способами, без спешки, сообщение о дурной крови должно лететь как можно быстрее. Год – общепринятый срок, которого хватает, чтобы доставить наследную правку во все деревни мира.
Конечно, самый скоростной способ – дым днём и свет ночью. Но он годится для эпидемий, стихийных бедствий или иных простых новостей, для которых установлены специальные сигналы. А для наследной правки нужен длинный свиток, где перечислены все затронутые трагедией – и живые, и уже умершие. И ещё оставляют пустое место, чтобы можно было дописать пропущенное.
Пара строк может воздействовать на человека как удар в спину или как солнечный свет посреди сезона дождей. То, что Лена несла в этот раз, было неотвратимее заката. Но если женщины сохраняют право подвергнуть своё здоровье опасности, у мужчин выбора нет. Носители дурной крови получают одну паспортную метку – и на всю жизнь.
Поэтому, завидев белую торбу, многие перестают улыбаться…
Но для Лены этот яд был безвреден. Она вообще не думала о выражении лиц других людей! Не важно, что у них на сердце – свои обязанности по отношению к представительнице Почтовой Семьи они выполнят в любом случае.
У неё были свои заботы. Лену отправили на юг, двух других выбранных вестниц – на север и запад. У южного направления, наиболее населённого, особенно сложным считалась последняя, горная, треть. Готовиться к ней начинали загодя.
Тактику для Большого Маршрута следовало выучить наизусть.
Толстая книжка из сшитых листов в непромокаемом кожаном футляре была самым тяжёлым грузом, какой она несла. Лена читала тактику перед сном, изучая ближайшие прогоны. Все грядущие опасности, все самые актуальные дорожные изменения были бережно собраны, рассортированы и записаны теми, кто в силу возраста и здоровья уже не мог бегать.
Приятная тяжесть тактики успокаивала всякий раз, когда она ощущала страх. Целый год в пути! И не на кого положиться… Если не считать сотен вестниц – особенно тех, кто уже бежал Большой Маршрут. Их опыт был с ней. Все их хитрости и секреты.
Например, как сэкономить время.
Все знают, что расстояние между двумя деревнями поделено на отрезки, равные дню пешего хода. На месте ночёвок построены станции. Смотрители держат там необходимый запас всего, что нужно страннику. Можно починить обувь или тележку, подлечиться и купить еды.
Вестницы там тоже отдыхают. И для них всё бесплатно. А главное, вестницы пробегают два таких отрезка за день.
Но деревни не вырастают на одинаковом расстоянии друг от друга. Их основывают там, где удобно. Дорогу прокладывают с учётом местности. Расстояние между станциями не может быть больше одного дня пешего хода, а вот меньше – другое дело. И если три коротких прогона идут подряд, их можно пробежать за день.
Такой рывок называют "троицей". Случается, что новички "берут троицу", не заботясь об отдыхе и переоценив собственные силы. Их не наказывают, конечно. Люди не наказывают – зачем? Вестницы работают на пределе человеческих возможностей и расплачиваются собственным здоровьем при самом расчётливом поведении. Ошибки, а тем более рекорды стоят ещё дороже.
Тактика Большого Маршрута уделяла рывкам дюжину страниц. Сэкономленное время гарантировало соблюдение графика пробегов: при годовом марафоне без запаса не обойтись.
Троица допускалась, если последующая ночёвка выпадала на деревню. Там вестницу ждал массаж и ванна с лечебными солями, там можно было проспать лишние пару часов – и восстановиться
На карте было не так много мест, подходящих для троицы. А ещё надо было совмещать график пробега с собственным календарём… Шесть дней лунного цикла сами по себе были рискованными. Для девушек, конечно.
И при этом парней никогда не назначали на Большой Маршрут.
Возможно, это была традиция. Или влияло что-то другое… Лена задумывалась об этом в юности, когда готовилась в вестницы. Потом стало всё равно. Парни были хороши на сверхкоротких дистанциях. Девушкам доверяли марафоны.
Возможно, потому что девушки умеют следить за временем. Когда надо оббежать полмира, мало одних мускулов. Надо уметь считать и планировать. Надо уметь доверять своему телу. И признавать пределы своих сил. Многие отчёты о Большом Маршруте начинались с размышлений об этом…
"Выигрывает тот, кто знает свои слабые места", – мысленно повторила Лена. И остановилась.
Она только что пробежала мимо человека на обочине.
Он сидел на траве, вытянув левую ногу и поджав правую. К его левой щиколотке полоской ткани была примотана короткая ветка – самодельная шина. Изо всех сил он стискивал кривую палку. Рывок – и вот он встал, неуверенно покачиваясь. Опёрся о трость. И тут она сломалась, и парень упал бы, если бы Лена не удержала его и не помогла снова сесть.
– Что с ногой? – спросила она.
Они обменялись взглядами.
Кожа парня была покрыта паспортными татуировками. Набитая сумка, плотная юбка-плед до колен и широкополая соломенная шляпа, ещё совсем новенькая, дополняли картину. Типичный странник в начале пути – если бы не щиколотка.
Лена выглядела не менее характерно: сандалии со шнуровкой до колена, жёлто-красная накидка, белая торба, яркая канареечная шапочка. Завидев такой наряд, думаешь: "Большие новости бегут".
– Не знаю, растянул, наверное. А может, сломал, – вздохнул он.
Перевязался он умело. Вообще он не выглядел растерянным. Сумел допрыгать до леса и смастерить шину. Трость, правда, оказалась неудачная. Но лиха беда начало!
Лена прикинула, какой сигнальник ближе – который она пробежала или тот, что впереди. Но она была слишком увлечена разницей между женщинами и мужчинами, чтобы замечать такие мелочи!
– Ты посиди здесь, – сказала она парню, – я пробегу дальше и зажгу сигнал. А потом вернусь. Станция-то рядом.
Станцию она пробегала давно – это Лена помнила точно. Значит, следующая близко. Смотритель придёт на дым и донесёт беднягу, а потом вызовет врача или носилки из Сухих Ветряков, к которым относился этот участок дороги.
– Погоди!
Парень придержал Лену за бахрому короткой юбки, и она удивлённо опустила взгляд. Он был смущён, но не тем, что помешал вестнице.
– Не надо сигнала. Не зови никого. Я сам.
Типичный мальчишка! "Сам". С вывихнутой, а то и переломанной лодыжкой!
"Нет, мужчинам, пока они молоды, нельзя доверять ничего ответственного, – сердито подумала Лена, – когда они за себя не способны отвечать!"
– Я не могу оставить тебя посреди дороги, – терпеливо, как маленькому, объяснила она. – Это ты понимаешь?
Он кивнул. К счастью для себя.
Невозможно объяснить взрослому человеку, почему нельзя бросать на дороге того, кто попал в беду. Это объясняют маленьким детям. Если для взрослого это не бесспорно… Ну, тогда его ожидает короткая и нескучная жизнь.
– Я сбегаю и зажгу сигнал, – повторила Лена, – придёт смотритель и поможет тебе. Сам ты до станции не допрыгаешь, правильно?
Он снова кивнул и стал ещё печальнее.
Но продолжал цепляться за её юбку.
– Мне нельзя на ту станцию, – наконец, признался он.
– Почему? Ты что-то натворил?
Он вздохнул.
– Нельзя. Оттуда меня заберут в Ветряки. А туда мне нельзя.
Лена отцепила его пальцы.
Он не сопротивлялся.
– Потерпи, я быстро.
– Пожалуйста, – прошептал он. – Ветряки рядом с нами. С этим, – он показал на ногу, – меня домой заберут. А я не хочу возвращаться, понимаешь? Какой тогда во всём смысл?
Лена остановилась.
– Ты из Солёных Колодцев? – спросила она.
– Оттуда. Емъек, сын Брунги Чобо, – он ткнул в вытатуированное под левой ключицей, прямо над сердцем, имя своей матери. – Меня в Ветряках не оставят, я их знаю, там полно родни из наших Колодцев. А если доберусь до сигнальника Болотных Светлячков, то попаду к ним. И подлечусь у них. Светлячки с нашими не ладят, и никто не побежит рассказывать про мою ногу… И я смогу потом идти дальше.
Лена стояла, не шевелясь. И размышляла.
Ей ничего не стоило вернуться на территорию Болотных Светлячков, зажечь сигнал, позвать на помощь. Но сможет ли она объяснить, почему пострадавший остался на территории соседней деревни?
Смотрители не любят, когда мухлюют с сигнальниками. А уж когда это делает вестница! Да ещё с наследной правкой!
Можно помочь Емъеку добраться до выгодного ему места. Но это значит, что ранний подъём был зря. Она потеряет день. Упустит троицу, а следующая приходится как раз на сложные дни! Конечно, можно скомпенсировать – впереди год, она только-только начала Большой Маршрут… Но стоит ли – ради незнакомого парня, которому просто не повезло?
Тем более не бросать она его собирается! Просто сделает так, как выгодно ей. А для него это станет поражением после долгой и трудной подготовки. Всего лишь конец мечты.
Лена хорошо представляла, сколько надо отработать, чтобы деревня тебя отпустила. Например, бегать вестницей пять лет без единого опоздания.
Она ушла в лес – и вернулась с длинным прямым посохом, на ходу счищая складным ножом кору и веточки.
– Держи!
– Спасибо… – прошептал он.
Поднялся. Опёрся о предложенное плечо.
Ковыляли они со старушечьей скоростью. Емъек пыхтел, морщился, иногда ойкал. Но не замедлялся.
Судя по татуировкам мастерства, он был моложе Лены, да и в странствия отправляются, как правило, в двадцать с довеском. Она в его годы как раз получила знак "вольной", и уже могла сама выбирать заказы. Но у вестниц и остальных людей всё по-разному, разумеется…
"Мне ведь повезло, – вдруг подумала Лена и поразилась этому нежданному открытию. – Если ноги с изъяном, или слабые лёгкие, или сердце спотыкается, в Почтовую Семью не возьмут! Да просто не пробежишь быстрее всех!"
А вот просто ходить по миру может каждая. Старейшины не назначают невыполнимых выплат. Отработаешь – и свободна…
До первого сигнальника Болотных Светлячков Емъек не проронил ни слова. Выдохнул "спасибо", когда Лена продолжила идти – к следующему сигнальнику. Чтобы наверняка пришёл нужный смотритель. Да и куда теперь спешить, когда день потерян?
– Спасибо! – повторил он через некоторое время.
– Пожалуйста, – хмыкнула она.
– Как тебя зовут?
– Не важно.
– Я у тебя в долгу.
– Как хочешь.
– Что я могу тебя сделать? Я умею вязать и ещё делаю бумагу. И шью красивые сумки, такие, через плечо… Ну, что ты хочешь?
Вестница не смогла ответить.
У неё давно было всё, в чём она нуждалась: любимый бег и дорога, а об остальном можно не беспокоиться. Она не стремилась выкупить свою свободу, потому что давно наслаждалась ею. Она была тем, кем всегда хотела быть. И её выбрали для Большого Маршрута – высшее признание для вестницы!
Как объяснить это парню, который еле вырвался из родного дома, который готов на всё, чтоб не вернуться туда – и чтобы доказать, что он чего-то стоит?
– Я буду в пути, по меньшей мере, ещё год, – сказала Лена после долгой паузы, когда впереди впервые мелькнул вожделенный сигнальник.
Полосатый столб, выкрашенный в красные, жёлтые и белые поперечные полосы, был всё ближе. Уже можно было разглядеть схрон для зажигательной смеси. Он располагался на возвышении, под крышкой – ни дожди не страшны, ни пронырливые обезьяны.
Ещё дюжину шагов – и Емъек мог прочитать табличку на столбе: название территории "деревня Болотные Светлячки". Рядом с ним путевой указатель раскинул свои лапы: сколько до Великой Стены, до Горького моря и до реки Чинчак.
Когда же дорога спрямилась окончательно, кусты перестали заслонять пространство вокруг столба. И показался смотритель, удивлённо взирающий на Лену с Емъеком. Широкоплечий мускулистый мужчина со связкой хвороста на плечах – такой в два счёта донесёт до станции, а то и до самих Болотных Светлячков.
– Сделай для меня бумагу получше, – сказала вестница, – размер как на учебник или вроде того.
Смотритель сбросил вязанку и поспешил на помощь. Можно бы и остановиться, но Лена продолжала медленно идти.
– Бумагу? – обрадовано спросил Емъек, не сводя взгляда с путевого указателя. – Будет самая лучшая! А где оставить? Для кого?
– В Ста Водопадах. Для Лены из Почтовой Семьи. Они знают.
Один плюс два будет много
Мама всегда вздыхала, что мне не повезло. Потому что у меня нет подруг – только друзья. Но с мужчинами невозможно дружить по-настоящему! Значит, друзей у меня нет вовсе… Это неправда, конечно. Но её не переубедить.
Подруг у меня нет – с этим не поспоришь. Наверное, потому что в нашей деревне все девушки либо сильно старше меня, либо младше. Но ровесницы тоже не гарантия! Вон Инкрис с Вайли названные сёстры, хотя Инкрис младше. А Вайли с Аланой одногодки, но вместе я их не видела.
У всех всё по-разному. По-своему. У меня есть Холрен и Гийя. Есть и будут.
Помню, мама говорила, что после совершеннолетия мы перестанем водиться. Ведь девочки обгоняют мальчиков, им становится скучно друг с другом, и с этого возраста они врозь. Ничего с этим не поделаешь – такова жизнь.
Ну да, я закровила, и мне вытатуировали на лбу белую точку, как всем взрослым женщинам. Я стала выше. Груди набухли, и начали расти волосы в паху.
Но между нами тремя ничего не изменилось! Мы всё так же вместе мотались в Ветряки за краской для Стены, играли в "оторви хвост" и лазали за незрелыми хлебными орехами, чтоб жарить их сердцевину над костром, нанизав на прутики.
Потом Холрен и Гийя меня догнали и перегнали, у них выросли новые волосы на теле, даже больше, чем у меня. Но мы продолжали дружить.
А мама продолжала вздыхать, и тётки, и соседки, и родные Холрена и Гийи.
Нормально, когда малышня носится вместе. Но потом девушки и парни расходятся в разные стороны. У них начинается своя жизнь. Разная жизнь.
Женщины наследуют фамилии. Им завещают семейные дома. Даже если женщины не рожают, всё равно чаще остаются дома. Даже великая Алана Шаддат в итоге вернулась! А мужчины много странствуют, их могут отправить по обмену в другую деревню, да и сами они легко срываются с места.
У всех взрослых так было, поэтому, когда видели нас, то закатывали глаза. И рассказывали истории из своего детства: типа, сначала были не разлей вода, а теперь…
Нам пообещали, что всё изменится, когда мы начнём спать друг с другом. Что невозможно дружить с тем, с кем спишь, и вообще, это уже не дружба, а что-то другое.
Согласна, другое. С первым парнем у меня было другое. И со вторым. И с третьим.
Когда хочешь кого-то, и он не против, и потом вы встречаетесь, днём и ночью, возникают чувства. Точнее, то чувство, которое возникло вместе с желанием, крепнет. Хочется больше видеться, болтать, есть вместе. Говорить и слышать приятные слова. Делать друг другу подарки.
Потом это утихает. Сначала у кого-то одного. Потом вы расстаётесь, и сама не понимаешь, почему тебя так тянуло к этому человеку.
У Холрена было похожее. У него было много юниц! Несколько раз сразу две. Он говорил, что любил всех одинаково: сильно, но недолго.
А у Гийи была всего одна, но всё лето, когда он на пасеке помогал. Он рассказывал, что не испытывал к этой девушке каких-то особых чувств. И она тоже. У них был просто секс. Много секса.
У нас троих первый секс был с кем-то другим. Мы договорились, что сначала научимся всему, а потом попробуем друг с другом.
Так мы всех обхитрили.
Это мой старший брат нам посоветовал. Он вызнал у своих друзей, как бывает.
Емъек водился с парнями много старше себя. Они рассказывали, что сексу учатся, как любому другому делу. Поэтому первые разы удовольствия меньше, а больше тренировки. Но главное, пока осваиваешься, всегда один учится, а другой учит, подсказывает, прощает ошибки. Это хорошо. Но ты уже никогда не будешь с этим человеком на равных. Между вами всегда будет то время, когда он был опытнее тебя.
Парни выбирают на первые разы девушек, у которых что-то уже было. А если первый раз будет с таким же новичком, то вообще ничему не научишься. Какой тогда смысл? Учатся у тех, кто знает и умеет больше.
Так оно и оказалось. Потом мы втроём благодарили Емъека за совет. Даже хотели что-нибудь ему подарить, но он отказался.
Он всегда был для меня не просто братом, а как будто опекуном. Его воспитывала бабушка Тари – не просто помогала маме, а вообще забрала к себе. И мы виделись не часто, лишь когда он приходил к нам в гости. Потом бабушка умерла, и у меня появился старший брат, неизменно серьёзный, молчаливый и немного пугающий. С ним одним у меня не получалось спорить…
Когда он заявил, что хочет уйти из деревни, и ему назначили выплаты, мама всю ночь проплакала. И всхлипывала всякий раз, когда он уходил на заработки. А я страшно злилась и завидовала. Все шесть лет, пока он пахал, как проклятый. Я злилась, что он опять круче меня. И завидовала тому, что он знает, чего хочет, что ему надо.
Я просто жила – и росла вместе с Холреном и Гийей.
Мы не всегда были вместе. Гийя исчезал на всё лето – помогал тётке на пасеке. У Холрена бабка болела, он за ней ухаживал до самой её смерти. Иногда мы месяцами не видели друг друга. А потом встречались – и как не было разлуки! Вместе гуляли, болтали до утра, играли и пели. И подшучивали над скучным Емъеком, который либо работал, либо спал.
Только когда он стал приходить от старой Ру весь окровавленный, а его кожа постепенно покрывалась паспортными татуировками, я поняла – по-настоящему поняла, головой – что скоро он уйдёт совсем. А я останусь.
И ничего не изменить. Мой старший братик, такой непохожий на меня, такой странный и такой привычный, уйдёт и может быть, никогда не вернётся! Может быть, пришлёт весточку или подарок. Или нет.
А ещё, если какая-нибудь женщина родит от него ребёнка, мы получим письмо – как проходила беременность и роды, как здоровье ребёнка. Сёстрам и братьям такое сообщают.
Об этом рассказывали в школе. Но одно дело – слышать на уроке, когда жарко и скучно, про наследные правки, дурную кровь и линии родства. И совсем другое – видеть на коже свежие татуировки. И пустое место, оставленное специально в расчёте на тебя… Ведь если у меня родятся дети, то Емъеку должны будут набить новую метку!
Я тогда поняла, что сделаю. Как докажу Емъеку, что я тоже что-то могу. А главное, как заставлю его помнить обо мне, о нас, обо всех Солёных Колодцах – где бы он ни бродил!
Всё просто: я буду рожать детей. Конечно, здоровых, красивых, классных. И посылать правки во все стороны света. Даже если Емъек сам не захочет, и его правая рука останется пустой, на левой будут появляться полосы и треугольники. Так что он не сможет не проведать свою трудолюбивую сеструню!