- Благодаря торговле, - отметил Стратоник. - А как насчет храмов богам эллинов, коих в Гелоне великое множество? Они украшены статуями, алтарями, в них есть наосы. Каждые три года гелоны устраивают празднества в честь Диониса. Между прочим, у нас есть шанс поучаствовать в одном из них - как раз этой весной начинается следующий трехлетний цикл.
- Это будет интересно… - Гекатей мечтательно сощурился, наверное, вспомнив что-то приятное.
- Еще бы! - ухмыльнулся Стратоник. - Ты еще не видел женщин гелонов. Во многих из них течет кровь будинов (которые совсем не похоже на скифов, хотя их и причисляют к этому народу), и это такие красотки, доложу я тебе, что подобных не сыскать даже в Аттике.
Гекатей хотел что-то ответить, но не успел. Раздались дикие крики, и на караван налетели какие-то грязные оборванцы. Но скифские гиппотоксоты не растерялись и мужественно приняли бой, хотя шансов выжить при большом количественном преимуществе нападавших у них не было. Скифы опорожняли свои колчаны с потрясающей быстротой. Будь они повнимательней и выставь охранение, разбойники (а это была шайка Сатрабата) получили бы достойный отпор - гиппотоксоты перестреляли бы их, не доводя дело до рукопашной.
Но случилось, как случилось, и вскоре возле каравана зазвенели мечи, раздались крики раненых и ржание лошадей, которые кусались и лягались, стараясь таким образом и со своей стороны нанести урон противнику. Так они были приучены, особенно скифские лошадки.
Помертвевший от ужаса Стратоник даже не помышлял взяться за оружие в отличие от Гекатея, который торопливо, но сноровисто, что предполагало недюжинный опыт в военном деле, надевал доспехи.
- О боги! - стенал Стратоник. - Спасите меня и мой караван, и я устрою вам гекатомбу!
Наверное, олимпийские боги и впрямь услышали мольбу пантикапейского купца, потому что невдалеке от места схватки оказались джанийцы. Они давно заметили караван и поняли, что он идет в Гелон. Можно было присоединиться к каравану, но он полз по степи, как сонная муха после зимней спячки, что совершенно не устраивало Озара. Поэтому джанийцы приняли решение не показываться на глаза охране каравана, а пойти стороной.
Откуда взялись разбойники, они не поняли. Похоже, подручные Сатрабата прятались в каком-то овражке, поджидая свою добычу. Уж что-что, а устраивать засады бывший жрец умел. Разбойникам иногда казалось, что он всевидящий. Иногда Сатрабат поднимал их среди ночи (как в этот раз), и они мчались невесть куда и зачем. А потом оказывалось, что их ждет жирный "гусь", ощипать которого не составляло большого труда.
- Надо помочь, - сказал Чаян, самый старший среди джанийцев.
- Нам что, делать больше нечего? - недовольно отозвался Тримир.
- Нельзя упускать такую великолепную возможность хорошо отделать шайку Сатрабата, - возразил ему Хрват. - Мы пять лет за ним гоняемся, и все впустую. А тут он сам в руки к нам идет.
- Ты не забывай, что нас всего четверо, - строго сказал Тримир.
Хрват хохотнул.
- Будто нам не приходилось сражаться и с большим количеством врагов! - ответил он, подбоченившись. - Помнится, однажды наш отряд…
- Потом расскажешь, - оборвал его Озар, внимательно наблюдающий за схваткой. - Думаю, нам и впрямь неплохо бы слегка размяться. Чаян! Зови волков. Они еще необучены, как следует, но помочь сумеют. Только дай им понюхать одежду какого-нибудь разбойника, чтобы они скифских гиппотоксотов не порвали…
Гиппотоксоты все еще сопротивлялись, но уже как-то вяло; похоже, они начали помышлять о бегстве. И тут раздался волчий вой. Казалось, что он шел со всех сторон. Сражение остановилось, как по команде, и все его участники уставились на степь. А вой не прекращался; он все усиливался, и усиливался. А затем показались четверо всадников. Каждый из них держал в руках по два меча. Но это еще было полбеды. Самым страшным видением оказались громадные волки, которые бежали рядом с всадниками.
- Джанийцы… - сказал кто-то из разбойников громким шепотом.
- Джанийцы! - повторил другой, уже громче.
- Джанийцы!!! - завопили остальные и начали поворачивать коней, чтобы ускакать от ужасного видения куда подальше - сражаться с оборотнями-волкодлаками никто даже не помышлял.
Момент для гиппотоксотов был очень удачный, ведь разбойники подставили им незащищенные спины, но они тоже были напуганы не меньше, чем их враги. К счастью, среди них нашелся человек, не потерявший хладнокровия. Это был начальник гиппотоксотов, опытный, видавший виды воин. Он резко скомандовал:
- Всем оставаться возле каравана! Стойте, не двигайтесь и держите оружие наготове!
Джанийцы легко догнали разбойников, и началась рубка. Волки быстро сообразили, кто враг, а кого не нужно трогать, и можно представить ужас разбойника, когда огромный зверь одним прыжком сшибал его с коня на землю. На поверженных звери не обращали никакого внимания, их добивали осмелевшие гиппотоксоты, которые наконец поняли, что им пришла подмога. А вот лошадям приходилось худо: хищники, рассвирепевшие от запаха крови, резали их как баранов - рвали горло, бока, сбивали с ног. Даже Чаян, не мог остановить волков, хотя был одним из лучших дрессировщиков племени, да и некогда было ему.
Самым удачливым оказался Хумиуа. На этот раз ему выпало вести разбойников на караван. Сатрабат, как это часто бывало, сказался больным и остался в пещерах со своей охраной. Под Хумиуа был быстроногий жеребец нисейской породы, и он, изрядно напуганный волками, мчал по степи словно птица, не чувствуя под ногами земли. Что касается Хумиуа, то страх, который он испытал при виде волков, напрочь лишил его способности хоть что-то соображать. Он даже не пытался командовать своим сбродом; у него в голове билась только одна мысль - спастись! спастись любой ценой!
Когда в пещеры вернулся Сатрабат, Хумиуа пришлось выслушать немало обидных оскорблений от бывшего жреца. Ведь сопровождавшие Кимерия и Лида разбойники как в воду канули. "И все это за каких-то паршивых двадцать драхм?!" - бушевал Сатрабат. "Почему двадцать? - отбивался Хумиуа. - Каждый из тех, кто ушел сопровождать Кимерия и Лида, получил по две драхмы".
Он и под пытками не сознался бы, что припрятал для себя в укромном местечке восемьдесят серебряных монет, полученных от Кимерия и Лида. Остальные двадцать он отдал главарю шайки. Несмотря на свой статус первого помощника Сатрабата, Хумиуа получал лишь немного больше рядового разбойника. Остальные деньги, вырученные от продажи награбленного, оседали в тайниках Сатрабата. Конечно, на них предводитель разбойников покупал оружие, коней, одежду и еду для своих подручных, но Хумиуа был грамотным и умел считать - на все это уходило не больше трети того, что оказывалось в казне Сатрабата…
Хумиуа остановил коня лишь тогда, когда тот оказался в мыле - чтобы окончательно не загнать бедное животное. Этот жеребец стоил ему немалых денег, поэтому Хумиуа сжалился над ним. Он слез с коня и упал на землю совсем без сил. Откуда взялись джанийцы? Они словно упали с неба. Проклятые волкодлаки! Что он теперь скажет Сатрабату? Поверит ли ему бывший жрец? Провалить такое доходное дело!
Хумиуа встал с намерением заняться конем - и застыл как вкопанный: небольшую ложбинку, где он спрятался, окружили громадные лесные волки! Они приближались к нему молча, не спеша, тихим шагом, и в их глазах Хумиуа увидел кровожадную жестокость…
Стратоник не мог поверить, что остался жив. Поначалу ему даже показалось, что эти четыре воина - боги, сошедшие небес. Он не знал, чем их одарить в знак благодарности. Предводитель воинов, назвавшийся Озаром, сначала ничего брать не хотел, но затем сказал:
- Ну, если от чистого сердца… Нам бы хорошего вина.
- Сделаем! - с воодушевлением воскликнул Стратоник и окликнул своего помощника.
Тем временем Гекатей с интересом присматривался к странной четверке. Они явно были варварами, но что-то сдерживало его сделать окончательный вывод. Особенно Гекатея смущали светлые волосы и глаза воинов - голубые и зеленые. Племена скифской степи были в основном темноволосыми и черноглазыми, за исключением царских скифов - те чаще всего были светло- и темно-русыми.
- Кто вы, какого племени? - наконец не выдержал логограф и задал Озару вопрос, который давно вертелся на кончике языка.
Тот приветливо улыбнулся и ответил на вполне сносном языке эллинов:
- Мы дети своей матери. А племя наше небольшое, и его название тебе ничего не скажет.
- Но я видел, что с вами были огромные волки! Или это такие собаки? Куда они девались?
Озар снова улыбнулся, пожал плечами и сказал:
- Тебе почудилось, господин. Не было никаких собак, тем более - волков.
- Но я могу поклясться!..
- Можешь. Но не нужно. Просто у страха глаза велики и иногда они видят совершенно невероятные вещи.
- Но я правда видел… - пробормотал совсем сбитый с толку Гекатей.
Однако джаниец больше его не слушал. Он принял в дар от Стратоника два больших бурдюка доброго вина, попрощался с купцом (который начал просить, чтобы такие замечательные воины обязательно остались в качестве охраны каравана, суля Озару большие деньги, но его просьбы джанийцы пропустили мимо ушей), и вскоре четыре всадника, мчавшиеся во весь опор, исчезли вдали. Если бы Гекатей мог заглянуть в ложбинку, находившуюся в двадцати стадиях от каравана, то увидел бы тех самых волков, о которых шла речь, - они как раз доедали скакуна Хумиуа. А сам помощник Сатрабата брел по степи с безумным выражением на лице и бормотал что-то бессвязное. Волки его не тронули.
Глава 9
Джанийцы
Дремучий лес, покрывающий огромные пространства, стоял сплошной стеной. Казалось, что вряд ли здесь когда-нибудь ступала человеческая нога. Только звериные тропки, отчетливо видимые на снегу, оживляли мрачный пейзаж. Но звери выходили кормиться и на охоту в основном вечером и ночью, а днем в лесу стояла звенящая тишина. Лишь изредка раздавался дробный стук дятла, да и тот длился недолго.
Тем не менее люди в лесу жили. По полянам и прогалинам шла достаточно широкая тропа (скорее узкая дорога), по которой свободно могла проехать повозка и которая в конечном итоге упиралась в засеку - оборонительное сооружение из деревьев, поваленных рядами. Верхушки деревьев были направлены в сторону предполагаемого противника, а ветви засечены и стали острыми, как копья. Кроме того, лесные жители вбили в землю толстые колы, чтобы деревья нельзя было сдвинуть с места, и посадили кусты терновника, закрывшие все прорехи.
Добравшись до засеки, путник попадал в самый настоящий лабиринт. В засеке был проход, но не прямой, а с изгибами и поворотами. По сторонам его ограждали деревья, стоявшие так плотно, что между ними не смог бы протиснуться даже средних размеров зверь, не говоря уже о человеке. Эти стены из деревьев явно были творением рук человеческих, потому что по бокам ветки срезали, а вверху заплели в шатер.
Но главный сюрприз ждал путника впереди - проход упирался в массивные дубовые ворота, защищенные сторожевой башней. И она не пустовала. Над башней вился легкий дымок - это дозорные грелись у жаровни, на которой можно было приготовить и обед.
По другую сторону засеки лес неожиданно становился светлым и негустым. Из кустарников остались лишь ягодные, остальные были вырублены, а большие деревья частично пошли на засеку, а частично на строительство - с возвышенности, куда забралась тропа, открывался потрясающе красивый вид на большое поселение с рублеными домами. Оно располагалось на высоком берегу реки, где был сооружен причал и амбары для вяления и хранения засоленной рыбы. Таких поселений у джанийцев было несколько, но это считалось своего рода столицей племени.
Ивор стоял на пригорке и наслаждался видом родного поселения. Как давно он здесь не был! Людей в племени явно прибавилось, потому что небольшая рощица на противоположном конце поселения была вырублена и на ее месте выросли избы, да еще какие - двухэтажные. Это было для племени джанийцев в диковинку. Похоже, в этих избах жили купцы и знатные люди.
Юноша знал, что богатство у джанийцев не считалось большой заслугой. Все то, что наторговывали купцы, принадлежало всему племени. Но распределение благ шло по степени полезности человека обществу. А кто приносит самые большие блага племени? Конечно же защитники-вои в первую очередь, жрецы, которые общаются с божествами и просят у них для всего племени заступничества перед темными силами, затем купцы, обменивающие то, что произвели джанийцы, на нужные товары из дальних краев, потом ремесленники, охотники, земледельцы, лесорубы и прочий работный люд.
Не забывало племя и про женщин, особенно одиноких, мужья которых погибли в бою. Они были на полном обеспечении. А уж про полных сирот, таких, как Ивор, и говорить нечего - им предоставлялось все самое лучшее. За одним исключением - в большинстве своем сироты исполняли роль лазутчиков, ведь тоска по родине значительно меньше, чем по родителям. Они жили и в греческих полисах, и в Аттике, и даже в самой Персии, под бдительным присмотром тайной царской стражи, которая, как это ни удивительно, не замечала бревна в своем глазу.
Лазутчиков учили своему ремеслу с детства. Военное дело было обязательным, даже для девочек, - пока они не входили в пору зрелости, - но знание чужих языков не входило в программу обучения всех юных джанийцев. Это была прерогатива лазутчиков. Для этого приходилось привлекать иноземных учителей, а поскольку они вряд ли согласились бы надолго поселиться среди варваров, их просто умыкали. Потом, спустя годы, они возвращались домой вполне обеспеченными людьми, - джанийцы платили за обучение, не скупясь, - но никто из них даже не заикался о том, где он пропадал столько лет, и свято хранили тайну.
Об этом заботились жрецы, обладающие даром внушения и еще кое-какими средствами, от которых волосы становились дыбом. Поэтому мало кто знал о племени джанийцев, а если что и было известно местным и прочим племенам, так это разные выдуманные истории о волкодлаках и прочих ужасах.
Особенно всех поражало то, что джанийцам подчиняются лесные волки, самые страшные звери на скифской равнине. Даже пантеры и львы, иногда забредающие в места расселения скифских и иных племен, не были такими кровожадными хищниками. Можно было отбиться от самого большого льва, но если нападали лесные волки, то спасти от них могло только надежное укрытие. Вдвоем волки одолевали даже лесного хозяина, медведя, но до стычек между ними дело доходило редко - обе стороны относились друг к другу уважительно и старались не пересекаться. Мало того, медведь, менее удачливый охотник, чем лесные волки, обычно подъедал остатки их добычи. Иногда даже создавалось впечатление, что они специально оставляют ему не просто объедки и кости, а кусок туши оленя или лося.
Когда джанийцы подружились с лесными волками, не помнили даже жрецы. Так было всегда, отвечали они на вопросы детей. Но вот слиться с волком душой получалось не у всех. Конечно, многие могли на небольшой промежуток времени создавать иллюзию превращения человека в волка, практически все джанийцы - как мужчины, так и женщины - свободно и мирно общались с волками, но в племени были и настоящие мастера перевоплощений и дрессировки хищников. Этому искусству обучались и лазутчики - в первую голову. Однако лишь немногие из них в полной мере постигали сложную науку, которая была за гранью человеческого разума. Что касается Ивора, он был одним из лучших учеников мастера по имени Волх.
"Жив ли он?" - с тревогой думал Ивор, спускаясь с холма. Старик был ему за родного отца. Но Радагос, который время от времени навещал племя, чтобы доставить вождю сведения от Ивора, не мог это выведать. Все, чем занимался Волх, было большой тайной. Своих учеников он надолго уводил в леса, где они жили среди волков, чтобы привыкнуть к ним и изучить волчий "язык". Он был настолько сложным, что на его изучение уходили годы. А уж подчинить зверя своей воле (и не одного, а целую стаю) было и вовсе сверхсложной задачей. Правда, такие мастера, как Озар, побратим Ивора, мог это делать не хуже самого Волха, притом очень быстро. Иногда казалось, что он может беседовать с волками мысленно.
Вскоре Ивор оказался на улице, которая вела к родному дому. Его отец погиб в одном из походов, а мать захворала и умерла, когда ему исполнилось пять лет. После этого он и стал "скитальцем" - так называли лазутчиков, которые жили вдали от родины. Но родительский дом всегда ждал "скитальца". В нем никто не жил, однако за ним ухаживали - убирали в комнатах, ремонтировали по надобности, а зимой протапливали печь, чтобы в доме был жилой дух.
Улица была посыпана крошкой белого известкового камня, а по бокам шли бревенчатые мостки - чтобы в слякоть ходить как посуху. Заборов не ставили; их роль исполнял ровно подстриженный кустарник. Зато у каждого подворья имелись резные ворота, да все разные, одни краше других. Воротные столбы делали высокими и соединяли их толстым брусом - слегой. На каждой слеге крепились резные изображения солнца, полумесяца, волчьей или медвежьей морды, головы лошади или быка, а то и вообще какой-нибудь страхолюдины, не существующей в природе. Это были обереги каждой семьи. Они защищали джанийцев от разных темных сил.
- Ивор?! - воскликнул встретившийся по дороге старец с длинной белой бородой, заплетенной в косичку. - Ты ли это, дитя?
- Я, деда, я, - взволнованно ответил Ивор.
- А иди-ка ко мне, скиталец, почеломкаемся…
Они крепко обнялись; старик расчувствовался, и на его глазах появились слезы. Он любил Ивора отцовской любовью, потому что юноша был его лучшим учеником. Сувор - так звали старика - преподавал юным джанийцам, будущим лазутчикам, мастерство фехтования. Когда он брал в руки мечи, то, несмотря на весьма преклонные годы, двигался быстрее любого воина. Для непосвященных это было непонятно и невероятно. А те, кого он обучал, знали: чтобы достичь такого мастерства, нужно опередить противника не действием, а мыслью.
- Надолго к нам? - спросил Сувор.
- Как решит Жавр.
- Что ж, тогда приходи в нашу школу. Вспомнить прошлое не вредно.
- Обязательно приду, Учитель, - заверил Ивор старика, и пошел дальше.
В доме все было, как прежде. Проконопаченные мхом стены украшали давно засохшие венки, на столе стоял липовый туесок с закаменевшим медом, в "красном" углу, на подставке, высилось искусно вырезанное из липы изображение Адити, Матери Богов, в другом углу приютился небольшой ткацкий станок, подсмотренный кем-то из "скитальцев" в Аттике и сооруженный местными умельцами (полосатый коврик, сотканный матерью, лежал под ногами Ивора), а в печи горел огонь - будто хозяина дома кто-то ждал.