В общем, вместо порядка и боевого настроя в рядах наступающих воцарился ужас и бедлам. А тут еще и гиппотоксоты занялись своим любимым делом - туча скифских стрел накрыла колонну персидских войск.
Фарнабаз наконец совладал с эмоциями и закричал:
- Вперед! Мы победим!
Снова заревели рога, десятники кое-как находили своих подчиненных, сатапатиши выстраивали изрядно поредевшие сотни, и опять огромная масса людей двинулась вперед, туда, где стояло смешанное скифско-греческое войско. Но эпизод с огненными шарами отвлек внимание Фарнабаза и тысяцких от моря, а там творилось нечто интересное. Из-за небольшого островка появилась притаившаяся там целая флотилия военных кораблей Ольвии, среди которых были и трофейные пентеконтеры. Они быстро подошли к месту сражения, и в персов полетели булыжники и большие дротики. Это стреляли установленные на судах баллисты и катапульты, в кратчайшие сроки изготовленные ремесленниками Ольвии.
Особенно доставалось коннице, на которую и был нацелен главный удар метательных средств. Кроме того, команды кораблей еще и обстреливали колонну из луков. Персы уже не помышляли об атаке; им хотелось побыстрее отступить, но как это сделать под проливным дождем из стрел?
- Наступать! Вперед! - орал Фарнабаз, но его уже мало кто слушал.
А тем временем стройная фаланга гоплитов, доселе неподвижно наблюдавшая за фантасмагорическим действом, пришла в движение. Чеканя шаг, ощетинившись длинными копьями и закрывшись большими щитами, греки наступали на персов. Вот две волны столкнулись, и первый же страшный удар фаланги опрокинул расстроенные порядки персидского воинства. Железный кулак вошел в рыхлое тело колонны, как в свежий сыр, и персы не выдержали столь сильного натиска и побежали.
Греки догонять их не стали. Они расступились, и на простор наконец вырвались скифские гиппотоксоты. Над прибрежной полосой раздался пронзительный свист. Это скифы стреляли на скаку специальными стрелами, к которым были приделаны свистульки - для пущего устрашения потерявшего голову врага. А потом началась лихая рубка. Среди скифских конников был и Саураг - отряд Ариапифа послали в помощь ольвийскому гарнизону.
Теперь бывшего пастушка было не узнать. Закованный в панцирь, в железном шлеме, в бронзовых поножах, с длинным мечом у пояса и на великолепном мидийском скакуне нисейской породы он вполне мог сойти за какого-нибудь военачальника. Это не говоря уже о его знаменитом луке и длинном копье, которое он тоже позаимствовал у персидского конника. Но самое главное - к уздечке его боевого коня были прикреплены восемь вражеских скальпов. Саураг обладал уникальной способностью предугадывать действия врага и всегда его опережал.
Вот и сейчас он заметил, что блистательный господин, скорее всего, какой-то большой военачальник, пытается удрать, поднявшись по склону. Там было некое подобие крутой тропинки. Возможно, этот номер у Фарнабаза и получился бы, но Саураг, срубив на ходу несколько голов (тут уж было не до скальпов), заставил своего коня карабкаться вслед за жеребцом темника.
Когда Саураг взобрался на обрыв, Фарнабаз уже мчался по степи. Недолго думая, подросток припустил следом. Его жеребец летел, как вихрь, и вскоре стало ясно, что Фарнабазу не уйти - все-таки вес седока много значил для лошади. Приблизившись на нужное расстояние, Саураг достал аркан, сплетенный из конского волоса, раскрутил его над головой и бросил. Петля упала точно на плечи Фарнабазу, мальчик с силой дернул за конец, который держал в руках, и знатный перс, темник царя царей Дария, упал на землю с грохотом, как железный куль…
Приключение случилось и у Радагоса. Его главной задачей было поджечь и скатить вниз шары, сплетенные из сухого хвороста. Главной изюминкой в них являлась его придумка. Он изготовил специальный горючий состав на основе земляного масла (это была одна из тайн жрецов-джанийцев, которую они открыли лишь "скитальцам") наполнил им под завязку хорошо вычиненные бычьи желудки и подвесил их на трех растяжках в центре шара. Когда горящие шары оказывались внизу, огонь сильно разогревал вещество в импровизированных тонкостенных сосудах, и оно взрывалось.
Выполнив задание, Радагос уселся и стал с интересом наблюдать за захватывающей картиной сражения. Он знал, что Ариапиф и полемарх Гелиодор справятся и без него. Его помощники из вольноотпущенников, немного постреляв сверху в персов и опустошив свои колчаны, куда-то исчезли; наверное, им не терпелось слегка пограбить обоз персидского воинства. Должен же человек за хорошо выполненную работу получить достойное вознаграждение?
Неожиданно Радагос почувствовал чье-то присутствие - совсем рядом, в кустарнике. Сначала он насторожился, а затем рассмеялся и сказал:
- Покажись, Фагр! Я знаю, что ты здесь.
Волк появился бесшумно как привидение. Мягко ступая своими немалыми лапищами, он подошел к Радагосу, и тот нежно его обнял.
- Соскучился… - Радагос несильно потрепал волка по загривку. - И я тоже… Как ты нашел меня?
Вопрос, конечно, был глупым. Во-первых, Фагр не мог ответить, так как не владел человеческой речью, а во-вторых, джанийцы и сами не знали, каким образом волки находят своих хозяев. Непосвященному человеку это казалось чудом, но, постоянно общаясь с лесными волками, джанийцы и не таких чудес навидались. Радагос, как и остальные "скитальцы", растил себе волка, едва тот оторвался от материнских сосцов. Это было обучение на взаимопонимание без слов, чтобы потом, если придется, отдать, не колеблясь, свою жизнь за друга. Такие случаи иногда бывали, и не только со стороны волков.
Наверное, волки понимали это, потому что доверяли своим хозяевам безгранично…
"Ах, как повезло мне! - радостно думал Вахаука, пробираясь со своим псом Гурджи через заросли, которые росли над обрывом. - Хоть раз в жизни, да повезло!"
День начался с неприятностей. Во время кормления псов десятник обычно проверял амуницию собак. И надо же было такому случиться, что именно у Гурджи попонка-кольчуга прохудилась - сломалось несколько основных звеньев, что делало ее непригодной для использования, а Вахаука вечером по запарке и не заметил этого. По правде сказать, попонке было уже много лет, она вся поизносилась, но для приобретения новой у начальства не было средств, и Вахауке приходилось время от времени заниматься ее ремонтом. Но что он мог поделать, если все кольца проржавели, и попонка держалась на честном слове!
Конечно, влепить затрещину Вахауке десятник не решился, как это обычно делали датапатиши других родов войск, иначе лежать бы ему на земле с перегрызенным горлом. Ни один боевой пес не позволил бы кому-либо обидеть своего хозяина, будь это десятник, сотник или даже сам царь Дарий. Но высказать все, что он думает о Вахауке, датапатиш не поленился. Монолог длился очень долго - до тех пор, пока злобно не зарычал Гурджи, который наконец понял, что все эти нехорошие слова десятник говорит в адрес его хозяина и друга. Тогда датапатиш сказал Вахауке: "Катись, недотепа, в обоз! Пусть кузнец починит попонку. Глаза бы мои тебя не видели…"
Вахаука не стал препираться и отправился в обоз. Естественно, к кузнецам всегда была очередь. Тем более что колонна уже начала движение, и кузнецы-оружейники вынуждены были заниматься своим делом на ходу, что не очень удобно, ведь походный горн не разожжешь, его нужно ставить на землю. Поэтому большую работу они оставляли на вечер, а сами занимались мелким ремонтом, не требующим нагрева металла. Вахауке это было на руку, - подумаешь, заменить несколько колец; для кузнеца это мелочь - но все равно очередь на мелкий ремонт растянулась на полдня по подсчетам Вахауки.
А он особо и не торопился. Тем более что дымилась походная печка, в которой пекли удивительно вкусные пресные лепешки. Быстро накормить десять тысяч воинов в час вечернего привала было нелегкой задачей, поэтому многое делалось на ходу. Вахаука подошел к знакомому пекарю, и тот всучил ему две восхитительные лепешки - с пылу с жару. Честно поделившись едой с Гурджи, он начал есть свою лепешку и ждать, пока поест пес. Конечно, потом придется догонять колонну бегом, но для Вахауки и пса это не проблема.
Когда на войско покатились сверху огненные шары, Вахаука сразу понял, что дело обстоит худо. Ему не было видно, что творится впереди, но по предсмертным крикам на персидском языке и рычанию боевых псов, которое часто прерывалось визгом животных от боли, он понял, что его подразделение приняло бой первым, и, похоже, вышел он не очень удачным. А когда к берегу подошли вражеские триеры и стали обстреливать колонну из баллист и катапульт, Вахаука принял "гениальное" решение - вскарабкаться на кручу и посмотреть сверху, чтобы определить, кто побеждает. Если свои, то к ним присоединиться никогда не поздно.
Наверное, таким же "стратегическим" мышлением были не обделены и еще несколько десятков человек из обоза. Они нашли крутую тропинку наверх и карабкались по ней с завидной прытью. Их примеру последовал и Вахаука вместе со своим псом…
Фагр неожиданно резко отпрянул от Радагоса и безмолвно обнажил свои устрашающие клыки. В этот миг его вид был ужасен. Джаниец понял, что где-то рядом враг, притом не человека, а волка. Кто бы это мог быть? Радагос притаился.
Вахаука выскочил на небольшую полянку, где находились Радагос и волк, и облегченно перевел дух. Он не видел ни джанийца, ни зверя; его взгляд был прикован к степи, до которой оставалось рукой подать - там, где находился Радагос, заросли над кручей были пожиже и значительно уже, чем в других местах. Джаниец не случайно облюбовал это место - чтобы не продираться с шарами через кустарники. Вольноотпущенники вырубили в зарослях лишь недлинный коридор, по которому и доставили шары к месту событий. Распределяли их по предполагаемой длине колонны персидских войск с помощью талей и веревок, протянутых над обрывом.
Однако если Вахаука не обратил внимания, что на полянке кроме его и пса находится еще кто-то, то Гурджи мгновенно ощетинился и угрожающе зарычал. Обеспокоенный Вахаука обернулся - и едва не сел на заднее место. В дальнем конце поляны стоял воин, вооруженный двумя мечами, а рядом с ним - огромных размеров волк. Если бы Вахауке кто-то сказал, что существуют такие большие звери, он никогда бы не поверил. А волк был крупнее даже его Гурджи. Мало того - он был прирученным!
Радагос был сам поражен. Но не появлением персидского дезертира, а мощью и статью его пса. Ему доводилось слышать о боевых псах персов, но видеть не приходилось. И это страшилище к тому же носило ошейник, усеянный шипами. "Нельзя на него пускать Фагра! - подумал Одноухий. - Никак нельзя!" Ведь волки обычно рвали своим противникам горло, а к этому зверюге не подступиться из-за ошейника.
Но он не успел сказать ни слова - пес и волк решили вопрос "сражаться или нет" без разрешения хозяев. Гурджи и Фагр неторопливо двинулись навстречу друг другу. Теперь уже поздно было отдавать какие-либо команды; звери их просто проигнорировали бы (а боевой пес был самым настоящим зверем, лишь немного облагороженным человеком).
Волк и пес остановились посреди поляны, и какое-то время присматривались друг к другу. Радагос понимал, что страха перед противником нет ни у того, ни у другого. Мало того, и он не мог помочь своими штучками, изобразив вой многочисленной волчьей стаи, после которого у любого пса поджилки начинали трястись, - поздно было. Оставалось уповать на выучку Фагра. Но этим делом занимался Волх, и Радагос не был посвящен во все тонкости натаскивания волков.
Дальнейшее заняло не очень много времени. Все-таки Фагр, реликт давно ушедшей эпохи, был крупнее и сильнее Гурджа. Он не стал хватать его за горло, а молниеносным ударом сбил с ног и располосовал живот. Но даже в таком состоянии Гурдж хотел продолжить сражение. Он встал, но вывалившиеся кишки помешали ему броситься на исконного врага. Пошатнувшись, Гурдж упал и жалобно заскулил. Волк немного постоял над ним, а затем, презрительно фыркнув, вернулся к Радагосу.
- Ах, молодчина! - Одноухий ласкал Фагра, но делал это осторожно, потому что тот все еще переживал перипетии схватки и мог укусить (правда, слегка) даже хозяина.
Неожиданно к скулежу раненого пса добавился плач. Радагос посмотрел и увидел перса, который припал к издыхающему псу и плакал, как женщина. Одноухий лишь вздохнул; ему были понятны переживания проводника собаки. Заметив, что скиф смотрит на него, Вахаука вскочил, разорвал на груди рубаху и возопил в полной невменяемости:
- Убей и меня, убей! Что же ты медлишь?! Убей!
Радагос молча посмотрел в его обезумевшие глаза, полные слез, еще раз вздохнул и пошел к своему коню, привязанному среди высоких деревьев. За ним тенью скользнул и волк, одарив Вахауку на прощание взглядом, в котором светилось едва не человеческое сожаление, что Радагос не приказал ему разделаться и с хозяином пса. А что это было так, Фагр определил по запаху.
Глава 20
Нефела
По степи ехал всадник. Конек у него был так себе - ни стати, ни прыти. Обычная скифская лошадка, к тому же преклонных лет, но еще вполне крепкая и выносливая. Судя по тому, что и всадник, и его средство передвижения не очень хорошо понимали друг друга, конь был у кого-то позаимствован. Мало того, и всадник сидел на своем четвероногом транспортном средстве не очень уверенно, несмотря на то, что был одет и вооружен как охотник-скиф. Не было в его посадке той непринужденной грации, которая нарабатывается годами общения с лошадью.
Тем не менее всадник уверенно продвигался к какой-то цели, особо не присматриваясь к местности. Наверное, эти края были ему хорошо знакомы. Но вот впереди показались длинные валы, закрывавшие полгоризонта. Это были укрепления Гелона. Лошадка пошла бодрее, потому что всадник "подогрел" ее стылую кровь добрым ударом нагайки. Но даже после этого она не посчитала нужным перейти на рысь, не говоря уже о галопе.
Чем ближе всадник подъезжал к валам, тем сильнее слышался неприятный запах сгоревшей древесины. Он ни в коей мере не напоминал тот, что исходит от горна кузнеца, где тлеют древесные угли, или от печи горшечника, который обжигает очередную партию керамических изделий. Это был запах сгоревших построек и тряпья, очень быстро превращающийся в вонь. Казалось, что не только человек может умирать, но и его жилье. Судя по всему, город, к которому приближался всадник, умер. Подтверждением этому служили и птицы-падальщики, которые кружили над валами, высматривая поживу.
Всадник смело въехал в центральные ворота, от которых остались лишь обугленные стояки. Еще немного времени, и он оказался на агоре Гелона. Вернее, на том месте, что осталось от некогда красиво убранной центральной площади города. Персы, захватив Гелон, сожгли все, что только можно, - городские ворота, тыновые укрепления, деревянные храмы, дома и даже невзрачные ремесленные мастерские - а кое-где и разрушили кирпичную кладку (правда, ее было не так и много).
Покачав головой, всадник печально вздохнул, и среди пепелища с трудом отыскал дорогу, которая вела в ремесленный квартал. По пути ему попадались отощавшие и одичавшие собаки, сбитые в стаи. И человек, а в особенности его конь были для них лакомым куском, но едва вожак приблизился к всаднику и принюхался, его голодный пыл мигом угас; пес опустил голову, выражая покорность, затем развернулся и присоединился к стае, которая разочарованно заурчала и затявкала. Что-то сдержало псов наброситься на всадника, хотя голод довел их до предела, за которым начинается полное одичание, и он беспрепятственно продолжил свой путь.
К удивлению и радости всадника, у эргастерия Геракледа лишь сгорела крыша. Гераклед не пожалел средств и выстроил почти все свои мастерские из камня, только стропила и перекрытия были деревянными. Правда, все строения были неказистыми, наверное, по этой причине персы не стали марать руки, разваливая тесные клетушки.
Вторгшись в землю будинов и гелонов, персы натолкнулись на хорошо укрепленный город, брошенный жителями. Радости персидского воинства не было предела - хоть как-то можно отомстить ненавистному врагу, которые уже месяц водит царя Дария за нос. Персы с огромным удовольствием сожгли город и, ориентируясь по следам, оставленным скифами, двинулись дальше за отступающим противником, пока не достигли реки Оар. Дальше на север шли земли вообще дикие, пустынные, которые не были населены людьми, - песчаные барханы со скудной растительностью тянулись до самого горизонта.
Здесь следы скифов терялись, и Дарию пришлось остановить войско. Он приказал построить возле реки Оар, на берегу Меотиды, восемь больших крепостей. Они располагались друг от друга на равном расстоянии примерно в шестидесяти стадиях. Крепости нужны были для того, что за их стенами армия чувствовала себя в безопасности. В дальнейшем Дарий собирался соединить их общей линией укреплений. Но это должно было случиться только после победы над главными силами скифов.
Стены возводились лишь с напольной стороны, с остальных сторон крепость защищали крутые склоны балок или оврагов. Дарий расположил крепости на берегу Меотиды не без задней мысли - в случае необходимости сюда мог подойти флот ионийцев. Дарий рассчитывал, что здесь, в случае продвижения армии дальше на восток, он мог оставить часть войск, обезопасив свои тылы - как это было сделано во Фракии, когда за считанные дни на побережье Ахшайны выросло "царское укрепление" Дориск…
Внимательно осмотревшись по сторонам, всадник спешился, завел коня в каменный сарайчик без крыши, где прежде находился хозяйский мул, - от греха подальше - и нырнул в лабиринт мастерской. Он провозился там не очень долго, а когда возвратился, его лицо сияло, как полная луна. В руках у него был увесистый кошелек с деньгами и длинный пакет, оберткой которого служили промасленное тряпье. Когда он развернул сверток, миру явились два великолепных меча, которые тут же нашли свои места у пояса. Облегченно вздохнув, странный путешественник вывел свою лошадку на улицу и едва вознамерился сесть на потник, представлявший собой импровизированное седло, как сзади раздался слабый вскрик, а затем послышался голос:
- Аккас?! Не может быть! Глазам своим не верю…
Аккас (а это и впрямь был вазописец) резко обернулся и увидел потрясающего замарашку. Перед ним стоял грязный до невозможности, изможденный мальчишка в лохмотьях, лицо которого было испачкано сажей.
- Да, я Аккас. А ты кто?
Мальчишка вдруг зашатался (наверное, от слабости), сел на землю - почти упал - и заплакал.
- Ты… не узнаешь… свою Нефелу? О, горе мне!
- Нефела?! - Аккас был потрясен. - Как ты здесь оказалась? Почему не ушла со всеми?
Он взял ее на руки и поднял легко, как пушинку, - Нефела была сильно истощена. Она прильнула к его груди и заплакала, зарыдала пуще прежнего. Аккас не знал, как ее успокоить, а потом все-таки придумал.
- Есть хочешь? - спросил он, выбрав промежуток между причитаниями Нефелы.
- Да! Очень… - Слезы на ее лице высохли вмиг.
Аккас достал из переметной сумы небольшой хлебец и налил ей в чашу вина, предварительно разбавив его водой. Хлебец исчез так быстро, что вазописец и глазом не успел моргнуть. Запив свой скудный обед вином, Нефела блаженно вздохнула, а затем жалобно спросила:
- А у тебя еще есть хлебцы?
- Есть. Много. Но я сейчас тебе их не дам.
- Почему?!
- Сколько дней ты голодала?
- Много… И не сосчитать. Я ела зерна пшеницы и ячменя, когда удавалось найти - желуди… Хотя персы и сожгли наш священный дуб, на земле осталось немного желудей.
- Вот поэтому ты получишь еду спустя какое-то время. Иначе, если переешь, с тобой случится беда. А лекарей поблизости нет.