Президенту Дэвису было за пятьдесят. Его вытянутое, худое лицо, немного бледное на вид, говорило не столько об энергии, сколько об уме и рассудительности. Лоб покрывало множество мелких морщин, рот был узкий, с тонкими губами. Во взгляде этого человека было нечто своеобразное, нечто пугающее, понятное только тому, кто знал, что один глаз у президента незрячий, закрытый тонкой кожицей. Роста он был среднего, одет весьма скромно и неприметно.
Закончив вскоре разговор с четырьмя собеседниками, он попрощался с ними и обернулся к нежданному посетителю.
Тот учтиво поклонился.
- Я не совсем удачно выбрал время, - начал он. - Но, может быть, нескольких минут окажется достаточно, чтобы уладить дело, которое привело меня к вам, мистер Дэвис.
- Я не слишком тороплюсь, - ответил президент, внимательно разглядывая старика, лицо которого не оставило равнодушным и его. Он предложил посетителю присесть, и, поскольку президент сам уже сидел, старик воспользовался приглашением и занял место напротив, скрестив руки на рукоятке своей палки. - Вы знаете этого человека? - спросил Джефферсон Дэвис, бросив взгляд на лежащую перед ним визитную карточку министра.
- Я неоднократно встречался с ним во время своего последнего пребывания в Европе. Он оказался настолько любезным, что вручил мне несколько своих визитных карточек на тот случай, если они мне понадобятся.
- А как ваше имя, сэр? - спросил Джефферсон Дэвис.
- Эдмон Дантес, - поклонился старик.
- Вы не американец? - поинтересовался Дэвис. - Наверное, путешественник, стремящийся поближе познакомиться с нашей страной?
- Вы правы, в некотором роде меня можно назвать путешественником - я переезжаю из одного места в другое во славу Божию. Я - миссионер, - ответил Дантес.
- О… это весьма достойное занятие! - воскликнул Дэвис. - Чем я могу быть вам полезен?
- Вы, наверное, слышали, мистер Дэвис, - (президент неодобрительно покосился на странного посетителя, ибо с момента своего избрания на этот пост успел уже привыкнуть к обращению "Ваше превосходительство"), - что на плантацию мистера Бюхтинга, плантацию "Либерти", напал отряд кавалерийского ополчения, хотя она не была занята войсками противника. Кажется, единственная цель этой акции состояла в том, чтобы доставить сюда, в Ричмонд, свободных людей - цветных, работавших там. Знало ли об этом правительство и каковы его намерения в отношении пленных?
- Вы пришли защищать этих людей? - быстро спросил Джефферсон Дэвис.
- Да, - откровенно признался старик.
- В таком случае я попрошу вас явиться в другой день, - с раздражением сказал Дэвис, поднимаясь с места, - сегодня у меня слишком мало времени!
- Надеюсь, мне не придется сообщать своему другу, министру, что правительство Конфедерации совершает насилие, даже не пытаясь его оправдать! - спокойно ответил старик, продолжая сидеть.
- Ну знаете, сэр!.. - запальчиво воскликнул Дэвис. Впрочем, он был достаточно светским человеком и сдержал обуревавшие его чувства, спросив: - Ну, так чего же вы хотите?
- Все цветные, о которых идет речь, свободные люди, - начал Дантес. - Они - граждане Союза, и будь они даже сторонниками Севера, что невозможно доказать, с ними следовало бы обращаться лишь как с военнопленными, при условии что они взяты в плен с оружием в руках. Вопреки этому с ними обошлись не как с пленными, а как с животными. Приблизительно двадцать человек из них погибли по пути от плантации "Либерти" до Ричмонда из-за бесчеловечного обращения. Правительство одобряет такую практику?
Не глядя на Дантеса, президент некоторое время молчал, вертя в руках перочинный нож. Чувствовалось, что у него беспокойная, раздражительная натура. Он уже излишне долго слушал старого джентльмена и, возможно, не дал бы ему выговориться, если бы не твердый, уверенный, хотя и не слишком громкий голос старика, оказывавший на него какое-то необъяснимое влияние. Наконец он с улыбкой поднял глаза на Дантеса:
- Признайтесь, сэр, вы - аболиционист?
- Я просто противник всякой несправедливости, - ответил Дантес. - Я только спрашиваю, намерены вы прощать или даже оправдывать столь явное попрание прав личности?
- Я мог бы привести вам целый ряд чрезвычайно веских доводов, - парировал Дэвис, и на его тонких губах заиграла улыбка. - Но поскольку вы аболиционист и к тому же миссионер, привыкший мыслить, вероятно, скорее категориями из области веры и эмоций, чем из области практической жизни, эти аргументы не найдут у вас должного признания. Поэтому я ограничусь упоминанием единственной, чисто житейской, но решающей причины. Правительство не отдавало распоряжения об аресте свободных цветных на плантации "Либерти", однако одобрило план, предложенный одним из наших офицеров. Он исходит из того, что такое скопление свободных цветных было бы слишком серьезным успехом мистера Бюхтинга в осуществлении его затеи - взбунтовать наших рабов. Тогда мы дали согласие, чтобы этих людей доставили сюда. Если при этом действительно была проявлена жестокость, мне остается только сожалеть.
- Эти цветные в самом деле будут здесь проданы, несмотря на то что они свободные люди? - спросил Дантес.
- Должен сознаться, что лично я предпочел бы просто обезвредить этих негров, то есть держать их в заключении, - пожал плечами Дэвис. - Но мне приходится жертвовать своими личными пристрастиями в угоду взглядам моих друзей и наказать немногих в назидание многим, чтобы внушить народу мысль, что негр вообще никогда не может быть свободным. Поэтому мы продадим этих людей, но деньги незамедлительно выплатим мистеру Бюхтингу, если он того пожелает.
- Это решение окончательное? - спросил старик.
- Оно было принято сегодня, и отменить его едва ли удастся, - ответил Джефферсон Дэвис.
- Нельзя ли по крайней мере отложить его выполнение? - допытывался Дантес. - Я мог бы известить мистера Бюхтинга: возможно, он поручит мне выкупить несчастных.
- Как раз этого нам бы меньше всего хотелось, - возразил Дэвис со своей прежней улыбкой. - Итак, сэр, я дал вам, надеюсь, достаточно сведений. Весьма сожалею…
- Еще один вопрос! - сказал Дантес, поднимаясь. - Вы лично сторонник рабства? Иначе говоря, если удастся добиться примирения Севера с Югом, вы будете по-прежнему настаивать на том, чтобы сохранить рабство навечно?
- Наш человеческий опыт показывает, что в этом мире ничто не вечно, мой друг, - коротко ответил Дэвис. - Однако, на мой взгляд, рабство чернокожих должно продолжаться до тех пор, пока это угодно Богу…
- Богу! - прервал его старик, и в его голосе впервые послышалось волнение. - Какое отношение имеет рабство к Богу?
- Самое прямое, - ответил президент, - ибо я считаю установление о том, что некая низшая раса призвана служить другой, высшей расе для достижения больших целей, Божественным установлением. Негр рожден быть рабом белого человека. Это наше мнение, наше кредо. Либо мы погибнем, либо победим, и тогда рабство сохранится в прежнем виде. Прощайте, сэр!
- В таком случае вы погибнете, сэр! - твердо сказал Дантес.
- Вы полагаете? - невозмутимо спросил Джефферсон Дэвис. - Что ж, увидим! Кстати, будьте осторожнее здесь, на Юге, сэр! Люди взбудоражены и могут не стерпеть, если кто-то вмешивается в их дела.
Дантес откланялся и вышел из кабинета, а затем и совсем покинул правительственную резиденцию.
Между тем Стонтон, Бут и Говард вернулись в пансион, чтобы пообедать. Бут заметил, что Стонтон, как говорится, не в себе. Казалось, капитан ополчения, такой бравый на вид, с трудом держится на ногах. Он немедленно отправился в бар и велел подать себе большой стакан чистого рома, сказав, что у него "черт знает как паршиво на душе".
- Что с вами, капитан? - спросил Говард. - У вас такой вид, будто вы только что очухались после трех дней беспробудной попойки!
- Неужели и вправду я так выгляжу? - почти с испугом спросил Стонтон. - Должно быть, простыл. Только что пропустил стаканчик рому - уж это первое средство!
- Похоже, под взглядом этого старика у тебя ноги подкосились, верно? - вставил Бут.
- Старика? Какого старика? - воскликнул, побледнев, Стонтон.
- Ну, мне так показалось! - спокойно заметил Бут. - У этого старого джентльмена какой-то необычный взгляд.
- И голос! - добавил Стонтон.
- Он мог бы выступать на сцене… Прямо так, как есть! - продолжил с улыбкой Бут. - Он произвел бы необыкновенный эффект… в роли старого барона или… неизвестного, эдакого таинственного незнакомца, который неожиданно подходит к удачливому преступнику и заявляет: "В тот вечер, когда ты совершил свое черное дело, ты рассчитывал, что свидетелей нет, но я все видел и пришел отомстить за убитого".
- Вот дьявол, мне и впрямь плохо! - пожаловался Стонтон, став белым как мел. Он откинулся на спинку софы, закрыл лицо руками и застонал, словно от нестерпимой боли.
Все трое находились в той же угловой комнате, где сидели прежде. Когда они собрались пойти в обеденный зал, хозяйка "Подлого Севера" крикнула им, что все места заняты и им придется подождать до шести часов. Бута и Стонтона это вполне устраивало, но только не Говарда, заявившего, что за весь день у него во рту не было ничего существенного. Неожиданно Говард вспомнил, что в шесть часов ему надо на службу.
- Посмотрю, не удастся ли мне отвоевать себе одно местечко или хотя бы разжиться куском мяса, - заявил он, вставая. - Перед уходом я еще загляну сюда на минутку.
Бут кивнул ему с фамильярной небрежностью и покосился на Стонтона.
- Черт побери! - почти с испугом вскрикнул он. - Посмотри на себя, старина! На кого ты похож! Тебя что, лихорадка скрутила или еще какая холера? Тебе нужно выпить чего-то, чтобы согреться, - холодный коктейль тут не поможет. Эй, официант… стакан грога, да покрепче и погорячее!
- Верно ты заметил - мне жутко не по себе! - простонал Стонтон. - Принес же нечистый этого старика на мою голову! Кто бы мог подумать!
- Я так и решил, что это связано с необычным стариком! - изрек Бут.
- Да, не могу сказать тебе, что это! - прошептал, боязливо озираясь, Стонтон. - Я его не знаю… не видел, но слышал!.. Слышал в одну ужасную ночь, самую страшную за всю мою жизнь. Как вспомню об этом - у меня волосы встают дыбом. С тех пор я частенько слышу этот голос во сне, но наяву - ни разу, только сегодня, сегодня второй раз в жизни. Чего ему нужно? Узнал ли он меня… знает ли он…
Дрожащими руками Стонтон потянулся к горячему питью, которое принес официант, и с жадностью выпил.
- Здорово тебя прихватило! - сказал Бут, всерьез обеспокоенный непонятным поведением капитана. - Если после грога тебе не станет лучше, придется лечь в постель. Я не любопытен, однако хотел бы знать, что за история связана с этим стариком.
- Не могу тебе сказать, не смею! - испуганно прошептал Стонтон. - О-о-о! Теперь мне стало теплее, немного получше! Завтра, если хватит сил, сяду на лошадь и махну со всеми своими людьми далеко, до самого Кентукки. Я не в состоянии оставаться с этим человеком в одном городе. Черт возьми! Я не боюсь никого на свете, но в этом старике есть что-то от призрака. Стоит мне только подумать о нем, как у меня сразу мороз по коже. Хорошо еще, что мне полегчало, - заметил Стонтон. - Я и впрямь решил, что свалюсь, и кусок бы мне в горло не полез. А сейчас…
Внезапно он запнулся, потому что в дверях появилась фигура старика, о котором они только что говорили. Тот держал шляпу в руке, обнажив голову с высоким чистым лбом.
- Простите меня за вторжение, господа! - начал он, не спеша осмотрев обоих и задержав взгляд на Стонтоне. - Надеюсь, я смогу сказать несколько слов капитану Стонтону.
Увидев нежданного гостя, капитан вскочил, словно подброшенный пружиной. Лицо его выражало мучительную борьбу между страхом и упрямством. Было ясно, что он боится старика, но всеми силами пытается скрыть испуг. Возможно, он не хотел и выглядеть трусом в глазах Бута.
- Сэр, - воскликнул он, - вы испытываете мое терпение. Я считал, что там, на площади, вполне удовлетворил ваше любопытство. Мы оба, мой друг и я, собирались здесь спокойно…
- Мой вопрос не отнял бы у вас много времени, - прервал его старик. Тон, каким были сказаны эти слова, можно было бы назвать даже просительным, если бы не сквозившая в нем решимость и настойчивость.
- Говорю вам, я занят! - запальчиво возразил Стонтон.
- Я не пробыл бы в вашей комнате и пяти минут, - продолжал Дантес, не обращая внимания на отказ капитана. - Как знать, вдруг выяснится, что нас связывают общие воспоминания…
- Мне об этом ничего не известно! - воскликнул Стонтон. - Я никогда вас прежде не видел!
- Возможно… однако вам следует, пожалуй, благодарить меня! - сказал старик и посмотрел на капитана так, что тот невольно опустился в кресло.
- Благодарить вас, за что? - пробормотал он. - По-вашему, выходит, мы уже встречались, но где, когда?
- На африканском побережье… - ответил старик, - в Конго, мастер…
- Что ни говори, а вы - удивительный человек! - принуждая себя улыбнуться, воскликнул Стонтон. - Я и впрямь был однажды на побережье Конго. Простите, Бут, я покину вас на несколько минут. Займите мне место в обеденном зале. Я ненадолго поднимусь с этим господином в свою комнату.
Старый джентльмен слегка поклонился Буту, который совершенно неожиданно для самого себя самым учтивым образом ответил ему тем же, и вышел из угловой комнаты. В сопровождении Стонтона он проследовал на второй этаж. Капитан был мрачен лицом и задумчив, словно замыслил что-то недоброе… Он открыл дверь своей комнаты и пропустил старика вперед.
Тот остановился посреди комнаты и, упершись взглядом в капитана, сказал:
- Мастер Уоллис, или мистер Стонтон - как вас теперь называть, - нам нет необходимости тратить много слов. Вы обязаны мне жизнью, и я пришел требовать от вас ответной услуги!
- Говорите тише! - предупредил Стонтон. - Что вам угодно? Я не желаю больше вспоминать о той ночи! Да если бы я мог, я убрал бы всякого, кто попробовал бы напомнить мне о том случае…
- К чему все эти слова? - прервал его Дантес. - Вы узнали меня, и теперь ваша очередь проявлять осторожность. Почему вы не сдержали слово, которое тогда дали мне? Почему снова принесли в жертву человеческие жизни?
- Я не мог не участвовать в этой войне, - ответил Стонтон. - А война - это совсем другое… ее не называют…
- Убийством, - закончил старик. - Вся эта война - одно сплошное братоубийство, развязанное Югом. И она принесет свои плоды, свои благодатные плоды. Но я не войну имел в виду. По вашей вине были убиты около двух десятков цветных с плантации мистера Бюхтинга. Этот грех на вашей душе! Вы заслуживаете смерти, да не один раз! Не тяните руку к столу! Это бесполезно! Убить меня вам не удастся!
Поняв, что разоблачен, Стонтон, намеревавшийся украдкой завладеть пистолетом, который лежал на столе, чертыхаясь, убрал руку и опустился на стул.
- Чего вы хотите? - взревел он.
- Вы должны помочь мне спасти одного человека, - невозмутимо ответил Дантес. - Я мог бы купить для мистера Бюхтинга его же негров, которых завтра будут продавать с аукциона, но теперь не сомневаюсь - если соберусь отправить их на Север, несчастных убьют у меня на глазах. Поэтому я, к сожалению, вынужден отказаться от попытки законным путем вызволить из беды этих людей. Я хочу освободить только одного негра. И вы должны мне в этом помочь, прямо сейчас.
- Тысяча чертей! Как это вам пришло в голову? Я должен помогать вам освобождать какого-то негра? - вскричал ошеломленный Стонтон. - Да это невозможно, все они сидят в городской тюрьме…
- Не тратьте слов понапрасну! - прервал его Дантес. - Вы приведете ко мне того самого негра, с которым я разговаривал, или…
- Или? - с вызовом повторил Стонтон.
- Или я выйду на площадь Ричмонда и заявлю, что вы мастер Уоллис! - ответил старик, глядя ему прямо в глаза. - Выбирайте!
Казалось, силы зла опять овладели Стонтоном. Этому старику была известна мрачная тайна его жизни, возможно, он был единственным, кто ее знал, - как легко было избавиться от него! Что он за птица? Кто станет разыскивать его, кто потребует ответа за его исчезновение? Да никто особенно и не огорчится - ведь толпа на площади убедилась собственными глазами, что этот старик друг ниггеров… Рука Стонтона снова поползла по столу…
Но в тот же миг палка старика с быстротой молнии опустилась на его руку. Стонтон дико закричал, а рука его повисла как плеть.
- Проклятье! Что вы наделали! Вы раздробили мне руку! - завопил он, извиваясь от боли.
- Будьте довольны, что не голову! - ответил Дантес. - А теперь решайте: согласны или нет! Внизу, в обеденном зале, собралось не меньше двухсот человек. Рассказать им, что работорговец Уоллис убил собственного брата, которому был многим обязан, что матросы собирались за это лишить жизни его самого и не кто иной, как я, помог бежать этому убийце, чтобы предотвратить еще одно кровопролитие? Отвечайте мне: да или нет! Если скажете "нет", я немедленно спускаюсь вниз!..
Капитан, громко стонавший и поддерживавший пострадавшую правую руку, все медлил.
- Так я услышу ответ? - настаивал Дантес, делая шаг к двери. - Что ж, я не прочь потягаться с вами. С Божьей помощью я преодолел более серьезные опасности, нежели те, что исходят от вас. Помогая мне освободить негра, о котором я говорил, вы сегодня имеете возможность совершить благое дело.
- Но мне не позволяет мой долг… - пробормотал Стонтон.
- Ваш долг! - воскликнул старик. - Не будем говорить об этом - я знаю всю вашу жизнь! Еще раз спрашиваю: согласны вы или нет?
- Черт возьми, - пробурчал Стонтон, - я настоящий болван, что не пристрелил вас сразу же, как только узнал по голосу. Что ж, в память о той ночи сделаю вам одолжение… Если получится. Кто этот парень?
- Здесь его называют Юстус Уайт, - ответил старик. - У себя на родине, в Африке, он приходится племянником некоему властителю, повелевающему миллионами негров.
- Значит, Юстус Уайт, - повторил Стонтон. - Но как я пойду - вы раздробили мне всю руку.
- Вы сами виноваты, - возразил старик. - Не рассчитывайте, что ваше нытье разжалобит меня. Я достаточно вас знаю. Впрочем, возьмите это!
Он извлек из кармана флакончик, накапал из него в стоявший на столе стакан с водой какой-то жидкости и сказал:
- Возьмите эту воду и прямо сейчас сделайте компресс на свою руку. Ночью повторите эту процедуру, и боль утихнет. Ваша рука цела. А я отправляюсь к городской тюрьме и жду вас там.
- Я приду, - недовольно согласился Стонтон, пытаясь обнажить пострадавшую руку. При этом он не переставал жалобно стонать. Но старика его страдания ничуть не тронули - не говоря больше ни слова, он покинул комнату капитана.
Однако на улицу он, видимо, не слишком спешил, потому что сперва заглянул в бар. Там было почти пусто - большинство посетителей уже разошлось. За стойкой стояла лишь молодая девушка, знакомая Бута, и одна из ее товарок.
При виде старика, направлявшегося к буфетной стойке, девушка слегка покраснела. Казалось, она смущена и неприятно удивлена его появлением.
Старик приветливо поздоровался с ней.
- Вижу, что не ошибся, - сказал он. - Это в самом деле вы, мисс Шварц?