Однако часовой, только что беспрепятственно впустивший его, отказался теперь выпустить обратно, сославшись на приказ короля. Окончательно перепуганный Рене решил попытать счастья на главной лестнице. Часовые, стоявшие у первых ступенек, беспрепятственно пропустили его. То же самое было и с часовыми, стоявшими в низу лестницы.
"Я спасен! - радостно подумал Рене. - Сюда приказ еще не успел дойти!"
Он дошел до главных ворот. Это было последним и притом самым маленьким препятствием. Наряд часовых обыкновенно сидел в кордегардии у ворот, и достаточно было постучаться, чтобы после опроса ворота раскрылись.
Рене постучался.
- Кто идет? - спросил часовой.
- Рене! - ответил парфюмер.
Он думал, что теперь ворота беспрепятственно откроются, но вместо этого из кордегардии вышел Крильон и крикнул:
- Эй, пост, сюда!
- Ваша светлость, - дрожащим голосом спросил итальянец, - кажется, вы не узнали меня? Ведь я Рене Флорентинец!
- Арестуйте мне этого болвана и отберите у него шпагу! - приказал Крильон, не удостаивая парфюмера ответом.
Один из солдат взял у Рене шпагу и подал ее Крильону, Герцог обнажил ее, далеко отбросил ножны и переломил шпагу о колено, причем воскликнул:
- Вот как поступают с проходимцами, которые корчат из себя дворян и только бросают тень на верных слуг короля! Связать этого убийцу!
Рене связали и отправили в Шатле. Крильон отправился сопровождать его.
В то время губернатором Шатле был старый сир де Фуррон, ненавидевший всех иностранцев-авантюристов, а следовательно, и королеву-мать. Сир де Фуррон по верности долгу и бесстрашию был своего рода маленьким Крильоном.
- Месье, - сказал ему герцог, - видите ли вы этого субъекта. Это Рене Флорентинец, убийца, которого скоро казнят колесованием.
- Давно бы следовало! - ответил губернатор.
- Вы отвечаете мне за него своей головой!
- Отвечаю! - спокойно согласился Фуррон.
Когда на Рене надели кандалы и втащили его в камеру, он понял, что теперь ему уже нечего ждать.
"Ах! - подумал он. - Почему я не послушал сира Коарасса, этого проклятого беарнца, который читает будущее в звездах?!"
А тем временем, когда Рене поминал сира де Коарасса, по следний сидел с Ноэ на набережной, выжидая, когда на колокольне пробьет десять часов.
- Ну-с, голубчик Ноэ, - сказал он, - как, по-твоему, я справился с ролью астролога-предсказателя?
- Очень хорошо! Но я думаю, что Пибрак прав и что Рене скоро освободят, и так как рано или поздно он поймет, что мы попросту мистифицировали его, то…
- Знаешь тогда что, Ноэ? Тебе надо похитить Паолу!
- Но ведь вы сами недавно согласились, что это опасно!
- Да, но теперь я думаю устроить это иначе. Если Паола согласится добровольно оставаться твоей узницей, то мы можем поместить ее вместе с Годольфином, и его уже не надо будет держать на запоре. А Паола будет нам отличной заложницей!
- Что же, - сказал Ноэ, - это, пожалуй, хорошая идея, и я подумаю о ней. А пока я пойду позондирую почву в этом направлении!
- Ну а я пойду злословить о принце Наваррском! - смеясь, сказал Генрих.
Десять ударов колокола гулко понеслись в воздух. Когда Генрих подошел к потерне, Нанси уже поджидала его. Она взяла его за руку и повела по темной лестнице.
- Однако! - сказал принц. - Почему это мне кажется, что сегодня мы поднимаемся выше?
- Так оно и есть!
- Значит, Лувр подрос в эту ночь?
- Разумеется нет!
- В таком случае принцесса переселилась этажом выше?
- Тоже нет!
- Но… тогда…
- Разве вы не слыхали, что короли иной раз венчаются через уполномоченных ими на это лиц? - шепнула Нанси.
- Разумеется слыхал!
- Ну, так сегодня и принцесса поступает так же!
- То есть?
- То есть на свидании буду я!
Сказав это, Нанси открыла дверь и ввела принца в очарова тельную комнатку.
- Здесь я живу, - сказала Нанси. - Можете броситься к моим ногам; все, что вы мне скажете, будет добросовестно передано по назначению доверительнице! - Она принялась хохотать словно сумасшедшая, закрыла дверь, задвинула засов и продолжала: - Да ну же, бросайтесь к моим ногам!
Генрих взглянул на нее: Нанси была очаровательна.
IV
Генриху было около двадцати лет, Нанси - не более шестна дцати. Если камеристка была насмешлива, то Генрих отличался смелостью. Белокурые волосы и голубые глаза Нанси сразу вскружили ему голову и заставили забыть и о принцессе Маргарите, и о красотке-еврейке. По своему обычаю, принц сейчас же приступил к решительным действиям. Он протянул руку, чтобы обнять Нанси за талию, но девушка ужом вывернулась из его объятий и, насмешливо улыбаясь, заметила:
- Моя доверенность не простирается так широко!
- То есть… как это? - спросил Генрих.
- Да ведь вы же знаете, что я олицетворяю здесь собой особу принцессы! - смеясь, ответила Нанси.
- Ну вот еще! - возразил Генрих. - Я не думаю ни о ком, кроме вас. Вы очаровательны!
- Это мне уже не раз говорили!
- И если бы вы захотели полюбить меня…
- Ну уж нет, красавчик мой, этого я не могу!
- Но почему?
- Почему? Да потому, что такая мелкопоместная дворянка, как я, у которой нет ничего, кроме смазливенького личика, ищет мужа, а не чего-нибудь другого!
- Ну, мы могли бы столковаться…
- Что же, из вас вышел бы славный муж, - сказала Нанси, еще раз оглядев Генриха. - Но я не хочу вас по трем причинам. Во - первых, девушке, не имеющей другого приданого, кроме приятной наружности, не следует выходить замуж за мужчину, вес состояние которого заключается лишь в его шпаге. Из двух камней масла не выжмешь!
- Но я имею в виду кое-какое наследство…
- Воображаю! Какая-нибудь лачуга в Испании или клочок виноградника на берегу Гаронны!
- Ну-с, а вторая причина? - улыбаясь, спросил принц.
- Я не люблю охотиться в чужих землях!
- Но ведь браконьерство имеет свою прелесть!
- Возможно, но в этом отношении я держусь взгляда уголь щика, который хочет быть полным хозяином у себя в лачуге!
- Отлично! Теперь третья причина.
- А третья… она гораздо серьезнее, и… я предпочитаю не сообщать ее вам!
- Та-та-та! Это отступление, красавица!
- Ну, если вы так принимаете это, то я вам скажу… Я… не свободна, господин де Коарасс!
- Боже мой! - воскликнул принц. - А я-то еще обещал Раулю… Бедный Рауль!
Нанси сильно покраснела, и насмешливая улыбка сбежала с е. лица. Генрих взял ее за руку и сказал:
- Простите меня! Можно с удовольствием обманывать женщину, которой не любишь, и еще с большим удовольствием ту, которую любишь…
- Славная мораль, нечего сказать!
- Но нарушать данное слово нельзя, а вы такая прелесть, что я совсем забыл обещание, данное Раулю.
- Но ведь я не говорила вам, что это Рауль!
- Нет, не говорили, но ваше лицо стало таким серьезным, что сомнений быть уже не могло.
- Ну так по крайней мере не говорите ему этого! - сказала Нанси, опуская голову.
- Будьте спокойны, не скажу! Но все-таки как жаль, что я так неосторожно дал это обещание!..
- Господин де Коарасс, - сказала камеристка, поднимая голову, - знаете ли, вы ужасно ветреный субъект!
- Ба! Вы находите?
- Господи! Сколько времени мы уже сидим здесь, а вы все еще не поинтересовались узнать, почему вы находитесь у меня.
- А в самом деле?
- Принцесса не могла предвидеть, что случится это убийство на Медвежьей улице, которое поставит вверх дном весь дворец. Король в гневе, а королева в бешенстве, особенно с той поры, как арестовали Рене…
- А, так его все-таки арестовали?
- Да, минут пятнадцать тому назад. Ну вот королева-мать и бегает из своих комнат в комнаты принцессы Маргариты.
- Понимаю теперь! Ну а скажи, крошка, вчера почему…
- Вы уж слишком любопытны, - смеясь, ответила Нанси. Но если вы уже знаете мой секрет, мне придется подружиться с вами. Так вот, вчера принцесса ровно ничем не была занята и никакой мигрени у нее не было.
- Так почему же?
- Почему у женщин бывают капризы? Принцесса внезапно почувствовала страх…
- Перед кем?
- Да перед вами! Ведь сердце женщины полно самых странных причуд и противоречий, а сердце ее высочества - и подавно! Три дня тому назад, перед тем как вы впервые встретились с принцессой, она даже не хотела идти на бал и все время плакала…
- Она плакала, обратив взоры к Лотарингии! - заметил Генрих, привыкший понимать все с полуслова.
- Возможно! Ну а после бала, на котором вы танцевали с нею, она уже не плакала, хотя и была задумчива… Вы обещали ей рассказать интересные истории о жизни при неракском дворе и вполне сдержали свое слово… Даже чересчур, пожалуй! - улыбнулась Нанси.
- Может быть, я чем-нибудь оскорбил принцессу?
- Господи, что за наивный народ эти мужчины! Если бы вы оскорбили ее, разве вы были бы здесь?
- Но в таком случае почему… вчера…
- Надо же было отдать должное угрызениям совести. Ну а Лотарингия, которая чувствовала себя утопающей, ухватилась за веточку.
- И что же эта веточка?
- Она сломалась! - ответила остроумная камеристка. Генрих покраснел, словно школьник. Нанси не упустила случая посмеяться.
- Вот не угодно ли! - сказала она. - Хороша бы я была, если бы поверила в вашу испанскую лачугу или клочок виноградника… Ведь вы уже любите принцессу Маргариту, и она тоже любит вас.
- Милая Нанси, - сказал принц, взяв девушку за руку, - раз я ваш друг и больше ничем стать не могу, то скажите мне, долго ли мне ждать здесь?
- До тех пор, пока королева Екатерина не соблаговолит уйти к себе.
- А как только это совершится, вы проводите меня к принцессе?
- Да, конечно! Я совершенно не имею намерения держать вас целую вечность в своей комнате!
- А я бы не прочь… - пробормотал принц, который не мог не заметить, что волосы Нанси отличаются очаровательным оттенком.
- Смотрите! - сказала Нанси, погрозив ему пальцем. - Вот я пожалуюсь Раулю, и он… - Она не договорила и стала прислу шиваться. - Королева ушла к себе! - сказала она затем. - Пойдемте!
Она опять взяла принца за руку и повела его этажом ниже. Они спустились по полутемной лестнице. Затем Нанси толкнула какую-то дверь, и Генрих очутился в комнате Маргариты.
Заметив его, принцесса слегка покраснела и рукой приказала Нанси удалиться.
- Ах, господин де Коарасс! - сказала она затем, протягивая Генриху руку для поцелуя. - Как вы счастливы, что не родились принцем!
- Я хотел бы быть принцем… - пробормотал Генрих, с трудом подавляя улыбку вздохом.
- Не желайте! - возразила Маргарита. - Это отвратительное положение. С утра мне морочат голову политикой, и королева-мать ни на минуту не оставляла меня в покое со своими страхами за судьбу своего милого Рене. Ну да теперь авось никто не придет тревожить меня! Присаживайтесь поближе ко мне и рассказывайте историю графини де Граммон и принца Наваррского. Вы сказали тогда на балу, что это очень смешная история.
- Ну, не то чтобы смешная, но… Да вот судите сами, при нцесса. Принцу пришлось долго ухаживать за графиней, пока она обратила на него свое милостивое внимание. В конце концов она полюбила его, но зато принц стал к ней равнодушен!
- Как? Так принц не любит больше своей Коризандры?
- Нет, ваше высочество!
- С каких же это пор?
- С тех пор, как полюбил другую!
- Кто же эта другая?
- Это… его будущая супруга, принцесса!
- Да что вы говорите, месье! Как же он мог… полюбить… меня?
- Он видел ваш портрет, принцесса! Ну а ему двадцать лет, и в нашем краю люди легко воспламеняются.
С этими словами Генрих бросил на Маргариту такой нежный взгляд, что она снова покраснела.
- Хотела бы я видеть портрет этого мужлана! - сказала она.
- Я могу описать его вам, принцесса!
- Нет, Бог с ним! Вернемся к графине. Вероятно, она была в большом отчаянии?
- Не могу вам сказать этого, принцесса, потому что я уехал из Нерака как раз в тот момент, когда между ними случился разрыв.
Наступила короткая пауза.
- А знаете ли, господин де Коарасс, - сказала Маргарита, - ведь теперь довольно-таки поздно?
Генрих покраснел и встал со скамеечки, на которой сидел у ног принцессы.
- Если ваше высочество пожелает, - сказал он, - я мог бы завтра заняться описанием наружности принца Наваррского.
- Завтра? - краснея, сказала Маргарита. - Ну что же… приходите завтра!..
Генрих взял ее руку и заметил, что эта рука дрожит. Он поднес руку к своим устам, и рука затрепетала еще сильнее, тогда он опустился на колени.
- Да уходите же! - взволнованным голосом крикнула Маргарита, вырывая у него свою руку. - Нанси! Нанси!
Принц встал с колен, Нанси вошла, взяла принца под руку и увела.
"Нанси сказала правду, - думал принц, идя по темной лест нице. - Маргарита любит меня! Гм… Пожалуй, в данный момент я предпочел бы не быть принцем Наваррским!"
V
Отправляясь на свидание с Паолой, Ноэ все же зашел пред варительно в кабачок Маликана. Там в этот час всегда была масса народа. Сам Маликан и Миетта с ног сбились, услуживая гостям, но у них был еще помощник, хорошенький мальчуган, которого Маликан звал Нуну и выдавал за своего племянника.
Увидев Ноэ, Миетта подбежала к нему.
- А вот и вы, господин Ноэ! - сказала она, стараясь улыбкой скрыть охватившее ее радостное смущение.
- Да, - ответил Амори, - я зашел узнать, как она чувствует себя здесь.
- Ну, вы видите сами, что здесь ей отлично! В этом наряде ее никто не узнает!
- Но я боюсь, как бы она сама себя не выдала! Когда она узнает, что произошло на Медвежьей улице…
- А что особенное могло произойти там? - возразила Миетта, которая еще не была в курсе происшедшего. - Ее муж, наверное, был очень взбешен?
- Увы! Старик Лорьо даже не узнал о бегстве жены, потому что его успели убить раньше этого!
- Его убили те, кто хотел похитить Сарру?
- Вот именно!
- Но в таком случае надо предупредить ее!
- Я ради этого и пришел, Миетта!
Однако Ноэ и Миетта спохватились слишком поздно. В одном из углов зала вокруг швейцарца собралась густая толпа слушателей, к которым примкнул и молодой беарнец Нуну. Швейцарец рассказывал о преступлении, совершенном на Медвежьей улице, и, по мере того как он рассказывал, Нуну все бледнел и бледнел. В конце рассказа его бледность дошла до такой степени, что можно было бояться, что он сейчас свалится в обморок. Но слушатели, заинтересованные рассказом солдата, не обращали внимания на паренька. К тому же Ноэ и Миетта успели подойти к нему и взять мальчика под руки, причем Ноэ шепнул ему:
- Овладейте собою! Осторожнее! Миетта поступила еще решительнее.
- Вот что, кузен, - сказала она, - пойдемте со мной наверх, вы мне поможете там!
Нуну, или, вернее, Сарра, волнение которой дошло до высшего предела, покорно поднялась с Миеттой по лестнице. Ноэ пошел за ними следом.
Наверху с Саррой сделался сильнейший нервный припадок.
Миетте и Ноэ пришлось довольно долго повозиться с нею, и наконец Амори ушел, обещав Сарре, что завтра придет принц, который расскажет ей все подробности. Во всяком случае бояться нечего: Рене арестован и посажен в тюрьму по приказанию короля!
Уходя, Ноэ думал:
"Черт знает что такое! Миетта просто завораживает меня своими глазенками, и в ее присутствии я забываю о Паоле… А между тем Паола мне очень нравится, да и надо же узнать от нее какие-нибудь подробности!"
Когда он спустился вниз, кабачок был уже пуст.
- Ну, что поделывает наш узник? - спросил Ноэ Маликана.
- Он по-прежнему плачет, отказывается есть и грозит уморить себя голодом!
- Гм! - пробурчал Ноэ. - Он, пожалуй, способен на это! Нечего делать, придется пойти образумить его! Дай-ка мне твой фонарь, Маликан!
Трактирщик дал Ноэ фонарь и приподнял люк погреба, куда молодой человек и спустился. Пройдя через ряд помещений, он наконец добрался до чуланчика, где на соломе лежал узник - Годольфин. Услыхав, что дверь отворяется, Годольфин вскочил и с ненавистью сказал:
- А! Опять вы! Что вам нужно от меня?
- Я пришел поговорить с вами, милый Годольфин, - ласково ответил Ноэ, не обращая внимания на вызывающий тон узника.
- Нам не о чем говорить, я не знаю вас! - крикнул тот.
- Зато я отлично знаю вас! Вы - раб, жертва Рене Флорентийца, обожающий своего палача!
- Неправда! - крикнул Годольфин. - Я ненавижу Рене, зато я…
- Зато вы любите Паолу? - мягко договорил Ноэ. Годольфин молчал, закрыв лицо руками.
- Ну давайте же поговорим, милый Годольфин! - продолжал Ноэ. - Может быть, мы и столкуемся в чем-нибудь. Итак, вы любите Паолу?
- Я был бы счастлив умереть за нее! - ответил несчастный.
- Но на что же вы рассчитываете? Чего вы ждете от своей любви?
- Ничего, ровно ничего! Я просто счастлив, когда нахожусь возле Паолы! Пусть она ругает меня, отталкивает, презирает - все равно, лишь бы мне дышать одним воздухом с нею… И только из-за нее я остался жить в доме Рене, которого ненавижу от всей души!
- Значит, если бы Паола ушла от отца…
- Я последовал бы за ней, не задумавшись бросить Рене!
- И если бы Паола вздумала бежать от отцовской тирании, а вам поручили следить за ней так же, как вы следили, живя у Рене…
- О, я ничего больше и не пожелал бы! Быть около нее, видеть ее, дышать одним воздухом с нею!
- И вы не вздумали бы выдать Рене ее убежище?
- Да ведь я ненавижу Рене! Однако к чему эти расспросы?
- К тому, что все это весьма возможно, и если вы будете вести себя как следует, если вы не будете морить себя голодом, то я обещаю вам дать возможность жить вместе с Паолой. Но сначала вам надо успокоиться! Так покойной ночи, милый мой, подумайте о моих словах!
Поднявшись наверх, Ноэ застал в кабачке одну Миетту.
- А где же твой дядя, крошка? - спросил он.
- Отправился навестить госпожу Лорьо!
- Ну так пожелай ему от меня спокойной ночи!
- Как? - слегка дрожащим голосом спросила Миетта. - Вы уже уходите?
- Но ведь поздно, - ответил он. - Уже прозвонил сигнал к тушению огня!
- Ну что же, дверь не заперта!
- А потом, я не спал всю прошлую ночь…
- И я тоже, - тоном упрека сказала Миетта.
- Но я приду завтра утром! Покойной ночи, красавица зем лячка! - И Ноэ обнял девушку, расцеловал и ушел, оставляя ее очень сконфуженной.
"Честное слово! - думал он, выходя на улицу. - Похоже, что мое сердце подвергается серьезной опасности у Маликана. Эта славная девушка в конце концов вскружит мне голову! Гм… Гм… Принц находит, что было бы очень дурно соблазнить племянницу человека, рискующего для нас жизнью… Но можно рассудить и так: Маликан действительно прелестный человек, но разве он рискует жизнью за меня, а не за Генриха? И разве я люблю Сарру, а не Генрих? Фу! - сейчас же перебил он себя. - Какие подлые мысли! Нет, надо бежать скорее к Паоле, так как в ее объятиях я забываю обо всех остальных!"