ГЛАВА 8
История Угиука. - Как "раздевают" белого медведя. - Вместительность гренландского желудка. - Любитель потрохов. - Симфония белого и голубого. - Шторм. - Отклонение стрелки компаса. - В порту Туле. - Карликовый лес. - На земле. - Неумелый погонщик. - Действие сухой трески на непослушную упряжку. - Раненый медведь.
Доктор не ошибся, медведица и в самом деле весила полтонны, а медвежата - по триста килограммов каждый. Целая гора провианта и три великолепные шкуры.
Все еще дрожа от холода и пережитого страха, незнакомец рассказывал матросам свою историю. И хотя знал всего несколько английских и датских слов, да и те коверкал, а матросы-китобои - столько же эскимосских, они понимали друг друга.
Гренландец был главой рода, вымершего в прошлом году от оспы. Оставшись один, он пережил зиму в снежной хижине - "иглу" и съел всех своих собак, поскольку запасы пищи иссякли. Когда кончилась полярная зимняя ночь, эскимос решил добраться до Упернавика , по дороге, в заливе Мелвилл, заметил шхуну и направился к ней попросить о помощи. Тут за ним и погнались медведи.
Звали эскимоса Угиук, что в переводе значит "большой тюлень".
Закончив свой не очень пространный рассказ, Угиук заявил, что его мучают голод и жажда и что вообще он не знает, как ему дальше жить, но уверен, что капитан "Галлии" не оставит Угиука в беде, потому что белые капитаны по-отечески относятся к эскимосам. В общем, гренландец льстил, и весьма умело, физиономия у него была живая и симпатичная, а положение действительно оказалось безвыходным, и д’Амбрие из сострадания принял бедолагу на шхуну в качестве пассажира, хотя тот и не был французом.
Сам же Угиук с момента, как поднялся на борт корабля, считал себя не пассажиром, а матросом.
Подкрепившись и выпив изрядную дозу спиртного, он болтал без умолку, бегал от матроса к матросу, спрашивал, как кого зовут, потом пошел смотреть на собак и так раздразнил их, что те залились лаем. После этого эскимос наконец угомонился и сел возле медвежьих туш.
Эта гора свежего мяса буквально завораживала его. Угиук все еще испытывал голод, к тому же пища, которой его кормили, была ему не по вкусу.
Глазки-щелочки эскимоса сверкали, как два бриллианта, рот с острыми, словно у моржа, клыками, был растянут до ушей, а щеки раздувались, как кузнечные мехи, когда он изображал, будто ждет мясо.
К туше с большим ножом подошел Дюма, намереваясь ее свежевать, но эскимос выхватил у него нож и стал так ловко орудовать им, что через несколько минут медведь был "раздет". Несмотря на кажущуюся неуклюжесть, гренландец был очень проворным и во время работы что-то весело лепетал.
Одним взмахом ножа Угиук вспорол медведице брюхо, схватил печень, плюнул на нее, и, поморщившись, швырнул далеко за борт, чем немало огорчил Тартарена.
- Не мешайте ему! - сказал доктор. - Он правильно поступил. Печень белого медведя ядовита. Кстати, печень тюленя тоже.
В брюхе у медведицы было совершенно пусто, видимо, она давно ничего не ела.
Эскимос развеселился. Смеясь, он отрезал кишку у самого желудка, сунул в рот и начал заглатывать. Набив рот до отказа, Угиук ловко отсек кишку у самого рта, глотнул несколько раз и снова затолкал порцию кишок в рот. Таким образом, он проглотил почти все кишки и, очень довольный, с улыбкой похлопал себя по животу. Обжора съел, пожалуй, не меньше десяти килограммов сырого мяса, но, видимо, считал, что в его желудке еще осталось свободное место, совсем маленькое, для лакомого кусочка, так сказать, на десерт, и посему он оторвал большой кусок жира от медвежьего хребта, запихнул его себе в рот, старательно умяв пальцами.
Матросы во все глаза смотрели на Угиука. Сам Гаргантюа, большой любитель потрохов, наверняка подобным пиршеством был бы озадачен. Не удивлялись только матросы-китобои, им хорошо была известна вместительность гренландского желудка.
Но больше всех были поражены Летящее Перо и Дюма. Поглотить столько пищи за каких-то пять минут! Просто невероятно!
- Это не человек… это бездонная бочка… - бормотал кок. - Пропасть какая-то!
- Что скажешь, Дюма?
- Даже моя топка не всегда способна столько поглотить!
- А здесь человек! Ну и ну!
- Судя по всему, человек!
И, обратившись к эскимосу, вытиравшему о лицо жирные руки, Артур Форен сказал:
- Господин хороший! Как там тебя зовут… Хочешь, поедем со мной, когда вернемся, в мою страну? Я поведу тебя в дешевый парижский ресторанчик, и хозяин заплатит тебе большие деньги за то, что на тебя будут ходить глазеть.
Угиук заулыбался, будто понял, что сказал кочегар, и протянул ему свою огромную, блестевшую от жира ручищу.
Насытившись, эскимос отыскал свободное место между бухтами канатов, растянулся там, закрыл глаза и блаженно захрапел.
"Галлия" тем временем, продвигаясь на северо-запад, вошла в свободную воду и пересекла наконец залив Мелвилл.
Нельзя, впрочем, утверждать, что свободная вода была совершенно чистой ото льда. Но между льдинами то и дело встречались полыньи, а сами льдины уже подтаяли по краям. Немного севернее, видимо, начался ледоход: снег на льдинах местами исчез, и по ледяным полям текли тонкие струйки воды.
Вдали время от времени появлялись айсберги, с причудливыми, словно вылепленными из пластика, полупрозрачными фигурами на подтаявших вершинах. Теперь солнце больше не уходило за горизонт. Льды выглядели не так угрюмо, как зимой, в холодные темные дни. Ледяная пустыня словно ожила.
Между сверкающих льдин, размывая их, весело плескалось бирюзовое море.
Голубоватые айсберги и плывущие ледяные поля, местами покрытые снегом, удивительно четко вырисовывались на фоне ярко-синего неба.
Казалось, они шли совсем близко, перспектива как будто исчезла, настолько ярко светило солнце и был прозрачен воздух.
Эту симфонию голубого, синего и белого не в силах передать даже художник, у тех же, кто наблюдал ее впервые, она могла вызвать бурю восторга.
Кажущееся однообразие придавало картине особую прелесть, потому что все время что-то неуловимо, едва заметно менялось: то вдруг, перевернувшись и сверкнув на солнце, с плеском падала в воду огромная льдина. То появлялись на ледяном ковре тюлени, затевая в воде веселые игры. С южных зимовок летели на север стаи птиц, садились отдохнуть на льдины и, вспугнутые шумом проходившей шхуны, взлетали, продолжая свой путь.
Утки, гуси, гаги, мелкие перелетные птицы. Эти последние уже сменили свой зимний серый наряд на летний, пестрый и яркий.
От синего неба с причудливой формы облаками, бирюзовой воды и белых льдин возникало ощущение нереальности.
Восьмого июня "Галлия" подошла к траверзу мыса Йорк , его скалистые берега, покрытые ледниками, отчетливо вырисовывались на горизонте.
Семьдесят пятая параллель осталась позади, и "Галлия" теперь находилась в полярных водах, простирающихся до пролива Смит.
Капитан надеялся за три дня дойти до мыса Александер, получившего известность после зимовки на нем экспедиции доктора Хейса в 1860 году.
Фьорду, в котором укрылся его корабль, Хейс дал название Порт-Туле (78°15′ северной широты).
Пройти три градуса за три дня - желание вполне осуществимое, особенно если море спокойно и нет тумана. Увы! Кто может предугадать погоду в этих местах не только на следующий день, но и на ближайший час?
Двигаясь на северо-запад, чтобы обойти мыс Атолл, "Галлия" все чаще встречала на своем пути льды.
Температура воздуха резко понизилась, южный ветер сменился северным, а атмосферное давление упало.
В любой момент могла разразиться буря, а это грозило бедой вблизи скалистых крутых берегов, тянувшихся до узкого пролива Вольстенхольм. Поэтому д’Амбрие приказал как можно быстрее идти к островам Керри, где море, по его расчетам, должно было быть свободным ото льда, хотя ускорение хода грозило столкновением с айсбергом.
Он предполагал далее пойти к мысу Сабин, пересечь пролив Хейс вблизи острова Хейса и Баюша и, укрывшись за горами Виктория-энд-Альберт, переждать ледоход.
Этот маршрут д’Амбрие изучил подробнейшим образом и внес необходимые коррективы в показатели компаса, чтобы предупредить рулевых от возможных ошибок.
Неожиданно капитану на память пришел старый Баффин, отважный мореплаватель, отважившийся отправиться в эти места на маленьком паруснике водоизмещением в пятьдесят тонн. Как же был поражен Баффин, когда вблизи залива, которому он дал имя Смита, путешественник заметил странное изменение в показаниях компаса!
Баффин писал в своем дневнике: "Вблизи залива, идущего к северу от семьдесят восьмой параллели, компас показывает такое резкое отклонение, какое не наблюдается ни в одной другой точке земного шара: более чем на пять четвертей, или на 56° к востоку; таким образом, северо-восток - четверть румба к востоку на компасе соответствует истинному северу, и отсюда все остальные отклонения". Наблюдение было сделано два с половиной века (272 года) тому назад .
В распоряжении д’Амбрие было превосходное современное судно с прекрасным экипажем, и трудности, встречавшиеся ему на пути, он считал ничтожными в сравнении с теми, что выпали на долю мореплавателей прошлых веков.
Ветер крепчал, шхуна шла наперерез волнам, началась килевая качка.
Тяжелые темные тучи затянули небо, и повалил снег. В довершение ко всему вода, попадавшая на палубу, мгновенно замерзала, образовав вскоре ледяную корку, и приходилось то и дело посыпать ее золой из топок.
К северу удалось продвинуться едва на полградуса, когда капитан решил отказаться от намеченного маршрута: удаляться от скалистого берега, защищавшего от ветра, было рискованно.
Небо неожиданно прояснилось. Ветер разогнал тучи, и над разбушевавшимся морем засверкало солнце.
Вдали, у 77° северной широты, показался мыс Парри. Он напоминал огромное ребро кита, пробитое ударами льдин.
Ветер вздымал с прибрежных скал целые пласты снега, и они разлетались в воздухе сверкающей пылью.
Величественное и грозное море гудело, с грохотом и треском ломался лед. Айсберги, сталкиваясь, разбивались вдребезги и исчезали в море, словно испарялись.
За мысом виднелась гряда черных скал, с них бурей сорвало снежный и ледяной покров, а рядом, пенясь, вздымались фонтаном высокие волны.
Но вот наконец, после жестокой двадцатичасовой борьбы со стихией, шхуна обогнула мыс и медленно вошла в свободный ото льдов пролив Мерчисон.
Затем прошла между островами Херберт и Нортамберленд и направилась к фьорду Петерховик. Продолжая плыть вдоль берега, "Галлия" достигла мыса Санмарец, и к этому времени буря начала стихать.
Капитану Джорджу Нэрсу при хорошей погоде удалось пройти от мыса Йорк до мыса Александер за двое суток, д’Амбрие в бурю затратил на это четверо суток.
На другой день, 12 июня, шхуна прошла в двух с половиной милях от острова Зутерланд, оставив его по правому борту, и приблизилась к мысу Александер, который поднимается над уровнем моря на четыреста двадцать семь метров и вместе с мысом Изабель, расположенным по другую сторону пролива Смит, образует как бы ворота в него.
Обходя мыс Александер, шхуна так к нему приблизилась, что можно было различить пласты бурого грубозернистого песчаника и базальтовую колонну на вершине.
С великими трудностями "Галлия" вошла во фьорд Порт-Туле, и он принял ее под свою защиту.
Прочно закрепив парусник на якоре, капитан приказал команде взять собак и высадиться на берег. Почуяв лед под ногами, собаки, засидевшиеся в загоне, с радостным лаем разбежались во все стороны.
На берегу матросы обнаружили следы первой зимовки экспедиции доктора Хэйса: куски ткани, ледорезы, консервные банки, бутылки, веревки, рыболовные снасти.
Поднимаясь по левому берегу фьорда, покрытому льдом, они встретили три жалкие лачуги, сложенные из булыжника, скрепленного землей и замерзшей водой. Значит, здесь изредка останавливались кочевники, хотя казалось, что в этих местах могут жить лишь полярные животные.
И наконец, что особенно интересно для антрополога, под пластом льда многовековой давности, сорванного недавней бурей, оказалась древняя стоянка, точнее то, что от нее осталось, определить ее возраст, даже приблизительно, было невозможно.
Кости северных оленей, моржей, мускусного быка , тюленей, полярных лисиц, медведей и зайцев свидетельствовали о том, что все эти животные когда-то водились в этих краях и служили человеку пищей. Черепа и мозговые кости животных были расколоты, видимо, из них извлекали мозг, так обычно делали наши доисторические предки. Попадались здесь также кости всевозможных птиц.
Немало любопытного нашел доктор для своей коллекции.
Идя наудачу по небольшому ущелью, защищенному от южных ветров, он вдруг в изумлении остановился: перед ним открылся необыкновенной красоты маленький лесок с карликовыми ивами и березками, такими крохотными, что целая заросль их могла бы уместиться в коробе ботаника.
Стволы деревьев толщиной с карандаш, ветви - будто травинки, стебельки с волосок, с набухшими почками, готовыми раскрыться под лучами июньского солнца.
Этот маленький жалкий лесок, выросший на твердой, как железо, скудной земле, все же радовал глаз.
На ковре из изумрудно-зеленого мха были рассыпаны нежные цветочки.
Доктор бережно собрал образцы этой полярной флоры.
Тем временем капитан, решив, что необходимо дать собакам разминку, заодно испытать их, а также развлечь команду, предложил устроить собачьи бега. Прекрасный случай проверить, могут ли матросы править собачьей упряжкой.
Ведавший псарней Летящее Перо, или, как он называл себя, собачий капитан, не сомневался в своих способностях, ему-то и предстояло начать испытание.
Подопечные парижанина, пока сидели в загоне на палубе, были послушны и голосу кочегара, и взгляду. Артур много времени проводил со своими питомцами, кормил и, как вы помните, обещал сделать из них ученых собак.
- Так вот, мой мальчик, - сказал капитан, - покажи нам, что умеют делать твои ученики. Выбери самых способных, и пусть пробегутся в упряжке по этому прекрасному ровному льду!
Парижанин запряг собак без особого труда, правда, щедро подкармливая кусочками медвежатины, которые доставал из карманов.
Наконец упряжка была готова, погонщик занял свое место и щелкнул бичом, стараясь подражать гренландцам в Юлианехобе. Но собаки почему-то побежали в разные стороны, растянули постромки веером, поволокли сани зигзагами и остановились. Все так и покатились со смеху.
Летящее Перо, страшно досадуя и сгорая от стыда, кричал, щелкал бичом, но собаки то ли не понимали его, то ли не слушались.
Тогда Артур пустился на хитрость. Достал из кармана еще оставшийся там кусок мяса и бросил как можно дальше. Собаки бросились за добычей, пробежали метров двадцать, снова остановились и стали грызться между собой, наконец одной из них удалось схватить мясо. Тогда остальные разом сели на задние лапы и повернулись к погонщику в ожидании новой подачки.
Летящее Перо ничего не мог с ними сделать.
На его счастье, Дюма оказался не злопамятным и, забыв все насмешки в свой адрес, решил спасти честь друга. Ему пришла в голову чудесная мысль, простая, как все гениальное: он нацепил на удочку связку вяленой трески и побежал впереди упряжки.
Собаки, почуяв запах рыбы, рванулись с места. Дюма продолжал бежать, волоча за собой треску, которая подпрыгивала на льду. Собаки мчались за ним. Так они пробежали метров пятьсот.
Видя, что Тартарен запыхался, Летящее Перо крикнул:
- Отлично! Дело идет! Ты молодец, честное слово! А теперь скорее садись рядом со мной, проклятые псы разогнались и уже не остановятся!
- Ты прав, дорогой, они и в самом деле не остановятся!
И кок сел рядом с Артуром. Тот взмахнул бичом, но так неумело, что опоясал им и себя и Дюма, а щелчка, конечно, не получилось.
- Вот! И э́та проклятая штуковина не работает!.. Придется взять несколько уроков у Большого Тюленя. Без бича с этими тварями не управиться… Да, но надо как-то выходить из дурацкого положения!
- Непременно. Представляю, черт подери, сколько теперь насмешек посыплется на мою голову из-за этих паршивых собак!
- Пусть кто-нибудь еще попробует. Посмотрим, как у них получится.
Вдруг собаки забеспокоились, прижали уши, пригнули морды к земле, словно принюхиваясь, и понеслись как безумные к кораблю.
- Держись! - крикнул парижанин и изо всех сил вцепился в сани.
Дюма оглянулся и громко выругался:
- Гляди-ка!.. Медведь!.. С неба, что ли, они здесь валятся… Хромает… Верно, подстрелен, бедняжка!
- Подстрелен не подстрелен, а я все-таки предпочитаю видеть медведя, когда он лежит ковриком у постели!.. Быстрее бегите, собачки, быстрее!
Но псов уже не надо было понукать, испуганные, они дружно неслись к кораблю и через две минуты ворвались в группу матросов, готовых к бою со зверем.
ГЛАВА 9
Старая рана. - Пуля. - Капитан обеспокоен найденной в туше белого медведя пулей из ружья "Маузер". - Гастрономическая фантазия. - Фланелевый жилет в желудке медведя. - Метка с готическими буквами. - Поспешный отъезд. - Трудное лавирование. - Тяжкие труды. - Места временных стоянок. - Веселые минуты усталых моряков. - Венеция - страна льдов. - В проливе Кеннеди. - Над Форт-Конгером, развевается флаг.
По приказу д’Амбрие все люди и собаки вместе с санями были подняты на "Галлию".
Медведь едва тащился, падал на каждом шагу, но не переставал грозно рычать. Его гнал голод.
Доктор разрывной пулей размозжил хищнику голову. Все это произошло за каких-то десять минут.
Люди снова спустились на лед и стали рассматривать медведя.
Он был совсем тощим - кожа да кости.
- Доктор! - обратился к врачу капитан. - Необходимо определить, из какого оружия в него стреляли. Попробуйте извлечь пулю.
В правом бедре зверя, сильно опухшем, виднелась гноящаяся рана, размером с окружность мизинца.
- Рана, без сомнения, огнестрельная, - сказал доктор.
- Старая?
- Примерно восьмидневной давности.
- Сквозная?
- Не думаю, второго отверстия не видно.