А. Баюров
* * *
Нет крестов здесь
и нет обелисков.
Здесь тропинки не сыщешь нигде.
Но сегодня
я кланяюсь низко
Потемневшей, притихшей воде.Ты сюда не придешь в годовщину
По дорогам осенних штормов,
Не присядешь в тени под рябину,
Не насыплешь на холмик цветов…Я хочу,
чтоб с любого маршрута,
Здесь, где тяжкие были бои,
Корабли,
проходя,
на минуту
Приглушали б машины свои.
Д. Кулинич
СУТКИ ИЗ ЖИЗНИ ГЛАВСТАРШИНЫ
Рассказ
Я вижу его, главстаршину, как сейчас: в потертом кителе с тремя узенькими нашивками на рукавах, в брюках, заправленных в сапоги с короткими голенищами.
- Товарищ капитан второго ранга, - четко, по-уставному, подошел он к моему начальнику. - Разрешите обратиться!
А мы - три инженера базы - подчиняясь воинской дисциплине, встали перед ним.
До этого было так…
Бумажная черная штора на единственном окне отделяла кабинет моего начальника от всего остального мира, а неожиданная вечерняя тишина настраивала меня на философский лад. Как-то сразу вычеркнулось тогда из памяти, что всего час-полтора назад захлебывались от частых выстрелов зенитки, ухали взрывы бомб, вспыхивали пожары, носились с истошными гудками машины и сам этот дом, расположенный всего в двух десятках метров от причала, качался подобно кораблю.
Я задержался в кабинете начальника, чтобы окончательно определить, что же можно было сделать для ремонта эсминца. Листая дефектные ведомости, я безжалостно вычеркивал такие пункты, как выпрямление бортовых листов или установка новых плафонов для кают-компании. Не до жиру… Я улыбался про себя, слушая, как обстоятельно и долго докладывал начальнику о каком-то пустяковом ремонте инженер, самый старший из нас по возрасту и по званию. Мы - молодежь - с начальником осмеливались говорить только тогда, когда получали от него задание и когда докладывали о его выполнении. Да еще когда приходилось оправдываться. На нас жаловались ежедневно и ежечасно: командиры и комиссары кораблей за то, что мы отвергали их сверхъестественные, на наш взгляд, требования; прорабы судоремонтного завода за то, что мы им выдвигали, на их взгляд, чрезмерные требования; коменданты - когда на кого-либо из нас падало их недремлющее око.
В остальных случаях мы обходились без нашего начальства. Это было уже наше дело, как заменить легированную сталь на обыкновенную, как без дока залатать пробоину в днище корабля или поставить новый гребной винт, как переоборудовать водяные цистерны на бензиновые танки, как без справочников произвести сложные расчеты, как договориться с заводской кладовщицей, чтобы она выдала на корабль дефицитные материалы.
Итак, в тот вечер идиллия в кабинете начальника была разрушена.
- Командир базы приказал вам, товарищ капитан второго ранга, идти со мной, - докладывал главстаршина.
- Куда это с вами? - в недоумении поднял брови мой начальник.
- Разряжать авиабомбу, товарищ капитан второго ранга.
- Какую авиабомбу? - еще более удивился мой начальник.
- На танкере. Она не взорвалась.
- Во-первых, я ничего не понимаю в авиабомбах, а во-вторых, товарищ главстаршина, вы… что-то, видимо, напутали. Командир базы мог мне и позвонить…
- Я сейчас. - Главстаршина скрылся в дверях.
Мы еще не успели обменяться мнениями о происшедшем, как он возвратился, ведя за собой капитан-лейтенанта, дежурного по штабу.
- Да, - подтвердил тот. - В танкер во время последней бомбежки попала и не взорвалась тонная бомба. Адмирал приказал минерам ее разрядить, а механикам - обеспечивать разряжание.
- Но я же действительно ничего не понимаю в авиабомбах! - настаивал мой начальник. - И что мы там должны обеспечивать?
- Не знаю, такой приказ, - пожав плечами, сказал капитан-лейтенант.
- Но при чем здесь мы? - опять спросил инженер-капитан второго ранга.
Он был прав, он был инженер-механиком и ничего не понимал ни в минах, ни в авиабомбах. И вообще не дело было руководителю технического обслуживания кораблей почти всего флота заниматься разрядкой бомбы, но… Внешне все это выглядело так, что я не мог подавить улыбку. Взгляд моего начальника упал на меня.
- Вот вы смеетесь, товарищ старший инженер-лейтенант. Ну и идите вместе со старшиной!
- Есть! - отчеканил я, еще улыбаясь.
Мы вышли в коридор - главстаршина, я и дежурный.
- Зайдите, запишите адреса родственников, - как само собой разумеющееся, сказал капитан-лейтенант.
Мы зашли в дежурную комнату и записали в вахтенный журнал: я - адрес родителей, находящихся в эвакуации; старшина, поколебавшись, адрес какой-то женщины.
- Жена? - спросил я.
- Не совсем, - помялся он.
- Пошли, - сказал я.
- Адмирал пообещал минеру - "знамя", механику - "звездочку", - доверительно сообщил мне дежурный.
Мы махнули руками - ладно, мол, - и вышли в затемненный порт.
Громада танкера растянулась чуть ли не на всю длину бухты. Стоявшие вдоль причалов эскадренные миноносцы, тральщики, не говоря уже о морских охотниках, казались маленькими и незначительными по сравнению с танкером. Если он взорвется и выльется нефть, она наверняка вспыхнет на воде - и на других кораблях могут начаться пожары. Да и для вражеской авиации лучшего ориентира не придумать…
- Где? - спросили мы командира танкера, который встретил нас у трапа.
- Пойдемте.
Он провел нас к большой овальной дыре в палубе, затем мы вместе с ним спустились в машинное отделение. На первый взгляд здесь вроде бы ничего и не произошло. Никаких разрушений. Блестели надраенные поручни, внизу отливали рифленым металлом паёлы машинного зала.
- Вот, - показал командир корабля на чуть ли не в рост человека отверстие в переборке. - Там лежит.
Мы заглянули в пробоину. Ничего не было видно.
- Дайте лампочку, - распорядился я.
Матрос подал переносную лампу. Мы со старшиной заглянули в пробоину.
- Ничего кабанчик… - процедил главстаршина.
Сравнение было точное. Как спина огромного дикого кабана, разлегшегося в жаркий день в иле, блестела поверхность металлического цилиндра, на две трети диаметра утопленного в соляре.
- Да-а… - протянул я.
- Что будем делать? - спросил командир, когда мы отошли от пробоины.
- Пойдемте обсудим, - сказал я.
Поднимаясь по трапу, я все думал: почему она не взорвалась? Если она замедленного действия, то может рвануть в любое мгновение. Что произойдет, если она взорвется? Я припомнил еще свежие в памяти лекции профессора Иванова о разрушениях при взрывах снарядов по опыту первой мировой войны. Конечно, здесь сила взрыва будет больше, чем у двенадцатидюймового фугасного снаряда. Во всяком случае, не меньше. Значит… Я подсчитал в уме примерный радиус разрушения и его масштабы. Танкер может переломиться, перевернуться, загореться… Люди… Жизни…
- Чертеж корабля у вас есть? - спросил я командира, когда мы, то есть командир и комиссар корабля, начальник ПВО базы, механик корабля, главстаршина и я, собрались в каюте, отстоящей метров на сорок от бомбы.
Принесли чертеж. Я отметил на нем место, где лежала бомба.
- Аварийные партии и всех людей отвести сюда. - Я указал отсеки, которые, на мой взгляд, находились в сравнительной безопасности. - Вызвать два спасательных буксира. Провести в машину полевой телефон… Аварийное освещение… Какой вам необходим инструмент? - спросил я под конец главстаршину.
- Мне бы разводной ключ, - ответил тот. - Да ладно, там в машине найду что-нибудь…
- Тогда, как только проведут телефон, начинайте.
- Ну, я пошел, - сказал главстаршина.
Он вышел как-то совсем обыденно, просто исчез в дверях каюты, и все. А я и сейчас еще краснею, когда вспоминаю, что при нас так просто человек ушел на почти верную смерть. Никто с ним не попрощался, ничего не пожелали, не ободрили. Но может быть, это было лучше прежде всего для него самого?
Через несколько минут запищал полевой телефон, и в трубке послышался спокойный голос старшины:
- Начинаю разрядку…
Мы сидели в бездействии в каюте, и каждый из нас ждал. Ждали не только мы, но и все люди на корабле, стоящие у механизмов, на боевых постах. В любое мгновение это могло случиться. Во всяком случае, я представлял себе это очень ярко. Нас подбросит вверх, в подволок, швырнет на палубу. Иллюминатор заволокет дымом, потом в нем замелькают отблески пламени. Пол в каюте полезет вверх или набок; скорее всего, нам придется подниматься не с него, а с переборки. Затем мы будем ждать доклады боевых постов. Они придут. Должны прийти. А может быть, телефоны не будут звонить совсем, так как линии будут перебиты. Вместо их гудков в командный пункт будут вбегать окровавленные рассыльные с докладами о разрушениях и потерях. Фантазия услужливо подсовывала картины одну страшнее другой.
Но пока все было тихо. Ждали мы, ждали в штабе базы, ждали в штабе флота, ждали на других кораблях в бухте.
Завыли сирены. Вновь объявили воздушную тревогу. Я вышел на палубу. Лучи прожекторов шарили в лунном небе. Я взял со стеллажа английский ручной пулемет. Он имел вдвое меньше зарядов, чем наш "дегтярь", да и бил, должно быть, хуже, но был более удобным.
Один из лучей, пошарив вверху, почему-то упал на воду. И вдруг мы увидели, что метрах в трехстах от нас, на той стороне мола, в открытом море сидела вражеская летающая лодка. Попав в луч прожектора, она, как испуганная курица крыльями, захлопала пропеллерами и побежала на подъем к темному горизонту. Я выпустил в том направлении весь магазин и отдал пулемет матросу.
Кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся. Это был глав-старшина.
- Разрядил, товарищ старший инженер-лейтенант. Вот взрыватель. - Он показал мне увесистый цилиндр сантиметров двадцати пяти длиной.
- А почему не звонил?
- Некогда было, товарищ старший лейтенант. Там такая петрушка. Стабилизатор с донной частью почему-то срезало, и он, по-видимому, упал в воду. А дальше бомба летела без стабилизатора, с открытым дном. Потому она и упала боком. Так я сначала всю взрывчатку вырезал, а затем вывинтил взрыватель.
Я еще раз взглянул на цилиндр - он был подобен хорошему артиллерийскому снаряду.
Мы оба зашли в рубку. Я посмотрел на часы. На всё глав-старшине потребовалось всего десять минут, вернее, девять с половиной. Ну и спец! Ну и мастер!
В рубку быстро вошел командир танкера:
- Только что получен семафор. Командир базы приказал: бомбу не разряжать - ждать прибытия специалиста из главной базы.
- Уже… - Главстаршина показал взрыватель. - Пусть трюмные откачают соляр. Сейчас безопасно.
Когда мы шли по палубе на катер мимо почтительно застывшей вахтенной службы и когда на прощанье нам долго жали руки командир и комиссар корабля, мне было немного не по себе: мне-то эта честь была оказана совсем напрасно.
В штабе отметили в журнале наше прибытие и отослали спать. Мы вышли в затемненный город и еще несколько минут простояли молча, перед тем как разойтись, как будто бы мы стали братьями. Бомба нас породнила.
Утром я опять совещался с механиками кораблей, спорил с прорабами, ходил по цехам завода, затем вновь спускался в машинные отделения кораблей, после поехал в конструкторское бюро. А затем… я обнаружил, что пропустил обед, - тогда это было очень обидно, так как пришлось бы обходиться только скудным ужином. Полагаясь на милость базовых коков, я все-таки решил заглянуть в столовую, где трижды в день толпился у дверей наш брат военный, где можно было не только поесть, но и - то было очень важно - неожиданно встретить друга, которого считал давно погибшим; узнать о товарище, сражающемся на "малой земле"; восхититься подвигами сослуживцев по кораблю или однокашников по училищу и погоревать о сложивших со славой голову.
Но сегодня мне определенно не везло. Когда я подходил к площади, на которой в большом, еще недавно жилом доме располагалась столовая, завыли сирены воздушной тревоги, и площадь мгновенно опустела. Я приготовился спрыгнуть в ближайший окоп или хотя бы просто упасть на горячие камни мостовой: слишком свежи были воспоминания о том, как несколько дней назад во время налета бомба угодила в одно из зданий на этой площади - и половина финансового отдела флота была направлена в госпиталь, а вторая половина осталась лежать под развалинами. Но сделать этого я не мог, хотя я не совсем еще оправился от последней легкой контузии. Я не мог этого сделать потому, что на площадке перед столовой стоял, вытирая руки ветошью, человек. Он стоял совершенно спокойно, лишь иногда поглядывая на безоблачное синее южное небо. А над горами уже тяжело гудели, подбираясь к бухте, самолеты. Когда я не спеша подошел к нему, он сказал мне:
- Здравия желаю, товарищ старший лейтенант!
А я ответил:
- Почему опоздал?
- Мины готовил, товарищ старший лейтенант, для эсминца. Я ведь служу кладовщиком на минном складе.
- А я думал, что вы специально только авиабомбами занимаетесь.
- Нет, это я так, между прочим. Угощайтесь, товарищ старший лейтенант. - Он вынул из кармана кителя черный сухарь и протянул его мне, другой вытащил для себя.
Затявкали на горе за домом зенитки, застрекотали на крыше общежития крупнокалиберные пулеметы. Бомбардировщики врага ринулись в пике на бухту. Мы со старшиной жевали сухари и смотрели на самолеты. Я знал, что это было глупо - стоять так среди сыпавшихся сверху осколков зенитных снарядов, не пытаясь даже стать под козырек двери столовой. Но главстаршина спокойно жевал сухарь, и я грыз свой, чувствуя его такой приятный ржаной вкус.
Самолеты высыпали свои бомбы, среди которых - я знал - не было ни одной меньше двухсотпятидесятикилограммового калибра. Почти все они рванули на гладкой поверхности бухты, и только одна из них ахнула метрах в семидесяти от нас в причал. Длинный и острый, как меч, осколок с визгом пронесся совсем рядом с нами в воздухе и впился возле нас в нагретый асфальт площади сантиметров на двадцать. Ни один мускул не дрогнул на лице главстаршины.
Мы проводили глазами одинокий "ястребок", который запоздало вынырнул из-за мыса и погнался за бомбардировщиками. Я потрогал еще дрожащий, как камертон, осколок и отдернул, обжегшись, руку.
- Заходите, товарищи командиры, - смилостивился от радости прибежавший кок, орудуя ключом у двери.
Мы не заставили, конечно, себя ждать.
- Так я в этом доме живу - на пятом этаже, - сказал главстаршина на прощанье после обеда. - Днем-то я занят на складе, а вечерами я дома. - Он назвал номер квартиры.
Вечером во время очередной тревоги я пробирался по темной лестнице на пятый этаж. Дверь открыл главстаршина. Сразу, будто он ждал меня. В комнате, куда он меня ввел, на столе, покрытом клеенкой, лежал уже знакомый мне цилиндр взрывателя, а вокруг него микроскопические пружинки и винтики, разложенные на бумаге. Я взглянул на раскрытую тоненькую ученическую тетрадь. "Инструкцыя" - было выведено карандашом заглавие. "Инструкцыя по разрядке специальной бомбы".
- Неправильно, - сказал я. - Нужно писать "инструкция", через "и".
- В самом деле? - неподдельно удивился главстаршина и начал объяснять мне устройство взрывателя.
- Знаете, почему она не взорвалась? Она электрическая, на электрическом прынцыпе, - нажимая привычно на "ы", говорил он. - При ударе разбивается ампула с электролитом, возникает ток, ток идет через катушку. Сердечник катушки замыкает контакты. Ток нагревает спираль первичного детонатора. Видите ту палочку?
- Так почему же она не взорвалась? - спросил я.
- Все дело в контактах - они окислились.
- Может, кто-то там, наш друг, нарочно их окислил?
- Может и так, - согласился главстаршина.
- И как разряжать такие бомбы?
- Вот я и составляю инструкцыю. Для флота, а затем ее перепечатают для армии.
- И много таких инструкций вы составили?
- Нет, всего три, эта будет четвертая.
- А сколько бомб разрядили?
- Тоже четвертую. Меня только на новые посылают, которых еще не знают. Самое трудное - инструкцыю толково написать. Вы помогите, товарищ старший лейтенант.
И мы при свете дымящего ночника - электричество было выключено - восстанавливали взрыватель и вновь разбирали его. Собственно говоря, собирал и разбирал он, а я писал "инструкцыю". Делал дело, которое для главстаршины было страшнее и непривычней, чем смертельный риск. Мы ничего не замечали: ни треска зенитной стрельбы, ни грохота падающих бомб, ни раскачивания нашего здания от воздушных ударных волн. Только поправляли время от времени фитиль колеблющегося пламени ночника.
- Вот и хорошо, - сказал главстаршина, когда я поставил последнюю точку в инструкции, и посмотрел на часы. - Скоро ноль-ноль, мне посты на складе нужно проверить.
- Здорово вы в авиабомбах разбираетесь! Курсы, наверное, проходили?
- Нет. Какие курсы? До войны никто не занимался этим в базе. Я сам дошел. Кто же еще будет? Минеру все-таки это дело сподручнее.
Признаться, мне стало немного не по себе. Одно дело - когда человек знает основы опасного дела, и другое - когда каждый раз он вступает в неизведанную страну, полную смертельных неожиданностей. Но кто мог выполнить это лучше его? Я узнал главстаршину достаточно хорошо за эти сутки.
Старшина завернул части взрывателя в газету, сверток взял с собой, и мы, погасив ночник, вышли на улицу. Перед нами лежала тихая, освещенная голубым светом луны бухта. В городе не было слышно ни звука.
- До завтра, товарищ старший лейтенант.
- До завтра, главстаршина.
Но завтра нам встретиться не удалось. Нет, никто из нас не погиб и не был ранен. Просто меня срочно перебросили в другую базу. Рассказывали мне, что главстаршина часто разряжал бомбы незнакомой конструкции. Потом сказали, что он взорвался не то на тридцать пятой, не то на сороковой. А может быть, это был не он - ведь я называл его только по званию. А фамилии его я не знал.
Много еще на своем веку я встречал людей. Но чем дольше живу, тем чаще встает он перед моими глазами - скромный кладовщик минного склада Н-ской военно-морской базы. Погиб ли он, исполнив свой долг до конца, или живет где-либо в нашей стране мирной жизнью, но, я думаю, он достоин того, чтобы стоять на берегу родного моря отлитым в бронзе.