- Понимаешь, Виталий... Мы самоубийство порицаем. Ведь нередко бывает, что самоубийство можно квалифицировать как самовольный уход с поля боя. С твоим отцом случилось другое, и я в его смерти вижу и высокое понимание им чести, и чистоту его души, и его мужество, - по существу, он казнил себя за то, что не сумел, не смог защитить порученное ему дело от прожженной сволочи, в конечном счете от врагов. В те давние времена гибель твоего отца была для нас поражением на одном, пусть маленьком, участке внутреннего фронта, но это поражение нас не остановило. Теперь нам с тобой предстоит очень важный бой, который мы проведем в самом расположении противника. Ты продолжишь борьбу отца, и твоим высшим счастьем будет наша победа...
На этом месте Самарин обрывает воспоминания и возвращает себя в сегодняшний день, на сегодняшний свой фронт. Только сейчас он уже вместе с отцом.
Спасибо тебе, отец, что ты сейчас пришел ко мне сюда и подарил мне свою честность, свое мужество. Я буду здесь воевать и за тебя, и за себя...
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Рига, как и Самарин, тоже жила одновременно двумя жизнями. Одна жизнь - немцы, их определяющие жизненные устои учреждения, приказы, инструкции. В эту жизнь, так или иначе, втянута подавляющая часть населения, поскольку оно вынуждено подчиняться немецкой власти. Собственно, все принуждены жить по законам оккупации, определившим и нормы поведения, повседневный быт. Вторая жизнь находилась внутри первой, и границы ее были, казалось, неразличимы. Два человека могли вместе служить в каком-нибудь созданном немцами учреждении, а между ними мог проходить рубеж, разделяющий две жизни. Весь вопрос: принимал ли человек предложенную ему оккупантами жизнь как нечто должное и непререкаемое, ставшее, так сказать, его судьбой, или он эту жизнь отвергал, считал ее не более как временной необходимостью? Но это не больше как схема. Сама жизнь - это водоворот судеб, оказавшихся в таком сложном сплетении, когда люди часто сами не могли точно определить своего положения в жизни.
Самарин в этом сплетении двух жизней - немец. Это облегчало ему выяснение позиции любого человека. Наконец, ему могли одинаково оказаться полезными и те, кто преданно служит оккупантам, и те, кто их ненавидит. Именно здесь и начинались для него большие сложности...
Он появился в этой жизни оккупационного города не с первого ее дня, а год спустя. С одной стороны, это было лучше - за год отношение местных жителей к их жизни по законам оккупации в основном определилось, и выяснить, кто есть кто, было легче. Но с другой стороны, сам Самарин не был свидетелем целого года этой жизни, что затрудняло общение с местным человеком, - надо было точно знать, что он пережил за время оккупации.
Несколько знакомых из местных жителей у Самарина уже есть. Нищий Рудзит и хозяин квартиры Леиньш - они как два полюса в нынешней жизни города: мужественный коммунист, верный сын своего народа, и мародер, этакая гиена возле крупных хищников.
Он познакомился и с двумя местными коммерсантами: ювелиром Юргенсоном и спекулянтом Магоне, их отношение к сегодняшней жизни тоже весьма разное.
По рассказам Магоне, Юргенсон приходу немцев обрадовался, потому что Советская власть в сороковом году его торговое дело прикрыла. Юргенсон поверил гитлеровской пропаганде, которая в первые дни кричала о том, что армия великой Германии вернула латышам свободу, и он рассчитывал снова развернуть свое солидное торговое дело. Кроме того, он надеялся, что после победы немцев над русскими в Латвии восстановятся прежние досоветские порядки... Теперь он благодарил бога, что не развернул при немцах своего дела и не раскрыл им своих возможностей. Никакой свободы немцы Латвии не дали, повсеместно царил произвол оккупантов, и теперь Юргенсон ничего, кроме страха, перед новой этой жизнью не испытывал. Он пытался оформить свой выезд в Швецию, но никаких надежд на получение такового разрешения не было. В общем, ему ничего не оставалось, как ждать победы Германии, надеясь, что после этого немцы уберутся и тогда в Латвии образуется какая-то стабильная жизнь, в которой он, даст бог, найдет свое место.
Совсем иным был другой коммерсант, компаньон Самарина, - Магоне, этот совершенно иначе смотрел на свою жизнь при немцах.
В буржуазной Латвии Магоне был темной лошадкой, на которую серьезные люди не ставили. Однако свои спекулятивные аферы он вел успешно. Среди коммерсантов у него было прозвище Могильщик. Это за то, что любимым его занятием было проведение афер с наследством умерших состоятельных людей. Сам же Магоне называл себя другом вдов и вдовцов, которым он помогает справляться с алчными родственниками и избежать обнищания. Словом, Магоне умел делать деньги и умел, кстати, их проматывать. В буржуазное время у него были самые модные автомобили и дорогие любовницы. То и дело всплывали разнообразные, связанные с ним скандальные происшествия, которые, впрочем, делали ему рекламу, не принося особых неприятностей. И ему было наплевать, что происходит в Латвии, лишь бы не мешали ему делать деньги. Когда Латвия присоединилась к Советскому Союзу, друзья советовали ему, пока была возможность, перебраться куда-нибудь в Европу. Магоне этого не сделал, зная, что в Европе таких дельцов, как он, хоть пруд пруди и там его, не знающего языка и местных условий, съедят с потрохами в два счета. Во время Советской власти он старался приспособиться и к новой жизни. Провел неплохие дела с репатриированными из Латвии немцами. Потом прилично заработал возле богатых людей, которые стали спешно превращать вещи в деньги.
Пришли в Латвию немцы - пусть будут немцы. Магоне быстро сообразил, каково положение местных евреев, решил на этом нажиться. Но не успел...
- Времени оказалось мало, - сокрушался он, рассказывая об этом Самарину. - За моих клиентов взялись немцы - очистили их, а потом и ликвидировали.
- Небось среди этих евреев были и ваши хорошие знакомые? - спросил Самарин, пытаясь понять психологию этого монстра.
- Конечно были, - беспечно ответил Магоне. - Но жизнь, как вы сами понимаете, - это лотерея. Что кому выпало, тот то и получает. Мне недавно один знакомый гестаповец сказал, что видел мою фамилию в составленных русскими списках для выселения в Сибирь. А мне бог помог - как раз когда шла высылка, я уехал в Литву к своему приятелю. А потом про меня, видно, забыли.
Самарин про себя назвал Магоне клопом, которому все равно, кого он кусает.
Соответственно непохожим было и отношение этих двух коммерсантов к Самарину. Если Юргенсон проявил к нему сверхосторожность, то Магоне буквально вцепился в него, особенно когда за интересом Самарина к золоту почуял запах жареного.
Итак, два этих коммерсанта... Но были еще и похороны гитлеровского офицера-танкиста, получившего нож в спину. Кто совершил это далеко не простое убийство, а акт возмездия? Где он сейчас? Что еще замышляет? Но вот он-то тоже та вторая жизнь города. Однако для Самарина связь с той жизнью пока замыкается на одном человеке - на Рудзите.
И вот еще один человек - полковник Индрикис Янсон...
Когда Иван Николаевич однажды учил Самарина алгебре в подходе к каждому человеку, он привел в пример полковника латышской армии, который по арифметике выглядел абсолютно бесперспективной фигурой, а по алгебре оказался весьма интересной личностью. Этого полковника Иван Николаевич не выдумал, он существовал на самом деле и давно интересовал нашу разведку.
Полковник Янсон был заметной фигурой в латвийской армии и пользовался авторитетом в военных кругах. Кроме того, он вел светскую жизнь и обладал широким кругом знакомых в высшем слое общества, каким-то образом он был близок к семье министра иностранных дел Мунтерса, и его можно было видеть на самых высоких дипломатических раутах. Советский военный атташе в Латвии также приглашал его на приемы в советском посольстве, и, собственно, от него-то и была получена первая информация о полковнике. В буржуазное время он не раз высказывал прогрессивные взгляды и, в частности, критически относился к иностранной политике латвийского буржуазного правительства и однажды курс на сближение с гитлеровской Германией назвал гибельным для Латвии. Однако это сходило ему с рук, очевидно, благодаря его связи с Мунтерсом. Но тогда возникал очень важный вопрос: не придерживается ли таких взглядов и сам Мунтерс? После установления в Латвии Советской власти полковник подал в отставку и жил в деревне у своих родственников. Его жена была дочерью состоятельного фабриканта, предприятия которого были национализированы, и это давало основание предполагать, что полковник по отношению к Советской власти должен занимать позицию негативную. Однако никаких подтверждений этого не было.
Война всю ситуацию с полковником резко изменила. Когда Латвия была оккупирована гитлеровскими войсками, стало известно, что полковник продолжает жить там же, в деревне у своих родственников. Нашей разведкой была сделана попытка выяснить, каково настроение у полковника, но он оказался недосягаем - вел замкнутый образ жизни и не виделся ни с кем даже из круга своих прежних друзей. Позже стало известно, что гитлеровцы, очевидно, пытались установить с ним контакт, но, судя по всему, успеха не имели, и поэтому в местной, издаваемой оккупантами газете появилась статья под заголовком "Третьего не дано", в которой полковник подвергался резкой критике за попытку уклониться от помощи "новому порядку"...
"Неужели он не понимает, - говорилось в статье, - что сейчас любой наш латыш в отношении "нового порядка" должен сказать или "да", или "нет", третьего не дано. А попытка укрыться в башне из слоновой кости чревата для него большой опасностью..."
Словом, нет ничего удивительного, что полковник Янсон стал одной из целей Самарина. Все говорило о том, что этот человек после года оккупации Латвии мог занять антигитлеровскую позицию и оказаться весьма полезным.
Прожив уже несколько месяцев в Риге, Самарин не раз пытался узнать что-нибудь о полковнике, но тщетно...
Этим утром Самарин, как было условлено, зашел к Магоне и застал у него даму, которую его появление очень смутило, и она заторопилась уходить, хотя Магоне предупредил ее, что пришел его компаньон и разговор можно продолжать.
- В другой раз, мне сейчас очень некогда, - сказала она и торопливо ушла.
Самарин успел только заметить, что ей лет сорок и что она красивая женщина.
Проводив ее, Магоне вернулся к Самарину и сказал:
- Вы спугнули жирную дичь! - и добавил, потирая руки: - Но ничего, никуда она не денется, и тут мы с вами будем иметь весьма ценные приобретения. В этом доме всегда жили на широкую ногу и, надо думать, плохих вещей не покупали. Но придется порядком поработать, прежде чем эта дама свыкнется с мыслью продать нам свои вещи. Сегодня она пришла только выяснить, возможно ли это в наши дни. И плела мне сказку о какой-то своей подруге, по просьбе которой она это выясняет. Господи, сколько я за свою жизнь выслушал таких сказок!.. - И вдруг Самарин слышит невероятное: - Полковник Янсон... - Это имя Магоне произнес уважительно, даже подобострастно. - Прижало и его...
Самарин затаил дыхание, ждал продолжения, но Магоне молчал, мечтательно глядя в пространство.
- Кто бы мог подумать, что вещи из этого дома понесут ко мне!..
- Она кто? - спросил Самарин.
- Как это кто? Супруга полковника Янсона и дочь крупного фабриканта. В свое время от ее приданого полковник сразу стал богатым человеком. Ах какая это была красивая пара! Как сейчас помню в журнале "Атпут" их свадебную фотографию на целую страницу. Оба красивы как боги и сияют от счастья. И потом не раз в газетах мелькали их фотографии. Как они красиво жили! Мог ли я тогда подумать, что однажды мадам Янсон придет ко мне и будет меня уверять, что какая-то ее подруга хочет избавиться от лишних вещей, но стесняется ко мне обратиться. Милая моя, кого она хотела обмануть своим наивным враньем?! Я ей так прямо и сказал: зачем нам подруга? Не лучше ли будет без нее? Она, бедняжка, стала пунцовой.
- Как же вы с ней условились? - спросил Самарин.
- На той неделе она придет со списком вещей. Никуда не денется, придет, вот увидите.
- Вы с ней не скупитесь, - сказал Самарин. - Эта сделка очень важна для престижа нашего дела, я даже готов взять на себя некоторые убытки.
- Вы правы, - неожиданно согласился обычно прижимистый Магоне. - Тут что еще важно - у них куча знакомых, и все это люди, у которых должен быть знатный товар.
- Когда вы будете знать день свидания с ней?
- Она позвонит мне в воскресенье.
- Сразу же позвоните мне, я хочу присутствовать.
- А не испугает ее, что вы немец?
- Я не дам для этого оснований. Кроме всего прочего, я боюсь, что вы начнете, как всегда, жаться и испортите все дело.
- А вы хотите быть щедрым за мой счет?
- Я же сказал, все, что вы сочтете за мою неоправданную щедрость, я вручу вам наличными.
Магоне прищурился на Самарина, рассмеялся:
- Раух, Раух, вы, я вижу, заметили, что она красотка. Но это пустой номер, Раух, вам не по силам соперничать с полковником Янсоном, и у них известная всей Латвии любовь.
- Не болтайте глупости, Магоне! - строго произнес Самарин. - В отличие от вас, я думаю о престиже и перспективе нашего с вами дела.
...Их переговоры с женой полковника происходили в среду днем. Она назначила встречу на квартире своей портнихи на Церковной улице, предупредив, что больше там никого не будет.
Магоне эту портниху знал, это была самая дорогая законодательница мод в высшем свете, знал он и то, что она еще в прошлом году уехала к своей сестре в Кенигсберг.
- На этот раз, кажется, все без вранья, - сказал он.
Самарину почему-то казалось, что на переговоры она придет не одна, и он тешил себя надеждой, что там окажется и ее муж.
Однако никого больше там, на Церковной улице, не оказалось. Было видно, что квартира пустует, мебель стояла как попало, все было покрыто слоем пыли.
Они сели в кресла, и жена полковника сразу вручила Магоне список, который предложил Самарину смотреть его вместе. Пока они этим занимались, она нервничала и не сумела этого скрыть. Магоне был беспощаден, ему подобные эмоции были не в новинку.
- Простите, мадам, требуется пояснение, - обратился он к ней. - Тут вы пишете: безделушка в виде рака, отделанная жемчугом. Как это понимать?
Красивое лицо ее стало пунцовым, и она отвернулась.
- Это мой шуточный подарок мужу, - не сразу ответила она. - Он обожает пиво, ему регулярно привозили раков из Цесиса. И однажды я в шутку подарила ему этого рака.
- Пожалуйста, мадам, размер рака, из чело он сделан, размер жемчужин и их количество... - продолжал терзать ее Магоне.
- Боже мой... Две жемчужины крупные, это глаза рака, ну, по горошине размерам... а мелкий жемчуг... изображает рачью икру... но сколько там жемчужин... Ради бога, избавьте от подобных подсчетов!
- Я думаю, - вмешался Самарин, - что эта вещь ценна вам не количеством жемчужин, а сама по себе как дорогая память, и мы не можем это не учитывать.
Она смотрела на него испуганно расширенными глазами, Самарин понимал - почему, но сделал вид, будто не видит ее удивления, и спокойно попросил Магоне перевести то, что он сказал, на латышский язык.
- Я знаю немецкий, - произнесла она еле слышно. - А вы немец?
- Да, мадам, я немецкий коммерсант из Гамбурга и не вижу в том ничего удивительного и тем более предосудительного. - И, улыбнувшись, добавил: - Немцы, мадам, бывают разные, и не всех их породил дьявол. И разрешите нам смотреть список дальше...
- Да, да, пожалуйста, - прошептала она.
А у Магоне новый вопрос:
- Вот тут указан золотой портсигар, а какая у него проба?
- Я точно не знаю... Это подарок мужу от моего отца, и я думаю, что отец плохую вещь купить не мог. Да, я должна вас предупредить, что на портсигаре была накладная из золота надпись, муж ее удалил, но след на портсигаре остался.
- Естественно, это снижает цену вещи, - заметил Магоне, делая пометку на списке.
Самарин положил, руку на список и обратился к жене полковника:
- Мадам Янсон, я чувствую себя крайне неудобно и понимаю, как трудно и вам заниматься этим печальным делом. Я хотел бы эту процедуру сократить. Не думали ли вы с мужем, какую сумму аккордно вы хотели бы получить за все эти вещи?
Мадам Янсон вдруг встала:
- Одну минуточку...
Она прошла в глубь квартиры и тут же вернулась в сопровождении высокого мужчины в темном, тщательно отглаженном костюме. Он остановился посередине комнаты и смотрел на коммерсантов с брезгливой злостью.
Магоне вскочил, как пружиной подброшенный, и встал почти по-военному - руки по швам:
- Рад видеть вас, господин Янсон, в добром здоровье!
Полковник ему не ответил, даже не глянул в его сторону.
- Простите меня, господа, ради бога простите! - заторопилась мадам Янсон. - Но муж категорически не разрешил мне идти сюда одной. Мы решили...
- Надеюсь, ваши переговоры окончены? - перебил ее муж.
Магоне молчал, растерянно смотря на компаньона.
- Так или иначе, - спокойно сказал Самарин, - ваше присутствие может их решительно ускорить.
Теперь и полковник удивленно уставился на Самарина.
- Это коммерсант из Германии, из Гамбурга, - объяснила полковнику жена.
- Могу добавить, - подхватил Самарин - то, что я уже сказал вашей жене: да, я немецкий коммерсант, фирма "Раух и сын", в этом я не вижу ничего удивительного, тем более предосудительного. И немцы бывают разные, и не все порождены дьяволом, - добавил он с улыбкой. - Лично я происхожу из чистой коммерции, если допустить, что коммерция может быть чистой, но это вопрос уже теоретический. А то, что я здесь, не должно удивлять, так как маркитанты всегда движутся с армией. Но может, вы присядете? - Самарин отодвинул кресло рядом с собой.
Полковник медленно, точно еще не зная, стоит ли ему это делать, подошел к креслу и нехотя в него опустился. С другой стороны сидела его жена, и Самарин видел как он успокоительно погладил ее руку.
- Мы с моим компаньоном... - начал Самарин. - Да, я забыл объяснить, что, плохо зная местные условия, я пригласил себе в помощь на паях местного коммерсанта господина Магоне.
- Я о нем наслышан. - Полковник чуть заметно кивнул, не глядя на Магоне.
- Тем лучше, - подхватил Самарин. - Мы с ним сейчас знакомились со списком, и вдруг я почувствовал страшную неловкость. Я понял, как трудно вашей жене заниматься этим делом, и мне захотелось сократить эти не симпатичные вам и мне переговоры. Я спросил у вашей жены, не думали ли вы о том, какую сумму вы хотели бы получить за эти вещи? Аккордно, так сказать. Кроме всего, мне сразу станет ясно, по силам ли это дело нашей фирме.
Полковник помолчал и сказал тихо:
- Вы же можете купить какие-то отдельные вещи... не все... С иными вещами мы и сами не хотели бы расставаться.
- Но давайте все же начнем с аккордной суммы. Скажу откровенно, я хотел бы приобрести все эти вещи.
- Мы такого подсчета не делали, - ответил полковник с заметным раздражением.
- Но может, сделаете? Посоветуйтесь с опытными людьми... - не отступал Самарин.
Наступила долгая, тягостная пауза. Полковник переглядывался с женой.