- И если ты погибнешь в бою, - грубо ответил я, - то получится, что я осчастливил Этельхельма.
Он кивнул.
- Лорд Этельхельм хотел, чтобы я командовал войском, которое он отправил в Хорнекастр. Он просил об этом моего отца, но тот послал Брунульфа.
- Урия Хеттеянин, - сказал я.
Он рассмеялся:
- Ты хорошо образован.
- Это все леди Этельфлед.
- Умная у меня тётя, - одобрительно произнёс он, потом опустил тетиву лука и осенил себя крестом, очевидно, произнеся молитву за её выздоровление. - Да, Этельхельм думал, что сможет устроить так, что я погиб в бою.
Урия Хеттеянин был воином, служившим царю Давиду, тоже христианскому герою. Я расспросил про Урию отца Кутберта, слепого священника и доброго друга, и тот усмехнулся в ответ.
- Урий! Вот как мы произносим его имя, господин. Урий Хетт. Несчастливый он был человек.
- Почему?
- Он женился на прекрасной женщине, - мечтательно сказал мне Кутберт, - одной из тех, на кого смотришь и не можешь отвести взгляд!
- Да, я видал таких женщин, - ответил я.
- И брал в жёны, господин, - усмехнулся Кутберт. - Ну, значит, Давид захотел затащить жену Урии в свою постель, и потому отправил приказ командиру Урии, велел поставить беднягу в первом ряду стены из щитов.
- И он погиб?
- О да, господин! Этого неудачника изрубили на куски!
- И Давид... - начал я.
- Запрыгнул на его прекрасную жену, господин, и скакал на ней от заката до рассвета, снова и снова. Вот ведь везунчик!
И Этельхельм желал ту же судьбу Этельстану. Он хотел бросить его далеко в Нортумбрии, надеясь, что там его и прирежут.
- Если ты думаешь, что я позволю тебе рисковать жизнью в битве, то ты заблуждаешься, - сказал я Этельстану. - Ты не будешь участвовать в битве.
- Во Фризии, - подчеркнул Этельстан.
- Во Фризии, - повторил я.
- И когда ты уезжаешь? - спросил он.
Но я не мог ответить. Я ждал вестей. Хотел, чтобы мои лазутчики или лазутчики Этельстана донесли, что задумал враг. Некоторые гадали, почему я не иду прямо на Беббанбург, или, если поверили слухам, почему не плыву во Фризию. Вместо этого я застрял в Дунхолме - охотился, практиковался во владении мечом и пировал.
- Чего ты ждешь? - однажды спросила Эдит.
Мы с ней скакали по холмам к западу от Дунхолма, с соколами в руках, а далеко за нами - дюжина воинов, охраняющая меня, когда я выезжал из крепости. Но нас они не слышали.
- Для атаки на Беббанбург у меня меньше двухсот воинов, - объяснил я, - а у кузена столько же за стенами.
- Но ты же Утред, - уверенно заявила она.
Я улыбнулся.
- И Утред знаком с крепостными стенами Беббанбурга, а потому не хочет под ними погибнуть.
- А что может измениться?
- Кузен скоро будет голодать. Один его амбар сгорел. Так что ему придется искать у кого-то подмогу и пищу. Но побережье патрулируют корабли Эйнара, и тому, кто повезет провизию на север, понадобится целый флот, ведь придется с боем пробиваться к Морским воротам.
Какое-то время я подозревал в подобных намерениях Хротверда, но дочь заверила меня, что архиепископ не собирает провизию и не нанимает моряков, а моя встреча с ним подтвердила, что Стиорра права.
- И когда этот флот отплывет... - начала Эдит и замолчала, сообразив, что я собираюсь сделать. - Ага! - сказала она. - Понимаю! Твой кузен ждет корабли!
- Именно так.
- А один корабль похож на другой!
Она была умной женщиной, настолько же умной, как и красивой.
- Но я не могу выйти в море, - сказал я, - пока не буду знать, где эти корабли, кто ими командует и когда они отплывут.
Нужно было дождаться новостей. Я знал почти обо всем, что происходит на землях Беббанбурга, потому что послал лазутчиков наблюдать за людьми Константина, и они сообщали, что Домналл, командир его войска, рассчитывает взять крепость измором. Шотландцы также оставили отряды в двух фортах на римской стене.
Оба гарнизона были невелики, поскольку Константина тревожило множество других проблем - воинственные норвежцы на севере его страны и беспокойное королевство Страт Клота на западе. Войска требовались, чтобы сдерживать их, так что на стене люди Константина находились только для того, чтобы обозначить его притязания на Беббанбург, и конечно, чтобы предупредить, если мы приведём войско на север. Весть о продлении перемирия между саксами и Сигтрюгром больше чем на год встревожила Константина, и я опасался, что он прикажет штурмовать стены Беббанбурга, чтобы предвосхитить наши с Сигтрюгром попытки его изгнать, но шпионы успокоили его, сообщив, что Сигтрюгр укрепляет стены Линдкольна и Эофервика, готовясь к атаке, которая неизбежно случится, как только закончится перемирие.
Не было ни намёка на какую-либо подготовку к нападению на людей Константина, и здравый смысл говорил ему, что Сигтрюгр не хочет терять воинов, сражаясь с Шотландией, когда вскоре ему предстоит более серьёзная война против саксов на юге. Константин охотно выжидал, зная, что в конце концов в крепости начнётся голод. А возможно, он даже поверил в мои россказни про Фризию. Должно быть, он обдумывал атаку на стены Беббанбурга, но понимал, насколько кровопролитной она будет, и известия с юга убедили его, что незачем жертвовать множеством воинов ради того, что в итоге принесет ему голод.
И вскоре вся Британия ждала новостей. Это было время слухов и россказней, что нашептывали, пытаясь сбить с верного пути, но иногда они оказывались правдой. Торговец дорогой кожей заверил меня, что городской судья из Мэлдунсбурга, родного города Этельхельма в Вилтунскире, рассказывал, будто олдермен собирался вторгнуться в Нортумбрию, даже если король Эдуард не станет ему помогать. Священник из далекого Контварабурга написал, что Эдуард заключил союз с Константином, и они вдвоем нападут на Нортумбрию и поделят ее. "Клянусь священной кровью Христа, - писал священник, - что битва начнется во время праздника святого Гунтьерна". Но к тому времени как письмо добралось до архиепископа Хротверда в Эофервик, день святого Гунтьерна уже прошел, хотя писцы все равно скопировали письмо и передали моей дочери, а она, в свою очередь, послала его мне.
В конце концов та новость, что я так ждал, пришла от Меревала, который командовал стражей Этельфлед. Меревал был ее старым и преданным другом. Как он написал, Этельфлед велела мне передать, что в Думнок, порт в Восточной Англии, отправили припасы, и там собирают флот. "Она узнала об этом от отца Катвульфа, священника лорда Этельхельма, и умоляет не раскрывать его имя. Более того, отец Катвульф сказал ей, что, буде на то Господня воля, флот лорда Этельхельма отплывет после праздника святой Инсвиды.
Это звучало разумно. Праздник святой Инсвиды приходился на конец сбора урожая, когда провизии в избытке, а если кто-то хочет отправить припасы осажденной крепости, чтобы та могла продержаться еще год, то конец лета - самое подходящее время. А из всех людей в Британии, кто меня ненавидел, кто мечтал мне отомстить, Этельхельм был самым опасным. Я всегда считал, что скорее всего именно он станет помогать моему кузену, но не был уверен, пока не пришло письмо от Меревала.
И вот, оставив Ситрика и еще восемнадцать человек в Дунхолме, вместе с остальными воинами, их женами, детьми, слугами и рабами я двинулся в Эофервик. Я сказал им, что мы отправляемся во Фризию, а потом взял трех человек и поехал в Думнок.
Я выбрал трех саксов-христиан, поскольку подозревал, что Думнок, город в Восточной Англии, недавно покоренной западными саксами, может быть настроен мстить норманнам и язычникам. Я взял Сердика, одного из старейших воинов - медлительного, но преданного до мозга костей. Осви был намного моложе и служил мне еще с детства. Теперь он стал проворным и умелым воином. Третьим был Свитун, западный сакс с ангельским лицом, улыбчивый и смешливый, но также пронырливый и ловкий вор.
Мы вчетвером сели на западно-саксонский корабль, пришедший в Эофервик с грузом франкского стекла, а теперь возвращающийся в Лунден с полным трюмом нортумбрийских шкур и серебряных слитков. Ренвальд, хозяин судна, обрадовался и золоту, которым мы ему заплатили, и нашим длинным ножам, хоть и усомнился, что от меня будет много пользы в сражении.
- Однако вы трое, кажется, пригодитесь, - сказал он моим спутникам.
Свитун широко улыбнулся.
- Дедуля умеет драться, - сказал он, - хоть с виду и не скажешь, но в бою он хоть куда. Так ведь, дед? - крикнул он мне. - Ты же у нас настоящий старый боевой хрыч!
С тех пор как получил новость о Думноке, я перестал бриться. Я не расчёсывал волосы. Стал носить самую старую и грязную одежду, какую смог найти, и прибыв в Эофервик, учился ходить ссутулившись. Финан и мой сын называли меня глупцом, говорили, что незачем мне тащиться в Думнок, что любой из них готов пойти вместо меня. Но мечта всей моей жизни зависела от того, что я найду в том порту, в Восточной Англии, и я не доверил бы никому, кроме самого себя, отправиться туда и узнать, что там затевается.
- Имейте в виду, - продолжил Ренвальд, - если на нас нападёт кто-нибудь пострашнее рыбацкой лодки, от ваших ножей будет не много пользы.
Никто из нас не носил мечей или саксов, только ножи - я не хотел, чтобы в Думноке догадались, что мы воины.
- Тут есть пираты? - промямлил я.
- Что он сказал?
- Говори громче, дед! - заорал Свитун.
- Пираты есть? - я немного повысил голос и постарался пустить слюни в белую щетину на подбородке.
- Он хочет знать, есть ли тут пираты, - пояснил Ренвальду Свитун.
- Да тут всегда пираты, - сказал Ренвальд, но теперь они в основном на мелких судёнышках. Я не видал ни одного длинного датского корабля, с тех пор как король Эдуард захватил остатки Восточной Англии. И слава Богу.
- Слава Богу, - набожно повторил я и осенил себя крестом.
По такому случаю я в этом путешествии изображал христианина и даже надел на шею распятие вместо молота. Кроме того, я делал вид, что Свитун - мой внук, а он принимал эту игру с неприличным энтузиазмом.
Ренвальд, конечно, хотел знать, откуда мы и зачем путешествуем, и Свитун закрутил историю о том, как нас изгнали с наших земель к северу от римской стены.
- Это всё скотты, - сказал он, сплюнув за борт корабля.
- Я слышал, что эти падальщики пришли на юг, - сказал Ренвальд. - Так вы были арендаторами земель около Беббанбурга?
- Дед был арендатором у старого лорда Утреда, - подтвердил Свитун, имея в виду моего отца. - Он всю жизнь прожил на той земле, но у его тестя остались владения в Восточной Англии, и мы надеемся, они до сих пор там.
Ренвальд сомневался, что саксам оставили какие-нибудь земли в Восточной Англии во время правления датчан.
- Но кто знает! - сказал он. - Может, что и осталось
- Хочу, чтобы меня похоронили там, - пробубнил я.
- Что он сказал?
- Хочет, чтобы его похоронили вместе с семьёй, - объяснил Свитун, а потом добавил: - Старый глупец.
- О, это я понимаю! - заявил Ренвальд. - В Судный день лучше воскреснуть рядом со своей семьёй, чем с незнакомцами.
- Аминь, - проворчал я.
Ренвальд не был подозрительным, скорее, просто любопытным, и его устроила эта история. Мы плыли вниз по Юзу, по течению, и только изредка брались за вёсла, чтобы выровнять судно по курсу. Оно называлось Ренснейл, Улитка, потому как было таким же медленным, охотно пояснил Ренвальд.
- Оно хоть и не быстрое, зато прочное.
Экипаж состоял из шести человек, это много для торгового судна, но они нередко перевозили ценные грузы, и хозяин считал, что дополнительные ножи - не лишняя предосторожность против мелких пиратских кораблей, охотившихся на проходящих торговцев.
Он взялся за рулевое весло, чтобы вывести Улитку на середину реки, где самое быстрое течение.
- Скоро будет богатая добыча, - зло сказал он.
- Богатая добыча? - переспросил Сердик.
- Люди уходят. - Он взглянул на небо, чтобы понять, куда дует ветер. - Дни язычников в Британии уже сочтены.
- Слава Богу, - пробормотал я.
- Даже Утред Беббанбургский! - Ренвальд выглядел удивлённым. - Никто не ожидал, что он уйдёт. Но он купил в Эофервике корабли и привёз туда своё семейство.
- Я слыхал, он купил корабли, чтобы идти в Беббанбург, - вставил Свитун.
- Ни один мужчина не берёт семью, отправляясь воевать, - презрительно сказал Ренвальд. - Нет, он сдаётся и уходит! Я слышал, собирается во Фризию. - Он махнул вперёд. - Вон там мы войдём в Хамбр, теперь до моря рукой подать!
Пищей для слухов о предстоящем отъезде во Фризию послужило то, что я оставил Дунхолм, захватив с собой женщин, детей, большую часть домашнего скота и всё наше добро. Мои люди прибыли в Эофервик с пятнадцатью запряжёнными волами повозками, нагруженными постелями, вертелами, котлами, граблями, косами, жерновами - в общем, всем, что мы могли увезти.
Конечно, прав Ренвальд, сказавший, что ни один мужчина не отправится на войну на кораблях, полных женщин и детей, не говоря уж обо всём домашнем скарбе, и я не сомневался - скоро мой кузен услышит, что я покинул безопасный Дунхолм, забрав всё свое имущество. Но надо, чтобы он услышал кое-что еще. Пусть узнает, что у нас достаточно кораблей, чтобы увезти всех людей, животных и добро во Фризию.
Поэтому прежде чем покинуть Эофервик, я отдал сыну большую часть своего тающего запаса золотых монет и велел купить или нанять большие торговые посудины - столько, сколько понадобится.
- Поставь на суда деревянные стойла, - сказал я ему, - чтобы поместились две сотни лошадей, и сделай это в Гримесби.
- В Гримесби! - удивился сын.
Гримесби - рыбацкий порт в устье Хамбра, вниз по реке от Эофервика. Это пустынное место, открытое всем ветрам, куда менее приятное, чем Эофервик, но и гораздо ближе к морю. Я до сих пор не решил, как заберу назад Беббанбург, но в одном можно быть уверенным - мой кузен договаривался о помощи флота, и если сообщение Меревала правдиво, этот флот собирался в Думноке. Сейчас мне надо было знать, сколько пойдёт кораблей и когда. Священник, выдавший Этельхельма, сказал, что флот не выйдет в море до дня святой Инсвиды, а до этого было ещё несколько недель, а значит, у меня оставалось время изучить порт и придумать, как заменить корабли Этельхельма на мои. И эти корабли, мои корабли, должны ждать в Гримесби, близко к морю, готовые отплыть и сделать реальностью самые страшные кошмары моего братца.
Я не сомневался, что кузен слышал о наших новых кораблях, о том, что с нами семьи, и я подозревал, что сейчас он уже начал верить в историю с Фризией. Должно быть, он рассчитывал, что даже я не стану одновременно вести войну и с Беббанбургом, и против Константина, что я расстался со своей мечтой. Он по-прежнему хочет знать, где я, и будет озадачен - почему я не приехал в Гримесби со всеми моими людьми. Но моя дочь и Сигтрюгр объявили, что я болен и лежу у них во дворце.
Когда в воздухе носятся слухи, когда сочиняют лживые истории - будь тем, кто их рассказывает.
И я направился в Думнок.
Я бывал там прежде, много лет назад, попал в ловушку в "Гусе", самой большой таверне. Враги окружили дом, я смог уйти, только устроив пожар, когда поднялась паника. В конце концов, пожар распространился, охватил большую часть города, так что уцелело только несколько домов на окраинах и высокий шаткий помост, откуда горожане следили за вражескими кораблями, кравшимися через предательские песчаные отмели в устье реки.
Я надеялся, что Ренвальд проявит осторожность, приближаясь к этому печально известному мелководью, но он без колебаний вёл Улитку между ивовыми кольями, отмечающими проход.
- Ложные знаки убрали, - сказал он.
- Ложные знаки? - переспросил Сердик.
- Здесь много лет были знаки, направлявшие на неверный путь. А теперь они отмечают настоящее русло. Гребите, ребята!
Его люди изо всех сил налегали на вёсла, стараясь провести Улитку через опасные отмели, прежде чем испортится погода. Поднявшийся порывистый ветер гнал через перекаты волны с белыми гребнями пены. Чёрные тучи затянули небо на западе, скрыв солнце и предвещая ненастье.
- Мой отец, - продолжал Ренвальд, - видел выброшенный на эту отмель пятидесятивёсельный драккар, - он кивнул на юг, туда, где под белыми барашками волн скрывались песчаные банки. - Эти бедолаги сели на мель во время прилива. Да ещё в весеннее половодье. Они шли по ложным знакам и гребли так, будто за ними гнался сам дьявол. Несчастные провозились две недели, пытаясь снять корабль с мели, но так и не смогли. Одни утонули, другие умерли от голода, а горожане просто смотрели, как они погибают. Девять или десять из них сумели выплыть на берег, и рив разрешал бабам их убивать. - Он взялся за рулевое весло, и Улитка вошла в главное русло. - Конечно, всё это случилось давно, ещё до того, как это место захватили датчане.
- Теперь оно снова принадлежит саксам, - заметил я.
- Что он сказал? - переспросил Ренвальд.
- Говори громче, дед, - заорал Свитун, - что ты всё бормочешь!
- Место это теперь опять саксонское! - повысил я голос.
- И Божьей милостью саксонским останется, - сказал Ренвальд.
Гребцы налегали на вёсла. Прилив шёл на убыль, сильный юго-западный ветер дул в нос Улитки, поднимая мелкие волны. Я не завидовал людям, что под таким шквалистым ветром оказались в открытом море. Надвигалась холодная бурная ночь.
Вероятно, Ренвальд считал так же - он смотрел во все глаза, как с запада стремительно приближаются тёмные тучи.
- Думаю, стоит переждать денек-другой, - сказал он, пусть пройдёт непогода. Но это неплохое место, чтобы пересидеть на берегу.
Город выглядел почти таким же, как до того, как я его поджёг. Церковь, увенчанная крестом, по-прежнему оставалась самым заметным зданием. Тогда королём Восточной Англии был Гутрум, датчанин, перешедший в христианство. На глинистом берегу дымились десятки костров, на высоких стойках коптилась сельдь, кипели широкие котлы. Ближние дома стояли на крепких деревянных столбах, зелёная слизь на толстых стволах указывала на то, что высота прилива почти достигала пола. Весь берег реки занимала длинная пристань, два причала, переполненные кораблями.
- Прямо как в Лундене! - изумлённо сказал Ренвальд.
- Все укрываются от непогоды? - предположил я.
- Большинство здесь уже два месяца, - ответил он, - они привезли припасы для армии короля Эдуарда, но я думал, они давно вернулись в Уэссекс. Ага! - последнее восклицание относилось к замеченному им свободному промежутку на длинной пристани южного берега. Он взялся за рулевое весло, и Улитка медленно развернулась в ту сторону, но тут с одного из причалов раздался громкий крик.
- Не сюда! - кричал человек с пирса, - Не сюда! Убирайся, чёрт тебя возьми! Прочь отсюда!