- Я хорошо заплачу, - сказал я. Я начал опасаться, что придётся возвращаться по Хамбру раньше, чем я собирался, и мне хотелось бы рассчитывать на Ренвальда.
Он не ответил - он пристально смотрел в море.
- Боже всемогущий, - выдохнул он, и я, обернувшись, увидел входящий в устье реки корабль. - Наверняка у этого бедолаги выдалась тяжёлая ночь, - перекрестившись добавил Ренвальд.
Под тёмным небом корабль выглядел мрачно. Это был драккар, длинный и низкий, взмахи вёсел влекли его против течения, и парус плотно обвился вокруг мачты. Он казался потрёпанным, с рваными парусами и снастями, которые трепал ветер. Высоко вздымающийся нос увенчан крестом, по ветру струился длинный чёрный флаг.
Корабль развернулся к пирсу, от его носа разбегались короткие волны с барашками, усталые гребцы сражались с ветром, течением и приливом.
Кормчий направлял тёмный корабль прямо к Эльфсвон, и я ждал, что команда Эльфсвон станет кричать, чтобы он свернул, но к моему удивлению, они ожидали его со швартовыми канатами. Канаты бросили, гребцы подняли вёсла, и вновь прибывшего подтянули к длинному белому кораблю.
- Он из избранных, - завистливо сказал Ренвальд, потом покачал головой. - Прости, я иду в Лунден! Но ты найдёшь другой корабль на север.
- Надеюсь, - ответил я, а потом побрёл дальше по пирсу, посмотреть, кого или что привез этот тёмный корабль.
- Да благословит Бог всех вас! - раздался громкий пронзительный голос, перекрывающий завывания ветра и крики чаек. - Во имя Отца, и Сына, и того, третьего, благословляю вас!
В Думнок прибыл Иеремия.
Безумный епископ, совсем не епископ, а может, даже и не безумный, мой арендатор, плативший ренту лорду Дунхолма. Тот самый тип, что принёс мне однажды пятнадцать серебряных шиллингов, а потом помочился на них. На самом деле звали его Дагфинр Гундарсон, но датчанин, ярл Дагфинр, сам себя провозгласил епископом Иеремией из Джируума. Теперь его грязный корабль пришвартовался рядом с девственно-чистой Эльфсвон, и Иеремия явился в ярких епископских одеждах и с посохом - простой пастушьей палкой, но украшенной серебряным крюком.
- Бог даст вам здоровья! - кричал он, и его длинные белые волосы вздымал ветер. - Бог даст вам здоровых сыновей и женщин, способных рожать! Бог пошлёт вам урожай зерна и фруктов! Пусть умножит Он ваши стада и отары! - он возвёл руки к пасмурному небу, - Я молю тебя, Боже, благослови этих людей и по Твоей великой милости - пролей Твой могучий гнев на всех их врагов!
Полил дождь.
Я удивился, как внезапно начался этот так долго собиравшийся дождь, первые редкие капли быстро сменились бурным ливнем.
Иеремия захихикал, потом посмотрел сквозь струи проливного дождя на пристань, где мы стояли, и должно быть, увидел меня. На голову я накинул капюшон, так что, конечно, узнать меня он не мог. Он увидел калеку с согбенной спиной и тут же направил на меня свой епископский жезл.
- Исцели его, Боже! Пролей милость Твою на эту развалину! - доносился сквозь шум шторма его голос. - Выпрями его, Господи! Сними с него Твоё проклятие! Прошу Тебя во имя Отца, Сына, и того, третьего!
- Гудс Модер, - пробормотал я, на датском это означало Богородица.
- Что, господин? - спросил Сердик.
- Это имя его корабля, - ответил я, - и не называй меня "господин".
- Прости, господин.
Мне говорили, что Богородица - побитая развалюха со щелями в швах и рваными снастями, но если так - она утонула бы даже при лёгких волнах. Но без хорошего ремонта не пережить такую непогоду. Просто Иеремия хотел, чтобы его корабль выглядел неухоженным и грязным. Ветер трепал рваные канаты на мачтах, но я понял, что за всем этим скрывался хорошо снаряженный, исправный боевой корабль.
Иеремия отвернулся от меня и перебрался на палубу Эльфсвон в сопровождении четырёх своих людей в кольчугах и шлемах. Продолжая то ли молиться, то ли проповедовать - я уже не мог его слышать - он пересёк пристань. Мы последовали за ним.
Хлестал ливень, потоки воды стекали с соломенных крыш, заливая узкие улицы. Но Иеремия, казалось, этого не замечал. Он шёл вперед и проповедовал по пути. Два воина Этельхельма, встречавшие его, теперь привели епископа к "Гусю". Он потребовал, чтобы все остановились, и принялся вещать через открытую дверь.
- Шлюхи и пропойцы, - ревел он, - Писание порицает вас! Покайтесь же, жалкие дети Вельзевула! Вы, лакающие эль и жрущие пироги! Кайтесь!
Из-за двери "Гуся" люди изумлённо глядели на увещевавшего тощего, вымокшего до нитки епископа в вышитом облачении.
- Кто исполнен горя? Кто произносит пустые речи? Это они, лакающие вино! Вот, что говорит слово Божье о вас, болтливые пьяные ублюдки! На блудниц обратятся ваши глаза! Верьте, так сказано в Писании! Лицезрел я блудниц, но милостию Божией покаялся! И прощён я! И не убоюсь блудниц!
- Сукин сын рехнулся, - сказал Сердик.
Я далеко не был в этом уверен. Безумному ублюдку как-то удалось пережить правление Бриды в Нортумбрии. Она неистово ненавидела христиан, но Иеремия выжил в этой кровопролитной войне против его бога. Он владел крепостью в Джирууме, но не слишком в ней нуждался. Возможно, подумал я, Брида распознала в нём такого же одержимого, как и она сама, а может, почуяла шутовство в религиозности Иеремии.
Один из стражей Этельхельма взял Иеремию за локоть - похоже, он убеждал разошедшегося пророка уйти из-под дождя к теплу огня. Иеремия позволил себя увести, а мы отправились следом за ними по улице, где дождь смывал со стен свиную кровь. Потом мы вышли на окраину города к просторному, крепкому дому с крутой соломенной крышей, стоявшему на небольшом возвышении. Думаю, места для пира там хватило бы двум сотням человек. Рядом размещались конюшни, амбар и сарай, образуя внутренний двор, там стояли на страже два воина Этельхельма в красных плащах и с копьями. Иеремию провели внутрь. Вряд ли нам стоило входить за ним, кроме того, меня могли там узнать. У стены сарая под соломенной крышей ютилась кучка нищих, и я решил присоединиться к ним. Осви я отправил назад, в "Гуся", а Сердика оставил с собой.
Мы ждали. Сидели, съёжившись среди безногих, слепых и бормочущих попрошаек. Одна женщина с лицом, покрытым кровоточащими язвами, подобралась к двери дома, и охранник отогнал её пинками.
- Тебе сказано было ждать там, - прорычал он, - и благодари нашего лорда за то, что это позволяет!
Лорда? Этельхельм здесь? Если так, думал я, значит, идти в Думнок было ужасной ошибкой. Не потому, что я боялся быть узнанным, но раз он здесь, в городе - значит, его флот точно готов выйти в море, и я не успею связаться со своими людьми и отправить мои корабли, прежде чем он попадёт в Беббанбург. Дрожащий и встревоженный, я сидел и ждал.
После полудня дождь наконец-то закончился. Только порывистый ветер ещё дул, но уже растерял почти всю свою силу. От дома к нам подбежали две собаки, побродили по грязи и лужам, задрали лапы на столб. Девушка принесла кувшин эля двум стражникам, стоявшим у двери, и остановилась, чтобы весело поболтать с ними. Вдали, за потемневшими от дождя соломенными крышами города, я разглядел уходящую в море рыбацкую лодку, её парус туго надувался на холодном ветру. Погода улучшалась, это означало, что флот Этельхельма сможет выйти в море.
- На колени, бродяги, - неожиданно крикнул нам стражник. - На колени, если у вас они есть. У кого нет - преклонитесь как сможете! И постройтесь в ряд!
Из дома вышла большая группа людей. Впереди шли стражники в шлемах и красных плащах, двое священников. Потом я увидел Этельхельма, он с притворной сердечностью обнимал за плечи свою дочь, пытавшуюся приподнять подол светлого платья, чтобы не испачкать в грязи. Девушка по-прежнему выглядела несчастной, но даже страдание не могло скрыть изысканную красоту её бледного лица. Тоненькая и изящная, она казалась хрупкой, несмотря на высокий рост.
С другой стороны от неё шёл Вальдере, воин моего двоюродного брата, на его широкие плечи поверх кольчуги был наброшен чёрный плащ. За ним - пёс Этельхельма, Хротард, ухмыляющийся в ответ на какие-то слова олдерменом. Замыкал шествие Иеремия в сырой от дождя епископской мантии.
Я поднял пригоршню грязи, измазал лицо, а потом надвинул поглубже капюшон, чтобы скрыть глаза.
- Милостыня - это наш долг, - услышал я слова Этельхельма, обращённые к дочери, - если мы хотим милости от Бога, мы, в свою очередь, должны проявлять милосердие к его несчастным чадам. Будь милосердна к ним, дорогая, когда станешь хозяйкой на севере.
- Да, отец, - отрешённо ответила Эльсвит.
Я не рискнул поднять взгляд. Я видел грязь на отделанных серебром сапогах Этельхельма из мягкой кожи. Я видел туфельки его дочери, тонкая вышивка забилась грязью.
- Благослови тебя Бог, - сказал Этельхельм и бросил серебряный шиллинг в руку моего соседа.
Я протянул обе руки и ещё ниже склонил голову.
- От чего ты страдаешь? - спросил Этельхельм. Теперь он стоял прямо передо мной.
Я ничего не говорил.
- Ответь его светлости, - рявкнул Хротард.
- Он... он... - запинаясь заговорил Сердик, стоявший рядом со мной.
- И что с ним? - спросил Хротард.
- Он... он слабоумный, господин.
В мои руки упал шиллинг, потом ещё один - в руку Сердика.
- А ты? - спросил его Этельхельм. - Что у тебя за болезнь?
- Я то... тоже слаб умом.
- Благослови Бог вас обоих, юродивые, - сказал Этельхельм и прошёл дальше.
- Дотроньтесь до него! - Иеремия, идущий позади отца с дочерью, тряс перед нашими глазами полоской грязной серой ткани. - Прикоснитесь к нему! Это дар лорда Этельхельма, дети мои, он обладает силой, великой силой! Коснитесь его! Это настоящий пояс матери Христа, тот, что она носила, когда сын её был распят! Взгляните! Вы увидите на нём Его благословенную кровь! Прикоснитесь к нему, дети мои, и исцелитесь! - Теперь он оказался прямо передо мной. - Дотронься до него, полоумный дурень! - Он пнул меня сапогом. - Коснись одеяния Божьей Матери, и твой разум вернётся к тебе, как птичка в своё гнездо! Дотронься до него, и ты исцелишься! Этот пояс покоился на благословенном чреве, носившем Господа нашего!
Я поднял руку с зажатым в ней шиллингом и шаркнул костяшками пальцев по полоске ткани. В это время Иеремия нагнулся и дёрнул вверх мой заросший щетиной подбородок, заставив поднять голову. Он склонился надо мной и пристально посмотрел в глаза.
- Ты исцелишься, дурень, - неистово произнёс он, - и дьявол, овладевший тобой, оставит тебя от моего прикосновения.
Я смотрел на него - безумные светлые глаза, впалые щёки, орлиный нос, длинные седые волосы. Я заметил, как по его измождённому лицу промелькнуло изумление. Он нахмурился.
- Благодарю, господин, - пробормотал я и снова уронил голову.
Последовала пауза, показавшаяся мне бесконечной, потом он шагнул вперёд.
- Прикоснись, - приказал Иеремия Сердику, и я почувствовал прилив облегчения. Я только один раз встречался с Иеремией, и тогда был по всем великолепии воителя, но он всё же разглядел что-то знакомое в безумном грязном оборванце, в лицо которого только что смотрел.
- А теперь убирайтесь! Ползите отсюда, ковыляйте, пошли прочь! - закричал нам стражник, как только знать удалилась обратно в дом.
- Не спеши, - прошептал я Сердику. Я опёрся на палку, сгорбился и потащился прочь. Мы спускались по невысокому склону к ближним домам, и я, как никогда в жизни, чувствовал себя беззащитным. Я вспоминал ночь, когда шёл в Сиппанхамм, а Альфред нарядился арфистом, чтобы шпионить за датчанами Гутрума, захватившими город. Тогда моё сердце замирало от ужаса, и сейчас, медленно ковыляя по Думноку в сторону "Гуся", я испытывал нечто-то похожее.
Свитун пил за столом. Увидев нас у двери, он подбежал и сообщил мне, что Осви наверху.
- Он поскакал вверх по лестнице, как белка за орехами.
- Так пусть спускается по этой лестнице вниз. Мы уезжаем.
- Прямо сейчас?
- Давай его сюда! Мне всё равно, чем он там занят, просто стащи его с той несчастной девушки и гони вниз!
Я торопился не только потому, что боялся быть узнанным - всё, увиденное мной в Думноке, говорило, что флот Этельхельма готов поднять паруса. К этому времени мой сын и Финан, должно быть, уже переправили наших людей и корабли в Гримесби, и мне нужно побыстрее вернуться в порт. Значит, надо найти корабль, идущий на север.
На шиллинг Этельхельма я купил кувшин эля, и мы с Сердиком выпили его, ожидая Свитуна, но как только они с Осви присоединились к нам, я поспешил уйти из таверны и повёл их к западному пирсу, где стояло на якоре судно Ренвальда. Я заметил, что корабли готовят к выходу в море.
Шторм прошёл, дул лёгкий юго-западный ветер, белые барашки на волнах уменьшились, а вдали, над зеленеющими полями, кое-где сквозь тучи даже пробивалось солнце.
- Господин! - испуганно окликнул меня Свитун.
Я обернулся и увидел бегущих по улице стражников Этельхельма в красных плащах. Их возглавлял Хротард. Показывая на дома, он отправлял людей в лавки, таверны и даже в большую церковь. Трое воинов подбежали к дверям "Гуся" встали там, преграждая путь.
- Сюда, - торопливо позвал я.
На причале стояло несколько лачуг, и я взломал дверь одной из них. Мы обнаружили, что вся она битком набита кучами смотанных снастей, свёртками парусины, грудами сложенных сетей, бочками смолы для конопачения щелей и мешками с углём, предназначенным для того, чтобы плавить смолу.
- Нам нужно спрятаться, - сказал я, - и быстро!
Мы разгребли припасы лавочника, устроив себе прибежище в самой глубине лачуги, потом свалили сети и парусину, чтобы скрыть нашу нору. Напоследок, прежде чем заползти вглубь и укрыться под этой грязной кучей, я пинком опрокинул бочку смолы, чтобы густая жижа через треснувшую крышку медленно просачивалась на пол, прямо перед дверью. Я пытался перегородить или заклинить дверь, но не нашёл ничего подходящего, поэтому просто придавил её другой бочкой, блокируя вход. Потом мы, скрючившись, укрылись в тайнике, натянув поверх голов куски парусины, задыхаясь от вони смолы и угля.
Стена хижины оказалась хлипкой, с огромными щелями между истерзанными непогодой брёвнами. Сквозь одно из таких отверстий я видел, как воины разошлись по всей пристани и обыскивают корабли. Двое остановились совсем рядом.
- Его никогда не найдут, - сказал один.
- Его здесь и нет, - отмахнулся другой. - Этому идиоту-датчанину просто померещилось. Он же свихнулся. И он такой же епископ, как и я.
- Он колдун. Люди его боятся.
- Я не боюсь.
- Эй, вы! - окликнул их Хротард, и поинтересовался, обыскали ли они хижины.
- Давай лучше посмотрим, - устало сказал первый.
Мгновение спустя я услышал звук открывающейся двери. Стражник выругался.
- Не пойду я туда.
- Его здесь нет! - крикнул второй. - Он уже давно удрал, тупые вы ублюдки, - добавил он вполголоса.
- Господи, - выдохнул мне в ухо Свитун.
Я увидел людей, что вели на поводке собак, обнюхивавших всё подряд - и дверные проёмы, и проход между хижинами. Собаки обнюхали и нашу лачугу, но все запахи перекрывала вонь смолы, и они прошли мимо.
Мы затаились чуть дыша, а ближе к вечеру суматоха улеглась, поиски явно прекратились. На корабли, стоявшие на причале, принесли грузы, потом возникла новая суматоха - уезжал Иеремия, и лорд Этельхельм появился в порту, чтобы проститься с ним. Я не слышал ни слова из их разговора, но прополз среди кучи сетей и ножом расширил щель между двумя досками. Я увидел Богоматерь, уходящую на вёслах вниз по реке, в сторону моря. Солнце садилось, прилив был почти полным, мелкие волны накатывались на деревянный настил пристани. Я вернулся в наше укрытие и через другую щель увидел лорда Этельхельма и шестерых его воинов, возвращавшихся в город.
- Сегодня они не уедут, - сказал я.
- Значит, завтра? - спросил Свитун.
- Возможно, - ответил я, понимая, что уже слишком поздно.
Даже если удача будет на моей стороне, и я найду корабль, уходящий с рассветом на север, в Гримесби я опоздал. Флот Этельхельма выйдет из устья Хамбра и подойдёт к Беббанбургу задолго до того, как я смогу поднять своих людей, собрать в путь корабли и отправиться в море.
Я ощутил холод неудачи и инстинктивно потянулся за молотом, но вместо него моя рука сжала крест. Я клял судьбу и надеялся только на чудо.
Я не знал, что теперь делать, и потому не делал ничего.
Мы остались в хижине. Шум и крики давно стихли. Я сомневался, что Этельхельм и в самом деле поверил, будто я в Думноке, но подозрения Иеремии заставили его произвести обыск, который ни к чему не привёл, однако, без сомнения, позволил его людям поживиться.
Тем временем Свитун рассказывал мне о своей болтливой шлюхе.
- Она сказала, что в городе почти четыре сотни воинов, господин.
- Откуда ей знать?
- Один из них говорил ей, - ответил он, как будто это разумелось само собой.
Думаю, так оно и было.
- Что ещё?
- Их лошадей отогнали обратно в Вилтунскир.
Эти сведения были нам полезны и имели смысл. Если бы Этельхельм захотел взять всех лошадей в Беббанбург, ему понадобилось бы ещё по меньшей мере шесть-семь кораблей и время, чтобы сделать в трюмах стойла. Да и не нужны ему лошади в Беббанбурге. Достаточно высадить войско, провести через Морские ворота, а потом заявить о своём присутствии, подняв над стеной крепости флаг со скачущим оленем. Константин больше не хотел терять людей, беря приступом стены, и возможно, сознание того, что войско моего двоюродного брата снабдили провизией и усилили новыми воинами, заставит его отказаться от осады.
И я ничего не мог сделать, чтобы остановить Этельхельма.
Я вспомнил один совет своего отца. Мой брат тогда ещё был жив, и мы втроём изредка собирались вместе за высоким обеденным столом в зале. Отец не слишком любил меня, впрочем, он вообще мало кого любил. Он обращался к моему брату, игнорируя моё присутствие.
- Тебе придётся делать выбор, - сказал он, - и время от времени ты будешь ошибаться. Мы все ошибаемся. - Он нахмурился, глядя в полумрак ночного зала на арфиста, перебиравшего струны. - Прекрати бренчать, - рявкнул он.
Арфист перестал играть. Под столом заскулила охотничья собака, едва увернувшись от пинка.
- Но лучше сделать неправильный выбор, - продолжил отец, - чем не сделать никакого.
- Да, отец, - покорно ответил брат.
Несколько недель спустя он сделал свой выбор, но лучше бы не делал - брат лишился жизни, а я стал наследником Беббанбурга.
Теперь, вспомнив отцовский совет, я задумался о том, какой у меня есть выбор. Никакого, насколько я мог судить. Завтра флот Этельхельма выйдет в море, и после этого мне остаётся только вернуться в Гримесби и ждать новостей о том, что у моего кузена есть невеста и теперь он стал сильнее прежнего.
Да, мне могло помочь только чудо.