- Ах да. Мои фургоны. Когда я получу пропуск для них?
- Со следующим конвоем на север.
Она кивнула и встала:
- Вы действительно полагаете, что они будут драться, Пьер?
- Это имеет значение?
Она улыбнулась:
- Я хотела бы быть вдовой. Богатой вдовой. La Viuda Dorado.
- Тогда вы должны надеяться, что майор Шарп удовлетворит вас.
- Он всегда удовлетворял меня, Пьер.
Аромат ее духов заполнял комнату.
Он сворачивал письмо.
- Вы действительно его любите?
Она склонила голову набок и, казалось, думала об этом:
- Да. У него есть достоинство простоты, Пьер, и преданности.
- Едва ли это отвечает вашим вкусам, я полагаю.
- Как мало вы знаете о моих вкусах, Пьер. Я свободна? Я могу возвратиться к своим развлечениям?
- Ваша печать.
- Ах да.
Она сняла перстень с печаткой, который носила поверх перчатки, и вручила ему. Он прижал его к горячему воску и вернул ей.
- Спасибо, Элен.
- Не благодарите меня, Пьер. - Она смотрела на него с легкой, насмешливой улыбкой на лице. - Вы вскрываете письма императора ко мне, Пьер?
- Конечно, нет. - Он нахмурился при одной мысли об этом, в то время как внутри себя задавался вопросом, как Наполеон отправляет такие письма, что они проходят мимо его людей.
- Я думала, что нет. - Она облизала губы. - Вы знаете, что он все еще обожает меня?
- Я полагаю, что он обожает всех своих возлюбленных.
- Вы так милы, Пьер. - Она вертела свернутый зонтик в руках. - Вы знаете, что он считает меня экспертом по испанским делам? Он даже спрашивает моего совета…
- Неужели? - Дюко уставился на нее.
- Я должна поздравить вас, Пьер. Я сказала императору, что ваша идея Договора великолепна. - Она улыбнулась, видя выражение изумления на его лице. - Действительно, Пьер! Великолепна. Именно это слово я использовала. Конечно, я сказала ему, что мы могли бы для начала разбить Веллингтона, но если мы не сделали этого? Великолепно! - Она улыбнулась улыбкой победителя. - Таким образом, вы не собираетесь задерживать мои небольшие фургоны, пересекающие границу, не так ли?
- Я уже дал свое обещание.
- Но кому, мой маленький сладенький Пьер? Кому? - Она произнесла последние слова, открывая дверь. Она снова улыбнулась. - Всего доброго вам, майор. Это меня немного развлекло…
Он слушал, как стучат ее каблучки по каменному полу коридора, и чувствовал, как его переполняет злоба. Наполеон, на все готовый ради пары ног в кровати, сказал Золотой Шлюхе о Валансэ? И теперь она смела угрожать ему? То есть если ее маленькие фургоны не доберутся до Франции, она предаст свою страну, раскрыв существование Договора?
Он вышел на крепостной вал. Письмо, которое она написала, было в его руках, и это был ключ к Договору. Сегодня он отдаст его инквизитору, а завтра инквизитор вместе с его братом отправится на запад. Через три дня, думал он, делу уже нельзя будет дать обратный ход, а еще через две недели он зашьет этот симпатичный ротик навсегда.
Он видел, как внизу она приветствовала генерала Вериньи, видел, как она вместе с генералом поднялась в карету, и думал о том, какой радостью будет видеть унижение этой шлюхи. Она смела угрожать ему? Что ж, она будет всю оставшуюся жизнь жалеть об этой угрозе.
Он вернулся в свой кабинет. Он бросит ей вызов. Он спасет Францию, победит Великобританию, и поразит весь мир своим умом. В течение нескольких секунд, стоя спиной к великолепному виду, открывающемуся с крепостных валов Бургоса, он воображал себя новым Ришелье, новой яркой звездой в короне Франции. Он не мог проиграть, он знал это, поскольку просчитал все риски, и он победит.
Глава 3
- Палатки! - Шарп выплюнул это слово. - Чертовы проклятые палатки!
- Для того, чтобы спать в них, сэр. - Сержант Патрик Харпер старался сохранить серьезное выражение лица. Наблюдавшие за ними солдаты Южного Эссекса усмехались.
- Проклятые палатки.
- Чистые палатки, сэр. Хорошие и белые, сэр. Мы можем разбить клумбочки вокруг них, на случай если парни затоскуют по дому.
Шарп пнул одну из огромных связок холста:
- Кому нужны дурацкие палатки?
- Солдатам, сэр - в случае, если они простудятся дождливой ночью. - Сильный ольстерский акцент Харпера становился еще заметнее, когда он веселился. - Я надеюсь, что потом они дадут нам кровати, сэр, с чистыми простынями и маленькими девочками, чтобы согревать нас ночью. И ночные горшки, сэр, с надписью "Боже, храни короля" по ободу.
Шарп еще раз пнул кучу палаток.
- Я прикажу, чтобы квартирмейстер сжег их.
- Он не может сделать этого, сэр.
- Конечно, он может!
- Он расписался за них, сэр. Любая утрата будет вычтена из его жалованья, сэр.
Шарп бродил вокруг большой кучи непристойных связок. Из всех смешных, ненужных, глупых вещей Конная гвардия прислала именно палатки! Солдаты всегда спали под открытым небом! Шарп просыпался утром с волосами, примерзшими к земле, просыпался в одежде, промокшей насквозь, но он никогда не хотел спать в палатке! Он был пехотинцем. Пехотинец должен совершать марш - и маршировать быстро, а палатки замедлят ход.
- И как мы собираемся тащить проклятые штуки?
- Мулы, сэр, мулы для палаток. Один на две роты. Доставят завтра, сэр, и за них тоже уже расписались.
- Иисус рыдает!
- Вероятно, потому что у него нет палатки, сэр.
Шарп улыбнулся, довольный собой, однако это внезапное прибытие палаток из штаба создало проблемы, в которых он не нуждался. Чтобы тащить палатки, понадобятся пять мулов. Каждый мул может везти двести фунтов, плюс еще тридцать фунтов фуража, который поддержит животное в течение шести дней. Если кампания будет развиваться так же, как прошлым летом, тогда придется предположить, что фуража не хватит, и дополнительные мулы должны будут нести дополнительный фураж. Но дополнительные мулы тоже должны будут питаться, что означает еще больше мулов, и если он предпримет марш в шесть недель, понадобится девяносто дополнительных фунтов фуража. Для этого нужны еще четырех-пять мулов, но те мулы будут нуждаться в дополнительных семистах фунтах фуража, что означало бы еще четырех мулов, которые будут также нуждаться в фураже; и так далее, пока смешной, но точный вывод не был сделан: потребуется четырнадцать дополнительных мулов просто для того, чтобы прокормить пять, несущих палатки! Он пнул другую палатку.
- Господи, Патрик! Это же смешно!
Прошло три дня, с тех пор как французы сдались им на холмах. Они совершили переход от моста на север, внезапно оставив подходы к Саламанке и углубившись в область холмов и еле заметных тропок. Там их ждали основная часть армии и бело-серая груда проклятых палаток. Шарп нахмурился:
- Мы оставим их на складе.
- И их украдут, сэр.
Шарп выругался. Харпер подразумевал, конечно, что каптенармус продаст палатки испанцам, заявит, что они были украдены, и их стоимость отнесут на счет батальона.
- Ты знаешь каптенармуса?
- Да. - В голосе Харпера прозвучало сомнение.
- Насколько?
- Немного.
Шарп выругался снова. Он мог, несомненно, взять пять фунтов из подотчетных средств батальона, чтобы подкупить кладовщика, но это чревато неприятностями.
- Он не из ваших, этот каптенармус?
- Он из графства Даун, - уверенно сказал Харпер. - Продаст собственную чертову мамашу за шиллинг.
- У тебя ничего нет на ублюдка?
- Нет. - Харпер покачал головой. - Парнишка крут, как оранжист на допросе.
- Я дам тебе кое-что.
Он может продать одного из мулов, которые прибудут завтра, заявить, что тот подох от сапа или Бог знает от чего, и посмотрим, отважится ли кто-нибудь задавать ему вопросы. Он раздраженно покачал, затем улыбнулся здоровенному сержанту:
- Как твоя женщина?
- Замечательно, сэр! - Харпер сиял. - Цветет как роза. Я думаю, что она хотела бы приготовить для вас одно из тех ужасных национальных блюд.
- Я зайду как-нибудь на этой неделе.
Изабелла была маленькой, смуглой испанской девчонкой, которую Харпер спас от ужаса Бадахоса. Начиная с той ужасной ночи она преданно следовала за батальоном, наряду с другими женами, любовницами и шлюхами, которые хвостом тянулись за любой армией на марше. Шарп подозревал, что Харпер женится до конца года.
Огромный ирландец сдвинул свою шапку и почесал голову:
- Ваш даго нашел вас, сэр?
- Даго?
- Офицер - настоящий торговец лентами. Он торчал тут все утро. Выглядел так, будто потерял кошелек. Мрачный, как проклятый судья.
- Я был здесь.
Харпер пожал плечами:
- Наверно, это не так важно.
Но Шарп нахмурился. Он не знал почему, но его инстинкт, который выручал его на поле боя, внезапно предупредил его о неприятностях. Предупреждения было достаточно, чтобы разрушить маленький кусочек счастья, которое дало ему поругание палаток. Как будто в день надежды и мира он внезапно учуял вонь французской кавалерии.
- Когда он был он здесь?
- На восходе солнца. - Харпер внезапно встревожился. - Обычный молодой офицерик.
Шарп не мог представить причину, которая могла заставить испанского офицера пожелать увидеть его, а когда он не знал причины чего бы то ни было, он был склонен предполагать опасность. Он дал палаткам прощальный пинок.
- Сообщи мне, если увидишь его снова.
- Да, сэр. - Харпер смотрел, как Шарп идет к штабу батальона. Он задавался вопросом, почему упоминание об испанце в роскошном мундире вызвало у Шарпа такую непонятную тревогу. Возможно, думал он, это все то же проявление чувства вины и горя.
Харпер мог понять горе, но он чувствовал, что настроение Шарпа объяснялось не только горем. Огромному ирландцу казалось, что его друг начал ненавидеть себя, возможно, обвиняя себя в смерти жены и отказе от своего ребенка. Независимо от того, что это было, думал Харпер, будем надеяться, что скоро армия двинется против французов. Там, на мосту, когда у пехотинцев не было ни единого патрона, Харпер видел прежнюю энергию и энтузиазм. Независимо от того, чем была вызвана печаль Шарпа, она не лишила его способности воевать.
- Ему нужно хорошее сражение, - сказал он Изабелле той ночью.
Она презрительно фыркнула:
- Ему нужна другая жена.
Харпер засмеялся:
- Все вы, женщины, так думаете. Брак, брак, брак!
Он пил с другими сержантами батальона и возвратился поздно, чтобы найти ужин, который она приготовила для него, испорченным. Она перевернула сожженные яйца на сковороде, как будто надеясь, что, перекладывая их, она улучшит их внешний вид.
- А что такого неправильного в браке?
Харпер, который чувствовал, что его собственный брак опасно маячит на горизонте, решил, что осторожность - большая часть доблести.
- Так, ничего… У тебя есть хотя бы хлеб?
- Ты знаешь, что есть. Принеси его.
Есть, однако, пределы для осторожности. Не мужское это дело - приносить хлеб или вовремя возвращаться к ужину, и Харпер сидел молча, покуда Изабелла ворчала по поводу квартиры, и покуда она жаловалась ему на домовладелицу и на жену сержанта Пирса, которая украла ведро воды, и говорила ему, что он должен сходить к священнику прежде, чем начнется кампания, чтобы должным образом исповедаться. Харпер слушал ее в пол-уха.
- Я чую большие неприятности впереди.
- Ты прав. - Изабелла вывалила яйца на жестяную тарелку. - Большой неприятность, если ты не приносишь хлеба.
Когда она говорила на английском языке, она делала это с северным ирландским акцентом.
- Принеси сама, женщина.
Она сказала что-то, но испанский язык Харпера не был достаточно хорош, чтобы понять, и он пошел в угол комнаты и нашел там завернутый кусок хлеба.
- Какой неприятность, Патрик?
- Ему скучно.
- Майору?
- Да. - Харпер соизволил разрезать хлеб штыком от винтовки. - Ему скучно, любовь моя, а когда ему скучно, он нарывается на неприятности.
Изабелла налила вина.
- Радуги?
Харпер рассмеялся. Он любил повторять, что майор Шарп всегда ищет горшок с золотом, который зарыт в конце каждой радуги. Он находит горшки достаточно часто, но, согласно Харперу, он всегда отказывается от них, потому что горшки неправильной формы.
- Да. Педераст снова ищет радугу.
- Он должен жениться.
Харпер выдержал дипломатическую паузу, но его инстинкт, как и у Шарпа, внезапно предупредил об опасности. Он вспомнил, как внезапно изменилось настроение Шарпа днем, когда он упомянул "торговца лентами", и Харпер испугался, потому что он знал, что Ричард Шарп способен идти за радугой прямо в ад. Он посмотрел на свою женщину, которая ждала слова похвалы, и улыбнулся ей:
- Ты права. Ему нужна женщина.
- Брак, - сказала она едко, но он видел, что она довольна. Она ткнула в него ложкой. - Ты заботиться о нем, Патрик.
- Он достаточно большой, чтобы позаботиться о себе.
- Я знаю больших мужчин, которые не могут принести хлеб.
- Тебе повезло, женщина, можешь мне поверить.
Он улыбался ей, но внутри себя он задавался вопросом, что же это было, что встревожило Шарпа. Так же, как он различал перспективу брака для себя, так же он чувствовал неприятности, надвигающиеся на его друга.
***
- А, Шарп! Никаких проблем? Отлично! - Подполковник Лерой натягивал тонкие лайковые перчатки. Он был майором еще несколько недель назад, но теперь американский лоялист удовлетворил свои амбиции командовать батальоном. Перчатка на его правой руке скрывала ужасные шрамы от ожогов, которые он заработал за год до того в Бадахосе. Ничто не могло скрыть ужасный, сморщенный, неровный шрам, который уродовал правую сторону его лица. Он разглядывал утреннее небо. - И никакого дождя сегодня.
- Будем надеяться, что нет.
- Мулы для палаток прибудут сегодня?
- Так мне сказали, сэр.
- Бог знает, зачем нам нужны палатки. - Лерой наклонился, чтобы прикурить длинную, тонкую сигару от свечи, которая, по его приказу, горела в штабе батальона только для этой цели. - Палатки только ослабят людей. С таким же успехом мы могли бы отправиться на войну в компании доярок. Вы можете потерять проклятые штуки?
- Я попробую, сэр.
Лерой надел двууголку, надвинув ее на лоб, чтобы скрыть свое изуродованное лицо.
- Что еще сегодня?
- Махони берет вторую и третью в поход. Огневая подготовка для новичков. Построение в два.
- Построение? - Лерой, голос которого все еще сохранил интонации его родной Новой Англии, нахмурился на своего единственного майора. Джозеф Форрест, другой майор батальона, был отправлен в гарнизон Лиссабона, чтобы помочь организовать склады для припасов, которые поступали в порт. - Построение? - спросил. Лерой - Что за проклятое построение?
- Ваш приказ, сэр. Построение на молебен.
- Боже, я и забыл. - Лерой выдохнул дым в сторону Шарпа и усмехнулся. - Вы возьмете это на себя, Ричард, вам это будет полезно.
- Спасибо, сэр.
- Ладно, я уезжаю. - Лерой выглядел довольным. Он был приглашен в штаб бригады на весь день и предвкушал в равной мере насладиться вином и сплетнями. Он взял хлыст. - Удостоверьтесь, что пастор дает педерастам бодрую проповедь. Нет ничего лучше подходящей проповеди, чтобы людям захотелось убивать лягушатников. Я слышал, какой-то "торговец лентами" искал вас?
- Да.
- Что он хотел?
- Он так и не нашел меня.
- Ладно: скажите ему "нет" независимо от того, чего он хочет, и займите у него денег.
- Денег?
Лерой обернулся в дверном проеме.
- Адъютант сказал мне, что вы должны офицерской столовой шестнадцать гиней. Верно? - Шарп кивнул, и Лерой направил на него хлыст. - Заплатите, Ричард. Нехорошо, если вы погибнете и останетесь должны проклятой столовой.
Он вышел в улицу к ждущей его лошади, а Шарп вернулся к столу, где его ждали бумаги.
- Над чем, черт возьми, ты смеешься?
Паддок, писарь батальона, покачал головой.
- Ничего, сэр.
Шарп сидел над грудой бумаг. Он знал, что Паддок усмехался, потому что Лерой велел Шарпу уплатить долги, а Шарп не мог их уплатить. Он был должен прачке пять шиллингов, маркитанту - два фунта, и Лерой весьма справедливо требовал, чтобы Шарп купил коня. Будучи капитаном, Шарп не хотел покупать лошадь, предпочитая ходить пешком, как его солдаты, но майору дополнительная высота будет полезна на поле боя, как и дополнительная скорость. Но хорошую лошадь не найдешь меньше чем за сто тридцати фунтов, и он не знал, где взять средства. Он вздохнул:
- Разве ты не можешь подделать мою чертову подпись?
- Да, сэр, но только в ведомости на жалованье. Чаю, майор?
- Что-нибудь от завтрака осталось?
- Я пойду посмотрю, сэр.
Шарп работал с бумагами. Сообщения о вооружениях, еженедельные отчеты и новые постоянные распоряжения из бригады и из армии. Было обычное предупреждение от Главного капеллана о необходимости следить за подрывной деятельностью методистов, которое Шарп выбросил, и приказ по строевой части от Веллингтона, который напомнил офицерам, что они обязаны снимать головной убор, когда священник несет через улицу Святые Дары к умирающему. Не расстраивайте испанцев - вот в чем был смысл этого приказа, и Шарп расписался в получении и снова задался вопросом, кем был "торговец лентами".
Он поставил свою подпись три дюжины раз, отложил пока остальную часть документов и вышел на весенний солнечный свет, чтобы проверить пикеты и понаблюдать, как новички, присланные из Англии, пытаются дать три залпа в минуту. Он выслушал обычную жалобу дежурного офицера о присланной им говядине и обошел вокруг здания, чтобы избежать португальского маркитанта, который искал должников. Маркитант продавал табак, чай, иголки и нитки, пуговицы и другие мелочи, потребные солдату. Маркитант Южного Эссекса, у которого была маленькая банда уродливых шлюх, был самым богатым человеком в батальоне.
Шарп избегал этого человека. Он задавался вопросом, купит ли маркитант мула для перевозки палаток, хотя и знал, что тот даст только половину цены. Шарпу повезет, если он получит от маркитанта пятнадцать фунтов, минус два фунта, которые он ему должен, и минус пять фунтов, чтобы подкупить каптенармуса. Паддоку, писарю, надо заплатить за молчание. Шарп предположил, что он получит семь или восемь фунтов - достаточно, чтобы сделать столовую счастливой. Он выругался. Ему было жаль, что армия не воюет - тогда все были бы слишком заняты, чтобы волноваться о таких мелочах, как неоплаченные счета.
Бой на мосту был ложной тревогой. Он предполагал, что это задумывалось как маневр - с целью убедить французов, что британцы возвращаются той же дорогой и продолжают движение на Саламанку и Мадрид. Вместо этого батальон совершил форсированный марш на север, к главным силам британской армии. Французы охраняли переднюю дверь в Испанию, а Веллингтон планировал использовать черный ход. Но пусть это скорее начнется, молил Шарп. Ему все надоело. Вместо того, чтобы драться, он беспокоится о деньгах и должен командовать построением для молебна.