***
Они ехали верхом на кладбище, обгоняя любопытных солдат Южного Эссекса, которые хотели быть там и видеть, как их майор проткнет испанского аристократа. Д’Алембор, прирожденный всадник, вел Шарпа окольным путем. Шарп, снова сидевший на одной из запасных лошадей Д’Алембора, задавался вопросом, должен ли он принять совет младшего товарища и возвратиться.
Он вел себя глупо - и знал это. Ему тридцать шесть, он наконец-то майор, и он потеряет все ради простого суеверия. Он вступил в армию двадцать лет назад, присоединился к группе голодных новобранцев, чтобы избежать обвинения в убийстве. После того бесславного начала он стал одним из немногих, кого из сержантов возвысили до офицерской столовой. Он добился еще большего. Большинство тех, кого произвели из рядовых, закончили свои дни как лейтенанты, отвечая за батальонные склады или муштруя новобранцев на плацу. Большинство таких офицеров, утверждал Веллингтон, заканчивают как алкоголики. Однако Шарп пошел на повышение. От прапорщика до лейтенанта, от лейтенанта до капитана, от капитана до майора - и на него смотрели как на одного из немногих, очень-очень немногих, кто мог бы подняться из рядовых, чтобы вести батальон.
Он мог бы вести батальон и знал это. Война еще не закончена. Французы могли отступать по всей Европе, но еще ни одна армия противника не перешла французскую границу. Даже если кампания этого года будет столь же успешной, как прошлогодняя, и они отгонят французов назад к Пиренеям, то там предстоят трудные бои, потому что, в отличие от прошлого года, британцам придется пробиваться через холодные, высокие горы. Бои, в которых будут гибнуть подполковники и оставлять свои батальоны новым командирам.
И все же он рисковал всем этим. Он вел свою лошадь сквозь ясени с яркой листвой к вершине холма и думал о маркизе, как она смотрела на него, и он знал, что рискует всем ради женщины, которая играет с мужчинами, и ради другой, которая умерла. Ни то, ни другое не имело смысла, его просто вело суеверие солдата, которое сказало ему, что если он не сделает этого, он рискует сгинуть в безвестности.
Д’Алембор обуздал коня на краю холма.
- Боже милостивый! - Он вытащил сигару из-за отворота сапога, высек огнивом игру, прикурил и кивнул в сторону долины. - Похоже на день скачек!
Кладбище, выстроенное на испанский манер вдали от города и представляющее из себя ряды чрезвычайно толстых стен, разделенных на ниши для мертвых, было переполнено людьми. Разноцветные мундиры испанцев и британцев - испанцы на западе и севере, британцы на юге и востоке, - все они сидели и стояли на ограде, словно ждали боя быков. Д’Алембор обернулся в седле.
- Я думал, что это частное дело!
- Я тоже.
- Вы не можете пройти через это, Шарп!
- Я должен. - Он задавался вопросом, мог ли другой человек, старый друг - как майор Хоган или капитан Фредериксон - убедить его бросить эту идиотскую затею. Возможно, потому, что Д’Алембор недавно пришел в батальон и был человеком, чьей непринужденной элегантности Шарп завидовал, он пытался произвести на него впечатление.
Д’Алембор покачал головой.
- Вы безумны, сэр.
- Возможно.
Капитан выдохнул дым в вечернее небо и указал сигарой на солнце, которое низко висело на западе. Он пожал плечами, как если бы принимал неизбежность поединка.
- Вы окажетесь лицом на север и на юг, но он попытается развернуть вас так, чтобы солнце било вам в глаз.
- Я думал об этом.
Д’Алембор игнорировал нелюбезную реакцию на его совет.
- Предположим, что мы начнем, когда вы будете стоять с южной стороны.
- Почему?
- Потому что там сидят британцы, и туда вы пойдете, чтобы снять куртку.
До сих пор Шарп не понимал, что это будет настолько формально, что ему придется снять любимую куртку стрелка и драться в рваной рубашке.
- И что?
- Значит, он будет нападать влево, пытаясь заставить вас уйти право. Он сделает финт вправо и ударит налево. Он будет ждать, что вы сделаете прямо противоположное. На вашем месте, я превратил бы ваш финт в атаку.
Шарп усмехнулся. Он всегда намеревался взять несколько уроков фехтования, но как-то все не находил времени. В сражении человек не фехтует, а дерется. Самый элегантный фехтовальщик на поле боя обычно заражается гневом штыков и смертоносной стали, однако этим вечером не будет боевого безумия под клубами порохового дыма, только холодное мастерство и смерть.
- В последний раз, когда я дрался с квалифицированным фехтовальщиком, я выиграл.
- Выиграли? - Д’Алембор улыбнулся, притворяясь удивленным.
- Я заставил его проткнуть клинком мое бедро. Он оказался в ловушке, и я убил его.
Д’Алембор уставился на майора, слава которого достигла Великобритании, и понял, что тот говорит правду. Он задрожал.
- Вы безумны.
- Помогает в бою. Спустимся?
Д’Алембор обшаривал глазами кладбище и дорогу в поисках лейтенанта Прайса, ведущего полковника Лероя к месту дуэли, но не видел всадников.
Он пожал плечами:
- Навстречу судьбе, сэр, нашей судьбе.
- Вы не должны были ехать, Д’Алембор.
- Правильно, сэр. Я скажу, что я ничего не знал и был введен в заблуждение вами.
Он погнал коня вниз по травянистому склону.
Шарп двинулся следом. Это был красивый вечер - обещание лета в цветах под копытами его коня, в теплом ароматном воздухе. Барашки облаков рассеивались высоко в небе на западе, и каждое крошечное облачко было подсвечено розовым, как если бы это были клубы орудийного дыма, плывущие над горящей землей.
Мужчины, сидящие на стене кладбища, видели, как появились два всадника, узнали зеленую куртку, и послышались такие вопли, словно Шарп был призовым бойцом, прибывшим, чтобы отработать сто кровавых раундов голыми кулаками. Справа от него, по дороге из города ехала темная карета с занавешенными окнами, и на ее дверце, слишком далеко, чтобы различать детали, был виден герб.
Он знал щит этого герба. Он был поделен на четверти и каждая четверть - еще на четыре части, поскольку члены семьи эль Гранде Казарес и Мелида Садаба женилась на все больших деньгах и громких титулах, покуда в девятнадцатом столетии герб не превратился в лоскутное одеяло испанской знати. И в эту семью, выйдя замуж за бездетного вдовца, который был близок к испанскому трону, пришла женщина с золотыми волосами, которая была шпионкой. La Marquesa. Она будет рада знать, думал Шарп, что двое мужчин скрестят шпаги из-за нее.
Приветствия были заглушены насмешками испанцев, когда он въехал под арку ворот кладбища. Тени от стен с нишами протянулись вдаль. Цветы поникли в земляных горшках. Старая дама, закутанная в черную мантилью, не обращала внимания на непристойный шум, который позорил место упокоения ее семьи.
Д’Алембор вел Шарпа к южной стороне кладбища, где они спешились. Британские солдаты вперемешку с храбрыми солдатами Королевского германского легиона, кричали Шарпу, чтобы он убил даго, преподал ублюдку урок, а затем Шарп услышал, что дальняя сторона кладбища огласилась приветствиями, и он обернулся и увидел, как его противник идет через кладбище. Маркиз по испанской моде держал свою длинную шпагу под мышкой. Священник шел рядом с ним, а майор Мендора держался позади. Старуха встала на колени перед священником, который сделал крестное знамение и дотронулся до ее головы, закутанной в шаль.
Д’Алембор улыбнулся Шарп.
- Я пойду и завяжу вежливую беседу. Попытаюсь убедить их отказаться.
- Они не откажутся.
- Конечно, нет. Дураки никогда не отступают. - Д’Алембор пожал плечами и пошел в сторону испанцев. Майор Мендора, секундант маркиза, выступив вперед, двинулся навстречу ему.
Шарп пытался не обращать внимания на приветствия, оскорбления и крики. Теперь не было пути назад. Еще не сядет солнце, а он уже изменит свою жизнь. Он принял вызов, и ничто не будет как прежде. Только уйдя теперь, отказавшись драться, он мог бы спасти свою карьеру. Однако, сделав это, он лишится чести и предаст Судьбу.
Он вытащил свой длинный клинок, и это действие вызвало новый взрыв приветствий его сторонников. Солдаты Южного Эссекса, он видел, сумели добраться до места и занимали места на широкой стене. Они приветствовали его, когда он поднял палаш и сталь отразила солнечный свет. Этим клинком, подумал Шарп, он убил брата маркизы. А теперь должен убить ее мужа?
Он обернулся. Маркиз снял шитый золотом камзол. Он сгибал свою шпагу, и сталь гнулась легко, словно хлыст. Это был крупный мужчина, с массивными мускулами, достаточно сильный, чтобы легко нести свой огромный вес. Шарп все еще не видел его лица. Он часто задавался вопросом, как это случалось, что Элен вышла за него замуж. Он помнил, что она часто говорила о благочестии своего мужа. Это, думал Шарп, объясняет присутствие высокого священника, который наклонился и что-то торопливо говорил маркизу.
Д’Алембор повернулся и пошел через заросшую сорняками лужайку к Шарпу.
- Вы будете стоять лицом к северу. Поединок заканчивается смертью или если, по мнению секундантов, один из противников слишком тяжело ранен, чтобы продолжать. Вас устраивает?
Шарп кивнул. Вечер был теплый. Он чувствовал, как пот стекает у него под рубашкой. Он отдал Д’Алембору палаш, развязал пояс, затем снял куртку. Внезапно он вспомнил, что прекрасная льняная рубашка, которую он носил, была подарком маркизы. Он взял свой палаш и поднял его к солнцу, как если бы какое-то древнее божество могло благословить его и даровать ему успех.
- Сейчас?
- По-моему, такое же подходящее время, как любое другое.
Он шел вперед, подошвы его высоких французских сапог хрустели на камешках, попадавшихся под ногами. Они должны были драться там, где все дорожки пересекались в центре кладбища, где маркиз попытается развернуть Шарпа лицом к солнцу и проткнуть своим узким, блестящим клинком.
Он остановился напротив своего противника. Он смотрел в ясные, невыразительные глаза и пытался вообразить Элен, выходящую замуж за этого человека. В мясистом, гордом лице была слабость. Шарп пытался проникнуться вглубь, прочувствовать этого человека, мастерство которого он должен превзойти. Возможно, думал он, маркиз был рожден для величия, но никогда не чувствовал себя достойным его. Возможно, поэтому он так много молился и держался так надменно.
Маркиз глядел на Шарпа, видя перед собой человека, который, как он верил, оскорбил его жену и пытался преследовать ее. Маркиз дрался не только за Элен, не только за свою честь, но и за честь всей Испании, которая была унижена, обязанная назначить англичанина своим Generalissimo.
Маркиз помнил то, что инквизитор, отец Ача, говорил об этом человеке. Быстрый, но плохо обученный. Шарп попытается убить его, как быка. Он сгибал свою прекрасную шпагу в руках. Странно, однако, подумал он, что инквизитор привез письмо от Элен. Он отогнал эту мысль.
- Вы готовы, монсиньор? - спросил Мендора.
Лицо маркиза еле заметно дрогнуло. Он был готов.
- Майор Шарп?
- Да.
Майор Мендора взмахнул своей шпагой так, что сталь засвистела в воздухе. Инквизитор стоял с доктором около кареты маркиза. Д’Алембор с надеждой посмотрел в сторону ворот кладбища, но там было пусто. Он чувствовал безнадежность всего этого идиотизма, и тут Мендора вызвал противников вперед.
- Ваши шпаги, господа?
Сапоги Шарпа гремели по гравию. Если он окажется в опасном положении, подумал он, можно притвориться, что падаешь, схватить пригоршню камней и швырять их, чтобы ослепить большого человека, который осторожно двигался вперед. Что там говорил Д’Алембор? Он сделает финт направо и атакует влево? Или наоборот?
Он поднял свой большой, прямой палаш, и тот выглядел неказистым против тонкого, полированного клинка, двинувшегося навстречу. Клинки соприкоснулись. Шарп задавался вопросом, чувствуется ли дрожь в руке другого человека, но нет, клинки застыли неподвижно, в то время как Мендора вытянул собственную шпагу, подвел ее снизу под скрещенные клинки, затем резко поднял вверх, разъединив оружие противников, и поединок начался.
Ни один из них не двигался.
Они изучали друг друга, выжидая. Шарпу хотелось закричать, потому что он кричал на поле боя, чтобы напугать врагов, но он чувствовал себя скованным формальными правилами дуэли. Он дрался на дуэли с аристократом и понимал, что должен вести себя так, как этого от него ждут. Это не походило на сражение. Слишком хладнокровно, слишком организованно, и было трудно представить, что в этот теплый вечер человек должен упасть и умереть, заливая своей кровью гравий.
Шпага маркиза медленно опустилась, двинулась вперед, коснулась клинка Шарпа, затем сверкнула в быстром точном движении, и Шарп сделал два шага назад.
Маркиз все еще изучал его. Пока что он просто испытывал Шарпа на скорость. После этого он испытает его мастерство.
Шарп пытался стряхнуть с себя какое-то странное безразличие. Казалось невозможным, что это - реальность, что смерть ждет впереди. Он видел, что маркиз снова шагнул вперед, в его тяжелом шаге не было и намека на скорость, которую Шарп уже видел, и Шарп тоже шагнул и ударил тяжелым палашом, и маркиз отступил.
Солдаты свистели. Они хотели крови, они хотели яростной рубки и чтобы их чемпион стоял над изрубленным трупом противника.
Маркиз попытался оправдать их ожидания. Он ринулся вперед с удивительной скоростью, его лезвие сверкнуло мимо гарды Шарпа, изогнулось под его тяжелым палашом, чтобы уколоть Шарпа в правый бок.
Шарп парировал отчаянно, понимая, что превзойден в скорости, но удача, которой он не заслуживал, была на его стороне: он чувствовал, что кончик шпаги маркиза попал в отверстие для темляка в эфесе его палаша. Там, казалось, острие и застряло, и Шарп развернул палаш, давил им в сторону маркиза, надеясь сломать тонкое лезвие, но, извернувшись, маркиз высвободил клинок, и крики зрителей зазвучали громче. Отчаянное сопротивление Шарпа они ошибочно приняли за сильную атаку.
Солнце било в глаза Шарпа. Плавно, легко, маркиз развернул его.
Маркиз улыбался. Он проверил скорость и мастерство этого англичанина, и все, что ему теперь оставалось, это решить, как он убьет Шарпа.
Шарп, казалось, понимал это, потому что он внезапно напал, пытаясь ударить большого человека, используя всю свою собственную скорость, но его клинок так и не достиг цели. Он зазвенел, столкнувшись с более тонким лезвие, лязгнул, бросив блики солнечного света в глаза зрителей, и хотя маркиз поспешно отступил, ему не составило никакого труда уйти от нападения. Только на мгновение, когда Шарп подошел слишком близко и попробовал ударить тяжелым эфесом палаша в глаза маркиза, испанец отчаянно дернулся в сторону и потерял самообладание. Он сразу же вернул его, изящно отбив в сторону клинок Шарпа, и контратаковал, оттолкнувшись отставленной назад ногой.
Контратака была быстра как бросок ястреба, режущий удар прошел под гардой Шарпа, затем острие пошло вверх, и Шарп отмахнулся от клинка противника, его рука чудесным образом двинулась в правильном направлении, но он пожалел, что выбрал шпаги, потому что маркиз был исключительным фехтовальщиком, и Шарп нанес удар снова, и опять не попал, и он видел улыбку на лице маркиза, когда аристократ хладнокровно отразил его атаку.
Улыбка была ошибкой.
Будь прокляты аристократы, будь прокляты манеры, это была битва насмерть, и Шарп зарычал, проклиная противника, и он чувствовал, как гнев растет в нем, и гнев, как это всегда бывало в сражении, превращался в холодное всевидение. Казалось, будто время замедлилось, как будто он мог видеть в два раза яснее, и вдруг он понял, что, если он хочет выиграть эту схватку, он должен атаковать, потому что он всегда атаковал. Он учился драться в сточной канаве - и он должен загнать в канаву этого огромного, улыбающегося аристократа, который вообразил, что уже побил Шарпа.
Маркиз двинулся вперед, его лезвие старалось увести палаш Шарпа в сторону, чтобы потом скользнуть под гардой англичанина и прикончить его.
- Она называла тебя свиньей, испанец. - Шарп увидел вспышку удивления в глазах маркиза, услышал злобное шипение Мендоры. - Толстая свинья, ты запыхался, сын свиньи, свиные мозги.
Шарп засмеялся. Он опустил палаш. Он приглашал врага атаковать, понукал его.
Капитан Д’Алембор хмурился. Это едва ли можно было назвать приличными манерами, но он чувствовал нечто большее. Шарп был теперь хозяином здесь. Маркиз думал, что победил стрелка, но все, что он сделал, это заставил стрелка драться. Это больше не было похоже на поединок: это было похоже на драку, переходящую в резню.
Маркиз хотел убить. Он не понимал, почему англичанин не защищается. Он попытался не замечать оскорблений, но они задевали его честь.
- Иди же, свинья! Иди! - Шарп шагнул в сторону, уходя от бьющего в глаза солнца, и маркиз видел, что англичанин потерял равновесие, когда запнулся о большой камень на дорожке. Он видел тревогу на лице Шарпа, когда тот махал своим палашом, пытаясь устоять на ногах, и маркиз сделал широкий выпад правой ногой и закричал, торжествуя, и его шпага достала Шарпа.
Который знал, что его притворная потеря равновесия вызовет прямой удар, и который отбил шпагу в сторону с криком, слышным во всех уголках кладбища. Он двинул вверх левое колено, закричал снова, когда маркиз завизжал от боли, и шарахнул тяжелой гардой вперед так, чтобы сталь ударила в грудину испанца, отбросила его назад, и следующий удар - скользящий удар палаша выбил клинок из руки маркиза, и Шарп, чувствуя, как боевой гнев кипит в нем, развернул тяжелый палаш для смертельного удара.
Раздался выстрел.
Маркиз знал, что это его смерть в ярко сверкающей на солнце стали. Он никогда не сталкивался с такой силой как эта, дикой животной силой, которая обрушилась на него, и он покачал головой, задаваясь вопросом, почему тяжелый клинок не опускается. В течение нескольких секунд, чувствуя дрожь в ногах, он жил отчаянной надеждой, что англичанин собирается позволить ему поднять шпагу, выбитую из его руки, когда по кавалерийскому клинку ударила украшенная гарда более тонкой шпаги.
И тогда он увидел, как англичанин опустил свой палаш. Видел, как он отодвинулся, и внезапно услышал цокот копыт. Приветственные крики на ограде кладбища смолкли. Эхо пистолетного выстрела умерло в тишине.
Четыре всадника вынырнули из-под арки ворот. Они подъехали к месту, где дорожки пересекались в центре кладбища. Впереди был полковник Томас Лерой, неизменная сигара зажата в уголке рта. В руке он держал дымящийся пистолет. Позади него ехали двое военных полицейских и испанский офицер.
- Майор Шарп! - Голос Лероя был резок.
- Сэр?
- Вы выбрали странное место, чтобы тренироваться в фехтовании. - Лерой спрыгнул с лошади и бросил поводья Д’Алембору. Его изуродованное, обожженное лицо выразило отвращение при взгляде на маркиза. Лерой кивнул. - Идите за мной, Шарп.
Шарп колебался, но Лерой повторил приказ, еще более резким голосом, и Шарп с палашом в руке, пошел следом за своим полковником в северную часть кладбища между покосившимися могильными камнями. - Вы - чертов проклятый дурак, Шарп.
- Да, сэр.