Киселёв тронул советника за локоть и повёл в ложу. Зал медленно заполнялся публикой, хотя до начала спектакля оставались считанные минуты.
- Олег Владимирович, - произнёс Владимир Сергеевич, когда они расположились в своих креслах. - Я не знаю, как вы в отношении службы, но то, что абсолютно не умеете скрывать чувства, делает вас уязвимым и незащищённым. Поверьте старику - смотреть на объект любви взглядом больной собаки, простите, не достойно вашего чина.
- Сам знаю.
Надо сказать, чаепитие в доме губернского полицмейстера в некотором роде сблизило этих двух разных, можно даже сказать, противоречивых людей.
За столом, под брусничный чаёк с баранками они ещё раз проанализировали последние события. До мелочей. И с каждым произнесённым словом капитана, Владимир Сергеевич убеждался: в Благовещенск прислали серьезного специалиста, контрразведчика с опытом работы. И потому первоначальное мнение о приезжем у Киселёва изменилось.
Уже перед выездом из дома полицмейстер поинтересовлся, откуда вернулся Белый перед поездкой на восток. Советник после непродолжительной паузы ответил:
- Из Одессы.
- Вести из Константинополя?
- Совершенно верно.
Сообщение о задержании сети шпионов из Турции, которые действовали на южных территориях Малороссии, докатилось недавно, и вот теперь перед ним стоял прямой участник тех событий.
…Белый, не отрываясь, смотрел на сцену, на которой уже начало разыгрываться представление. Игра была фальшивой, а пьеса плохой - вникнуть в сюжет никак не удавалось.
- Я вас не отвлекаю? - Киселёв кивнул в сторону актёров.
- От этого? Избави боже.
- Понимаете, ко всяким чудесам, особенно с того берега, мы здесь привыкли. К чему я веду. Китаец о своих собратьях - жителях Поднебесной - никогда не скажет "чужой". Он может уточнить местность, откуда прибыл незнакомец. Но никогда не скажет "чужой китаец".
- Что это нам даёт?
- Здесь может быть зацепка.
Белый не выдержав сценического действа, поднялся.
- Вы куда? - удивился Киселев.
- Я к Роганову. Расспрошу о том, о сем, "пульки" коснусь…
Владимир Сергеевич пошел за ним:
- Я с вами.
Кнутов с силой распахнул дверь торговой лавки и прошёл внутрь.
- Кто тут есть? - крикнул он, и для порядка хлопнул ладонью по прилавку.
Приказчик купца Коротаева мгновенно предстал пред очами грозного посетителя и заискивающе склонил голову:
- Анисим Ильич! Сколько зим, сколько лет вы к нам не захаживали.
- Да всё не досужно, Ипатий. Служба сам знаешь какая, некогда по лавкам да магазинам расхаживать.
- А вот час-то всё-таки нашли, гляжу. И правильно! Чего изволите?
- Я тебе, Ипатий, ещё раз повторю, потому, ты, кажись, меня не понял с первого раза. Времени, говорю, у меня мало. А дел много. - Анисим Ильич откинул доску, прикрывающую вход за прилавок, и приблизился вплотную к торговцу. - Намедни у тебя был Селезнёв. Про колечко интересовался. Так вот, повтори мне слово в слово, что рассказал ему. И ещё чего-нибудь добавь.
- Так что добавлять? - Ипатий в возмущении вскинул руки. - Я всё, как на духу…
- Врёшь.
- Обижать изволите, Анисим Ильич, - рожа приказчика, напротив, являла, что её хозяин и не думал обижаться.
Рука сыщика потянулась к шнурку на сорочке приказчика, накрутила его на кулак, после чего Ипатий мог издавать только хрип.
- Гнида уголовная, - Анисим Ильич склонился к уху повергнутого на колени торговца. - Ты тут при деле, пока я молчу. А как мой язык начнёт чесаться, ты не только у Коротаева, у китайца Ли заработка не найдёшь. Куда ж ты пойдешь, родной? Суставчики-то небось крутит, скулить от боли хочется - такими ручонками в карман не полезешь, а? Вмиг сгоришь.
- Я же завязал, Анисим Ильич, - просипел Ипатий.
- Сдается, что нет. Кто купил кольцо?
- Я же вашему… уже сказал, что один офицер. Кто - понятия не имею.
- В первое верю. А во второе, уволь. Чтобы Сапа, щипач со стажем, у коего была пожизненная ссылка и кому из этого города выехать - разве что на тот свет, тот Сапа, что знал поимённо весь Нижний Новгород, да не запомнил офицера? Ты меня за кого держишь, урод?
Ипатий, он же "Сапа", захрипел всерьёз:
- Удушите ведь, Анисим Ильич. Индуров купил. Безголовый! Богом клянусь!
- То-то. И память вернулась, - кулак немного ослаб. - И что Безголовый говорил?
- Да ничего. Он жмот, каких поискать. За царапину двадцать целковых скинул. Торгуем, можно сказать, себе в убыток, не приведи господь…
- Не поминай Господа всуе! Менять кольцо приходил, али как?
- Нет, при мне не появлялся после того.
Кнутов отпустил шнурок сорочки.
- Почему Селезнёву не сказал?
- А чёрт его знает! - Сапа с трудом поднялся с колен. - Бес попутал. Ваш-то прискакал, давай, рассказывай, кто да что. А я, сами знаете, подобного обращения не люблю. Вот и…
Кнутов провёл ладонью по прилавку, после чего сдул с него невидимую пыль.
- И дальше молчи. Считай, до поры до времени, что нашего разговора не было. И ещё, Ипатий. Молись Богу. - Анисим Ильич вышел из-за прилавка, хлопнув доской.
- К чему вы, господин начальник? - Ипатий принялся оправлять сорочку, но на сих словах замер.
- После поймёшь. Ежели что пойдёт не так. А пока - молись, Ипатий. Молись.
Николай Афанасьевич Роганов оказался, фигурой довольно колоритной, даже экзотичной. Одетый с иголочки, он под дорогой фрак и жилет надел белоснежную вышитую сорочку, а вместо галстука обмотал шею цветным шёлковым шнурком. Короткая стрижка, широкий лоб без единой морщинки, прищуренный взгляд из-под густых бровей, крупный нос, плоские губы, над которыми стрелочками разбегались тщательно ухоженные усики, и короткая, как у доктора Чехова, с коим господин Роганов был знаком лично, бородка.
- Владимир Сергеевич! - антрепренер распахнул объятия, двинулся навстречу гостям и принялся лобызать полицмейстера то в правую, то в левую щёку. - Рад! Безмерно рад! Вот не ожидал…
Николай Афанасьевич немилосердно картавил. Когда он произносил: "Рад! Рад! Безмерно рад!", Олег Владимирович слышал: "Гад! Гад! Безмегно гад!" Впрочем, картавость сия имела свойство милой привлекательности.
Киселёв представил Белого как столичного чиновника из полицейского управления и первым прошёл в кабинет. Роганов, вскинув в наигранном любопытстве брови, крепко сжал руку Белому, из чего Олег Владимирович сделал вывод: о его приезде знал. Провинция, что поделаешь…
- Как вам постановка? - Николай Афанасьевич жестом пригласил гостей присесть а сам расположился на краю крепкого мореного дуба стола. - Новая труппа. Новый спектакль. Впрочем, бездарность та же, что и в предыдущем сезоне. Ежели вы здесь, а не там, значит, и вы не смогли перенести душераздирающую игру в не менее душераздирающем водевиле господина Мордвинова, собственными бы руками его придушил, мерзавца! - Роганов громко расхохотался, чем расположил к себе Белого. - Я, господа, когда читаю его очередной опус, всякий раз пускаю слезу. Ей-богу, поверьте. Плачу, как представлю, что ощущает зритель. А всё он, Владимир Сергеевич, наш местный Бенкендорф. Из-за него мы вынуждены ставить сию галиматью! - Роганов неожиданно встал, прошёл к буфету, достал графин с водкой, три хрустальные рюмки и поставил перед гостями. - Хоть пожалиться…
Белому на миг показалось, будто что-то далёкое, детское пронеслось в этот момент в воздухе и незаметно в нём растворилось. "Пожалиться". Так говорила няня, когда он, маленький и беззащитный, прибегал к ней, сотрясаясь от слёз горечи, боли, обиды, ткнувшись, будто щенок, мордочкой в худые старушечьи колени. "Ну, пожалься, - приговаривала старая нянька, поглаживая его по голове. - Пожалиться и не грех. На душе полегчает".
Белый почувствовал полное расположение к Роганову.
- Отчего же… - Владимир Сергеевич опрокинул стопку в рот и с наслаждением втянул в себя воздух - Под такую водочку и я согласен выслушать претензии к властям. В очередной, я сбился со счёта, в какой, раз.
Белый тоже приложился к рюмке и понял, чего ему не хватало сегодня. Напряжение немного отпустило, в голове образовался некий приятный вакуум, а все тело смогло расслабиться и успокоиться. Белый заложил ногу на ногу и откинулся на спинку стула.
- Оно и не вред лишний раз послушать. У нас ведь когда-то, - гордо продолжал Николай Афанасьевич, - давала концерты не кто-нибудь, а сама Дарья Леонова! И выступала не с чем-нибудь, а с нетленными пушкинскими строками! А в восемьдесят третьем, однако, здесь "Ревизора" давали! И не боялись! Шекспира ставили! Да как! И вот, спустя семнадцать лет своего благословенного существования, играем водевили господина Мордвинова. Чтоб его… - Роганов налил себе вторую стопку и залпом выпил. - А всё Владимир Сергеевич. - Роганов сделал лёгкий поклон в сторону главы полицейского департамента.
- А я бы не только Гоголя запретил. - Владимир Сергеевич спокойно взял графин за горло и разлил водку, отчего Олег Владимирович сделал вывод, что подобного рода беседы у театрала с полицмейстером проходили довольно регулярно. - И вообще всё! Абсолютно всё, где хоть одним словом упоминается власть и её представители.
- Но это жизнь! - резво отреагировал на реплику Киселёва Рога-нов.
- И что? Жизнь тоже разная. Сегодня мы смеёмся над властью, а завтра зрители на неё с кулаками пойдут: "Ату городничего! Ату полицмейстера! Ату чиновников!". Кстати, вас они туда же определят. К тем, кого "ату", - Киселёв удовлетворенно щурился, - Вот интересно, когда вы побежите с голым задом, будете Гоголя вспоминать?
- Нет. Буду вспоминать вашего Мордвинова, - Роганов закашлялся. Видимо, водка не в то горло попала.
- А он не мой! - парировал Киселёв. - Это вы его где-то откопали, когда я Мольера запретил.
- Вот! - Роганов всплеснул руками. - "Тарюфа" запретили! Представляете? Ладно, Гоголь. Так сказать, наш, родной… А француз-то за что не по душе? - Роганов, подмигнув Олегу Владимировичу, картинно вскинул руки к потолку. - Представляете, что сей господин распорядился написать в афише? Только вслушайтесь: "Запретить пьесу господина Мольера как насмешку над религией, хотя и французскую!"
- Да что вы, - Владимир Сергеевич сразу понял, что подумает советник. - Наш цензор постарался. Пьянствовал в то время, скотина. Вот город и смеялся. Понять не могли французскую пьесу, французскую насмешку или французскую религию подразумевал находящийся в запое цензор. Но в целом я с ним согласен. Не место всяким "Тартюфам" в городе, где ссыльных поболе, нежели модниц в столице. Однако, Николай Афанасьевич, мы ведь к вам по другому поводу пришли. - Киселёв кивнул Белому, тем самым давая понять: мол, ваш черёд.
- Николай Афанасьевич, - Олег Владимирович придвинул стул к Роганову. - Нам, то есть мне и Владимиру Сергеевичу, необходимо, чтобы вы вспомнили о некотором событии, имевшем место в вашем театре в мае сего года. Точнее - об одной карточной игре в стенах театра.
- В мае… В мае… - Николай Афанасьевич обхватил руками колено и принялся раскачиваться словно маятник. - В мае… - фигура театрала на мгновение замерла. После чего Роганов широко улыбнулся и произнёс: - Как же, помню! Прекрасно помню! У нас ведь в карты играть не принято. Вот бильярд - совсем иное дело. Бильярд сравни науке. Здесь фальши и шулерства никак быть не может. Только твёрдая рука, расчёт, выверенность удара. Ну, скажите, господа, как можно в бильярде смухлевать?
Белый усмехнулся вторично. Уж с чем-чем, а с мухлежом, в том числе и в бильярде, он знаком был не понаслышке. Но театрал, слава богу, усмешки не заметил, а потому продолжал:
- В тот вечер игра должна была состояться, если не ошибаюсь, в "России". Торговые люди хотели стрельнуть "пульку" с господами офицерами. Довольно редкий случай. - Николай Афанасьевич бросил мимолётный взгляд на Белого.
- А вы не помните, кто стал её инициатором? - быстро перебил театрала Олег Владимирович.
- Кажется, кто-то из купеческого сословия. Однако определённо сказать не могу. Так вот, игра должна была состояться в гостинице "Россия". Но что-то не заладилось, то ли ещё что… Словом, играть решили у меня. Вот, так сказать, и всё. Съехались. Заглянули на огонёк.
Шикарную гостиницу, трёхэтажное, кирпичное здание, с дополнительным полуподвальным этажом, расположившееся на Набережной, недалеко от таможни, Олег Владимирович лицезрел неоднократно. Потому как путь до дома губернатора от "Мичуринской" проходил как раз мимо неё.
- И что произошло дальше? - Белый терпеливо ждал ответа.
- Приехало человек восемь. - Роганов театрально прикрыл глаза. Будто так ему легче восстановить цепь событий. - Перекинулись партию-другую. Но игра не шла. Помнится, даже собрались было расходиться. К этому времени на улице стемнело. Как вдруг, учителю из мужской гимназии, фамилию его запамятовал, пошёл крупный фарт. Что ни карта - туз! Что ни ставка - его! Как сейчас помню, выиграл сей везунчик довольно приличную сумму. Около двух тысяч. Ему бы, дураку, тут и остановиться. Да он дальше решил идти. И, естественно, проигрался.
- Почему, естественно? - поинтересовался Белый.
- А кто у Индурова когда-нибудь выигрывал? - Роганов снова налил водки. - С ним одни приезжие за стол и садятся, - театрал усмехнулся в усы. - Зря про господина Индурова говорят "Безголовый". Голова там работает что надо. Да и ручки тоже.
- Что? Неужели мухлевал?
- Врать не стану, не видел. Но когда господин штабс-капитан выигрывал, то все смотрели на стол, на карты. А я в тот момент смотрел на его лицо. И на нём было написано… - Роганов вскинул правую руку и щёлкнул пальцами. - Есть такой взгляд, выражающий удовлетворение оттого, что задуманное выполнено. Так вот, у господина капитана на лице было в тот момент написано именно это. Не радость, а именно удовлетворение.
- А фамилия учителя Сухоруков, - тихо произнёс Белый.
- Что вы сказали? - переспросил Роганов и тут же как бы воспроизвёл в голове. - Да, да, совершенно верно. Сухоруков. А я запамятовал. Вот ведь…
- Более они у вас не играли?
- Нет-с.
- А кто ещё присутствовал при игре? Не припомните?
Губы мецената слегка изогнулись, шум в фойе указал на истинную причину неудовольствия господина Роганова. Видимо, решил Олег Владимирович, закончилось первое действие водевиля.
- Всех не припомню, - Николай Афанасьевич встрепенулся и лёгким движением руки пригладил волосы. - Месяц прошел. Помнится, присутствовали Миняев Фрол Степанович, большой любитель карточки раскинуть. Кирилла Игнатьевич были…
- Мичурин? - переспросил Белый.
- Они самые. Но в карты не играли. Я ни разу не видел, чтобы Мичурин взял их в руки. Они все больше по бильярду, с кием - игрок отменный. Но тогда наблюдали с превеликим интересом за картишками. Ещё бы! Игра была на редкость азартной: столько эмоций, накал страстей… Господин учитель проиграл!
- И весь куш забрал Индуров?
- Совершенно верно, - Роганов усмехнулся. - Повезло тогда бестии.
В дверь постучали.
- Да. Милости просим, - крикнул Николай Афанасьевич и поднялся было, как дверь распахнулась, и в проёме явилась фигура Анисима Ильича Кнутова.
- Ваше превосходительство, - старший следователь не скрывал тревогу. - Необходимо доложиться. Срочно! Приватно.
Киселёв хотел покинуть кабинет, но Роганов его остановил:
- Господа, общайтесь. Начался антракт, и мне нужно выйти к публике.
Николай Афанасьевич удалился, а Кнутов, встал навытяжку перед начальством, приступив к докладу.
Анна Алексеевна спустилась из ложи вниз и прошла в фойе. Её сжигало любопытство: что за причина заставила полицмейстера вместе со столичным чиновником покинуть представление прямо на середине действия?
Конечно, Белый никакой разбойник. Не столь романтично, но можно и успокоиться. Они ровня. И отец, ежели так станется, может их и благословить. Господи, они же знакомы без году неделя… Ну, заметила его взгляд в магазине, ну, видела, насколько он был возбуждён во время первого знакомства, но сие ни о чём не говорит. Их отношения даже и ухаживаниями назвать нельзя. Что-то непонятное. Вон, взять Стоянова. Сколько за ней волочится? Год? Более? Кажется, вечность. Поскорей бы эта вечность закончилась!
И вот теперь дочь губернатора, первая красавица города, торчит в фойе и ждет, когда появится знакомая фигура. Как себя повести, ежели она окажется пред взором Белого и Киселёва? Лёгкая улыбка тронула губы Баленской: ещё не хватало оказаться в столь забавной ситуации. Хотя… Пожалуй, в пикантном положении всё-таки окажется не она, а молодой человек. А потому, стоять, конечно, пред кабинетом не след, но и удаляться не надобно. Приняв такое решение, щелчком захлопнула веер и двинулась к прежней компании, шумевшей близ окна в сад.
Станислав Егорович смотрел на юную шалунью со стороны, и внутри у него всё кипело, хотя виду он не показывал. Спокойно, даже равнодушно, устроился рядом с соседним окном, держа в руках бутылку с водой и стаканы. На случай, если любимая возжелает утолить жажду.
Анна Алексеевна желала утолить, но не жажду, а любопытство. Зачем приехал в город чиновник из столицы? Зачем он ездит по всему Благовещенску, а ему помогают и папенька, и полицмейстер? Кто его научил бросать ножи так, что среди подруг только и обсуждают недавнее событие в "Мичуринской"? И откуда столичный знает, как следует себя вести при артиллерийском обстреле? Что происходит там, в кабинете господина Роганова, куда вбежал этот… Кнутов, покуда сам меценат ходит среди публики?
А в рогановском кабинете в эту минуту было тревожно.
- Выходит, ежели Селезнёв, не дай бог, проговорится Индурову о кольце, - молвил Киселёв. - то за его жизнь и ломаного гроша никто не даст.
- Сомневаюсь, - Белый, в отличие от полицмейстера, выслушав Анисима Ильича, пришёл к несколько иным выводам. - Ваш сыщик не знает, кто покупал кольцо. А штабс-капитан не дурак. Даже если Селезнёв и проговорится, Индуров смекнет, что младший следователь на переправе для него не опасен. Главное для штабс-капитана, чтобы Селезнёв не вернулся в город. А потому младший следователь должен погибнуть во время боя, прилюдно. К примеру, несчастный случай. По-другому Индурову скрыть следы и остаться вне подозрения невозможно. Это если Селезнёв проболтается. А если нет? Вы же его предупредили об осторожности? От этого и станем плясать. А пока… Первое, что следует сделать немедленно, обыскать дом Катьки Ивановой. Если там обнаружатся украденные из дома Бубновых вещи, немедленно её арестовать.
- Катька - шельма сообразительная, вон как ловко с кольцом вывернулась… - добавил Кнутов и посмотрел на Киселёва, не осуждает ли начальник его слова. Но Владимир Сергеевич только перекатывал в пальцах хрустальную рюмку на тонкой ножке. - Станет она хранить столь горячие вещественные доказательства у себя! А как найдут? К примеру, отец, папаша ейный, питейных дел мастер. Продаст за водку и чужим не побрезгует. - Анисим Ильич провёл рукой по затылку и сделал вывод. - Ничего нам обыск не даст.