- Приготовь мне комнату. И обед. И чтоб чин чином! - распорядился офицер и с ходу громко отдал приказ: - Всем строиться! Кто в наряде, кто в карауле - всем!
Смотритель, насколько мог шустро, бросился выполнять приказ.
Солдаты-ополченцы и полицейские младшего состава, выстроились на деревянном настиле пристани, которая благодаря сваям уходила вглубь реки шагов на десять. Индуров окинул своё воинство пристальным взглядом. И молча выругался. Дослужиться верой и правдой до чина штабс-капитана, чтобы принять под командование сброд отставников и "легавых". Вот тебе и кульминация всей карьеры!
- Господа! - с трудом выдавил первое слово Юрий Валентинович. Иначе он к ним обратиться не мог, потому как под его началом эти люди находились временно. - На нас возложена ответственная миссия: защита границ Отечества. А посему приказываю господину Селезнёву распределить весь личный состав в несение караульной службы. - Индуров хотел было добавить, как себя следует вести во время начала боевых действий, но передумал и отдал приказ: - Вольно! Разойтись!
Он вошёл в домик смотрителя - жутко мучила жажда. Понятное дело, после водки. Да плюс жара.
Селезнёв, сопроводив штабс-капитана долгим взглядом, снял фуражку, подошёл на край пристани, опустился на колени, зачерпнул воду рукой и ополоснув лицо, глубоко втянул свежий воздух с реки полной грудью.
По норову с Зеей на Дальнем Востоке могла сравниться разве что Бурея. Глядя на бурлящие потоки воды, невольно думалось, будто река срывается прямо с небес и диким потоком пробивает себе удобное русло, сметая всё на своём пути. Впрочем, младший следователь думал не о красоте и первозданности природы, а о том, что, если китайцы надумают атаковать по этой реке, тогда вражинам помимо лодок понадобится и плот-паром, который челноком ходил от одного берега к другому при помощи натянутого троса. Вот и вопрос: рубить трос сейчас или выждать? И главное - плот, что связывал дорогу, называемую в народе "колесухой", с городом, находился на противоположном берегу. Перерубить бы этот трос, как гордиев узел, прямо сейчас. А вот как думает "Их благородие" - неведомо. Подождём.
Через полчаса солдаты караульной службы уже не могли взять в толк, кто же над ними начальник: младший следователь или штабс-капитан? Штабс-капитан покинул личный состав, из дома смотрителя неслись аппетитные запахи. Смотритель успел пожарить яичницу и достать из погреба бутылку водки…
А младший следователь Селезнёв отдавал приказы. И первым - распоряжение достать из тарантаса бочонки со смолой и выставить их перед пристанью. Другим - напилить невысокие, в половину человеческого роста брёвна и перетаскать их ближе к реке, для установки бруствера. Третьих распределил на посты несения караульной службы. Никто Харитону Денисовичу вопросов не задавал: ежели Селезнёва прислал сам губернский полицмейстер, значит, и подчиняться ему следует, как начальству.
Ближе к ночи все поручения младшего следователя были исполнены. На самой пристани, к которой обычно пришвартовывался плот, и на берегу, с обеих сторон, солдаты выложили из брёвен с помощью верёвок и кольев своеобразные укрепления, которые могли спокойно прикрыть солдат от пуль.
После сделанного осмотра Селезнёв приказал всем, кроме караула, отдыхать. А сам, присев на бревно, долго всматривался в противоположный берег реки. "Что день грядущий мне готовит?" - неожиданно всплыло в памяти, и Харитон Денисович тихонько рассмеялся. Эдак и до славы Рыбкина недалече. Конечно, стихи - не та стезя. А вот истории вроде тех, что про Шерлока Холмса, он вполне может покрапывать. Вон сколько материала набралось за последние дни!
Полина Кирилловна с трудом стянула платье, переоделась в шёлковый китайский халат и бросилась на кровать. Ноги после трудового дня ныли от непривычной боли. Хотелось встать под упругую и холодную струю воды, смыть с себя усталость словно пыль вместе с обжигающим солнцем. С маслеными взглядами офицеров. С матерщиной солдат за ее спиной. С грязной посудой, которой, казалось, нет конца и края. И с безразличием Олега Владимировича…
Девчонка-служанка Агафья осторожно приоткрыла дверь и, убедившись, что барышня не спят, проникла внутрь комнаты.
- Полина Кирилловна, - тихонько позвала она, приблизившись к кровати.
- Что тебе? - отвечать не хотелось. Впрочем, как и слушать. Но девчонку мог прислать батюшка.
- Вам письмо!
Девушка вмиг поднялась с перин.
- От кого? - с надеждой произнесла она.
- От Юрия Валентиновича, от Индурова. - Агафья быстро достала из-под фартука вчетверо сложенный лист и протянула хозяйке. - Приезжали они сегодня, днём! Строгие… Всё об вас спрашивали.
Полина Кирилловна раздраженно взяла письмо и, не разворачивая, бросила его на стол.
- Ступай! - приказала служанке, а сама вновь упала на кровать.
Опять Индуров! Никуда от него не деться. Прилепился словно банный лист… Полина Кирилловна прикрыла глаза. Господи, только бы завтрашний день начался не встречей со штабс-капитаном. Хватит того, что этот влюблённый дурак намедни учудил. Хорошо, папенька не видел. А может, и плохо. Вот посмотрел бы в тот вечер в белёсые его глаза, да поменял бы мнение и о штабс-капитане, и о других офицерах. Всё ему будущее дочери покоя не даёт!
Дрёма постепенно делала своё неторопливое дело. Ещё минута, поняла Полина Кирилловна, и она заснет. Девушка заставила себя подняться, принять ванну. Сон прошел ненадолго. А надобно отдыхать. Завтра вновь следовало доставить обеды на позиции, придётся просыпаться часов в девять, а то и раньше.
Письмо Индурова навязчиво лезло в глаза. Она повертела в тонких пальцах белый квадратик, тяжело вздохнула и развернула лист:
"Дорогая, обожаемая Полюшка! К сожалению, на некоторое время вынужден покинуть вас. Военные действия вынуждают мою персону оставить город для несения охраны важного, стратегического объекта. Сколько буду отсутствовать, не ведаю. Вполне может так статься, что я Вас более не увижу. А потому, разрешите ещё раз признаться Вам: я Вас люблю, дорогая моя! Не просто люблю, боготворю! И смерть моя, коли таковая наступит, будет во имя Вас, потому, как…"
Полина Кирилловна прервала чтение, брезгливо смяла и бросила бумажный комок в угол. Она легла и слегка прикрылась лёгкой, шёлковой простынёй. Не нужна мне его смерть, усмехнулась красавица. Впрочем, как и жизнь. Полина Кирилловна с силой закрыла глаза. Спать. Забыть и спать. Дура! Вбила себе в голову, будто влюбилась в Олега, а на самом деле… Тело рванулось, резко развернулось в кровати, лицо уткнулось в подушку. А что на самом деле? То и есть! Люблю! Зубы сжали наволочку. Слёзы сами проложили тропинки по щекам. Люблю, и ничего с этим не поделать. А он… Одна только радость - не увидит в ближайшее время Индурова. А ежели и вовсе более не будет того лицезреть, то радость станет бесконечна.
Ничего. Ничего! Как говорит батюшка: иногда и лапти за хозяином ходят. Завтра она как-нибудь придумает, чтобы вновь встретиться с Олегом. Обязательно придумает. А сейчас спать. Чем быстрее уснёт, тем скорее наступит завтра, которое ей принесёт радость от встречи с ним.
Кнутов, сняв с головы котелок и держа его за спиной, медленным шагом сопровождал Киселёва по дороге домой. По инициативе полицмейстера они решили возвращаться пешком. Дрожки губернского полицмейстера следовали за ними, будто надеясь, что хозяин передумает и ещё сядет в них, чтобы побыстрее добраться до опочивальни. Артиллерийский обстрел закончился, и город оккупировала тишина.
Не слышно ни ругани пьяной публики, ни криков молодёжи. Даже птицы боялись выдать себя голосами.
- Что скажете, Анисим Ильич? - после длительной паузы, произнёс Владимир Сергеевич.
Старший следователь вздрогнул. Всё-таки правильно говорят: в присутствии начальства ворон не считают. Постоянно следует быть начеку.
- День выдался на редкость насыщенный, - с трудом подбирая слова, ответил сыщик. - Да и не закончился ещё. Произошло три ограбления. С утра. Два на Рабочей улице и одно на Высокой. Мелкая кража на Северной. На рынке по карманам обывателей прошлись. Думаю, щипачи из ссыльных. Потрясти надо… Остальное так, мелочи: стиранные штаны с верёвки стянули, двух гусей умыкнули. Есть подозрение, что артиллеристы.
- А вы не жалуйтесь. Всё равно не посочувствую. Но за плохо выполненную службу три шкуры сдеру.
Владимир Сергеевич шёл не спеша, доски деревянного тротуара поскрипывали при каждом его тяжёлом шаге. Вдоль всей широкой словно столичный проспект Большой улицы не было видно ни единой живой души. Благовещенск будто вымер.
- Анисим Ильич, - Владимир Сергеевич невольно понизил тон. - Вы с нашим гостем о задержанных китайцах говорили?
- Нет.
- А допрос старика помните? В деталях?
- Так точно.
Киселёв остановился и ткнул указательным пальцем сыщика в грудь:
- А припомните, как старик назвал того китайца, что их с панталыку сбивал?
Кнутов на некоторое время задумался.
- Кажется, "не наш", - неуверенно произнёс он спустя минуту. - Точнее, не так. Он сказал: "чужой китаец"!
- Вот! - указательный палец полицмейстера упёрся сильнее. - И Белый утверждает, будто старик на допросе ему постоянно твердил: "чужой китаец". Вам сие странным не показалось? Как-никак, столько лет в Благовещенске служите.
Кнутов неопределённо пожал плечами:
- Вообще-то о своём земляке так никто из них не скажет. Обязательно имя назовет, из какой провинции, родственные связи.
- То-то и оно! - полицмейстер в третий раз ткнул пальцем Кнутова и продолжал рассуждать на ходу. - Просто "чужой китаец"! Как думаете, кого старик мог иметь в виду?
- Может, - сделал предположение Анисим Ильич, - врёт? И с самого начала нас водил за нос? Простите, господин полковник, за вольность.
- Прощаю. Да только кажется мне, будто старик ждёт, чтобы мы сами догадались. Иначе, почему он так настойчиво нам в головы втемяшивает: "чужой" да "чужой"? И вам, и Белому. Словно, заводной.
- Так напрямую бы сказал!
- А что, как его припугнули? К примеру, боится за свою жизнь. Либо за жизнь близких? - полицмейстер приостановился. - Вы, господин следователь, подумайте над сией задачкой. Не поспите. Чайком побалуйтесь. А?..
Анна Алексеевна подошла к окну и, отодвинув гардину, посмотрела на ночную улицу. Под тополем, в свете луны, привычно и одиноко стояла знакомая высокая фигура Стоянова. И охота ему? Сию минуту ее интересовало, что делает господин Белый.
Придя домой и оставшись одна, сама с собою, она испытала то, что имело название "удовлетворение". Не восторг, не радость, а именно удовлетворение: ещё одна победа, очередное признание, даже трудно вспомнить, которое по счёту. Подобное внимание ласкало её самолюбие.
Единственным, кто после очередного признания покидал особняк Баленских и с настойчивым постояннством возвращался, был господин Стоянов. Он с течением времени превратился в неотъемлемый атрибут при Анне Алексеевне, терпеливо переносящий любое ее раздражение, источником коего могло стать что угодно. Постоянный воздыхатель, стоящий в тени, когда в том была необходимость, и выходящий на свет в случае, ежели владелица его сердца давала соизволение, господин Стоянов сделался необходим Анне Алексеевне. Как необходима вилка на столе, растопка в камине, заколка в причёске. К ним не испытываешь никаких чувств, однако они нужны.
А вот Олега Владимировича-то нигде и не было. Только что признался в любви, а лишь девушка покинула его, тут же с глаз долой? Вот тебе и поклонник!
Рыбкин самостоятельно правил лошадьми, а Белый сидел по правую руку рядом с ним на козлах. Повозка стремительно летела сквозь ночной город к казармам, где офицеров ждали солдаты артиллерийского полка, коим был заранее отдан приказ выкатить к воротам укомплектованные орудия, накрытые всякими тряпками и ветошью.
Рыбкин хлестнул коней вожжами, отчего они перешли на крупную рысь.
- Ревновать ревнуйте, - произнёс Олег Владимирович. - А кони-то при чём?
Рыбкин резко повернулся:
- Притом, что по истечении военных действий мы будем стреляться.
- Глупости, - Белый прикрыл глаза. Ему хотелось спать. - Я не собираюсь становиться к барьеру только из-за того, что вы себе вбили в голову некую блажь.
- Трусите?
- Ерунда, Станислав Валерианович, не повторяйтесь. Я тоже хотел бы прояснить наши отношения. Вы думаете, что пуля решит наши проблемы? Да, я признался Анне Алексеевне, вы тоже признавались. И каков был ответ?
Повозка проскочила перекрёсток с Большой на Театральную. "Ежели бы свернули, - слабенько пронеслось в голове чиновника, - то через минуты две оказались бы возле входа в "Мичуринскую". А там кровать. Можно упасть и уснуть. Не раздеваясь. Хотя бы час".
- Ну-с, господин поручик, - Белый с трудом сдержал зевок. - Что вам ответили? Молчите? Скорее всего, то же самое, что и мне. Ничего! Я прав? Или вам повезло более? - Олег Владимирович с заинтересованностью наклонился к поручику.
- Я не желаю обсуждать то, что произошло между мной и госпожой Баленской. - Рыбкин отодвинулся от Белого.
- Да ради бога, - Белый с трудом подбирал слова, сон всё более и более сковывал тело. - Я тоже рад сменить тему беседы. Как думаете распорядиться орудиями?
Рыбкин некоторое время молчал. Видимо, не столько обдумывал ответ, сколько давал себе возможность успокоиться и прийти в чувство. Повозка между тем миновала Ремесленную и Бурхановскую улицы. До казарм оставалось три квартала.
- Сперва нужно переставить то, что успел нагородить Арефьев. Менять все, - поручик произносил слова чётко и продуманно. - Второе - следует снять все стволы со старых, уже известных китайцам, точек. От Арки и со стороны казарм. А вместо них установить макеты. А действующие пушки переместим! Одну - в Американский переулок, во двор пограничной управы. Две установим возле кладбища, на Ремесленной. Ещё две - на территорию винокуренного завода Макарова.
"Мыслит, как покойный Хрулёв", - отметил Белый.
- Замаскировать сможете?
- Не беспокойтесь. Всё сделаем в лучшем виде.
- А последнюю? - поинтересовался Белый.
- Вот это пока не знаю, - выдохнул Рыбкин.
- Пограничный комиссар предлагал один ствол поставить на дебаркадер.
Станислав Валерианович скептически покачал головой.
- Не выдержит палуба, - но, что-то прикинув в уме, тут же добавил. - Хотя… Он был прав! Из неё мы выстрелим тогда, когда китайцы начнут переплывать Амур. Ёё задача будет - шрапнелью накрыть самое большее скопление лодок. На середине реки! А для этого достаточно и одного, но точного выстрела. И с неожиданной позиции!
- Устроить среди них панику?
- Совершенно верно. Вот сейчас мы этим и займёмся. А поутру, как вы сказали, станем катать по городу металлический хлам. Лишь бы только все наши усилия не оказались зряшными. Устроим китайцам представление с иллюзионом?
Та ночь для обитателей города прошла спокойно, чего нельзя было сказать о тех, кто нес службу на охране водной переправы через Зею.
Околоточный Манякин, дремавший на посту, опершись о глубоко врытый в речной песок столб с канатом, чуть не свалился в воду. Во сне он почуял, как канат резко дёрнулся, натягиваясь под давлением неведомой силы, будто по спине проползла огромная твёрдая змея. Манякин с испугом шарахнулся в сторону и оказался бы в реке, если бы не самый канат, за который он успел уцепиться. Винтовка в руках околоточного ударилась о деревянный настил, и в тишине громоподобно прозвучал выстрел.
- Лезут! - неожиданно звонко и пронзительно заорал Манякин. - Ходи лезут!
Почему лезут? Где лезут? Откуда? Со сна разобрать не было никакой возможности. Но естественный страх потерять жизнь вытягивал на свет божий самые древние, отшлифованные тысячелетиями и опытом предыдущих поколений инстинкты.
Манякин не видел китайцев. Не видел плота или джонок. Но ноги околоточного сами собой подкосились, когда пуля вылетела из ствола, находившегося на противоположной стороне оружия. Он уже лежал на настиле, за деревянным укреплением, когда грохот второго винтовочного выстрела пробил ночь надвое.
Вместе с околоточным пристань охраняли ещё трое полицейских, в том числе и Селезнёв. Харитон Дмитриевич поднял голову над бруствером, но ничего не увидел в кромешной тьме.
- Ты чего орал? - накинулся он на околоточного.
- Так они ж лезут! Я сам видел!
- Где видел, когда темень словно в преисподней?!
С другого берега Зеи прозвучали ещё два выстрела.
- Вот! - отбивался Манякин. - Лезут.
- Что за напасть… - выматерился Селезнёв, дослал патрон в ствол винтовки и снова приподнял голову. Никакой возможности рассмотреть цель. - От, мать твою, - добавил младший следователь. - В молоко стрелять, что ли? - приладив к плечу оружие, Харитон Дмитриевич прицелился непонятно куда и выстрелил.
Индуров, туго соображая со сна и похмелья, выскочил из домика смотрителя, на ходу натягивая на голое тело китель, и бросился к причалу.
- Куда, ваше благородие?! - один из солдат, прятавшихся за бруствером, бросился в ноги офицеру, тот кубарем покатился по земле. - Нельзя! Неровен час, убьют. Смотрите, что творится.
Штабс-капитан сделал попытку вывернуться и подняться на ноги, но цепкие руки ополченца не выпускали его. Юрий Валентинович захрипел:
- Пусти, скотина! Пристрелю!
- Это уже ваше дело, - продолжая сдерживать офицера, хрипел мужик. - Да только туда никак нельзя. Туда теперь только ползком, и то - пулю можно схватить за будь здоров.
Юрий Валентинович извернулся, резким движением крутанул своё тело, вырвался и ударом ноги оттолкнул солдата от себя. Но едва он сделал попытку приподняться, как над его головой просвистело.
- Я же говорил! - завопил служивый. - Лягте, ваше благородие! Лягте!
- Я те щас лягу! - выругался штабс-капитан, но подниматься во весь рост все же не решился. На полусогнутых ногах офицер и перебежал к пристани. - Почему прячемся? - рявкнул он, как только оказался в окружении полицейских во главе с Селезнёвым. - Почему не отвечаем?
- Не можно, ваше благородие, - послышался незнакомый голос справа. - Попробуй поднять голову, и не будет головы!
- Заряжай! - прохрипел Индуров, выхватив из рук околоточного винтовку. - Немедленно!
- А какой смысл, ваше благородие? - послышался на это голос Селезнёва. - Мы-то их ни хрена не видим! Куда стрелять? Только патроны переведём зазря!
- Я приказываю! - вторично прохрипел Индуров. - Заряжай! Целься! Пли!
Селезнёв сплюнул и первым выстрелил в ночь. Манякин перекрестился, тоже вскинул винтовку и, не целясь, принялся стрелять. За околоточным последовали и другие. Теперь пули летели и в одну, и в другую сторону.
Юрий Валентинович вернул оружие хозяину, перекатился к правому краю, ближе к Селезнёву. Рука штабс-капитана потянулась к кобуре. Харитон Дмитриевич не видел Индурова. Он его в этот момент только чувствовал. Ощущал каждой клеткой своего существа. Юрий Валентинович выбрал для убийства не слишком удобный момент, в чём вскоре и убедился. Как только рука его взвела курок, в бок штабс-капитана упёрся ствол винтовки младшего следователя. Индуров похолодел: такого оборота он никак не ожидал.
- Простите, ваше благородие, - неожиданно звонко раздался голос Селезнёва. - Хотел вот развернуться, да вас задел.