За конторкой, пахнущей воском и ваксой, стояла высокая фигура в пенсне. Фрэнсис спросил, уж не ожидается ли прибытие королевы, на что ему ответили: "Нет, только виконт Чьютон со своими родными".
- А у вас сеть свободные номера?
- О да, сэр. Большая комната с видом на море. А для вашего отца…
- Брата.
- Прошу прощения. Для вашего брата - соседняя комната поменьше. Боюсь, что из нее открывается не такой хороший вид, сэр. Точнее, оттуда видно только наружную лестницу.
- Меня это устроит, - сказал Элджернон. - Все равно я собираюсь большую часть времени проводить на свежем воздухе.
- Тогда следуйте за мной, мадам, джентльмены… Гости осмотрели комнаты и остались ими довольны.
Распаковав чемоданы и слегка перекусив, усталые путешественники решили часок отдохнуть: Элджи уснул на спине, свесив руки за изголовье, а Фрэнсис и Кэролайн занялись любовью, глядя, как танцуют пылинки в лучах послеполуденного солнца.
Примерно в то время, когда они решили прогуляться перед обедом, из карсты на улице Святого Леонарда вышел Джекдо и направился домой пешком.
Все уже ждали его, собравшись в гостиной на втором этаже, из окон которой открывался великолепный вид на простиравшуюся до горизонта и сливавшуюся с небом сверкающую морскую гладь.
Джекдо не мог не подойти к окну, чтобы полюбоваться на эту красоту. Когда же наконец он перевел взгляд на свое семейство, то первым делом ему бросилось в глаза, как постарели родители.
Кудрявые бакенбарды генерала были словно осыпаны снежинками, а в волосах Хелен появились две серебряные пряди. Она теперь казалась еще более хрупкой и беззащитной, и Джекдо понял, что его матери, о которой он привык думать как о молодой девушке, теперь уже, должно быть, за сорок.
У Роба, по-прежнему высокого и сильного, в уголках глаз появились морщинки, а Виолетта, хорошенькая малышка, не поднимала взора и была погружена в какие-то тайные раздумья: с нее можно было писать картину "Первая любовь".
Семейство Уордлоу радостно приветствовало Джекдо, и только Хелен заметила, что в глазах у него таится скорбь. Генералу даже понравилась произошедшая с сыном перемена: он перестал быть таким мечтательным, как прежде, и не выглядел человеком не от мира сего. Кроме того, генерал подумал (не без укола совести), что теперь Хелен и Джекдо несколько отдалились друг от друга.
Генерал, обнимая Джекдо, украдкой взглянул на жену и почувствовал, как его сердце вновь, как всегда, забилось быстрее. Он никогда не сможет избавиться от этой любви, неподвластной приказам воли. Он будет умирать с ее именем на устах. Но сейчас его мысли были далеки от подобных мрачных вещей. Он сказал:
- Я заказал стол в "Лебеде" на сегодняшний вечер. Мы отпустили нашего повара на сегодня. Что ты на это скажешь?
Он похлопал сына по спине, давая ему понять, как он рад его видеть.
- Превосходно. У меня будет время умыться и переодеться?
- Конечно, конечно. Нам надо выйти около восьми.
Но в этот момент Гроссмейстер отвлекся. Джекдо, взбегая по витой внутренней лесенке, зацепился за какой-то железный прут, упал, разбил в кровь лицо и подвернул лодыжку здоровой ноги.
- Проклятье! - завопил он и услышал, как с нижнего этажа отец сделал ему замечание: "Ты уже не в казарме, Джекдо".
Но Роб догадался, что дело не обошлось легким ушибом, и побежал вверх по лестнице, туда, где стонал его младший брат.
- Что случилось?
- Точно не знаю. Скорее всего, растяжение связок. Черт побери! Хорошо же начинается тихая домашняя жизнь!
- Ничего страшного, - сказал Роб и, не дожидаясь дальнейших рассуждений, подхватил его на руки, словно мальчика.
Так что Джекдо лежал с холодным компрессом на ноге и пачкой сигар, спрятанной под подушкой, в то время как его семейство, попрощавшись с ним, отправилось на обед.
Хелен, одетая в серо-голубое платье и с голубоватыми перьями в волосах, поцеловала сына в щеку и сказала:
- Энн за тобой присмотрит. Мы оставили для тебя поднос и бутылку шампанского во льду. Все будет хорошо?
- Само собой. Желаю вам приятно провести вечер. А завтра вы мне все расскажете.
И семья Уордлоу покинула дом, приговаривая: "Бедный Джекдо". С тех пор, как шесть лет назад в гостинице "Лебедь" побывала королева Виктория, это заведение стало очень веселым и славилось своими собраниями, балами и праздничными обедами.
Но этот вечер поистине превзошел все ожидания. Когда компания вошла в двери гостиницы и служащий в пенсне поклонился и произнес: "Добрый вечер, сэр. Проходите сюда, генерал Уордлоу", - за спинами у них кто-то воскликнул: "О небо! не может быть! Кузина Хелен, как я рада вас видеть!"
- Кэролайн! - отозвалась Хелен. - не могу поверить своим глазам! Когда мы с тобой виделись в прошлый раз, тебе было…
- Четырнадцать или пятнадцать. Это было в Саттоне.
- Когда миссис Тревельян устроила праздник в саду.
- Да, все правильно, - Кэролайн слегка присела в реверансе и застенчиво добавила: - А теперь я вышла замуж. Кузина Хелен, генерал Уордлоу, Роб, Виолетта, позвольте представить вам моего мужа, Фрэнсиса Хикса. И моего деверя, Элджернона.
Уордлоу и Хиксы поздоровались друг с другом, обменялись поклонами и рукопожатиями.
- Вы обедаете здесь? - спросил генерал.
- Мы сняли здесь комнаты, сэр, - ответил Фрэнсис.
Генерал радостно ухмыльнулся в усы:
- В таком случае, не хотите ли присоединиться к нам? Мы сможем обсудить все новости.
Дамы не возражали, а Элджернон оживленно затряс головой и принялся бегать кругами. Итак, после недолгих переговоров со служащим, генерал повел за собой всю компанию в обеденный зал, обитый красным плюшем, украшенный мраморными колоннами и маленькими золотыми светильниками, и занял место во главе стола на семь персон; Хелен села от него по правую уку, а Кэролайн - по левую. Рядом с Кэролайн сидели Роб и Виолетта, а еще дальше - братья Хиксы.
Но это оказалась еще не самая большая компания а сегодняшний вечер. В центре зала стоял огромный стол, застланный камчатым полотном, сверкавший серебром и хрусталем и накрытый на двенадцать персон.
Все уставились на этот стол, и Фрэнсис, которого супруги Уордлоу немедленно сочли весьма представительным молодым человеком, произнес:
- Это, должно быть, для виконта Чьютона. Он остановился в гостинице со своей семьей.
- Чьютон? Чьютон? - в задумчивости повторил генерал. - Это наследник Уолдгрейвов, верно? Я служил в Париже вместе с одним из них - кажется, с шестым графом Уолдгрейвом. Прошу прощения у дам, но это был настоящий развратник.
- Правда? - спросил Фрэнсис.
- Да, - генерал слегка подмигнул. - Я вам попозже расскажу, Хикс, за портвейном.
Фрэнсис поднял бровь, а Элджернон воскликнул: "Хо!" - и понимающе посмотрел на генерала.
Но дальнейшие размышления о похождениях покойного графа были прерваны появлением меню, и гостям пришлось совершать мучительный выбор между изобильными дарами моря и мясными деликатесами. Наконец, заказ был сделан. Уордлоу и Хиксы только собирались приступить к устрицам, как их внимание было отвлечено от еды появлением в зале новых гостей.
В обеденную залу вошел седовласый полный джентльмен, который не мог быть никем иным, кроме виконта Чьютона; под руку с ним шла жеманно улыбающаяся дама. Но взоры посетителей были прикованы вовсе не к этой чете, а к четырем дамам, которые шли вслед за ними попарно.
Старшая из них - по всей вероятности, мать остальных троих, - была миниатюрной, как куколка. На голове у нее была траурная шляпа. Несмотря на то, что ей было уже почти пятьдесят, черное вечернее платье подчеркивало изысканную красоту ее фигуры. Когда она прошла к своему стулу мимо Элджернона, тот шумно сглотнул и уронил устрицу.
Рядом с вдовой шла ее точная копия - только на тридцать лет моложе; мать и старшую дочь различал только прозрачно-голубоватый оттенок в глазах дочери.
А следом за ними шла еще одна девушка потрясающей красоты; огромное облако рыжих волос, распущенных по плечам, подсказывало опытным взорам светского общества, что ей еще не исполнилось семнадцати лет: ведь в семнадцать лет девушка должна начинать делать прическу, укладывая волосы в локоны.
- Клянусь Юпитером, - непроизвольно вырвалось у Роба, когда он на мгновение встретился с девушкой глазами.
Но она только взглянула на него и тут же прошла мимо, обдав его ветерком атласного платья и ароматами лунной Аравии.
Четвертая девушка была еще почти ребенком. Она была хорошенькой и свежей, но розовые губки, сложенные капризным сердечком, сразу навели Хелен и Кэролайн на мысль, что этот ребенок сильно избалован. Виолетта же вообще не могла ни о чем думать, настолько ее потрясла и удивила эта великолепная компания.
Следом за четверкой красавиц вошло шестеро детей разного возраста, роста и пола, - по-видимому, потомство самого виконта Чьютона.
- Гастингс, должно быть, битком набит Уолдгрейвами, - прошептал Фрэнсис. Кэролайн улыбнулась и кивнула, но Элджернон только смотрел в немом изумлении в спину прекрасной вдовы, и его изысканный обед, который в другой ситуации был бы немедленно поглощен с большим аппетитом, теперь остывал без дела у него перед носом.
Присутствие семьи виконта Чьютона за главным столом несколько подавляло. Но Хелен и Кэролайн старались изо всех сил, и Хиксы все-таки смогли обменяться сплетнями и новостями с семейством Уордлоу.
- А как поживает наша милая Мэри? А Матильда?
- Мэри счастлива, как никогда: у нее большое хозяйство, куча детей и слуг, - Кэролайн приподняла темные бровки. - А насчет Матильды Мэри пишет, что жизнь в Париже пошла ей на пользу. Она даже перестала носить коричневые платья, и теперь ее сопровождает в оперу молодой французский аристократ.
- Как я рада это слышать. А что Джон Джозеф?
- Его направили в венгерскую часть империи. Там сейчас неприятности.
- Да ну? - генерал Уордлоу весь обратился в слух. - А что там происходит?
Кэролайн понизила голос:
- Говорят, что новый австрийский император, Фердинанд, настоящий сумасшедший. Он даже не может как следует написать свое имя. По существу, страной управляет принц Меттерних, и молодые венгерские аристократы подбираются к трону. Если дать им хоть малейший шанс, они устроят переворот. Поэтому необходимы войска, чтобы держать их в страхе.
Хелен покачала головой и на мгновение показалась Кэролайн такой же юной, как при первой встрече с ней.
- Ах, эти мальчишки! Джон Джозеф, Джекдо, Роб… Неужели им нравится жить так далеко от дома?
На что Кэролайн твердо ответила:
- Что касается моего брата, наверняка да. Он всю жизнь не мог дождаться, когда же между ним и замком Саттон проляжет океан.
- Это из-за проклятия?
- Думаю, да. Он ненавидит это место, хотя его и тянет вернуться. А как идут дела у Джекдо?
- В настоящий момент он в Гастингсе и лежит дома, в постели. Его отпустили на побывку перед тем, как он на три года застрянет в Индии, и в первый же день его угораздило растянуть лодыжку, - голос Хелен стал несколько мягче. - Я беспокоюсь за него, Кэйро. Вернувшись из Канады, он сильно изменился. Мне кажется, с ним произошло что-то ужасное.
- А у него сохранился его волшебный дар?
- Не знаю. Он стал очень замкнутым. Он уже не похож на того мальчика, с которым вы дружили в детстве.
- Мы с Фрэнсисом придем завтра навестить его. А наш милый Элджи, - она с обожанием взглянула на деверя, - чересчур жизнерадостен для спальни больного.
Кэролайн и Хелен улыбнулись друг другу, и Элджернон, словно почувствовав, что говорят о нем, повернулся к ним и произнес:
- Клянусь Юпитером, миссис Уордлоу, это чудесный городок. В моем справочнике, - он помахал увесистым томом, - говорится, что Гастингс - один из самых красивых городов Англии. Думаю, завтра мне стоило бы прогуляться до "Светлой Глен".
Кэролайн ответила:
- Превосходная идея, Элджи. Мы с Фрэнсисом отправимся навестить моего кузена, и ты будешь предоставлен самому себе.
Элджернон даже фыркнул от удовольствия:
- Ну, не знаю, как там и что, но я зря времени не потрачу, Кэйро. Я так люблю новые места, ты же знаешь.
Время словно задремало. В гарнизоне в Буде, расположившемся на берегу Дуная в угрюмой крепости Пешт, Джон Джозеф Уэбб Уэстон странствовал в своих сновидениях. Ему снилось, что он снова оказался в замке Саттон и стоит в одиночестве посреди Большого Зала.
Отовсюду до него доносятся голоса веков. Он слышит, как Фрэнсис Уэстон обращается со словами любви к Роузи Пиккеринг; слышит, как Анна Болейн пост своему королю; как Мэлиор Мэри восторгается оттенком глаз какого-то малыша; как королева Елизавета приветствует Генри Уэстона, оценивающе глядя на него, словно гадая, действительно ли их произвел на свет один и тот же отец.
Джон Джозеф слышит, как поют звездные хоры, как взрывается комета. Как сливаются воедино в согласной мелодии прошлое и настоящее. Нет ни дня, ни ночи. Нет ничего, кроме нерасторжимого единства всей вселенной. Он вплотную подошел к разгадке великой тайны…
А потом все пропало - иначе и быть не могло, если ему суждено было оставаться на земле в здравом рассудке, - и сон его стал спокойнее. Ему приснилось, что он идет по Парадной Лестнице к Длинной Галерее и видит, что здесь до сих пор часовня. В конце галереи, возле алтаря, его ждет Невеста. Лицо ее скрыто под белой фатой, сквозь которую просвечивают огненные кудри.
- Поторопись, - произносит она, не поворачивая головы. - Я уже готова. Разыщи меня.
- Это ты? - отозвался Джон Джозеф. - Ты - та, что мне снилась?
- Да, - отвечала она. - Я - твоя судьба, твое прошлое, настоящее и будущее. Только узнай меня, когда встретишь. Это все, о чем я прошу тебя.
- Я всегда тебя знал.
- Но узнаешь ли, когда придет время?
Видение растаяло. Джон Джозеф вернулся в Венгрию, теперь ему снились самые обычные вещи - пушки, лошади и растущее недовольство этого некогда гордого народа. Он услышал голос поэта: "У нас под ногами лежат континенты и океаны, золото и серебро, у нас сильные крепкие руки, богатый и прекрасный язык, - у нас есть все, кроме согласия и свободы".
Джон Джозеф проснулся пасмурным прохладным летним утром и вдохнул воздух, напоенный запахом близкого мятежа. И в эту минуту он не понимал, что же ему ненавистно больше: эта чужая страна, готовая вот-вот взорваться изнутри, или ужасный саттонский особняк с его проклятием.
В это утро, серое и холодное в Буде, но яркое и солнечное над английским побережьем, Элджернон Хикс проснулся ровно в шесть часов и соскочил с постели. Распахнув окно, он высунул голову наружу, повел носом в сторону моря и проделал серию дыхательных упражнений. Потом он достал из-под кровати полотняную сумку, извлек из нее походный эспандер и принялся накачивать мышцы, присвистывая на высоких нотах.
Закончив делать зарядку, он надел рубашку с высоким воротничком, брюки, короткую куртку и яркий шейный платок, закрепив его булавкой. Взяв под мышку широкополую фетровую шляпу, он спустился вниз.
Там он на скорую руку позавтракал: сосиски, бобы, изрядное количество ветчины и несколько яиц были проглочены горячими в одно мгновение; за ними последовал добрый ломоть хлеба и множество чашек чая. Затем, быстренько проглядев "Таймс" и передав с официантом записку для Фрэнсиса и Кэролайн, он вышел за дверь навстречу утреннему солнцу.
Повсюду кружились чайки, оглашая бескрайнюю синеву пронзительными криками.
- Сквиик! - передразнил их Элджернон. - Сквии-ик, мои чаечки!
Какой-то мальчишка, наблюдавший за ним, выразительно покрутил пальцем у виска, но мистер Хикс, которого трудно было обескуражить, спокойно направился к долине Экклесбурна, трижды взмахнув в воздухе тростью, увенчанной резной головой собаки.
Полторы мили, отделявшие гостиницу от прудов, Элджернон преодолел за считанные минуты. Остановившись на секунду, чтобы утереть лоб, на котором выступил пот от быстрой ходьбы и жаркого утра, он продолжил свой путь через поля до подножия скалы. Там он прошел в маленькие воротца и оказался на гладкой зеленой лужайке у самой скалы.
- Неужто это было здесь? - громко произнес он. - Неужто здесь оставил Гарольда герцог Уильям, дабы тот охранял эту землю и море? - Элджернон принял драматическую позу. - По слову герцога, покоишься ты здесь, о король Гарольд! Кг-хх-хм, - добавил он, прочищая горло.
К счастью, было еще слишком рано, и поблизости не было других посетителей. Элджернон направился вниз по ступенькам к Капающему Колодцу. Бросив в колодец камешек, чтобы проверить, насколько он глубок, мистер Хикс пошел дальше по тропинке и оказался в прекрасной долине, известной под названием "Светлая Глен".
Здесь Элджи почувствовал настоятельную потребность облегчиться. Он тщательно огляделся по сторонам, а потом демонстративно зашел за кустик (хотя вокруг не было ни души) и воспроизвел копию одного из многочисленных ручейков, журчавших по всей долине.
Потом, бодро посвистывая, он поднялся на холм к вершине скалы и застыл на месте от удивления, увидев, что кто-то уже опередил его. На знаменитой Скамье Влюбленных сидела женщина, глядя на море. В голове у Элджи крутилась единственная ужасная мысль: женщина могла заметить, как он отправлял естественную потребность. Он в страхе отпрянул назад, раздумывая, не сбежать ли отсюда, пока еще есть возможность.
Но женщина не шевелилась, и мистер Хикс набрался храбрости, прочистил горло несколько раз, потом еще несколько раз, и наконец крикнул:
- Доброе утро! Прошу прощения, что потревожил вас!
Женщина вздрогнула от неожиданности и обернулась. К своему удивлению, Элджернон обнаружил, что это была та самая прекрасная вдова, которую он видел накануне за обедом, родственница виконта Чьютона.
- О, Боже милосердный! - воскликнула она. - Я никак не ожидала встретить здесь кого-нибудь в такой час.
- Ну да, еще чертовски рано. Прошу прощения. Просто я люблю погулять, пока еще свежо.
Элджернон покрутил в руках шляпу (он снял ее сразу, как только увидел незнакомку).
- Извините, что побеспокоил вас. Я пойду. Не хотелось бы мешать вам, - он жалобно взглянул на нее; его лицо собралось в складки, как у бульдога.
- О, прошу вас, не уходите, если это только из-за меня. Просто я задумалась. Садитесь и полюбуйтесь видом вместе со мной.
- Правда? - Элджернон радостно ухватился за предложение.
- Да.
Он присел на дальний конец деревянной лавочки.
- Думаю, мне лучше представиться. Моя фамилия - Хикс, - он снова поднялся и поклонился. - Элджернон Хикс, Дьюк-стрит, Лондон.
- А я - Энн, графиня Уолдгрейв.
Элджи слегка смутился и поклонился еще несколько раз, напряженно размышляя, можно ли поцеловать ей руку. В конце концов он решил, что не стоит, снова уселся и уставился вдаль, совершенно утратив дар речи.
- Я отдыхаю здесь с дочерьми, - продолжала Энн, желая поддержать разговор и не обращая внимания на немоту собеседника. - Мой деверь со своей женой снял комнаты в "Лебеде".
- Да, я видел вас там вчера вечером.
Энн удивленно воззрилась на него:
- Правда? Боюсь, я вас не заметила.