Мотоциклист сидел поперек седла и настолько увлекся губной гармоникой, что пропустил момент появления на тротуаре Сергея и Кости. Он самозабвенно выводил мелодию модного танго: "О донна Клара, мне танец помнится твой!.." - и мгновенно ее оборвал, увидев высоких парней в расстегнутых кожаных пальто, из-под которых выглядывали коричневые френчи, в бриджах, заправленных в голенища сверкающих лаком сапог, в фуражках с высокими тульями и серебряными эмблемами, с портфелями в руках. Хотел остановить, но оробел. Смело идут, не иначе как из гестапо. А с сотрудниками тайной полиций лучше не связываться. Заметили их и танкисты, меняющие траки в гусенице бронированной машины. Они недоуменно следили за незнакомцами, вышагивающими среди развалин, как по берлинской мостовой.
Сергей и рассчитывал на внезапность, которая должна ошарашить немцев. Шагал он твердо, будто на параде печатая шаг, но чувствовал, что вот-вот сорвется и раньше времени откроет огонь. В детстве учился играть на мандолине и долгое время не улавливал момент, в который при настройке лопалась струна. Но однажды интуитивно почувствовал, что она натянута до опасного предела. И перестал доворачивать колок. И сейчас, поняв, что и лейтенант чуть не закостенел от напряжения, весело ухмыльнулся и проговорил:
- Смотри, вылупились на нас, как баран на новые ворота.
- Иди ты!.. - не выдержал Лисовский, но взял себя в руки.
- Начинаем! - скомандовал Сергей и, швырнув портфель на землю, одну за другой метнул три гранаты в танк, у которого манекенами застыли немцы.
Костя выставил из-под кожанки шмайссер и длинной очередью резанул по мотоциклисту. Пули прошли у того над головой. Он мигом сместился в седло и сильным движением ноги завел БМВ. Сергей упал на камни, потянув за собой Костю, и пистолетным выстрелом остановил гитлеровца. Неуправляемый мотоцикл свалился в канаву.
На глазах изумленных парней после взрыва гранат с тяжким вздохом приподнялась танковая башня, а из-под нее рвануло ядовито-желтое пламя. Сдетонировали боеприпасы. Взрывная волна острой болью сдавила барабанные перепонки, сорвала фуражки-маломерки и покатила по камням. Костя приподнялся задними, но Сергей резко остановил:
- Куда-а?! Бегом к танку!
Лисовский не понял сержанта, но побежал с ним, на всякий случай строча из автомата. Увидев немцев, опустил шмайссер. Смерть застигла их в самых нелепых позах, когда они пытались спастись от гранатных осколков. Силой взрыва боеприпасов башню с пушкой вырвало из гнезда и отбросило метров на пять, разорвало сварные швы стальных плит корпуса. От жарко пылающего танка и горящих потоков бензина огнем занялась трава, ближайшие деревья...
- Натягивай шлем и в машину, - бесшабашно заорал Сергей. - Залазь в башню, а я буду за водителя... Да не гоношись, ради бога... Шлем, шлем не забудь... Водитель из меня аховый, башку разобьешь.
Он вскочил на гусеницу танка с черным тевтонским крестом на башне, подтянулся и нырнул в люк. Следом - Костя. Захлопнул стальную крышку и очутился в густом полумраке.
Груздев нажал на стартер, мощно заработал мотор, стальную коробку сотрясла мелкая дрожь. Выжал главный фрикцион, включил скорость, передернул рычаги управления. Танк, словно норовистый жеребец, круто развернулся. Сергей даже не успел разглядеть, в какую сторону он рванулся. Машина подмяла дерево, сбила телеграфный столб и врезалась бы в трехэтажный дом, не успей парень вывести ее на мостовую, манипулируя рычагами.
Костя стукнулся лбом о броню, чуть не разбил лицо о замок орудия. Порадовался шлему. Огляделся, заметил окуляры перископа, припал к ним и будто очутился на лодке, которую подбрасывает крутая волна. Улица прыгала и качалась, здания словно с фундаментов сорвались и мотались перед глазами, как пьяные мужики на гулянке. То ли привык к постоянной опасности, то ли на Сережку надеялся, но как-то не думал о возможных последствиях рискованного захвата вражеского танка. Хотелось быстрее вырваться из разрушенного, горящего города на оперативный простор, где и маневру свобода, и на местности легче сориентироваться.
А в шлемофоне Сережкин бас: - Броня крепка, и танки наши быстры...
- Какой же наш, немецкий...
- Тррфейному коню в зубы не смотрят, - весело отозвался Груздев. - Но-о, сивка-бурка...
Давно смолк Сергей. Слезятся глаза от непрерывного напряжения. Пристально следит он за неожиданными уличными поворотами, опасаясь на скорости влететь в каменные завалы, которые после боев образовались на месте аккуратных городских кварталов. Чем дальше от центра, тем больше разрушений. От Варшавы остались руины. В домах обвалились потолки со стропилами, проглядывало небо сквозь оконные проемы уцелевших стен, мрачно торчали черные обугленные деревья, ветер вздымал тучи золы и пепла. Недавняя радость пропала. Сколько людей погибло, сколько добра уничтожено? Там и тут трупы. В одиночку и грудами, дети и старики, мужчины и женщины...
А мимо проходят равнодушные немцы в мышиного цвета шинелях, надвинутых на лоб касках. Заслышав грохот танка, жмутся к стенам уцелевших зданий. Хотелось секануть по ним из лобового пулемета, но до поры до времени Сергей себя сдерживал. С врагом надо воевать умеючи. Его уничтожить, самому уцелеть. Свиснув зубы, Груздев ожесточенно нажимал и отпускал педали, двигал рычагами.
Лейтенант жадно вглядывался в лица вражеских солдат, которые приближали мощные оптические стекла, пытаясь понять, что заставляет их не только стойко сражаться, но и жестоко обращаться с безоружными людьми, хладнокровно убивать гражданское население. Ему почти не приходилось встречаться с гитлеровцами, если не считать пленных. Как-то зимой их пригнали на аэродром расчистить взлетные полосы и убрать снег из капониров. Но те немцы были на одно лицо. Поверх пилоток с ватными наушниками - женские платки и шарфы, на ремнях с выбитой на пряжках горделивой надписью: "С нами бог!" - болтались прокопченные, помятые котелки, на кончиках носов висели прозрачные капли, ноги обмотаны жалким тряпьем.
Тут же, на варшавских улицах, они пребывали в своем естественном состоянии. Лица озабочены, грустны, задумчивы, самодовольны. Они куда-то спешили, гнали пленных, деловито поджигали и взрывали дома, по-хозяйски грузили награбленное добро в конные фуры и кузова большегрузных машин. Вытягивались при виде важно шагающего офицера, а когда он проходил, продолжали заниматься своим делом. На многих немцах - черная и зеленая эсэсовская форма. Костю неудержимо притягивал башенный пулемет и огромным усилием воли он сдерживал желание накрыть гитлеровцев свинцовым градом.
Миновали каменные кварталы. Потянулись одноэтажные предместья Варшавы. Но и здесь глазу не за что зацепиться. Спаленные домишки, выжженная дотла земля, мрачные скелеты черных деревьев. Танки и бронетранспортеры проложили рубчатые колеи через сады и огороды, разрушили дома, надворные постройки. По пепелищам бродят горбатые от ранцев за спиной гитлеровцы, что-то разыскивают, поминутно наклоняясь, и похожи издали на черное воронье, слетевшееся на падаль.
При выезде из города промчались мимо контрольно-пропускного пункта. Когда танк поднырнул под руку поднятого шлагбаума, рывком распахнулась дверь и выскочил немец. Он что-то закричал, замахал руками вслед бронированной машине. Затем бегом вернулся в будку и схватился за трубку полевого телефона. А парни и внимания не обратили на оставшийся позади пост фельджандармерии, обрадовавшись, что наконец-то вырвались из царства развалин и смерти.
- Костя, стрелы с надписями появились, - вздрогнул Лисовский от Сережкиного голоса. - Приглядись, к какому хозяину в гости прем, - Не разберу, скорость мешает. Да и шрифт готический, в черное пятно сливается.
- Ладно, приторможу.
Лисовский откинул крышку люка и приподнялся над башней. Сильный порывистый ветер ударил в лицо, но Костя с наслаждением вдыхал чистый воздух. В нем чувствовался сладко-терпкий аромат разнотравья, влажный лесной запах. Не верилось, что выбрались из кромешного ада.
У столба с указателями Сергей убрал скорость и Костя разглядел готическую надпись на металлической стреле. Прочитал и удивленно свистнул. Крикнул в люк:
- Дорога через Жирардув ведет на Лодзь.
- Мы уходим от линии фронта?! - поразился Груздев, - И зачем нам такая самодеятельность!
Взревел мотор, и за танком взвихрилась бурая пыль. Сергей настолько освоился с управлением, что через полчаса уверенно завел бронированную машину в узкую лощину с разросшимися ольхами на крутых склонах. Заглушил мотор и откинул крышку лобового люка. Выбрался из него - и на траву.
- Благодать! Не верится, што подо мной матушка земля, а не битые
кирпичи!
Он растянулся на спине, подложив руки под голову. Закрыл глаза и будто уснул. В коричневом френче, перетянутом портупеей с широким ремнем, в желтой рубашке с темным галстуком, полугалифе и потускневших от пыли залогах, с русыми, набок сбившимися волосами, он настолько походил на плакатного немца, что Костя невольно развеселился.
- Чё ржешь? Смешинка в рот попала! - не открывая глаз, пробурчал Груздев. Не клевал тебя еще жареный петух! Определись лучше, фрицы, поди, хватились танка. Как бы "раму" за нами не подняли.
- На чем определишься? - пожал плечами Лисовский. - Карта-то с обмундированием сгорела.
- Ну и баламут ты, Костя, - рассердился Сергей. - Ведь специально предупреждал, вынь карту из планшета... Стоп!
Он вскочил и к люку. Вернулся со свернутыми в рулон картами.
- Погляди, нет ли подходящей?
Лисовский развернул и перебрал тонкие бумажные листы, пока не нашел тот, что им нужен. Вчитался, вникая в смысл готических надписей. Вверху карты значилась: "Все для победы!" - внизу: "Победа во что бы то ни стало!" Подивился настырности геббельсовских пропагандистов и отыскал дорогу, по которой они из Варшавы выскочили. Провел по ней ногтем. Заметил эаусеницу, скусил.
- Видишь, дорога ведет на Жирардув, дальше Скерневице, а там и Лодзь...
Сергей всмотрелся в карту, в раздумье почесал затылок:
- В сторону Радома никак не свернешь? Не получится. Леса, топи обозначены...
- Может, на проселочную дорогу наткнемся?
- Наугад, по-вятски!.. А чё делать? В запасе две бочки горючего, а там - побачим. Неси жратву, червячка заморим, да в дорогу.
Наскоро перекусили. Сергей, перед тем как забраться на свое место, зарядил пушку, проверил в башенном пулемете заправленную металлическую ленту с патронами.
- При опасности - стреляй, не жди команды. Не попадешь, так напугаешь.
По обе стороны укатанного шоссе замелькали редкие деревья, не покореженные огнем, не изуродованные пулями и осколками. Навстречу тянулись длинные обозы, реже - колонны тупорылых грузовиков с солдатами, сидящими в кузовах в одинаковых позах: ссутулясь, с чуть наклоненными вперед касками, автоматами и карабинами меж колен. Тягачи с натугой, волокли длинноствольные зенитки, гаубицы, мортиры, пушки.
- Степь да степь кругом путь далек лежит...
Хоть и басит Сережка в самое ухо, а вовремя запел, словно уловил настроение земляка. Костя подхватил песню:
- В той степи глухой замерзал ямщик...
Груздев прислушался к Костиному голосу. Не довелось раньше слышать, как лейтенант поет. Да и времени для близкого знакомства не нашлось, меньше двух недель назад впервые встретились. А теперь в передрягу попали, на ходу приходится наверстывать упущенное. Вспомнилось, с каким мутным чувством он прибыл в новую часть. Ни друзей, ни знакомых. И здешние места не пришлись по душе. Голые равнины, лоскутные пашни, изреженные леса, нищие деревеньки. В хатенках, под почерневшими соломенными крышами, выбитые земляные полы, голые стены, а в красном углу статуэтки святых и кресты с распятым паном Езусом.
- А жене скажи слово прощальное...
Сергей позавидовал Косте. Сидит на верхотуре, природой любуется, головой по сторонам вертит, а тут через узкую щель ни неба, ни деревьев не разглядишь. В визирную трубку и то недосуг взглянуть. И остается ему дорога, с обеих сторон зажатая стеной вековых деревьев.
"Т-III" мчался на предельной скорости. Сергей приоткрыл крышку лобового люка, чтобы ветер освежил разгоряченное лицо и лучше видеть набегающую дорогу. Ноги устали от педалей, сами собой сгибались в коленях. Казалось, они скрипят в суставах как деревянные.
- Што приуныл, Костя?
- За воздухом слежу. Немцы вдогонку или "хейнкель" пустят, или "фокке-вульф"...
- А погода? - настороженно спросил Сергей.
- На бреющем они проскочат вдоль дороги. Рискованно, но возможно. - Фрицы на бреющий не решатся, кишка тонка...
- И у них немало рисковых летчиков... Сережка, впереди проселочная дорога! Махнем?
Танк по гальке сполз с высокой насыпи, перевалил через канаву и тихонько, будто на ощупь, выбрался на узкую извилистую дорогу. Костя пригнулся к башне, опасаясь, как бы не зацепило голову толстыми сучьями, нависшими над проселком. Да, тут не полевая ширь, взглядом не разгуляешься.
В лесу, видать, дождь давно накрапывает. С листвы вода на башню скатывается и через щели вовнутрь проникает. Земля влажная. Костя еще наверху заметил, что гусеницы обдирают дерн по краям дороги и широкий черный след оставляют. Хорошо хоть с воздуха проселок зеленой крышей укрыт, но если в погоню пойдут танки, они сразу обнаружат след. - Подальше нужно уходить, перехитрить гитлеровцев.
- Не повезло нам на твоих поляков, - в шлемофоне ехидный Сережкин голос.
- Это аковцы были.
- Во-во! Они ж, варнаки, по нам на полном серьезе стреляли. Своими ушами слышал, как они нас с фрицами сравнивали...
Костя нахмурился, услышав негодующие слова земляка. Перед последним вылетом он узнал правду о Варшавском восстании и вознегодовал. То, что рассказал начальник политотдела, вызвало гнев летчиков. Рискуя жизнью, они летали в истекающий кровью город, с высоты в сто-сто пятьдесят метров в условленных местах сбрасывали на парашютах тюки с оружием, боеприпасами, медикаментами и продовольствием; летали, невзирая на погоду, нарывались на вражеские истребители и плотный зенитный огонь, нередко гибли. А в это время генералы, возглавившие восстание, вели подлую двойную игру...
Танк ухнул куда-то вниз, и лейтенант с размаху стукнулся лбом о броню. Даже сквозь толстые швы шлема он почувствовал сильную боль.
- Черт возьми! - не сдержал вскрика Сергей. - И откуда яма взялась? Не разбился, Костя?
- Жив, а шишку, кажется, здоровую набил.
- Замечтался, не заметил. Сбавлю скорость, будто парное молоко
повезу...
Восстание в Варшаве началось в самое неблагоприятное время, когда Красная Армия, пройдя с тяжелыми боями более шестисот километров, снизила темпы наступления. Эмигрантское буржуазное правительство в Лондоне рассчитывало до подхода советских войск захватом Варшавы как бы узаконить свою власть. Генерал Бур-Комаровский, командующий Армией Крайовой, в июле 1944 года прямо заявил: "Мы не можем поднимать восстание против немцев до тех пор, пока они удерживают фронт, а тем самым и Россию вдали от нас. Кроме того, мы должны быть подготовленными к тому, чтобы оказать вооруженное сопротивление русским войскам, вступающим на территорию Польши".
Главенствующую роль в Варшавском восстании играла Армия Крайова (аковцы) - части ее были наиболее многочисленны, лучше вооружены и заранее организованы. В вооруженной борьбе приняли участие и отряды Армии Людовой (аловцы), намного слабее снаряженные, чем аковцы, и обескровленные немцами. К восстанию примкнули патриоты-варшавяне, горевшие лютой ненавистью к оккупантам, охваченные стремлением быстрее вызволить родной город из-под фашистской пяты. Героизм и отвагу польских патриотов было вынуждено признать и гитлеровское командование. В секретной инструкции от 21 августа, попавшей в руки советских разведчиков, оно признавало, что "повстанцы сражаются фанатично и ожесточенно. Наши успехи после трехнедельных боев невелики, несмотря на поддержку большого числа современного оружия".
Расширяя воздушным путем помощь восставшим, советское командование одновременно решило высадить сильный десант. 16 сентябри подразделения Первой польской армии двинулись через Вислу. Они высаживались под неприятельским огнем на участках берега, занятого повстанческими отрядами. На этом и строились все расчеты. И вдруг, при высадке, десантники столкнулись с гитлеровцами. Вскоре выяснялось, что по распоряжению Бур-Комаровского и его помощника, командующего войсками Варшавского военного округа генерала Монтера, части и отряды Армии Крайовой к началу высадки десанта были отозваны с прибрежных окраин в глубь города. Их место не замедлили занять немецко-фашистские дивизии. Пострадали и находящиеся в этом районе подразделения Армии Людовой, которых аковцы не предупредили о своем отходе.
И сейчас Костю не покидает возмущение, которое охватило его пять дней назад. Какими же подлыми оказались генералы, если ради корыстных политических целей предали своих соотечественников! Может, и прав Сережка, когда столь бескомпромиссно судит о встретившихся им аковцах! Действительно, кругом фашисты, а они узрели врагов в русских парнях. И погибли-то по-дурацки...
- Костя, ты не замерз случаем? Слышу, примолк.
- Задремал, друг. Прохладненько, но терпеть можно.
- И у меня ноги заколели, спасу нет.
- Останавливай машину, мы ведь не каторжные...
Смолк мотор, и по ушам сильной болью ударила внезапная тишина. Лейтенант, как при резкой потере самолетом высоты, раскрыл рот. А Сергею хоть бы хны. Выскочил из люка - и на мокрую траву. Вытянулся, руки под голову и замер, уставясь взглядом вверх. Сквозь разлапистые ветви просвечивает хмурое небо, сыплет мелкий, моросящий дождь. Чуть поскрипывают деревья, срываются и планируют желтые и багряно-фиолетовые листья. Потом приподнялся, прислонился спиной к вязу и вытащил из кожанки зеленую пачку сигарет. Закурил, затянулся и неудержимо закашлялся. Костя потянулся к нему, взял дачку, прочитал название и удивился:
- "Дели"?! При чем тут Дели? Табак, что ли, индийский? Зачем ты столько куришь?
- С малолетства привык. Округ Ольховки тайга дремучая, комарья, мошки - жуть. Не закуришь - из хаты во двор не выйдешь... Давай обед аль ужин соображать.
- Чего соображать? Свиная тушенка, сардины в масле...
- Они мне поперек жилы, - скособочился Сергей. - Американская тушенка осточертела, теперь на немецкую напали. А сардин я сроду не пробовал, то ли дело туруханская селедка!
- Сардины - деликатес, - невольно фыркнул Костя, - а ты нос воротишь.
- Чё, чё долдонишь?
- Отменная жратва, по-русски говоря. Аристократы сардины уважают.
- Катись ты со своими аристократами! - и вдруг Груздев оживился. - В танке у меня за спиной сидорок болтается. Чует мое сердце, не зря его фриц пригрел.
Сергей нырнул в люк и появился с замасленной наволочкой, набитой под завязку. Распорол финкой и высыпал содержимое на траву. Разглядел и удовлетворенно заметил:
- Глянь, а фриц не дурак был пожрать! Курицы, колбаса, польская водка!.. Здорово! Сало, окорок... Живем, чалдон! Мы с тобой еще и в гробу ногой дрыгнем.