- Почему вы решили, что я сделаю это? - лениво осведомился француз.
- Но как же… Для чего тогда вы здесь?
- Дело в том, что в планах графа произошли некоторый изменения.
- Какие изменения? Мсьё Морис, не пугайте меня, зачем вы меня пугаете? Убейте Ахлестышева - вам же это ничего не стоит! И поедем быстрее домой…
- Изменения касаются вас, - продолжил француз. - Граф Полестель решил жениться на вдове князя Шехонского.
- На какой вдове?
- На Ольге Владимировне.
- Так она ведь не вдова!
- Это легко исправить.
- Постойте! Мы договорились уже с графом! Вы, верно, просто не знаете! Я даю своей жене развод!
- Развод - это так долго. Тем более в России, тем более во время войны.
Шехонский смотрел на Мориса в недоумении.
- Погодите, я так и не понял. Ведь Ольга Владимировна не вдова.
- Уже вдова, - лаконично пояснил француз и выхватил из ножен клинок. Он действовал неимоверно быстро, так, что глаз не успевал за его движениями. Плавный полукруг - и сабля врезалась князю в голень. Он припал на покалеченную ногу. Из разрубленного сапога на аршин вылетел фонтан венозной крови.
- Ай! Что вы делаете?!
- Выполняю приказ полковника, - равнодушно ответил Морис и продолжил, словно мясник, разделывать жертву. Несколькими ударами он отрубил Шехонскому левое ухо и кисть правой руки и, наконец, рассёк шею, прекратив мучения.
Ошарашенный каторжник смотрел на это с ужасом.
- Зачем же так жестоко? - спросил он, когда всё было кончено.
- Тоже приказ полковника.
- Для чего?
- Полагаю, чтобы настроить против вас безутешную вдову.
- Но при чём тут я?
- Как это причём? А кто убил князя с таким изуверством? Я, что ли?
И Морис глумливо ухмыльнулся.
По спине Ахлестышева пробежал холодок. Он внимательно вгляделся в графского камердинера. Глаза у него были - как две льдинки. Рядом остывало то, что недавно являлось князем Шехонским.
- Чего замолчали? Так ужасно расправиться с соперником… Нехорошо. Вот до чего доводит ревность! Думаю, Ольге Владимировне это совсем не понравится.
- Но послушайте…
- Что касается меня, то я в этот момент нахожусь совсем в другом месте. Итак, что у нас дальше?
И Пётр вдруг понял, что ему не уйти отсюда живым. Морис смотрел на него с брезгливой гримасой. Так уставший от своих трудов палач глядит на очередную жертву: без интереса или жалости, только со скукой…
- Ладно, - сказал каторжник как можно более небрежно. - Ну, я пошёл?
- Это куда же? - откровенно осклабился Морис. Он стоял вроде бы в расслабленной позе, но весь собранный, сжатый, словно пружина. Бежать от такого невозможно…
- В чём дело? - спросил Пётр. Он пытался выглядеть уверенным, но удавалось плохо.
- Ну, вы же хотели драться.
- Да, но не с вами, а с князем Шехонским. Вы мне ничего плохого не сделали.
- Так я сейчас сделаю!
- Но почему?
- Привычки у меня такие. С утра руки чешутся, настроение плохое… Нужно выместить злость на ком-нибудь. Вы подходите.
- А если я не захочу с вами драться?
- Полноте! Вы же не эта тряпка. И не позволите мне лупцевать вас по щекам. Ведь так?
- Не позволю, - глухо подтвердил Ахлестышев.
- Вот и не заставляйте меня прибегать к таким средствам. Вынимайте саблю. Поглядим, насколько вы хороши в фехтовании.
- Но моя смерть невыгодна Полестелю! - в отчаянии крикнул Пётр. - Он что, думать разучился? Если Ольга Владимировна не увидит меня в ближайшие два-три дня, то заподозрит обман со стороны графа. И отзовёт своё слово!
- Эк вам хочется спастись… - сокрушённо покачал головой камердинер. - Почти как Шехонскому. Напрасно стараетесь. Граф не разучился думать. Скорее, наоборот. Вы ведь оставляли ему ничего не значащую записку?
- Да, и что?
- В нашей службе есть такие мастера, что подделают любую руку. Родная мать не отличит! Ольга Владимировна получит от вас целых два письма. В первом будет сказано, что вы благополучно выбрались из Москвы и ждёте-не дождётесь, когда свидитесь с ней снова. А случится это, как только ненавистного врага прогонят из древней столицы… Второе письмо будет не столь радостным. Граф как раз сию минуту его сочиняет. Вы напишите в нём, что оказались у своих, и эти свои запрятали вас в тюрьму, как беглого каторжника. И завтра пешим этапом отсылают в Сибирь. Навсегда. Добавите, что всю оставшуюся жизнь будете вспоминать те чудные мгновенья в шалаше… Говорю вам, граф работает над текстом, у него получится высокохудожественно.
Пётр сжал кулаки. Злость прогнала его страх и добавила силы. Вот как? Ещё одна попытка убить его? Это мы ещё посмотрим! Сколько раз каторжника уже убивали, но так не справились до сих пор… Возможно, ему не одолеть этого рубаку и стрелка, но Морису придётся попотеть! Вкус свободы не долго таял на губах… Жалко их с Ольгой несбывшуюся семейную жизнь, и жалко, что не довёл до конца операцию с баронессой фон Цастров. Жалко.
- Я опаздываю ко второму чаю, - делано зевнул Морис.
Пояснил:
- Долго пришлось жить в Англии. Под чужим именем, разумеется. Не поверите: чай теперь пью только с молоком! Так что не задерживайте меня. Ну? Становитесь в терцию.
Ахлестышев уже унял дрожь в коленях и прогнал расслабляющие его мысли об Ольге. Пусть же гадина потрудится! Он встал в закрытую позицию и собрался, как только смог. Морис иронично хмыкнул и сделал шаг вперёд. И тут из-за его спины раздался до радости знакомый голос:
- Эй, мазурик!
Француз резко развернулся. На фундаменте сгоревшего дома, словно два кота на завалинке, сидели Отчаянов и Саша-Батырь.
- Кто такие?
- Да за Петром Серафимовичем пришли. Мы его с собой заберём - ты не против?
Егерь говорил с ехидцей, а ружьё своё держал на коленях так, что дуло смотрело Морису прямо в живот. Тот чуть отступил влево, и ружьё тут же повторило это движение.
Француз был раздосадован, но не испуган. Он оглянулся на Ахлестышева - а не достать ли его в броске? Тот сказал торопливо:
- Не советую.
- Что так?
- Это унтер-офицер Отчаянов из лейб-гвардии Егерского полка. Стреляет как бог.
- Не слышал о таком.
- Теперь услышал, - жёстко оборвал француза Сила Еремеевич. - Стой, где стоишь!
- И что дальше?
- Дальше буду в тебе дыру сверлить. Как выбираешь? Говорят, ты знаменитый фехтовальщик?
- Говорят, - спокойно подтвердил Морис, разглядывая невесть откуда взявшихся русских. - Но как вы нас нашли?
- Твой полковник, дурья башка, означил это место на карте, - пояснил, ухмыляясь, Саша.
- На какой ещё карте?
- Да в кабинете у него лежит… На столе с золотым обводом.
- Ага… - с похвальной быстротой сообразил камердинер. - Значит, вы всё это время лазили, куда хотели… А эта девушка с феерическим темпераментом?
- Моя невеста, - с гордостью пояснил Батырь.
- Поздравляю.
- Благодарствуйте. Понравилась?
- Не то слово.
- Ну, хоть порадовался напоследок… - с непередаваемой издёвкой сказал вардалак.
Морис сразу набычился.
- А ну, каланча, выйди, и посмотрим, кто кого! Запечатаю в ящик по самый хрящик!
Саша презрительно сплюнул.
- Ещё мараться! У нас для этого Сила Еремеевич есть.
- Какая сила? - не понял камердинер.
- Хватит болтать, - сказал егерь. - Сейчас увидим, какой ты фехтовальщик.
И, отдав штуцер Батырю, вытянул из ножен кортик и пошёл на француза. Лицо у него сделалось такое, что Ахлестышеву захотелось отвернуться… Морис не смутился и смело встретил врага. Однако сабельного боя, считай, что не получилось. Камердинер напал первым. Отчаянов одним быстрым движением парировал удар, а вторым полоснул Мориса под левое ухо. Без всяких увёрток и пританцовываний… "Знаменитый фехтовальщик" всхлипнул и, суча ногами, покатился по горелой земле.
- Так скоро, что даже и не интересно, - недовольно пробурчал Саша.
- Да, Сила Еремеевич, - подхватил радостно Ахлестышев. - Эко ты: столь выдающегося рубаку и безо всякого почтения!
Егерь тем временем уже набивал табаком свою трубку. Он покосился на затихшего Мориса и сказал пренебрежительно:
- Против гвардейского унтер-офицера - слабоват…
Тут уж Пётр не удержался и бросился обнимать своих спасителей.
- Как вы вовремя! Уж я тут… простился, можно сказать… Ноги вон будто мишурные.
- Всё обошлось, ваше благородие, - егерь деликатно похлопал его по плечу.
- Едва поспели, - начал оправдываться Батырь. - Даже Ольга Владимировна не знала, где тебя ссадят. Пришлось лезть к этому галаху в самый кабинет. А там карта, а на карте метка. Бегом бежали!
- Храни вас Бог! Теперь давайте уходить отсюда. Одно только надо ещё сделать…
Ахлестышев наклонился над Морисом, перевернул труп на спину, примерился и всадил свой клинок ему в грудь.
- Ты чего? - ахнул вардалак. - Мёртвым мстить?
- Нет, это для Полестеля. Пусть думает, что я зарубил его помощника в честном бою. А вас тут не было. Иначе граф догадается, что мы имеем доступ к дому и кабинету.
- Уф, напугал, - успокоился Саша-Батырь. - Я уж подумал, у тебя чердак в этой темнице повредился!
Они посидели немного втроём, покурили. Из Ахлестышева медленно выходила дрожь и приходило понимание, что всё обошлось: он жив и на свободе.
Сила Еремеевич выбил об каблук трубку и стал во фрунт.
- Ваше благородие, какие будут дальнейшие приказания?
- Чёрт! Тут такое дело! Ты нашёл баронессу?
- Так точно!
- И… ты её убил? - с ужасом спросил Пётр.
- Никак нет, не успел. Завтра кончу. Утром.
Каторжник обессиленно присел на камни.
- Слава Богу! Где она?
- Проживает в Колпачном переулке, под охраной двух поляков. Баронесса фон Цастров, по мужу Лемон. Она?
- Она.
- Вот. Завтра в восьмом часу баронеска пойдёт в костёл. Всегда так делает. Там и приткнём. У меня уж всё готово.
- Сила Еремеевич, приказ об её убийстве отменяется. Баронесса - агент штабс-капитана Ельчанинова. Я сам узнал об этом только вчера, от него - вместе в камере сидели.
Егерь озадаченно покачал головой.
- Вот так номер! Ещё бы немного и…
- Моя вина. Поторопился, не доверился начальству. Это счастье, что всё обошлось…
- Ну, вины никакой нету. Вы ж не знали. А так всё правильно. Лучше наверняка. Но хорошо, что Бог отвёл бабу убить!
- Да уж…
- Какие ещё будут приказания, ваше благородие?
- Дел много. Егор Ипполитович передал мне инструкции. Начинается очень важная операция! Как раз с баронессой… Сегодня же ночью я обязан пробраться в отряд Винценгероде. Меня не будет несколько дней; остаёшься за старшего.
- Есть! - ответил егерь и замолчал, словно ожидал услышать ещё что-то.
- Как вернусь, будем вытаскивать Егора Ипполитовича из тюрьмы.
- Есть!! - хором рявкнули Отчаянов и Саша-Батырь, улыбаясь до ушей.
Глава 11
Спасение штабс-капитана Ельчанинова
Ахлестышев занимался поездкой баронессы фон Цастров. Для этого ему пришлось впервые покинуть Москву и пробраться в расположение наших войск. По требованию каторжника его привели к Винценгероде. Этот гессенский уроженец и прирождённый вояка ненавидел Бонапарта и везде искал с ним сражения. И везде тот его бил… Наконец фортуна повернулась к неугомонному генералу лицом. Во главе отряда в три тысячи двести сабель он перекрыл Тверской тракт и пошаливал на Дмитровской, Рузской и Ярославской дорогах. Фуражирам противника не было ни добычи, ни покоя. Ежедневно в Тарутин отсылались всё новые и новые пленные. Через отряд лихого немца шло также секретное сообщение командования со своими агентами в Москве. В Сокольническом лесу оцепление французов было самое ненадёжное. Решето, а не аванпосты! Генерал-губернатор Ростопчин раз в три дня получал сводки о состоянии дел в городе от оставленных там полицейских офицеров. Ставка Кутузова тоже имела самые свежие данные. Отряд Винценгероде сделался как почтовая станция: все другие выходы из города французам удалось блокировать. Только бесстрашный Фигнер входил и выходил из Москвы, где вздумается… Капитан расположил свой отряд на юге и делал, что хотел, доводя французов до истерики.
Фердинанд Фёдорович лично принял разведчика. Ахлестышев не имел права сообщать ему подробности о поездке авантюрной баронессы. Генерал понимал это и не задавал лишних вопросов. Договорились, что даму под незаметной охраной доставят в Ярославль. А через два дня переведут через лес в обратную сторону Ахлестышева с Сашей-Батырем.
Затем друзья совершили удивительное путешествие к Волге. И не могли поверить своим глазам… Всюду царила мирная жизнь, никто никого не убивал и не грабил. Люди ходили друг к другу в гости, коротали вечер за картами, торговали, читали книги… Если у кого-то кончалась провизия, он просто шёл в ближайшую лавку и покупал, что требовалось. А за пятьдесят вёрст от этого рая по разрушенной Москве ступали французские патрули. С берёз Тверского бульвара свисали казнённые, и вороны деловито выклёвывали им глаза. На окраинах голодные люди выкапывали свёклу с огородов, чтобы съесть её сырой, а по ним стреляли часовые. Потерявшие всякую жалость мародёры ловили в развалинах оборванных москвичей и снимали с них последнее рубище, буквально оставляя нагишом. А в Кремле сидел злобный ненасытный паук, требовавший всё новой и новой русской крови…
В Ярославле Ахлестышев благополучно дождался баронессы. Отважной дамочке было уже за тридцать. Она оказалась миниатюрна, кокетлива и почти обворожительна. Сдав её капитану Лангу и получив заветное письмо на имя Тутолмина, партизаны снова отправились в преисподнюю.
В Богородском Пётр вручил конверт Саше-Батырю и ещё раз напомнил о пароле для графа Солтыка. Налётчик двинулся в расположение итальянского корпуса, а каторжник через Черкизову деревню пробрался в Москву. Сокольничьим полем мимо Красного пруда он попал на Басманную и оттуда уже вышел к родным руинам Бронных улиц.
Пётр очень соскучился по Ольге, но смог увидеться с ней лишь на пятый день после своего побега. Саловаров провёл его знакомой дорогой через заднюю дверь на второй этаж. Однако вместо того, чтобы броситься любимому на шею, княгиня встретила его гневным вопросом:
- Зачем же так жестоко?
- Что жестоко? - опешил партизан.
- Ты убивал моего мужа по частям, как на живодёрне! Пусть он и негодяй, но не заслужил такого! Как мне теперь обнять тебя?
- Уф! - облегчённо вздохнул Ахлестышев. - А я понять не могу. Дело было так…
И он рассказал Ольге, как прошло его освобождение. Честно признался, что сам потребовал дуэли с князем Шехонским и убил бы его, не задумываясь, если бы случился между ними честный поединок. Описал попытку князя застрелить его, безоружного, и его же отказ драться на саблях, несмотря на пощёчины… Шехонская с большим облегчением узнала, что её мужа зарубил Морис, а на Петре крови нет. И что обман Полестеля освобождает её от данного графу слова.
После этого кошка, пробежавшая было между влюблёнными, исчезла, и всё опять стало хорошо. Но когда через полчаса обалдевший от счастья Ахлестышев приходил в себя, Ольга вдруг заявила:
- Забери меня отсюда. Немедленно!
- Это невозможно, дорогая. Интересы дела не позволяют.
- Какие ещё интересы дела? Что у тебя за дела важнее нашего счастья? Нет, всё-таки ты совсем меня не любишь. Я требую в последний раз - забери меня! Или я убегу сама, куда глаза глядят.
- Пока не могу. Сначала мы должны выкрасть Егора Ипполитовича. Иначе его казнят.
- Какая же здесь связь? - обиделась женщина. - Ты хоть представляешь, как я здесь живу? Одна наедине с этим подлецом… В любую ночь он может прийти сюда и потребовать сам знаешь, чего!
Пётр сел, взял руки княгини в свои и сказал, как мог, мягко:
- Пойми. Я не хозяин теперь самому себе. Есть вещи важнее нашего счастья. Не спорь! С арестом штабс-капитана я исправляю его должность. Это очень хлопотная должность: сегодня, например, у меня четыре встречи. А вечером я пишу очередное донесение Кутузову.
- Ты пишешь теперь самому Кутузову? - поразилась Ольга.
- Да. А этим утром отослал рапорт государю.
- Государю!!
- Да. Пришли важные сведения о переговорах Лористона.
- Вот это да! Государь знает о тебе! Значит, действительно могут вернуть дворянство?
- Я сейчас об этом не думаю, - махнул рукой Ахлестышев. - Некогда. Вот ты говоришь о том, что может случиться с тобой. А с Ельчаниновым? От Ивановской площади к Тайницкой башне сходит вниз тропинка. Внизу овраг, у самой стены. Меня водили туда с целью напугать. Там лежат наши. Много, несколько десятков человек. У них у всех были дети, жёны, родители…
У Ольги из глаз потекли слёзы.
- Прости меня… - тихо сказала она. - Конечно, я понимаю…
- С каждым днём уход Бонапарта из Москвы всё ближе. И всё ближе казнь Егора Ипполитовича. У нас всего несколько дней осталось… И твой Полестель сейчас источник сведений, которые помогут нам организовать побег. Как же я могу забрать тебя отсюда? Сам об этом мечтаю дни и ночи. Потерпи. Ещё немного потерпи.
- Значит, ты снова пойдёшь в Кремль?
- Да.
- Один раз ты спасся только чудом…
- Это чудо была твоя любовь, радость моя.
- Повторно волшебства не происходят. Ты можешь поручить это людям, а сам туда не ходить?
- Нет.
- Но почему же?
- Ольга! Как ты не понимаешь? Чем же я лучше их?
- Я так боюсь за тебя!
- За них тоже кто-то боится. И потом, войти в Кремль может только человек, знающий по-французски. Ни Отчаянов, ни Саша-Батырь этого не сумеют. И хватит об этом. Доложи, что удалось ещё узнать от Полестеля.
Ольга опешила от этого "доложи", но быстро поняла, что беседует не с Петей Ахлестышевым, а с представителем ставки. И достаточно толково сообщила новости.
Оказалось, что полковник, лишившись верного Мориса, действительно заподозрил неладное. Степаниде теперь запрещено выходить из дома даже за покупками: всё необходимое комиссариатская служба привозит сюда. Охрана особняка удвоена. Сегодня Пётр прошмыгнул в заднюю дверь только потому, что Мортира отвлекла караульного. Девка принесла в гостиную ведро воды и, высоко подоткнув юбку, принялась мыть пол… Жандармы со всех постов сбежались посмотреть на это, но часто подобное устраивать нельзя. Единственным средством сообщения остался выгреб. Зосима Гуриевич носит туда помои и золу, а подобранные бумажки прячет под камнем у забора. Делать это незаметно удаётся лишь в сумерках, а партизанам забирать бумаги из тайника - только ночью.
О русском разведчике граф Полестель говорит очень скупо. Второго дня за ужином он сообщил, что предложение Лористона об обмене пленными Кутузов отверг. И это заставляет полковника, как он выразился, проявлять вынужденную жестокость. Значит, дни Ельчанинова сочтены: он молчит, на предательство не идёт и потому бесполезен для французской разведки.