Ещё более важные вещи княгиня рассказала о Лористоне. Шотландец по происхождению, родившийся в Индии, он был товарищем молодого Бонапарта по Парижской артиллерийской школе. Это обеспечило затем его карьеру. Перед самой войной Лористон являлся посланником в России; именно он вручил государю ноту о разрыве отношений. Полестель отозвался о генерале с уважением. В той же беседе за ужином он сообщил: Лористон послан к Кутузову с требованием пропустить его в Петербург для личной встречи с государем. Цель встречи - снова передать Александру предложение о мире. Император давно уже понял, что из Москвы надо уносить ноги, но хочет сделать это с приличной миной. К удивлению Лористона, Кутузов согласился увидеться с ним ночью за линией русских аванпостов! Небывалый случай между воюющими державами. Командующий одной из армий под покровом темноты выезжает за черту своих войск… Наполеон был вне себя от радости: Кутузов явно шёл на переговоры в обход запрета государя.
Далее, по словам Полестеля, у русского фельдмаршала что-то расстроилось. Встреча в лесу один на один была заменена визитом Лористона в русскую ставку. Почти вся беседа прошла в присутствии штабных генералов. И в итоге кончилась ничем. Фельдмаршал принял письмо Наполеона русскому царю и обещал отослать его в Петербург.
После этого провала Наполеон вызвал к себе Полестеля и поручил ему установить тайные сношения с Кутузовым в обход его штаба. О таком высочайшем доверии граф, собственно, и похвалился, а всё прочее рассказал "к слову".
Время, отведённое Ахлестышевым на личную жизнь, заканчивалось. С арестом Ельчанинова его положение действительно сильно изменилось. Назначение Петра врид резидента было официально проведено через штаб действующей армии. Беглый каторжник приобрёл официальный статус! В Москве в это время просто не нашлось подходящего человека, а командованию было не до церемониала. Нужны сведения любой ценой! И Пётр их добывал. Когда он подписал своей фамилией первое донесение Кутузову, ему казалось, что это сон. Но затем пришлось писать и самому государю. Вчерашний арестант и рядовой партизан решал сейчас вопросы большой важности, требующие знания политики, стратегии и военной администрации. Ему приходилось самостоятельно оценивать поступающие к нему сведения и принимать по ним быстрые решения. И Ахлестышев чувствовал, что у него получается. Не боги горшки обжигают! Вот и сейчас ему предстояло несколько ответственных свиданий. Все городские партизаны, состоящие на связи у военного командования, подчинялись Петру беспрекословно. Недавно он устроил головомойку Саше-Батырю и тот, лучший друг, воспринял это как должное.
Пётр вызвал Мортиру Макаровну и велел ей отпроситься завтра из дома по нуждам барыни. Это требовалось для спасения Ельчанинова. План побега, необычайно дерзкий, уже был готов.
Потом горничная вышла на двор и завела там беседу с часовым на тему, сколь велики у неё груди… Обе стороны изъяснялись жестами, но прекрасно понимали друг друга. Кончилось тем, что парень с охотой принялся измерять дородную девушку портновским метром. Когда он получил впечатляющий результат, Пётр уже был в развалинах.
Дальше пошли встречи одна за другой. Врид резидента вызвал в подвал голофтеевского приятеля, который обслуживал дом генерала Ларибуасьера. Кутузов требовал точных данных о наличии у противника в Москве и окрестностях тяжёлых гаубиц. Желательно ещё с разделением на французские, прусские и саксонские системы… Начальник артиллерии Великой армии наверняка сжигал много черновиков. Дворник получил задание тайно собирать эти брульоны и передавать их Голофтееву.
Следующая встреча была намечена во Французском квартале. Егор Ипполитович передал Ахлестышеву связь с камер-фурьером походной императорской квартиры по имени Феликс. Развитой малый, очень неравнодушный к золоту, он поставлял первосортные сведения. Даже сплетни, приносимые им, имели стратегический интерес! Брал парень дорого, зато ни от чего не отказывался. Свидание состоялось в задних комнатах булочной Риго на углу Маросейки и Кривоколенного переулка. Стараясь не вымазаться в муке, резидент и агент обменялись рукопожатиями - Феликс требовал к себе уважения. Затем Пётр изложил новое задание. Находясь в Москве, Бонапарт получил в середине сентября сильные подкрепления: две дивизии (Пино и Лабордо) и несколько сводных пехотных полков. Требовалось выяснить точную численность этих подкреплений и их вооружение.
- Могу, - согласно кивнул Феликс. - У меня приятель в канцелярии Главного интенданта. Он скажет количество рационов на людей и на лошадей.
- Артиллерийское вооружение в дивизиях штатное?
Камер-фурьер выпучил глаза.
- А штатное - это сколько?
- По две батареи четырёхфунтовых пушек шестиорудийного состава.
- Вы, кажется, лучше меня знаете нашу армию… Попробую выяснить и это.
Пётр сам узнал о том, сколько пушек во французской батарее, совсем недавно. Его многоумный начальник перед арестом успел немного натаскать своего помощника. Всё свободное время Ельчанинов готовил Петра к службе военного разведчика. Структура пехотных и кавалерийских частей, состояние артиллерии, особенности французской тактики, способы фуражировки, резервы, основы военной администрации… Всё это для Ахлестышева было внове, но интересно, и он быстро осваивал военную науку.
- Следующее задание даст вам возможность заработать сразу пятьсот русских червонцев.
- Что я должен сделать? - навострил уши хитрец.
- Скажите: экипажи императорской квартиры осматривают при въезде и выезде из Кремля?
- Кто бы посмел это сделать! На них вензель великого человека!
- Мне нужен такой экипаж. На три часа, может быть, чуть дольше. Возница должен будет взять на улице мужчину и двух женщин, привезти их в Оружейную палату Кремля и высадить. Через час они снова сядут к нему и вернутся обратно в город.
- И всё?
- И всё.
- Кто эти люди и для чего им надо попасть в Кремль?
- Феликс! За пятьсот золотых червонцев вам не обязательно знать такие подробности.
- Ну, уж нет! Вдруг они готовят покушение на нашего императора?
Ахлестышеву такой странный патриотизм даже понравился: человеку не всё равно, за что получать деньги от противника. Поэтому он терпеливо объяснил:
- Мне нет дела до вашего императора. В кордегардии сидит мой друг, русский офицер. Я хочу вытащить его оттуда. Вы знаете этого человека - он вёл дела с вами до меня.
- Мсьё Егор? Наши схватили его?
- Да, и теперь угрожают расстрелом.
- О-ля-ля! Так значит, в Кремль въедут трое, а выедут четверо?
- Да.
- Это другое дело. Однако когда кучера возьмут за задницу, он меня выдаст!
- Вы хотите получить пятьсот монет, ничем не рискуя? Разве так бывает?
- Дайте подумать… Есть один хороший парень, которому грозит отчисление. Не вру: парень что надо! Марселец и жизнелюб, правда, очень вспыльчивый.
- Он кучер?
- Да, кучер императорской конюшни. Ему нечего терять: ударил по пьяному делу капитана неаполитанцев. Через день-два его выкинут в полковой обоз фурманом. Успеете?
- Успеем, - твёрдо ответил Ахлестышев, хотя не был уверен в этом до конца.
- Тогда я готов подговорить парня. Караулы ведь не знают, что его вот-вот выгонят, а лицо примелькалось. Должно получиться. Но мои условия такие: пятьсот монет парню и пятьсот мне. Без меня у вас ничего не выйдет.
- Договорились, - не раздумывая ни секунды, согласился Пётр. Он не знал, где возьмёт такую кучу золота, но понимал, что скаредничать нельзя, иначе Ельчанинову конец. - Но за свою долю поработайте, как следует. Я должен знать, кто будет завтра начальником караула в кордегардии Оружейной палаты.
- Я посмотрю табель развода постов и сообщу вам утром. Когда пересчитаю червонцы.
- А ещё, нет ли у этого офицера какого-нибудь события: повышения в чине, награды, дня рождения… Пусть не завтра, но в последние пару недель.
Феликс молча кивнул головой.
- И попытайтесь узнать фамилию товарища, который мог бы его поздравить по этому поводу. И сделать необычный подарок в виде двух женщин.
- Ну, вы даёте! - поразился камер-фурьер. - А содержание последней исповеди этого парня вам не раздобыть?
- Я понимаю, что трудно. Но иначе у нас ничего не выйдет.
Феликс задумался. Ахлестышев стоял и ждал. Сейчас от этого продажного человека зависела жизнь не только штабс-капитана Ельчанинова, но и всех тех, кто пойдёт ему на выручку.
- Я попробую, - сказал, наконец, француз. - В Кремле только Старая гвардия. Это маленький мирок - как одна семья. Надежда есть. А вы готовьте золото.
Разведчик и его агент пожали друг другу руки и разошлись. Петру ещё предстояло много дел. Складывалось так, что побег нужно организовать завтра. Каторжнику предстояло за сутки из множества деталей подготовить и отладить сложный механизм. Затем этот механизм должен без запинки провернуться и сказать "щёлк!". И тогда Егор Ипполитович будет спасён. Иначе всем конец. И ему чего-то не хватает для уверенности, что всё получится, как надо. А как без такой уверенности идти в пасть льву и вести за собой других людей?
Вдруг прямо над головой каторжника загудело. Он вздрогнул от неожиданности. Что такое? Благовест в сожжённой Москве? Ахлестышев огляделся и понял, что стоит перед церковью святого Евпла. На колокольне заливались колокола, в воздухе разносился врачующий душу звон. Пётр вспомнил рассказ Степаниды Тюфякиной. Некий храбрый священник, понимающий, как трудно сейчас москвичам без пасторского слова, сделал невозможное. Он добился у французского коменданта разрешения на возобновление богослужения в церкви на Мясницкой, и эти службы идут уже полмесяца. Не раздумывая, партизан вошёл в храм…
Духовно укреплённым Ахлестышев вернулся в свой подвал. Написал там донесение о Лористоне и о поручении наладить тайную связь с Кутузовым, которое граф Полестель получил от самого императора. Эта история очень смущала разведчика: в русском командовании шёл какой-то разлад. Он знал, что есть сильная неприязнь между Кутузовым и его начальником штаба генералом Бенигсеном. Возможно, разлад идёт отсюда, и новость - не более чем сплетня… Кому же тогда послать рапорт? После долгих раздумий он написал на конверте: "Полковнику Толю, строго секретно, лично". Умный немец разберётся…
Закончив с писаниной, Ахлестышев приказал Саше вооружиться пистолетами и идти с ним. Друзья явились на Лубянку и разыскали Большого Жака - сержант-майора Анжильбера. Они встретились, как добрые приятели. На прошлой неделе у Жака был день рождения, и Саша поднёс ему порядочный бочонок рома. Великан поэтому начал с благодарностей, но Пётр остановил его. Они сидели втроём в уютно обставленной комнатке сержант-майора. Каторжник кивнул другу, и тот плотно прикрыл дверь. Жак сразу посерьёзнел.
- Что-то случилось?
- Да. Мы пришли просить о большом одолжении.
- Слушаю.
- Завтра мы хотим похитить с Кремлёвской гауптвахты своего товарища. Нужна ваша помощь.
Фланкёр опешил.
- Помочь в побеге русского? Я?
- Да. Иначе его казнят.
Жак помолчал, потом спросил:
- Что натворил этот человек?
- Он офицер, оставленный в Москве с секретным поручением.
- То есть, русский лазутчик?
- Да.
- Как же я могу ему помочь? А моя присяга? А честь мундира? Нет, видно, вы сошли с ума, если явились ко мне с таким предложением! Единственное, что я могу для вас сделать, это никому не передавать нашего разговора. А теперь уходите!
Саша-Батырь, не понимая ни слова из сказанной речи, догадался, что Жак отказывает. Он взял руку француза в свою огромную ладонь, дружески сжал её, заглянул в глаза и сказал по-русски:
- Жак! Товарищ! Очень надо!
Фланкёр смешался. Два больших человека сидели плечо к плечу и смотрели друг на друга. Наконец сержант-майор воскликнул жалобно:
- Но присяга!
- Жак, - ровным голосом начал Ахлестышев. - Представьте себе, что в ваш уютный родной город Баккара пришли русские завоеватели. Они сожгли город, ограбили его жителей, изнасиловали женщин, осквернили храмы… И не уходят, продолжают свои бесчинства. Что бы лично вы, господин Анжильбер, тогда делали?
- Начал бы резать ваших по ночам, - твёрдо ответил француз.
- А как вы думаете, чем по ночам занимаемся мы с Сашей?
- Тем же самым; я давно об этом догадываюсь.
- Оглянитесь вокруг себя, посмотрите, что вы сотворили с Москвой. И ответьте, положа руку на сердце: мы правы?
- Да, - глухо сказал Жак. - Мне стыдно за наше войско, оно сделалось стаей диких зверей. И не мне одному стыдно…
- Так помогите нам спасти товарища. Даю слово, что мы никого из ваших при этом пальцем не тронем!
Француз впился глазами в русского.
- Нашей крови не прольётся?
- Слово дворянина.
- Это хорошо… Что я должен сделать?
- Завтра в десять утра вместе с Кулевриной подъехать в экипаже к дому на Остоженке. Тому, где вы хлопотали за Мортиру… Помните?
- Да. Как она, кстати? Славная душа!
- С Мортирой всё в порядке. Надо взять её в коляску и отвезти девушек на Пречистенку. Там они пересядут в другой экипаж, а вы можете покататься. Через два часа на том же месте вам вернут обеих дам.
- И всё?
- Нет. Если на другой день вас спросят, чем вы занимались эти два часа, скажете: любовью с Мортирой Макаровной. И она никуда не отлучалась.
- А чем прекрасная Мортира будет заниматься эти два часа на самом деле?
- Отвлекать караул.
- Вы бессердечный человек, Пьер! Что, если её схватят?
- Меня расстреляют, а её, скорее всего, отпустят.
Жак осёкся.
- Ну, мы договорились? - спросил Ахлестышев.
- Да. Помните - вы дали слово, что никто из французов не пострадает во время побега!
- Разумеется. Не устроим же мы резню в Кремле! Всё будет сделано тихо.
Простившись с Жаком, друзья отправились дальше. Теперь их путь лежал в Волчью долину. Придя в родную слободу, налётчик первым делом ввалился в пивную и крикнул с порога:
- Где Тетей?
- На делопроизводстве, - ответили вардалаки.
- Живо его сюда!
Ребята побежали исполнять приказание. Через полчаса комендант слободки явился. Обнялся с Батырем, поручкался с их благородием и спросил досадливо:
- Чё случилось-то? От такого хабара оторвали…
- Потом довершишь, - строго ответил главный вардалак. - Скажи: у нас в дуване деньги есть?
- Эх-ма… - взялся за бороду Тетей. - А сколько надо?
- Косуху рыжиков.
- Косуху?! - ахнул налётчик. - Побойся бога, Лександра Калиныч! У меня, чать, не Монетный двор!
- Так есть или нет?
- А когда надо?
- Прямо сейчас.
Комендант сделал было отчаянное лицо, но Саша пресёк спектакль.
- Это для скупа. Талыгая нашего нужно отначить. Ну? Есть?
- Шут его знает… А финаны не сойдут?
- Нет.
- А…
- Неси, что велю!
Тетей ушёл и скоро вернулся с крепким холщовым мешком.
- Вот. Рыжьё я отдельно складывал.
- Вываливай на стол.
Ахлестышев с Батырем начали разбирать груду золота и сразу запутались. Монеты были самого разного достоинства: простые и двойные червонцы, пятёрки и десятки, лобанчики, наполеондоры, прусские марки, австрийские талеры… Попалось даже несколько редких двухрублёвых монет Екатерины Первой! Больше всех в мешке оказалось империалов нынешнего царствования. Их и стали отбирать, складывая в столбики по десять штук. Соорудили сто таких столбиков и ссыпали в кожаный мешок. Тетей стоял рядом и скорбно наблюдал за происходящим.
Завязав кошель, Саша объяснил товарищу:
- Иначе того офицера стрельнут.
- А возврат сорги предусмотрен, али как? - желчно поинтересовался комендант. - Офицеров на свои кровные начали уже выкупать… На это, чай, православный царь есть! У него казна поболе нашей будет!
- Из моего слама забирай, пока не восполнишь.
- Вот! - Тетей сделал неприличный жест. - Я тоже понятие имею! Поровну будем перед обществом долг нести. Запишу на тебя пять сотен, и на себя пять сотен. Ребятам объясню.
- Чего ж тогда скандалишь? - удивился Батырь.
- А ты хотел косуху рыжиков запросто так получить, без выговора? - ухмыльнулся старый головорез. - Нет, побраниться-то надо маненько…
Все трое выпили водки за удачу опасного предприятия, и партизаны отправились к себе. Поскольку они несли крупную сумму, Тетей выделил им в конвой шестерых вардалаков, что видом пострашнее. Завидев такой эскорт, французы почтительно расступались.
Занятый хлопотами, Пётр заснул лишь под утро. На душе у него было спокойно: после молитвы в храме он уверовал в успех. Через три часа каторжника разбудили. В подвал спустился седобородый старичок с большим узлом в руках. Это был гримёр крепостного театра Апраксина, что на Знаменке, лучшего из помещичьих театров Москвы. Каторжника усадили под лампу и старик начал над ним колдовать. Опытной рукой гримёр преобразил Петра. Рыжий парик с вызывающим коком хорошо дополнили усики в стиле карточного шулера. Старик тонко прорисовал веснушки на лице и даже на кистях рук. Нарыжил тонкой кисточкой брови и ресницы, осмотрел внимательно, что получилось, и сказал:
- Взгляните на себя.
Ахлестышев придвинул зеркало. Оттуда на него пялился молодой выжига. Такой наружности, что хотелось проверить, на месте ли кошелёк…
- Побольше наглой развязности, - посоветовал гримёр и ушёл, не взяв за работу ни копейки. Отчаянов с трудом уговорил его принять каравай хлеба и приличный шмат сала.