На извозчике он добрался до своей квартиры. Сюда который месяц раз в неделю наведывалась только уборщица. Она и открыла дверь. Истопник, отставной солдат-гренадер, печь топил из коридора. Он несказанно обрадовался возвращению хозяина: знал - сегодня, то есть сейчас, щедро получит на водку.
В квартире все было на месте: полки с книгами, стеллаж с топографическими картами и на широком подоконнике - кактусы. Один из них, самый крупный, пока хозяин отсутствовал, недавно отцвел. Об этом напоминал желтый стебелек с высохшими розовыми лепестками.
На стене перед столом - репродукция портрета императора Александра II, работы молодого военного художника Верещагина. Несколько ниже, на той же стене, портрет отца - опального полковника Артамонова. Отец, Дмитрий Петрович, участник Отечественной войны 1812 года, умер в год рождения своего младшего сына Николая. Здоровье он потерял не в боях с французами, а в казематах Кронштадта, куда попал за участие в Северном обществе декабристов.
Друзья, посещавшие квартиру неженатого офицера, недоумевали: на одной стене - портреты людей противоположных взглядов. Как это понимать? Умные - понимали.
Николай Дмитриевич умылся, побрился, принял ванну. От возбуждения, что он - дома, в родном городе, забыл про еду. Есть не хотелось. Он завтракал - еще ночью - в поезде.
Сел за письменный стол. Задумался. Кому первому нанести визит? Невесте или непосредственному начальнику?
Душа рвалась к Евгении. Сколько нежных слов он приберег ей за долгие месяцы разлуки! Но он, прежде всего, душой и сердцем принадлежал родной русской армии. Без нее он уже не мыслил своей жизни.
Дом, где проживали офицеры Генштаба, фасадом выходил на Сенную площадь. Отсюда до Генштаба четверть часа ходьбы, и капитан Артамонов в новом обмундировании и новой обуви пешком направился к своему прежнему месту службы.
Легкий морозец холодил гладко выбритые щеки. Поскрипывали хромовые сапоги, скользили подошвами по гранитной брусчатке. Что значит - отвык ходить по мостовой!
В канцелярии генерал-лейтенанта Обручева дежурил знакомый безусый поручик. Он сразу же узнал капитана, поздравил с возвращением.
- Вам, Николай Дмитриевич, профессор оставил письмо, - и передал конверт.
В письме Николай Николаевич Обручев ставил капитана Артамонова в известность, что он ждет его с докладом 29 декабря в 10.00.
Таким образом, для подготовки доклада профессор предоставлял капитану ровно одни сутки. Николая Дмитриевича сжатые сроки не смутили: весь доклад был в голове. Он его готовил почти полгода.
О чем именно профессор спросит, на чем сосредоточит внимание, знать хотелось уже сейчас. Профессор поинтересуется, конечно, как справлялись со своими обязанностями геодезисты. И вообще потребует отчет за каждого человека, включая стрелков и проводника-болгарина. Одобрит ли он решение, что начальник экспедиции разрешил русскому подданному Фаврикодорову остаться у себя на родине?
С чувством не до конца выполненного долга он приехал на квартиру Михаила Игнатьевича Пчельникова. Здесь его ждали уже третий день. От сослуживца Николая Дмитриевича Евгения Михайловна узнала, что капитан Артамонов в Москве. Почему он там задержался, скрывать не стал. У него был небольшой запас времени, и он этим запасом воспользовался. Он посетил градоначальника, передал ему письмо от полковника Михаила Дмитриевича Скобелева, доводившегося дальним родственником градоначальнику. Градоначальник попросил капитана Артамонова остаться на вечер: семья горела желанием узнать из первых рук о событиях на Балканах. На следующий день градоначальник организовал ему экскурсию в Кремль.
Евгения Михайловна упрекнула было жениха за длительную задержку в Москве:
- Еще день - и твои розочки завяли бы.
Оказывается, и в Питере среди зимы можно раздобыть живые цветы, если, конечно, поискать. Она их нашла в Пулково у друзей Николая Дмитриевича. Когда-то он здесь стажировался и однажды рассказал ей, что при обсерватории есть оранжерея, где для себя сотрудники выращивают цветы, в том числе и розы.
Родные невесты не знали, куда усадить гостя, и Николай Дмитриевич почувствовал, что здесь он желанный, все ему рады, родители невесты встретили капитана-путешественника как родного сына.
На дворе была уже глубокая ночь, когда гость раскланялся. Провожать его вышла Евгения Михайловна. Она его поцеловала в губы, горячо шепнула:
- С возвращением. Надеюсь, больше длительных командировок не будет?
Улыбнувшись в усы, он тихо ответил:
- Любить обещаю до гроба. За остальное - не ручаюсь. Ведь я принадлежу отечеству.
- А мне?
- И тебе.
На том и расстались… до завтрашнего вечера.
Весь день он готовился к докладу. В командировке записной книжкой ему служила голова. Факты и выводы раскладывал по полочкам: главное - докладывать в первую очередь, неглавное - потом, если профессор располагает временем.
Санкт-Петербург. 1869. 29 декабря
Ровно в 10.00 капитан Артамонов вошел в кабинет своего главного начальника. Николай Николаевич Обручев, сняв очки, встал из-за стола, за которым только что писал, по привычке поправил мундир из мягкого генеральского сукна, пошел навстречу капитану, по-отцовски обнял, чем до слез тронул капитана, громко веселым моложавым голосом произнес:
- Загорел, брат. Возмужал. Никак, отдыхали на минеральных водах?
- Так точно!
- Знаю, знаю, как отдыхали. Ну, глядите! - и жестом руки показал на карту. - Вот весь ваш маршрут. Для загара под балканским солнцем места было предостаточно. Или не хватило?
- Не хватило.
- На следующий раз учту.
Во всю стену висела карта Балканского полуострова. В нижнем левом углу - Константинополь. Николаю Дмитриевичу показалось, что с портрета, который висел над спинкой кресла хозяина кабинета, смотрит император именно на Константинополь, город, раскинувшийся вдоль берега Мраморного моря.
Полгода назад этот город и это море капитан Артамонов имел возможность лицезреть собственными глазами. Русское офицерство, подражая генералитету, бредит этим городом. Обида, которую в Крымской войне нанесли русской армии извечные враги России, саднила незаживающей раной. Вместе с русскими офицерами эту обиду делили и первые люди Российской империи.
По этой причине капитан Артамонов оказался в центре внимания высших генералов и самого императора. Профессор Обручев уже был предупрежден, что Александр Николаевич изъявил желание лично познакомиться с капитаном Артамоновым, вернувшимся из командировки по Европейской Турции.
Одно дело, когда императору докладывает министр иностранных дел или даже посол России в Турции. Другое дело, когда докладывает человек, который пешком исходил не одну сотню верст по этой самой Европейкой Турции, по вероятному театру военных действий, и не просто исходил, а нанес на карту каждое укрепление, возводимое турками и их западными друзьями. Задолго до военных баталий (а таковые будут непременно - вся Европа об этом твердит) генералы уже настраивают своих офицеров, что легкой прогулки не будет. Будет война. Каким бременем она ляжет на экономику России и русское воинство, предвидеть это возможно, увидев страну неприятеля изнутри.
Первое, о чем спросил профессор, были люди.
- Где они? Чем заняты теперь?
Капитан ответил, как на экзамене:
- Геодезисты, за исключением унтер-офицеров, убыли к месту постоянной службы. Довольствуются и квартируют в казарме Одесского пехотного полка. Унтер-офицер Семиволос следует в Санкт-Петербург товарно-почтовым поездом, сопровождает документы по геодезии. Унтер-офицер Балабанов, по всей вероятности, выкраден. Догадок несколько.
- Догадка - не версия. Работникам посольства дано задание найти человека, и если он еще жив - постараемся выкупить. Как показали себя стрелки полковника Скобелева?
- Однажды они предотвратили похищение.
- Знаю. Поощрим. Есть к ним претензии?
- Нет. За полгода я к ним присмотрелся. Смогут работать лазутчиками. Но потребуется учеба.
- Проверим. Если подойдут, будем учить. Если, конечно, полковник Скобелев с легким сердцем их отпустит. Хорошими кадрами настоящие начальники не разбрасываются. А полковник Скобелев, слава Богу, из тех, которые каждого толкового солдата примечают. Отец у него из суворовских гвардейцев. Я даже удивляюсь, чем вы подкупили полковника, что он лучших своих солдат дал вам в сопровождение?
- Не подкупал и не удивился. Если б он у меня что-либо попросил, ему я не отказал бы.
- Один раз уже не отказали. И поступили без нашего одобрения, - сердито заметил профессор. - На будущее запомните: добывать у противника новые образцы оружия - не ваша задача. Для этого у нас есть люди, не рискующие напроситься на международный скандал. А что, если бы ваш Иван… Как его?
- Хаджидимитров.
- Да, Иван Хаджидимитров оказался провокатором, агентом турецкой полиции?
- Он болгарский революционер.
- Согласен, революционеры - люди честные, порядочные, ради спасения родины идут на все. Но шпионы надевают любую маску, лишь бы навредить неприятелю.
- Я семь раз отмерил, прежде чем…
- В нашем деле не семь раз отмерь, а семьдесят семь, и то может быть промашка. Что же касается Фаврикодорова, тут вам улыбнулась фортуна.
- Первым его заметил полковник Скобелев. Назвал турком. И почти угадал.
Школярское рассуждение капитана профессору понравилось.
- С Михаилом Дмитриевичем вы были бы пара. Но у государя свое мнение: этому полковнику, сказал он, больше подходит ипостась командира видимого фронта.
Николай Дмитриевич ожидал, что профессор огласит мнение государя относительно капитана Артамонова. Но император и капитан - величины несоизмеримые. Не хватало еще императору помнить всех капитанов русской армии.
Капитан Артамонов не догадывался, что у этой карты анализировали балканский маршрут геодезической экспедиции. Пояснения давал профессор Обручев. Присутствовали военный министр профессор Милютин и сам государь Александр Николаевич. Фамилия начальника экспедиции уже была у него на слуху. И три года назад она государю встречалась. Тогда он подписывал приказ об отчислении группы слушателей из Инженерной академии. В списках был и поручик Артамонов.
Это помнил капитан, но не генерал Обручев, чьими стараниями поручик оказался в Академии Генштаба.
Профессор спрашивал:
- Как вы будете выходить на связь с Фаврикодоровым?
- В ближайшее время - никак. Он отправляется искать сына. У него есть адрес школы воспитанников. Это на Мраморном море.
- Вы имеете в виду крепость Кючук, где готовят янычар?
- Да, он называл этот пункт.
- Сколько сыну лет?
- Сейчас - восемнадцать.
- Пожалуй, опоздал. За деньги ребенка можно выкупить. Но сын уже давно не ребенок. Кстати, вы с проводником расплатились?
- Так точно. Лошадьми.
Профессор укоризненно покачал головой:
- Ах, Николай Дмитриевич! Ему нужны деньги, звонкая монета. Судя по вашему сообщению, у вас она осталась.
- Немного.
- Вот и надо было ему отдать. Негоже, когда лазутчик подрабатывает не для видимости, а чтоб себя прокормить.
- У меня есть ниточка в Зимницу. К Ивану Хаджидимитрову.
- У которого хранилась английская винтовка? И он же содержит почтовых голубей? И он же лодочник?
- Да, к нему в Зимницу проехать просто.
- Вы его поощрили?
- Так же, как и Фаврикодорова.
- А ему нужны деньги на разведение голубей.
Профессор пристально взглянул на капитана, почувствовал, что задушевная беседа превращается в инструктаж.
- С Иваном дело поправимое. Вы сказали, что к нему проехать просто. Да, это Румыния, наш союзник. Мы его пригласим в Одессу. Следует пригласить и Фаврикодорова, но сначала его надо найти. Мы там учреждаем закрытую школу для подготовки лазутчиков. Есть мнение вас назначить вожатым над лазутчиками.
Профессор опять пристально взглянул на капитана. А капитан чуть было не обнажил свою тайную мысль: "Как же свадьба?" Он решил на днях сделать невесте предложение. Был уверен: Евгения согласится выйти за него замуж. Ей скоро двадцать, а ему скоро тридцать - самое время заводить семью.
- У вас есть возражение?
- Есть.
- Слушаю.
О свадьбе говорить воздержался. Еще невеста ничего не знает, а начальник уже поставлен в известность. Так не поступают. И он для возражения нашел другой аргумент, как ему показалось - более весомый.
- Полгода экспедиция работала над уточнением карт, - сказал он, - дело предстоит доводить до конца. Да и перед султаном есть обязательство.
Профессор засмеялся.
- Я так и предполагал, что вы воздержитесь от предложения. Да и невеста вас заждалась.
Профессор подмигнул, следя за выражением лица собеседника.
- Вашей невестой мы тут поинтересовались, - он не уточнил, кто это "мы".
- Будь я на месте статского советника Михаила Игнатьевича Пчельникова, благословил бы ваш брак.
- Покорнейше благодарю.
- Это я для вашего вдохновения, - сказал профессор. - В первых числах января вас заслушает государь. Имейте в виду, вопросы могут быть самые неожиданные, и все, видимо, будут связаны с вашей командировкой. Но прежде сразу же после Рождества рапорт о проделанной работе должен у меня быть на столе.
Профессор жестом руки как бы подтвердил, где именно он будет знакомиться теперь уже с подробным письменным отчетом.
Николай Дмитриевич невольно взглянул на портрет императора, и капитану показалось, что государь смотрит на письменный стол. Неужели и государь будет знакомиться с отчетом заранее?
Как хотелось встретить Новый год и рождественские праздники, чувствуя себя свободным от служебной нагрузки! Он мечтал все эти дни провести у Пчельниковых, посетить Мариинку. Евгения говорила, что в новой постановке идет опера "Жизнь за царя". Сейчас объяви Пчельниковым, что на днях он будет встречаться с живым царем, никто, конечно, не поверит, да и невеста разве что усмехнется: Николай вроде скромный офицер, а надо же…
Нет, нет, он промолчит. Даже когда с государем встретится и ему, как положено, изложит обстановку, и после того надо будет молчать. Ведь и друзья, и родня невесты обязательно будут допытываться, о чем говорили, какие вопросы задавал государь и как Николай на них отвечал?
Профессор Обручев не предупредил, нужно ли говорить своим знакомым, что он, капитан Артамонов, будет встречаться с самим государем императором. Такая встреча - это уже служебная тайна. А тайну, чтоб она оставалась тайной, пусть не ведают даже самые близкие люди.
Прощаясь на пороге своего кабинета, профессор поздравил капитана с наступающим новым 1870 годом, пожелал больших успехов на благо Отечества.
- А еще желаю нового чина, - улыбчиво произнес он, пожимая руку.
Рука была крепкой, в ней чувствовалась сила кавалериста, не разучившегося владеть шашкой. - Вы заслужили очередной чин, но помните, главный чин - впереди, это - благодарность Отечества. Да, и еще…
Профессор снял с полки пакет, перевязанный шелковой лентой. Вручил капитану:
- Мои поздравления и наилучшие пожелания вашей красавице Евгении Михайловне.
Выйдя из-под арки Главного штаба, капитан Артамонов очутился на многолюдной улице. Народ шел в направлении Исаакиевского собора. В полдень в соборе начиналось богослужение, о чем Санкт-Петербург был оповещен заранее. На богослужение собирались и Пчельниковы. Но если ехать прямо к ним, он опоздает. Да и куда с пакетом?
И Николай Дмитриевич отправился на свою квартиру. Нужно было отутюжить мундир и вообще привести себя в идеальный порядок. Вечером он нанесет визит Пчельниковым. Вручит невесте подарок профессора.
Главный штаб. 1870. 15 января
Отшумели рождественские праздники. Новый год Николай Дмитриевич встречал у Пчельниковых. Здесь его уже принимали как члена своей семьи.
Михаил Игнатьевич дал согласие на выдачу дочери Евгении за капитана Артамонова. Свадьбу решили сыграть летом, когда над Невой будут белые ночи, а по скверам и садам - море цветов. Евгения Михайловна любила цветы и море. Мечтала, что свадебное путешествие начнется в Крыму, в Ялте, и продлится до самой Одессы.
Собственно, и капитан Артамонов не возражал. За десять лет офицерской службы это будет его первый месячный отпуск. Всякий раз из отпуска его отзывали или откладывали на неопределенное время. Служба требовала личного присутствия опытного геодезиста, и он безропотно исполнял обязанности, как того требовал долг.
И сейчас долг требовал извиняться перед невестой, что в опере он побывать не сможет, не сможет посетить Царскосельский ансамбль, где иноземные мастера изваяли ледяной город.
- Обязательно побываем, - обещал он невесте. - Но сейчас мне нужно несколько дней уединения. Служба, понимаешь?
- Понимаю, - отвечала Евгения и глубоко вздыхала. В сердце закрадывалось сомнение: если сейчас он не может, то что будет потом, в семейной жизни?
Ночами, когда ничто и никто не отвлекает, он вычерчивал карту с обозначением крепостей, выполнил карту гужевых и шоссейных дорог Европейской Турции, в масштабе 1:500 вычертил схему Балканского хребта, указал перевалы, крутизну спусков и подъемов, ширину проходов, составил легенду по каждому перевалу с объяснением пропускной способности гужевого транспорта.
С точки зрения генштабовских нормативов такая работа одному человеку не под силу. Но в этом человеке уже сочетались качества геодезиста и разведчика. Геодезист работает предельно точно, разведчик - быстро и точно.
К 15 января он готов был докладывать высшему руководству по теме "Балканский театр военных действий: его инженерное оборудование и коммуникации".
Было позднее утро. За окном пуржило. В аудитории, где были развешаны карты и схемы, царил сумрак. Пришлось дополнительно зажечь четыре газовых фонаря. Теперь с десяти метров (в десяти метрах стоял стол и три жестких венских стула - для почетных слушателей) хорошо были видны на матовой ватманской бумаге города, пути сообщения, крепости и намеченные к возведению укрепления. Жирной неровной лентой был обозначен Дунай от северных границ Сербии до впадения в Черное море. У нижнего среза карты - два голубых пятна, обозначавшие два известных всему миру моря: Эгейское и Мраморное. На берегу Мраморного черным кружком обозначен Константинополь.
С указкой в руке Николай Дмитриевич встретил почетных гостей: впереди - император, в полусажени сзади - профессор Милютин и профессор Обручев.
Докладчик, не выпуская из левой руки указку, слегка волнуясь, произнес:
- Ваше императорское высочество, докладывает капитан Артамонов, геодезист.
- Капитан? Геодезист? - удивился император и повернулся к военному министру. - Дмитрий Алексеевич, вы обещали меня познакомить с военным разведчиком. Где же он?
- Сударь, он перед вами.
- Хорошо, послушаем, - сказал император, усаживаясь на венский стул.