- Сердце как в человеке работает? - неизвестно для чего вдруг спросила Лида у Варьки. - Я тебе скажу. Оно сто тысяч раз в сутки бьется, и, получается, сорок миллионов в год. А за жизнь?.. Ты день и ночь провела, а сердце пятьсот пудов крови перекачало. Для чего? Чтоб ты дурой росла, частницей?
Варька вспомнила Христину Михайловну и сказала спокойно:
- В жизни так и есть: лошадь тащит, а кучер получает на чай. Или у вас по-другому?
- А-а, что с ней толковать? - махнул рукой старик. - Щеголяет наглостью, окаянная!
Аккуратно потушил окурок, затолкнул его в спичечный коробок, пошел к выходу.
- Ржавый металл в переплавку можно, а шлак - он и есть шлак, его в отвал только.
- Иди, иди, старик! - подтолкнула Кузьму Гавриловича Варька. - Наживи свою болячку да и лечи ее! А я сама управлюсь.
Через два дня на квартиру явилась делегация из школы.
Комсорг Тишка Ёлкин, не глядя на Варьку, прошипел Змеем-горынычем:
- Сам к тебе никогда не пошел бы. Школе неприятность, вот только поэтому.
- Ты подумай, - вмешалась Оля Громова, боясь, что Тихон говорит сверх меры резко, - ты подумай, как это можно в наш век коллектив бросать? Ведь это эгоцентризм и капитуляция.
- Чего? - спросила Варька.
- Я говорю, ты подумай - и приходи в школу.
- Ладно, приду.
- Нет, ты поклянись, что по совести.
- Клянусь, - охотно подтвердила Базыкина. - Чтоб живой с места не сойти...
На совесть у Варьки были свои особые взгляды. Раз человек живет только одну жизнь, то просто глупо и неразумно заботиться о других, забывая о себе. Твердо держась тетиной веры, Варька еще, однако, понимала: такое не очень-то можно говорить открыто. Поэтому она с завидной легкостью могла поклясться в чем угодно. Обманывая других, не лукавила перед собой. Во всяком случае, ей так казалось. Для подобных случаев тетка научила ее замечательным отводным клятвам.
- Лопни глаза!.. - клялась Варька в классе - и тут же быстро добавляла про себя: - Бараньи!
Или бросала скороговоркой:
- Дня не пережить!.. - и бормотала в уме: - Собаке!
Или клялась совсем уж по-жульнически:
- Отсохни рукав!
А классу казалось, что Варька клянется правильно:
- Отсохни рука!
Варька добродушно выпроводила делегацию за дверь, даже подала Тишке Ёлкину его легкое пальтецо. Закрыв дверь, ухмыльнулась:
- Хорошо ты поешь, да мне плясать неохота!
Лида тоже пыталась уговорить сестру вернуться в школу. Варька наотрез отказалась. Она сообщила, что ей уже семнадцать лет, что надоело жить на гроши сестры и она пойдет на работу.
После долгих споров Лида отступила, но выговорила условие: сестра будет посещать вечернюю школу и закончит среднее-образование.
- Вместе будем ходить, - совсем оттаяв, говорила она Варьке, - я ведь тоже в седьмом учусь. Ты же помнишь, я рано на работу пошла.
Потом сестры обсуждали вопрос, куда устраиваться младшей. Лида советовала идти в цех и обещала помочь.
- Вот еще! - пожимала плечами Варька. - Тебе уже двадцать шесть, и никто не сватался. А я себя губить не хочу.
- Тетины песни поешь, - заметила Лида раздраженно. - Смотри, на паперти кончишь.
Устроилась Варька в заводской клуб буфетчицей. Возвращаясь с работы, она весело рассказывала сестре о подвыпивших мальчиках, что толкаются возле ее стойки, и швыряла на стол монеты и мятые рублевки.
- Ты не думай, - объясняла она сестре, - это не ворованные. Мальчики сдачи не берут.
Аккуратно собирала деньги, складывала их в пластмассовую коробку. Кивала Лиде на свои сокровища:
- Ты, если что, можешь взять немного. Все-таки мне тоже помогала...
В вечернюю школу Варька пошла только после скандала с сестрой.
- Мне, может, замуж скоро, а тут синтаксис...
- У тебя уже есть кто-нибудь? - ужасалась Лида.
- Нету. Только этого добра много. Я знаю...
В школе сестры сидели за одним столом. Лида сделала это с умыслом. Боялась, что Варька будет лениться на уроках, кокетничать с соседями, не записывать лекций. И когда та действительно начинала зевать, тихонько подталкивала ее под столом и шептала, чтоб не слышал учитель:
- Не дури! Срам какой!
- Не сердись - печенку испортишь! - чесала языком Варька.
Занятия по литературе и русскому языку вел в школе Петр Михайлович Лавров, совсем еще молодой человек, лет двадцати двух - двадцати трех.
Тихий и застенчивый, он был удивительно строен и неловок, будто его только что смаху вытесали из молодой, пряменькой, едва окрепшей березы.
К его лицу никак не шли круглые железные очки, придававшие большим светло-синим глазам излишний холодок и строгость.
Говоря о писателях, Лавров сиял близорукими глазами и разводил в стороны крупные рабочие руки, точно удивлялся тому, как это могли люди с помощью пера и склянки чернил нарисовать картины, полные жизни.
- А что, разве не чудо, - потряхивая льняными длинными волосами, вопрошал Петр Михайлович, - поэт давно умер, а его сердце - вы же слышите! - стучит в стихах, и наши начинают стучать с ним в лад. Ну ясно же, чудо!
Варьке быстро надоела школа. Как-то, возвращаясь с занятий, она сказала Лиде:
- Учиться надо, чтоб хорошо жить. А если можно без уроков, тогда зачем они?
- А что такое "хорошо жить"? - спросила Лида.
- А то ты не знаешь? Одеваться красиво, кушать, с мальчиками погулять.
- Все?
- Все. Больше простому человеку не требуется.
- Рано тебе еще с мальчиками гулять, И о жратве поменьше думай. Голову набивай, а не живот
- Это ты опять от зависти, - съехидничала Варька. - За тобой-то никто не бегает.
- А за тобой бегают?
- За мной бегают.
- Ну смотри - набегаешься, родишь, я из дома прогоню.
- Нашла дурочку Я все по закону.
- По закону не бегают, а ухаживают. Может, много лет ухаживают, а потом женятся.
Варька подтолкнула в бок Лиду, спросила, чуть краснея:
- А ты еще ни с кем не была? Интересно! Только разве скажешь!
- Ни с кем. Ты об учении думай.
- Ну да, - ухмыльнулась Варька. - Тебе и не надо, холодная ты какая-то и кислая, вроде кваса.
- Ничего не холодная, - смутилась Лида, - вот кончу школу, тогда и подумаю.
- "Тогда"! И сейчас-то суходушина!
- Перестань болтать! - рассердилась Лида. - Какая суходушина?
- Ну, не пенься, - проворчала Варька. - Ты, как хочешь, живи, а я - сама по себе.
- Сама по себе, а в школу ходи!
Наверно, Варька все-таки бросила бы школу, если бы не случай, сильно изменивший жизнь сестер.
Петр Михайлович, рассказывая на одном из уроков о Маяковском, внезапно замолк, будто поперхнулся, и долго кашлял: порвал нить мысли и никак не мог связать разрывы в узелок.
Варька, рисовавшая в тетрадке усатые профили, с любопытством подняла голову и внезапно - гордо и весело - тряхнула длинными темно-русыми косами.
Петр Михайлович - так показалось Варьке - краснея и близоруко щуря глаза, вцепился в нее взглядом и забыл обо всем. Льняные волосы падали ему на лоб, мешали смотреть, и учитель, будто конь, сгоняющий мух, дергал головой.
Варька ущипнула сестру за бок:
- Вот тебе и "много лет ухаживать"!
Через неделю уже весь класс знал, что Лавров насмерть влюблен в младшую Базыкину, и тут, пожалуй, пахнет женитьбой.
Сама Варька весело поддерживала эти слухи,
- А что? Вполне может быть, - отвечала она на лукавый шепот одноклассниц.
По ночам, лежа в кровати, смотрела сощуренными глазами в потолок, спрашивала сестру:
- Красивый?
- Красивый Я рада за тебя.
- А почему красивый?
- Ну, как же! - живо восклицала Лида. - Глазища умные-умные, и не пустомеля какой-нибудь, не шаромыжник.
- Откуда знаешь?
- Вот те и раз! Это всякому видно.
Потихоньку вздыхая, Лида поучала сестру:
- Ты теперь, Варя, лучше всех учись - не подводи Петра Михайловича.
- Тю! - хохотала Варька. - Чего это голову ломать? Он мне и так пятерку выставит. На то и любовь.
Помолчав немного, допытывалась у старшей сестры:
- А ты знаешь - что́ она - любовь?
- Это когда ты счастлива от него, а он от тебя.
- А если кто любит меня, а я его нет, тогда не любовь?
- Тогда нет.
- Ну ладно, я, может, люблю. А он-то - и говорить нечего. Не слепая.
Как-то в субботу, перед школой, Варька выпросила у Лиды штапельное платье и туфельки на высоких каблуках.
- Тебе зачем?
- Учителя в гости приглашу. Можно?
- Можно, - побледнев, сказала Лида. - А он знает?
- Не знает. Все равно придет, я же вижу.
На уроке сестры, как всегда, сидели за одним столом, а Петр Михайлович опять запинался, мял слова и глядел - как ясно видела Варька - только на нее.
После уроков шепнула сестре:
- Ты беги домой, ужин согрей, пол протри, а я учителя притащу.
Лида поспешила домой, сделала все, что нужно, но не успела переодеться, когда в дверь постучали.
Девушка растерялась, густо покраснела и убежала переодеваться на кухню.
Вернувшись, присела на краешек стула - и вскакивала только тогда, когда надо было подать Петру Михайловичу и Варе винегрет или рыбные консервы.
Варька быстро захмелела. Подливала себе в стакан вина из большой черной бутылки, не замечая, что учитель и сестра почти не пьют.
- Чего это вы стеснительный такой? - фамильярно допытывалась она, обнажая в улыбке блестящие мелкие зубы. - Чай, не впервые с девчонками-то?
Учитель наливался краской, невпопад кивал головой, и Лиде казалось, что думает он о чем-то совсем другом. Иногда близоруко взглядывал на Лиду, и было у него такое растерянное выражение мальчишки, точно хочет прыгать с кручи в воду, да боится: не влетело бы за озорство.
Девушке от этого взгляда становилось и радостно и боязно, но она старалась не думать об этом, а принуждала себя радоваться за Варю.
Внезапно учитель на что-то решился. Глаза его загорелись синим спиртовым огоньком, он даже привстал со стула и сказал, как в холодную воду окунулся:
- Хотите, стихи почитаю?
Лида обрадовалась, даже захлопала в ладоши, но, смутившись, поглядела на сестру. Варька кивнула головой:
- Можно.
Учитель пригнул голову к груди, будто в лицо ему дул снежный ветер, вытянул вперед руку и, коротко рассекая ладонью воздух, стал читать стихи о божестве и вдохновенье, о Прекрасной Даме, и еще много подобного.
Лида сидела недвижно, завороженно слушая музыку торжественных и печальных слов, а Варька победно глядела то на сестру, то на учителя, и взгляд ее говорил: "Это все ради меня, понятно?".
Потом Лида сбегала к соседке за гитарой. Петр Михайлович быстро щипал струны, а Варька пела низким грудным голосом частушки. Голос у нее был такой силищи, что стаканы позванивали и по клеенке стола ползали легкие алюминиевые ложки.
И хотя в частушках не было ничего особенного, Лида слушала их с неудовольствием. Ей казалось: Варька специально придумала эти частушки, чтобы уязвить сестру и о чем-то намекнуть Петру Михайловичу.
Милый мой, замучили
Твои глаза мигучие!
А еще замучили
Поцелуи жгучие!
Варька сверкала нахальными зелеными глазами, притопывала ногой:
Не гулять - так бабы судят,
И гулять - так укорят
Мы гулять, сестренка, будем,
Пусть побольше говорят!
"Боже мой! - думала Лида. - О чем она поет!".
А Варька, стоя за спиной учителя, раздувала ноздри, склонялась к Петру Михайловичу и, почти задевая его волосы высокой грудью, частила:
У мило́го черны брючки
И такой же пиджачок.
Подмигнет ему другая -
Он бежит, как дурачок.
Учитель неловко отставлял стул, пытался повернуться к Варьке лицом, но она, пританцовывая, снова оказывалась за его спиной.
Меня милый обошел,
Чернобровую нашел,
А она седые брови
Подвела карандашом.
Варька узила глаза, пронзительно смотрела на сестру. "У меня же не черные брови, - вдруг подумала Лида и вздрогнула: - А при чем тут я?"
Я любить-то не любила,
Только лицемерила,
От души не говорила
И ему не верила...Милый бросил - наплевать:
На примете еще пять,
Неужели из пяти
Лучше Пети не найти?..
Варька резко оборвала песню и, посмеиваясь, села на свое место.
Петр Михайлович, растерянно улыбаясь, снял очки и, протирая их платком, мягко глядел на Лиду с таким выражением, будто хотел сказать: "Вы уж не сердитесь, пожалуйста, на сестру - она же еще молоденькая, глупенькая".
- Налейте мне еще, Петр Михайлович, - попросила Варька, - или не заслужила?
- Варя, довольно, - нахмурилась Лида, - у тебя и так уже язык размок.
- Налей, - обняла Варька сестру, - или жалко?
Отхлебнув из стакана, она внезапно вскочила, кивнула Петру Михайловичу:
- Сыграйте, я последнюю спою.
Учитель потрогал струны, а Варька закружилась по комнате, озорно помаргивая глазами:
Я девчонка боевая,
В девках не остануся,
Но и горе тому будет,
Кому я достануся!
- Все, - выдохнула она, устало опустившись на стул, - хорошо?
- Неплохо, - согласился учитель. - У вас сильный голос. А отчего бы не пойти в самодеятельность?
- Куда? - засмеялась Варька. - Там же не платят.
- Конечно, - удивился учитель. - А зачем деньги?
- Мы с ней сироты - и приданое сами себе зарабатываем. Нас мужья не голыми возьмут.
"Стыд какой! - думала Лида, торопливо выходя на кухню. Но сейчас же вернулась. - Как бы она без меня совсем с рельс не сошла".
Петру Михайловичу тоже было, видно, не по себе, и он поспешно спросил:
- А есть у вас любимая книжка, Варя?
Но Варьку не так-то легко было сбить с ее дорожки. И она, посмеиваясь, кинула учителю:
- А то как же! Есть любимая книжка. Сберегательная!
- Что это вы все о деньгах? - окончательно сконфузился учитель.
Варька сощурила глаза, даже немного побледнела и произнесла совершенно трезво:
- Денег нет - век дура.
Лида вмешалась в разговор.
- Вы знаете, Петр Михайлович, - вздохнула она, - мы намедни новую марку варили. Высоколегированная сталь. И не вышло.
- Я слышал об этом, - кивнул учитель. - Очень сложный состав. Жаль, если не получится.
- Расчет неточный был. И потому - большой угар углерода.
Лида упрямо тряхнула головой:
- Все равно получится Мы сейчас за коммунистическое звание деремся. Нельзя, чтоб не получилось.
- А что такое коммунизьм? - вяло поинтересовалась Варька. - Это когда всем хорошо?
- Примерно.
- Ну, я сама себе это устрою.
- Одной себе - скучно, Варя, - не согласился учитель.
- Погодите... - запоздало спохватилась Лида. - А откуда знаете, что мы сейчас варим?
Учитель торопливо взял папиросу из коробки, сломал несколько спичек, прикуривая:
- В цеху давеча случайно был. И вас видел. Вы очень храбрая, Лида.
- Это почему же? - краснея от похвалы, спросила девушка.
- Ну как же? На такой высотище работаете. Небось, метров десять?
- Ну уж и десять! Еле-еле девять наберется...
- Все равно.
- И ничего сложного нет: катаюсь по шихтовому пролету и загружаю мульды. Только и всего.
- "Только и всего"! - засмеялся учитель. - Мы бы с Варей, чай, струсили!
Ходики на стене показывали полночь, и Петр Михайлович стал прощаться.
- Спасибо. Не откажете - еще приду.
Варька пошла проводить гостя.
Вернувшись, обняла сестру и потащила ее к зеркалу.
В большом волнистом стекле они видели себя до пояса. Варька шептала на ухо сестре какие-то нетрезвые пустяки, а сама все поглядывала в зеркало, и Лиде казалось, сравнивает.
- Ладно, пойдем спать - нам завтра географию учить.
- Черт с ней, с географией - выходной ведь.
- Все одно - учить надо.
- А зачем мужней бабе география? - раздеваясь, спросила Варька. - Пироги с нею печь лучше?
- Это не ты первая спрашиваешь.
- А кто еще?
- Митрофанушка. Недоросль.
- Завистливая ты, Лидка. Обидно, что ли, что Петр Михайлович ко мне ходит?
- А почему к тебе? Может, к обеим?
- К обеим! Ты же старше его на три года, и в зеркало погляди - сохлая, как осенний лист!
- Это уже слышала и в зеркало глядела. А откуда взяла, что я старше?
- В кадры бегала. Знакомая у меня там.
- Ну, спи. К тебе, так к тебе.
Петр Михайлович зачастил к сестрам. Каждую субботу он приносил . с собой шоколадные конфеты или фруктовый торт, стесняясь, отдавал их Варьке. Та хозяйственно складывала конфеты в тарелку, ставила на стол, предлагала Петру Михайловичу:
- Вы ешьте, ешьте, не стесняйтесь. И нам тоже хватит.
- Я, если позволите, лучше покурю, - лез за портсигаром учитель.
Однажды Лида задержалась на комсомольском бюро и пришла домой уже затемно. Войдя в комнату, увидела: Варька гладит учителя подлинным льняным волосам, а тот что-то говорит прерывающимся голосом.
С этого раза Лида старалась проводить субботние вечера у подруг. Под глазами у нее появились синие тени, и она старалась уверить себя, что это от усталости. Чтобы Варька не заметила перемены, Лида припудривала лицо и норовила сидеть в тени.
- Ну как у вас - все хорошо? - иногда спрашивала она сестру.
- Все, - небрежно роняла Варька. - Только робкий он, будто немой. Молчит и руки за спину прячет.
- Что ты говоришь! - вспыхивала Лида. - Отчего же это?
- А кто его знает! Недотепа какой-то. Самой все приходится.
- А что "все"? - холодела Лида.
- Много будешь знать - скоро помрешь.
Как-то ночью, ворочаясь в кровати, Варька завела с Лидой серьезный разговор. Речь шла о том, что у сестер одна комнатка, и если Варька выйдет замуж - как тогда?
- Не волнуйся, - вяло отозвалась Лида, - уйду в общежитие. А разве у Петра Михайловича нет комнаты?
- Он же только институт кончил, ему не скоро жилплощадь дадут. Угол снимает.
- Я уйду, не беспокойся, - повторила Лида.
- Понятно... Еще попросить хочу...
- О чем?
- Я у тебя штапельное платье совсем заносила. Ты отдай его мне...
Поколебалась немного, добавила:
- Потом, когда разбогатею - верну. И отблагодарю, ты не думай.
- Зачем торговаться? - вздохнула Лида. - Мы же сестры. Бери.
Варька соскочила с постели, обняла Лиду, покружила по комнате:
- Ты не уходи по субботам. Я же вижу. Сиди с нами.
- А зачем?
- Петя при тебе поживей языком мелет.
- Ладно, если будет свободное время.
- Ты найди. Для сестры все же. А то он такой, что и во сне, чай, комара не убьет.
Петр Михайлович продолжал исправно приходить в комнатку сестер. Разглядывая его исподтишка, Лида с удивлением замечала, что он не смотрит ни на нее, ни на Варьку. Глядел учитель куда-то прямо перед собой, будто читал на белой стене не видимые никому, кроме него, письмена.