Бурко оказался не просто говорящий. Он еще и читать умел, да не на одном языке. И говорил на них же. Читал он все, что подворачивалось под ногу, заставляя переворачивать страницы и разворачивать свитки то Илью, то кого-нибудь еще. Особенно конь любил всякие военные трактаты. Некоторые он даже зачитывал богатырям вслух. Большинство витязей с таких чтений старались потихоньку сбежать, но некоторые внимательно слушали, прикидывая, нельзя ли извлечь что-то полезное из чужой военной сноровки. Очень редко Бурку удавалось дочитать что-нибудь до конца за один раз, поскольку богатыри начинали обсуждать услышанное, и волей-неволей ему приходилось вступать в спор, хотя бы для того, чтобы показать остальным, насколько он их умнее. Больше всего киевлянам запомнился спор богатырей о колесницах. Бурко читал "Илиаду", Добрыня, Алеша, Илья и Михайло Казарин пытались продраться через непонятную размеренную речь, чтобы уловить суть. Михайло постоянно фыркал, слушая описания битв: "Ромеи - ромеи и есть. Одни поорали громче - другие к ладьям побежали. Те поорали - первые к городу бегут. Князья вот только не ромейские - друг за дружкой гоняются". Однако, когда Бурко начал читать о боевых колесницах, все четверо резко пододвинулись поближе.
- Постой-постой, Бурко, не части, - остановил коня Илья. - Ты говоришь, они на телегах дерутся, так, что ли?
- А телеги о двух колесах, - пробормотал под нос Алеша.
- Несуразица какая-то, - подумал вслух Михайло. - Телега о двух колесах ехать не может. Будет набок падать.
Добрыня со вздохом палочкой нарисовал на песке колесницу. Трое остальных наклонились над рисунком, а Бурко под шумок попил водички и схарчил Алешины сухари.
- А смысл какой тут? - спросил Алеша. - Чего на коне или пешим не биться?
- Ну, может, так удобнее? - неуверенно спросил Михайло.
- Это вряд ли, - решительно сказал Илья. - Кочки, камни, коряги, земля, опять же, неровная. Чуть замешкался - и все, уже не в телеге едешь, а пузом по земле.
- Зато стрел можно много взять, - молвил молчавший до поры Добрыня. - А в колесницу можно втроем усесться. Один правит, другой стреляет, третий рубит тех, кто поближе окажется. Вражьих коней распугивать можно, а если на ось серпы нацепить, а на дышло копья...
- А если против пешцев?
- А если против пешцев - разогнался, а перед строем повернул и вдоль него поехал. Серпами кого-нибудь порежешь, сверху постреляешь.
- А не проще ли на добром коне въехать и булавой по башкам? - спросил Алеша.
- Нам, может, и проще, - здраво рассудил Илья. - А то ромеи. Народ хлипкий, кони у них сухие и мелкие, как мыши. Тут не повъезжаешь.
- А может, попробуем? - робко предложил Михайло.
Богатыри и конь молча уставились на Казарина.
- Да я ничего, - смутился тот. - Думал, может, телегу пополам распилить...
- А чего, - начал размышлять вслух Добрыня. - У князя на дворе телег не один десяток - на них за оброком ездят. Одну возьмем - никто и не хватится, коней - моего и твоего, Илюшенька.
- Не-а, - помотал головой Бурко, - я в упряжь не пойду. Должен же кто-то вам объяснять, как это все делать надобно.
- Ну, тогда Алешиного.
- Я...
- А Алеша будет за возничего.
- А почему я? Я у батюшки только на телеге ездил, и это давно было! Вон, Илюха у нас крестьянский сын - пусть он и будет возничим.
- Во-первых, - веско сказал Илья, - я у отца тридцать три года на печи сидел, а потом сразу в Киев ускакал. И ничего о крестьянском деле не знаю. А во-вторых, ну сам подумай, что за вид у нас будет, если я буду возничим, а ты за князя стоять? За Ахиллу и Аякса мы с Добрыней будем, мы люди крупные, а ты у нас будешь вроде как Иолай.
- Иолай был у Геракла, - поправил Бурко.
- Один хрен.
- Тогда поехали.
На дворе у Владимира Илья выбрал самую крупную телегу и в два удара разрубил ее напополам, точнехонько посередине. Княжьи гридни попробовали было спорить, но Муромец, рассеянно помахивая мечом, срубил у одного чуб, и они как-то сразу притихли. Тем временем Бурко объяснял коням Добрыни и Алеши, что от них требуется. Добрынин вороной лишь укоризненно посмотрел на хозяина, а вот Алешин оскорбленно заржал. Бурко широко улыбнулся ему и прожевал кусок ненужной половины телеги. Ржание перешло в какой-то сип, и Алешин Серко покорно подошел к телеге. С грехом пополам богатыри приладили упряжь, рассчитанную для одной крестьянской лошадки, на двух богатырских зверей. Алеша, поеживаясь, сел на передок и с опаской взял в руки вожжи. Внезапно на Илью нахлынули недобрые предчувствия, и он неуверенно оглянулся на Добрыню. Но Змиеборец уже был поглощен волшебными видениями: вот он, стоя на огромной белой колеснице, торжественно въезжает в Киев после очередного похода, а Попович держит над ним венок; впереди идет Илья и выкликает его подвиги, и киевляне кидают под колеса цветы. Ромеи называют это "триумф". Добрыня торжественно вступил на телегу, которая слегка покачнулась. Илья с трудом нашел место за его спиной.
- Лук брать будешь? - спросил он в ухо друга.
- А? Что? Лук? А-а-а-а, лук, - пришел в себя Добрыня. - Нет, лук пока рано. Это мы на пробу едем. Ты меч, кстати, тоже оставь. И ты, Алеша.
Все трое отстегнули мечи и отдали их Казарину.
Бурко отошел чуть ниже по улице и, повернув голову, искоса посмотрел.
- Не совсем то, конечно, - пробормотал он. - Ну да на первый раз сойдет. ПОЕХАЛИ!
Алеша неуверенно шевельнул вожжами, но умные кони двинулись сами, и телега, поскрипывая, неуверенно покатилась вперед. Под уклон... Только тут Илья понял, что его мучило все это время.
- Добрыня, - напряженно сказал он. - Это княжий двор...
Телега пошла быстрее.
- Ну? - удивленно обернулся Добрыня.
- А там впереди, - звенящим голосом продолжил Илья, - подол.
Кони перешли на рысь.
- А мы, стало быть...
У Бурка вдруг расширились глаза и встала дыбом грива.
- ЕДЕМ ПО СПУСКУ!
- ТВОЮ МАТЬ!!!! - Бурко поднялся на дыбы, видя, как на него несутся ржущие от ужаса Ворон и Серко.
Развернувшись на задних ногах, он пустился вскачь, вниз по Андреевскому спуску, ржа на скаку:
- С доро-о-ги-и-гогого!!!
Серко и Ворон, чувствуя, что их настигает грохочущая телега, припустили за вожаком. Илья бухнулся на задницу и, дергая Алешу за вихры, благим матом орал:
- Сворачивай! Сворачивай, поповская твоя душа!!!
Замерший от ужаса, Добрыня столбом стоял в телеге, бормоча про себя молитвы. Киевляне шарахались во дворы, на глазах у вихрем мчавшегося Бурка слепой хромец, сидевший с протянутой рукой на обочине, вдруг прозрел и с воплем перемахнул саженный забор. Какая-то девка с коромыслом столбом встала посреди дороги, обессилев от страха, и Бурко только и успел ухватить ее зубами за рубаху и забросить себе на спину. Еще одну в последний момент выдернул из-под колес Илья и кинул на спину Алеше. Та пронзительно визжала.
- Люууууди!!! Ратуйте! Богатыри за девками на телегах скачут!
По всему Киеву гудел набат, люди прятали дочерей в домах и с ужасом выглядывали за ворота. На крыльцо своего дворца выскочил в одном сапоге Владимир и из-под руки пристально вглядывался вниз. Путь богатырской колесницы можно было легко различить по взлетающим вверх обломкам, разлетающимся курам ("Почему курам?" - отрешенно подумал князь) и женским крикам.
- Ну, мать вашу, защитнички, - пробормотал князь себе под нос.
- А по-моему, ничего страшного.
Князь затравленно оглянулся. Рядом стояла Апраксия, как всегда строгая в своем уборе.
- Повеселятся - и успокоятся. Это странно, но мне кажется, что я лучше тебя понимаю твоих воинов - на Рубеже тишина все лето, и твои мужи просто заскучали...
Крики стали громче, вверх полетели доски и какие-то обрывки.
- На Житний торг приехали, - машинально отметил Владимир.
- ...в конце концов, - невозмутимо продолжала Апраксия. - Ты должен радоваться тому, что твои избранные от скуки устраивают погромы, а не заговоры.
- Ну, у нас не Царьград, - ворчливо ответил Владимир. - Князь на князя - еще куда ни шло. Та-а-ак, вот они на мост въехали...
Обычно на мосту через Днепр места хватало точь-в-точь разойтись четырем телегам. Но стоило Бурку вылететь на деревянный настил и, путая ржание и человеческую речь, предупредить всех на скаку о грядущих колесничих, как середина волшебным образом освободилась. Алеша, за которого держались уже три девчонки ("Нарочно, что ли, они под колеса лезут?" - подумал Илья), ухитрился провести телегу так, что столкнул в воду только пять возов. Вылетев на Оболонь, Серко и Вороной пошли вскачь. Бурко, летевший впереди с девкой на спине, начал находить своеобразное удовольствие в этой гонке и во все горло орал песню Иолая из свитка про подвиги Геракла: "С дороги лети, быстрокрылая птица, скорее! Зверь мохношкурый, в дебрях скрывайся, не медли! Видишь, клубы над дорогой широкой поднялись! Быстрые кони летят, словно ветер, пред ними!"
- И долго мы так будем скакать? - пискнул кто-то Илье на ухо.
Богатырь пошарил за спиной и вытащил испуганную девчонку лет шестнадцати. Краем глаза он увидел, что похабник Алешка перехватил вожжи зубами, обнимая за талии уцепившихся за него киевлянок. При этом он как-то ухитрился ухватить всех троих и, похоже, жизнью был доволен. Добрыня уже пришел в себя и, судя по движениям рук, прикидывал, как оно будет - стрелять с телеги. Илья вздохнул.
- Тебя как звать? - крикнул он девчонке.
- Маняша, - тонко ответила та.
- Ну, Маняша, кони добрые и разогнались от души! Раньше Рубежа не остановятся!
- Мне нельзя - испуганно заверещала Маняша, перекрывая грохот телеги. - Меня мама дома ждет к вечеру!
- Да не боись! У нас на заставе парни хорошие, не обидят. Они меня боятся. А то еще, может, телега раньше развалится.
Маняша в ужасе замолчала и лишь глядела вперед круглыми глазами. Илья, которого тоже захватила бешеная скорость, начал подпевать Бурку: "И налетев с поворота по медноблистающим дружно! Вставшим рядами врагам копья гремящие бросит! Юный воитель с щитом меднокованным крепким!" Добрыня обернулся к Илье и проорал:
- Лук зря не взяли! Я уже стоять приноровился!
- А мне и так хорошо! - отозвался спереди Алеша, перехватывая попутчиц поудобнее.
Илья мог бы поклясться, что услышал дружное тройное хихиканье. Впереди на почему-то резко ставшей пустынной дороге показалась черная точка.
- Побереги-и-иго-гогось! - заревел из пыли Бурко и вдруг осекся.
Серко и Ворон как-то внезапно перешли на рысь. Илья вглядывался вперед, но из-за поднявшихся клубов ничего видно не было. Кони перешли на шаг. Муромец вдруг понял, что Бурко с кем-то говорит, причем, судя по ноющему тону, оправдывается. Догадка одновременно обрушилась на друзей. Алешка резко убрал руки за спину, Илья осторожно посадил Маняшу рядом, а Добрыня встал смирно и принялся старательно разглядывать ладони. Пыль опускалась, кони встали. Из клубов показался странно склонивший голову Бурко, рядом шел, держа коня за ухо...
- Отец Серафим, - выдохнул Илья.
Подскакавший было сзади Казарин резко развернулся и помчался обратно к Киеву.
- Ах ты, скотина четвероногая, - выговаривал поп коню. - Ты что творишь? По дорогам людей топчешь, девок воруешь? Илья надоумил или сам сподобился?
С отцом Серафимом у Бурка отношения были сложные, хотя, в общем, добрые. Сперва священник считал, что говорящий конь одержим бесом. Но когда Бурко позволил окропить себя святой водой (да еще немало выдул так, ловко сунув в ведро морду) и, не моргнув глазом, стоял, пока поп осенял его крестным знамением и окуривал ладаном, отец Серафим смирился и сказал, что пути Господни неисповедимы и чудеса являлись раньше, являются и сейчас. Окончательно он принял Бурка, когда тот на память надиктовал ему из Аристотеля и сказал, что читал "Апокалипсис", хотя и ничего не понял. Иногда конь приходил к священнику на двор и подолгу с ним беседовал, хотя и сильно робел отца Серафима. Когда же буйная Серафимова паства в очередной раз учиняла какую-нибудь молодецкую пакость, маленький поп в сердцах говорил: "Один среди вас человек - да и тот конь".
Сейчас отец Серафим дергал коня за ухо, а тот скуляще оправдывался:
- Да что вы, отец Серафим! Я же ни сном ни духом! Они сами все! Я им "Илиаду" Гомера преславного читал, а Казарин говорит: "А давайте на телеге попробуем". И девку я не воровал, я ее из-под копыт спас. Ой, ухо больно!
Поп отпустил коня и медленно подошел к телеге. Девчонки, как мыши, спрятались за спины понурившихся богатырей.
- Что ми шумит, что ми гремит, столь рано пред зорями? - ядовито начал священник. - То не печенези поганыя на Киев налетели, не варязи буйныя на Днепре ратятся. То гуляют мои чада любимые, Илюшенька, да Добрынюшка, да Алешенька. Не на борзых конях в чистом поле поскакивают, но гоняют на телеге ломаной по Киеву, девок красных хватают да лавки на торгу переворачивают. И откуда же печенегам под Киевом взятися - небось сами убежали к морю Хвалынскому, когда тут такие звери со скуки бесятся!
- Отец Серафим, мы нечаянно, - пробормотал Алеша. - Мы хотели медленно сперва, а она под горку как пошла...
- Мы проверить хотели, сноровисто ли так воевать, - начал объяснять Добрыня. - А девки просто случайно подвернулись, мы их из-под колес выдернули.
- Что-то ни одного мужика вы из-под колес, я смотрю, не достали! - сердито ответил священник.
- Мой грех, - решил взять на себя вину Илья. - Это все дурость моя и скверноумие. А девок мы, правда, случайно подхватили, верно, Маняша?
Маняша испуганно закивала.
- Тьфу. Ну что с вами делать теперь?
- Отче, прости! - богатыри попрыгали с телеги и бухнулись священнику в ноги. Бурко подумал немного и тоже опустился передними ногами на колени.
- Не пришибли никого?
- Нет, - твердо ответил Алеша. - Я смотрел. Ну, кого, может, в Днепр с возом скинули, кого с лавкой перевернули, но насмерть нарочно никого не придавили.
- Отче Серафиме, прости, - прогудел Илья, избегая смотреть попу в глаза.
- Все, что порушили, - людям возместите, - строго сказал отец Серафим.
- Мы возместим! - радостно заголосил Алеша. - Мы... Да! У нас еще с прошлого года, как на хиновей ходили, добыча не пропита!
- Мы же на нее церковь поставить обещали! - толкнул Алешу в бок Добрыня.
- Церковь мы с печенежской добычи поставим, - решительно сказал Илья.
- Так мы же ее еще с ребятами не подуванили, - удивился Добрыня.
- Сейчас все людям возместим, быстро на Заставу метнемся и подуваним, - подытожил Илья и робко посмотрел на отца Серафима.
- Эх вы, головорезы, - покачал головой священник. - Ладно, идите в город, просите у людей прощения.
Богатыри весело побежали к коням.
- Пешком идите! - прикрикнул отец Серафим. - На конях я девиц по домам развезу. Не доверяю я вам.
- Да мы бы и сами отвезли, честно, - неубедительно возмутился Алеша и осекся, когда поп показал ему маленький сухой кулак - Да я что, я ничего.
Богатыри медленно побрели по дороге к Киеву.
- Эй, - донеслось из-за спины. - Чтобы, когда я в Киев приду, все уже поправили.
Илья вздохнул и припустил бегом.
Нельзя сказать, что все затеи Бурка были такими же разрушительными. Прочитав впервые (в подлиннике) трактат китайского военного мужа Сунь Цзы (отец Серафим долго плевался от похабного имени), четвероногий стратег загорелся учинить в Киеве соглядатайную службу. Но здесь его не понял даже Илья. Месяц Бурко растолковывал другу значение десяти видов лазутчиков, рисовал копытом на песке стрелочки, показывая, как один лазутчик обманывает другого, чтобы тем перехитрить третьего и в результате заманить вражеское войско в засаду. Илья чесал в затылке и смотрел на коня оловянными глазами, пока Бурко не начинал ржать и прыгать на стрелочках всеми четырьмя копытами. Первая разведка богатырской заставы, имевшая целью наблюдать за печенегами на порогах Днепра, кончилась срамотой. Заскучавшие разведчики, Михайло Казарин и Самсон-богатырь, погромили становище, за которым должны были соглядать, и потом неделю утекали к заставе с добычей, преследуемые озверевшей от такого коварства ордой. За месяц до того Владимир заключил со степняками мир на десять лет, и ханы, доскакав до заставы, не столько лезли в драку, сколько стыдили богатырей за вероломство. В те поры Добрыни на заставе не случилося, отпросился Змиеборец в Киев к жене, и разрешать спор пришлось самому Илье. Говорить красно, как Добрыня, Муромец не умел, порубить поганых, выскочивших вперед своего войска, было как-то не с руки, все же насвинячили вроде свои, поэтому, надавав "разведчикам" по шеям, Илья отобрал у них добычу, добавил из войсковой казны и поехал к степнякам мириться.
- Ты, Илья, плохой воевода, нечестный! - кричал с безопасного расстояния самый старый и уважаемый хан Обломай. - Мы с твоим Владимиром хлеб ломали, молоко кобылье пили, грамоты крепкие пос... поп... подписывали! А твои алп-еры мое становище погромили! Мы писали - войны нет, а твои алп-еры мои юрты повоевали.
- Ты это, Обломай, не шуми, - рассудительно крикнул Илья. - Ты лучше сюда езжай, чего мы кричать-то будем!
- Я приеду, а ты меня порубишь, да? Очень умный, да?
- Не порублю, у нас же мир подписан. Или ты сам войну начать хочешь?
Обломай только рот открыл от такой наглости.
- Ты не только нечестный, ты и бесстыжий еще! Твои алп-еры уже войну начали!
- Вот ты шумишь, шумишь, а не понимаешь, - продолжал с умным видом орать за два перестрела киевский воевода. - То и не война никакая была, а разведка! А про разведку грамот никаких не было.
Ошарашенные ханы переглянулись. Самый молодой, Таракан, набравшись храбрости, крикнул:
- А какая разница-то, война или разведка?
- Ну, ты сам посуди, - надсаживался Илья. - Когда собираешь войско, с посвистом налетаешь, дома там или юрты жжешь, девок или мужиков, кому как, угоняешь - это война. А когда собираешь войско, тихо подкрадываешься, дома или, опять же, юрты палишь, девок, ну, или, кому нужда есть, мужиков... Это разведка. Понял?
Ханы с совершенно обалдевшим уже видом смотрели, как конь богатыря повернул голову и начал почти членораздельно что-то ржать хозяину в лицо.
- Бурко, заткнись, - прошипел Муромец. - Ты мне переговоры сорвешь.
- Я тебе сейчас кое-чего другое сорву, - с визгом ярился конь. - Я тебе для этого Сунь Цзы премудрого читал? Это, по-твоему, разведка? Скотина ты, а не богатырь!
- Сунь Цзы твой - китаец, а мы на Руси. У нас и разведка своя. Это будет вроде как разведка боем. А теперь молчи, видишь, они уже сюда едут.