- Да он редко пьет, все больше книги читает да силушку копит, гумнозием каким-то занимается, - вступился за подопечного стражник.
- Ну, пойду я, - решительно кивнул Владимир и шагнул к порушенной двери.
- Княже, не ходи! - боярин Вышата грузно бухнулся перед князем на колени, метя бородой пол. - Ну, как он на твое величие руку свою поднимет - на кого ты нас покидаешь?
- Да тебе-то только радости будет, - зло усмехнулся князь. - Нет, на меня он и пьяный не замахнется. А ну, с дороги!
Что-то в голосе Владимира заставило Вышату на карачках отползти в угол.
- Открывай!
Чурило торопливо снял с пояса связку ключей и дрожащими руками отпер замок.
- Ну, кого там черт несет? - донеслось из-за двери.
Князь обернулся к гридням, те дружно, как один, замотали головами. Владимир махнул рукой и, придерживая полы золотого византийского платья, шагнул внутрь. Свита гурьбой ввалилась за повелителем.
Чурило, выглянув из-за спины дружинника, снова перекрестился и вжал голову в плечи. Князь и богатырь, набычившись, стояли друг против друга. Чудовищно широкий, не людской мощи мужик в белых портах и рубахе нависал над Владимиром, хотя тот и был в высокой княжеской шапке ромейской работы. Бояре затаили дыхание.
- Ну, здравствуй, княже, - прогудел Илья. - Почто к узнику пожаловал? Али дело какое? Три года носа не казал, а тут и сам пришел, и холопов с собой притащил, - богатырь недобро скосил глаза на свиту.
- По делу, - отрывисто сказал Владимир.
- А этих, толстобрюхих, зачем привел? Без них дела не решаешь? Или для обороны? - Илья откровенно издевался над Владимиром.
Князь стиснул зубы, процедил:
- То свита, ближние мужи мои.
- Гумно это, а не мужи, - вздохнул богатырь. - Подними я на тебя руку - ни один не вступится, все окарачь поползут. Мужей ты, княже, сам разогнал, потому как мужи, они не черви, снизу на тебя глядеть не станут.
- А ты подними, - закипая, ответил князь, - тогда и посмотрим! А поползут - я и сам еще мечом опоясан!
Он шагнул к богатырю.
- Тебе ли надо мной глумиться, Илья Иванович! Я - дурной князь? А ты - хороший богатырь? От твоих непотребств тебя и заперли, так ты и в погребе буянил! А уж то, что три дни тому выкинул, так я не поверил сперва, когда мне рассказали.
Илья чуть смутился:
- Ну, выкинул... Сила-то гуляет, я не молод, но еще не старик. Ты садись, княже, давай о деле говорить. Вон, на тот сундук.
- Ты как с князем разговариваешь, собака! - набрался смелости Вышата. - Я тебя!
Илья исподлобья глянул на боярина. Вышата подавился словами и шатнулся назад, грузной тушей выдавливая остальных из погреба.
- Потому и не любил я твой двор, княже, что там таких боровов кособрюхих, что у моего отца на заднем дворе в луже. О печенегах пришел говорить?
- Выйдите, - повернулся к боярам Владимир.
Бояре мялись.
- ВЫЙДИТЕ, Я СКАЗАЛ! - тихо повторил князь.
Давя друг друга, ближние мужи выскочили из погреба и захлопнули дверь.
- О печенегах, - кивнул Владимир. - Бурко твой вчера опять в степь ходил, утром вести принес. Собираются они. Калин на Воронеже встал, к нему ханы идут. Силы - видимо-невидимо. Что делать будем, Илья Иванович?
Последние слова князь произнес как-то робко, неуверенно.
- Что делать? - усмехнулся богатырь. - Ну, я, положим, тут посижу. А вот что ты будешь делать, княже? Кого на печенегов пошлешь? Вышату? Он Калину первый в ноги поклонится. Сбыслава? Парень смелый, голову честно положит, да толку-то? Или сам, может, вспомнишь, как тридцать лет назад ратоборствовал?
- А ты, стало быть, будешь на нас отсюда смотреть, так? За меня не бойся, я еще не забыл, как на коня садиться. Ты мне вот что скажи: сколько обиду-то помнить собираешься? Весь век? Христос велел прощать врагам своим.
- Добрый ты князь, зла не помнишь, особенно когда сам его творишь, - Илья встал, прошелся по погребу. - Ничего-то ты, Владимир Стольнокиевский, не понял. Ты думаешь, что тебя князем-то делает? Венец? Плащ золотой? Серебро твое? Нет, княже, того и у купцов хватает. Дружина тебя делала тем, кем ты был. Пока у тебя за столом тридцать богатырей садилось - был твой престол высоко! Да не умел ценить. Говоришь, прощать велено? А ты хоть прощения-то просил?
- Мне у тебя прощения просить? - захрипел Владимир. - Великому князю земли Русской у мужика муромского? Да ты от хмеля еще, я вижу, не отошел! Может, в ноги еще тебе поклониться?
- Это ты, князь, сам решай, - усмехнулся богатырь. - Подумай, повспоминай. Всех вспоминай, княже! Сухмана вспомни, Дуная, Данилу Ловчанина...
Владимир побледнел, на лбу выступил пот:
- Нашел время...
- Другого времени у нас не будет, ни у тебя, ни у меня. Как надумаешь, дай мне знать.
Князь хлопнул дверью так, что от косяка песок посыпался. Илья снова открыл книгу, стараясь отогнать поганые мысли. Вроде и сделал все правильно, но на душе стало только поганей. На ум пришли стихи поэта из далекой Поднебесной земли:
Я лежу на поле у Ечэна
Варварской простреленный стрелою,
В небесах могучий черный ворон,
Не спеша, кружится надо мною...
Стихи переложил несколько лет назад верный Бурко, искусник Алеша сложил на них песню, и так она полюбилась богатырям, что каждый тихий вечер, выпив меду или ромейского вина, Застава, встречая закат, орала со слезою в голосе:
Ты зачем кружишься, черный ворон,
Над сраженным воином Китая?
Хочешь мяса моего отведать?
А на юге матери рыдают...
Над просторами Поднепровья неслась, бывало, ставшая своей уже песня из Поднебесной:
Выну я стрелу из раны черной,
Рану завяжут полой халата,
Что украшен алыми цветами,
И расшит драконами богато.
Незаметно для себя Илья запел:
Скоро я уйду из Поднебесной,
Стану горным духом нелюдимым,
И тебя прошу я, черный ворон:
Мой халат снеси моей любимой.
Богатырь увлекся, и стены уже дрожали от мощного голоса:
Расскажи, что зря она ночами
Мой халат шелками расшивала,
Расшивала алыми цветами
И полы драконом украшала.
Не был верен я своей любимой.
Я нашел себе невесту лучше
На кровавом поле у Ечэна,
Над рекою северной могучей.
Повстречал негаданно родную,
Не бывало девушки прелестней.
Нам на ложе из мечей и копий
Стрелы пели свадебную песню...
Илья не заметил, как снова отворилась дверь погреба. Не шумели в этот раз у входа, не толпились.
- Хочу надеяться, Илиос, что ты встретишь другую невесту.
Песня оборвалась, Илья медленно, не веря, повернулся:
- Княгиня?
* * *
Никто из богатырей Рубежа не ходил с посольством в Корсунь добывать Владимиру супругу. В степи было неспокойно, ромеи, ладя избежать высокой чести породниться с русским князем, науськивали печенегов на Киев, в порубежье шла тихая, не прекращающаяся ни на день война. В Киеве сыграли свадьбу, народ гулял неделю. Степь пожелтела, потом укрылась снегом, а мира на границе все не было. Лишь весной пришли послы от ханов, прося передышки. Поредевшие орды откочевали к Итилю, порубежье зализывало свои, раны. Впервые за полтора года Илья с крестовыми братьями решился покинуть Заставу, что стояла всего-то в трех днях богатырского скока от столицы. Не всякий проедет через весеннюю степь, когда буйный дух лезущих из земли трав валит на лету птицу, когда пьяные от весны туры с ревом скачут, сшибаются рогами, когда дикие тарпаны, в звериной радости от пришедшего тепла и сытости, с визгом гонятся за всадниками, чтобы, сбив вместе с конем, разорвать того, кто покусился на лошадиную волю, и того, кто эту волю предал. Однако не было в степи зверей настолько глупых, чтобы заступать дорогу трем русским богатырям, что торопятся домой. Вернее, были, конечно, но все давно кончились. В Киев, как у богатырей водится, въезжали не через ворота, а махнули прямо через стену. Вверх по спуску летели, загодя предупреждая-распугивая народ молодецким свистом, от которого срывало ставни. На княжьем дворе гридни шарахнулись по стенам, когда трое молодцов на скаку соскочили наземь, придерживая могучих зверей под уздцы, и бегом повели по двору, охолаживая после бешеной скачки. Пробежав несколько кругов, Илья повел Бурка к коновязи, где на почетном месте были врезаны в белый камень могучие стальные кольца. Расседлал, обтер, почистил, осмотрел спину, затем ноги, копыта.
- Ты еще в пасть мне загляни, - ехидно заметил Бурко.
- Болтай себе, в следующий раз сам расседлываться будешь, - беззлобно ответил Муромец и вытащил из переметной сумы огромный деревянный гребень.
- Ты что, опять мне гриву в косы заплетешь? - в ужасе ржанул Бурко.
- А ты поупирайся, я девок кликну, они тебе еще и ленты вплетут.
Уладив Бурка, Илья хлопнул его по холке:
- Не скучай, я недолго. Князю доложусь, а потом пойдем погуляем.
- Что делать-то будем? - спросил Бурко. - Напиваться что-то не хочется - настроение не то.
- Так и не будем. То есть сегодня не будем. По рядам походим, к гостям заморским заглянем, книги для тебя новые посмотрим, а?
Бурко усмехнулся, показав два ряда жутких зубов, ткнулся мордой в плечо богатырю.
- Лады. Вели мне только орехов в ясли засыпать, надоел овес.
- Все слышали? - повернулся Муромец к слугам.
- Так, Илья Иванович, - робко начал самый смелый. - Где же мы весной орехов достанем?
- То не мое дело, - отрезал Илья. - Скажите спасибо, что он изюму не попросил.
Добрыня и Алеша уже привязали своих зверей и ждали брата на крыльце. Илья снял шелом, пригладил волосы, оправил замызганный выцветший плащ. Посмотрел на сбитые сапоги, кое-как зашитые порты, глянул на братьев. Добрыня выглядел не лучше, хотя его лохмотья были побогаче. Только бабий насмешник Алешка ухитрился сберечь где-то пару портов да вышитую рубаху. Правда, красные когда-то сапоги и у него побурели до неузнаваемости, а поверх рубахи надет был духовитый кожаный поддоспешный кафтан. Илья махнул рукой:
- Ладно, не с ярмарки едем, с границы.
Держа шелом в правой руке, Илья шагнул в прохладу каменного терема. Из сеней мышами прыснули служанки. Сквозь затянутые слюдой окна пробивалось достаточно света, и богатыри засмотрелись на дивные настенные росписи.
- Ишь ты, закончили, - улыбнулся Алеша. - Самсон мне гривну должен, говорил - еще год возиться будут.
- Красота, - шепотом сказал чувствительный Добрыня, разглядывая выложенного цветным стеклом Архистратига во главе небесного воинства.
- Угу. - Илья придирчиво осмотрел доспехи и оружие архангела. - Все на месте, все пригнано. Знающий человек делал.
- Да ты на лики посмотри, Илья! Словно светятся! На битву едут, а умиротворенны и не гневны, но жалостливы...
- На то они и ангелы, - кивнул Муромец. - На тебя в бою посмотреть - обделаться с непривычки можно. Глаза выкачены, борода торчком, пена изо рта хлещет, а уж орешь ты такое - уши вянут.
- Да ну тебя, - отмахнулся Добрыня.
- Ты, Илья Иванович, себя со стороны не видел, - поддел старшего Алешка, пристально разглядывая сцены адских мучений с голыми грешниками и грешницами. - Вы когда с Бурком на двоих ругаться начинаете, вообще пожалеешь, что глухим не родился.
- Что-то князя не видно или не доложили ему? - поспешил перевести разговор Илья.
- Князя нет в Киеве.
Братья дружно развернулись на незнакомый женский голос. Некоторое время все трое смотрели молча, затем Илья вдруг почувствовал, что живот втягивается сам собой, а грудь расправляется совсем уж в неимоверную ширь. Добрыня судорожно провел по спутанной бороде рукою и одернул плащ так, чтобы не была видна дыра у колена. Похабник Алеша длинно и многовосхищенно свистнул. Перед ними стояла молодая женщина явно не русского облика и неописуемой красоты. Телом незнакомка была необильна, волос имела черный, хотя из-под убора почти не видный, кожу белую, как снег, а глаза такие, что хотелось или спрятаться, или пойти совершить какое-нибудь деяние - гору срыть, змею голыми руками шеи к хвосту привязать или дворец каменный за одну ночь построить.
- А-а-а-а... Э-э-э-э, - выразил общую мысль скорый на красное слово Добрыня.
- Я Апраксия, киевская княгиня, - с царственной простотой представилась женщина. - Мы не встречались раньше, но, мне кажется, я могу назвать вас по именам. Ты, несомненно, Илиос, глава росского войска, первый из катафрактов. Ты - Змееборец, Добрый по имени. Ты - Алексиос, повергший демона на крылатом коне. Муж мой много о вас рассказывал.
- Ох, представляю, что князь про нас наговорил, - тихонько высказал общее опасение Алеша.
Княгиня улыбнулась:
- Он рассказал достаточно, чтобы я могла радоваться нашей встрече. Мне, слабой женщине, дано увидеть героев, подобных воителям древней Эллады, тем, кто сокрушал чудовищ, побеждал варваров и плавал в Колхиду за золотым руном...
Илья почувствовал, что сапоги волшебным образом отрываются от пола, а грудь распирает такой гордостью, что кольчуга трещит. Алешка смотрел на княгиню без обычного похабства, но с детским восхищением. Добрыня покраснел, побледнел, потом махнул рукой:
- Да ладно, чудовищ... Одного змея, в общем, только и побил. Да и то со второго раза. Никита Кожемяка в старые времена, говорят, такого вообще запряг...
- Да и Тугарина я только с Божьей помощью и осилил, да еще сподлил под конец немножко, уж больно силен паскудник был, а мне тогда и двадцати не стукнуло...
- А в Колхиду мы, если честно, не за руном плавали, - глядя в пол, прогудел Илья. - Там дело княжеское было, ну и на зипунишки подсобрать...
- Скромность украшает могучих мужей, а если это скромность доблестных, то другого украшения и не надо, - еще ослепительней улыбнулась Апраксия. - Владимир наблюдает за строительством церкви на другом берегу Данапра. Он обещал вернуться к вечеру...
- Ну, еще бы, тут только дурак к вечеру не вернется, вернее, к ночи, - не удержался Алешка и немедленно заработал подзатыльник от Ильи и локтем в бок от Добрыни.
Княгиня мило покраснела, закрылась покрывалом и засмеялась. Алеша, потирая затылок, присоединился, потом захохотал Добрыня и, наконец, заржал и Илья, чувствуя, как тает лед полутора лет войны.
- Будьте моими гостями, - отсмеявшись, сказала княгиня.
Стол был накрыт в верхних палатах, братья с ходу набросились на еду. Княгиня, деликатно скушав кусочек рябчика и запив его вином, с улыбкой смотрела, как богатыри молотили все, до чего могли дотянуться.
- Я вижу, у вас на Заставе не едят досыта.
- Да нет, почему, едим. Только раз на раз не приходится. Когда тихо - можно и тура забить, рыбки половить. Когда Степь озорует - на одной тюре сидим.
- Странно, мне казалось, что ваши крепости стоят цепью и в любой момент подвезти припасы можно к каждой из них. Ведь если Рубеж можно рассечь и отрезать один город от другого, теряется сама цель такого строительства.
Богатыри дружно перестали жевать и уставились на Апраксию. Речи та вела совершенно не женские. Княгиня усмехнулась:
- Не удивляйтесь, хорошая императрица должна хотя бы разбираться в делах своего государства. Особенно если ее супруг правит не с трона в столице, а из седла, - она зябко передернула плечами.
- А-а-а, - понимающе кивнул Илья. - Тогда понятно. Только изволишь ли видеть, Застава - это не крепость. Мы впереди Рубежа, прямо в степи стоим, да и не на одном месте. Где тонко, туда и кочуем.
- То есть как, - удивилась Апраксия, - без города, без стен? В чистом поле?