- Пожалуй, - задумчиво проговорил император, - это достойный выбор, Руфин. Своими словами ты снял немалую тяжесть с моей души. Я казнил себя за то, что втянул сына своего лучшего друга в безнадежное дело.
- А я благодарен судьбе и богам, Прокопий, что встретил тебя на своем пути. Возможно, в этом мире найдутся люди, которые будут тебя осуждать, а может, и проклинать, но знай, что среди этих людей никогда не будет патрикия Руфина.
Сил у Прокопия было вполне достаточно. Руфин это понял утром, когда обошел лагерь, раскинувший на берегу безымянной речушки. Пятнадцать легионов пехоты, по тысяче человек в каждом, и пять тысяч кавалеристов, облаченных в тяжелые доспехи. Магистром пехоты был сиятельный Фронелий, магистром конницы - сиятельный Агилон. Обоих Руфин знал еще по Константинополю. Это Фронелий, тогда еще всего лишь комит, посланный императором Валентом против варваров, первым переметнулся на сторону Прокопия. Это его легионы провозгласили родственника Юлиана и Констанция императором. Фронелий мало изменился за минувшие месяцы, это был все тот же прямодушный римский солдафон, не склонный впадать в отчаяние даже в минуту крайней опасности. А вот Агилон переменился очень сильно. Из простого трибуна, умело орудующего мечом, он превратился в высокомерного и надменного царедворца, презрительно взирающего на нижестоящих. Однако патрикий Руфин очень быстро привел магистра конницы в чувство, напомнив ему о давнем знакомстве.
- Если мне не изменяет память, сиятельный Агилон, это именно ты ударом меча отправил на тот свет комита Гермогена, начальника схолы агентов.
- Все может быть, - криво усмехнулся магистр конницы, и лицо его слегка побледнело. - Слишком много времени прошло с тех пор.
- Я говорю это к тому, Агилон, что у императоров память обычно лучше, чем у магистров. Кстати, как здоровье бывшего префекта Набидия, который был свидетелем твоего молодецкого удара?
- Набидий умер в тюрьме, - процедил сквозь зубы магистр.
- Зато я жив, сиятельный Агилон, и моя память не уступит императорской.
Комитами при Прокопии состояли патрикии Кастриций и Флоренций. Первый был одним из самых активных участников заговора, второй некоторое время возглавлял префектуру Константинополя. Оба узнали Руфина, но свое отношение к нему выразили по-разному. Старый Кастриций радушно обнял молодого патрикия и заметил сокрушенно, что желал бы встречи в более счастливых обстоятельствах. Флоренций лишь кивнул Руфину и отвернулся. Впрочем, Руфин плохо знал бывшего префекта Константинополя, а потому и не обиделся на прохладный прием.
- Наслышан о твоих похождениях, Руфин, - вздохнул Кастриций. - И очень сожалею, что ты опоздал с помощью.
- Ты тоже считаешь, что дела плохи? - спросил Руфин.
- Суди сам, - махнул рукой комит в сторону горизонта. - У Валента сил в полтора раза больше, чем у нас. Кроме того, наши легионы измотаны бесконечными битвами и долгими переходами, а к Валенту прибыли новые подкрепления. Ты, вероятно, знал Лупициана?
- Кажется, он был комитом в Сирии?
- Да, - кивнул Кастриций. - Он обещал нам поддержку, но почти сразу же переметнулся на сторону Валента. Теперь он магистр конницы в войске императора.
Тень набежала на морщинистое лицо старого патрикия - похоже, он тяжело переживал предательство старого друга.
- А кто командует пехотой Валента?
- Магистр Гумоарий, - горько усмехнулся Кастриций. - Я никогда не доверял этому варвару. Правда, он хороший полководец. Во всяком случае, он изрядно потрепал Валента, прежде чем перебежал на его сторону. Ты, вероятно, слышал, Руфин, что твой друг Софроний стал квестором?
- Быть того не может! - удивился Руфин.
- А ведь это я уговорил Евсевия взять его в схолу нотариев. Как же мы порой бываем близоруки. Именно Софроний первым сообщил Валенту о мятеже Прокопия, за это и был обласкан. Он знал имена наших сторонников и в Риме, и в других городах империи. Софроний выдал их. И все они были казнены. У меня к тебе большая просьба, Руфин: если ты уцелеешь в этой битве, найди Софрония и убей его. Ты снимешь большой камень с моей души. Это ведь я привлек его к заговору. И это от меня он узнал имена наших друзей. Нельзя, чтобы предательство оставалось безнаказанным. Боги нам этого не простят.
- Хорошо, - отозвался потрясенный Руфин. - Я выполню твою просьбу. А тебе не кажется, патрикий, что в охранной схоле императора слишком мало людей?
Кастриций скосил глаза на холм, где виднелся поникший Прокопий верхом на гнедом коне, и покачал головой:
- Так решил он сам. Впрочем, трибун Бархальба предан императору и будет защищать его до последнего гвардейца.
Легионы Прокопия выстраивались в линию перед холмом. Если судить по вялым движениям легионеров и приглушенным крикам трибунов, сторонники самозваного императора давно утратили веру в победу. Исключение в общем унылом ряду составлял разве что магистр Фронелий, багровое лицо которого мелькало то на правом, то на левом фланге. Раскаты его громового голоса долетали даже до Кастриция и Руфина, стоявших в отдалении.
- А почему вы разместили конницу только на правом фланге? - спросил Руфин.
- Слева от нас топь, - пояснил Кастриций. - Вряд ли Валент рискнет послать туда клибонариев. Какая жалость, Руфин, что ты не привел своих варваров сегодня!
- Я сделал все, что мог, - вздохнул молодой патрикий. - Но люди не птицы, они не умеют летать.
Руфин чувствовал себя без вины виноватым. Русколаны выделили ему пятьсот конников во главе с Гвидоном. С помощью кудесницы Власты и золота он привлек на свою сторону две тысячи конных сарматов. Оттон и Придияр выставили шесть тысяч готов и древингов. Еще три тысячи дали венеды и руги. Если бы сегодня они стояли здесь, на этом заросшем зеленой травой фракийском поле, с Валентом было бы покончено навсегда. Его легионы, горделиво вышагивающие под сенью римских орлов навстречу славе и победе, были бы просто смяты конными русколанами и сарматами, втоптаны в землю пешими готами и венедами. Всего двух дней не хватило Руфину для победы. Двух дней, потерянных неизвестно где. Возможно, в Готии, возможно, в Русколании, возможно, в Девине, куда его завлекла кудесница Власта.
- Почему вы не окопали свой лагерь рвом? - сжал кулаки в бессильной ярости Руфин. - Почему не обнесли его частоколом? Ведь кругом столько леса. Мы могли бы продержаться неделю!
- Люди слишком устали, - покачал седой головой Кастриций. - А больше всех устал Прокопий. Ты молод, Руфин, тебе нас не понять.
- Не огорчайся, патрикий, - усмехнулся Руфин. - Я тоже состарюсь. В свой срок. Если, конечно, доживу.
- Нам, пожалуй, следует присоединиться к императору, - сказал Кастриций, - если уж мне суждено умереть сегодня, то я хотел бы умереть рядом с Прокопием. Слишком много связывает меня с ним.
Прокопий даже головы не повернул в сторону подъехавших патрикиев. Трибун Бархальба и комит Флоренций чуть сдвинули в сторону своих коней, освобождая Кастрицию и Руфину место рядом с императором. Обзор с холма был великолепен. Руфин, обладавший острым зрением, сумел разглядеть даже перья на шлемах атакующих клибонариев. Поначалу молодому патрикию показалось, что клибонарии устремились на конницу магистра Агилона, что было бы вполне разумным решением - это позволило бы легионерам Валента, числом едва ли не вдвое превосходящих своих противников, без помех атаковать пехоту Прокопия. Однако далее произошло нечто непонятное и выходящее за пределы здравого смысла. Как только конница Агилона сорвалась с места, чтобы достойно встретить врага, клибонарии вдруг резко свернули вправо, без страха подставляя свой фланг атакующему противнику.
- Это безумие! - воскликнул Руфин.
- Скорее предательство! - с горечью возразил ему Кастриций и оказался прав.
Конница магистра Агилона не стала атаковать клибонариев Валента. Она обошла их на рысях и скрылась в клубах пыли за спинами остановившихся легионеров. Зато клибонарии на полном скаку врезались в пехоту Фронелия. Удар был настолько внезапен, что железная стена не успела даже ощетиниться копьями и была буквально проломлена сразу в нескольких местах. А следом за клибонариями в битву вступили пехотинцы Валента, почти бегом бросившиеся на растерявшегося врага. Битва была проиграна Прокопием в течение нескольких минут. И самому императору осталось только одно - спасаться бегством. Так думал трибун Бархальба, командир охранной схолы, так же думал и Руфин, уже обнаживший меч. Однако у бывшего комита Прокопия было совсем другое мнение на этот счет. Он вдруг резко вскинул опущенную едва ли не к гриве коня голову и вознес правую руку к небесам:
- С нами римские боги, гвардейцы, - вперед.
Трудно сказать, что думали по поводу римских богов алеманы и руги, служившие в охранной схоле Прокопия, но все они дружно ринулись с холма вслед за императором в самую гущу торжествующих клибонариев. Их отчаянная атака смутила конников Валента, что позволило легионерам Фронелия почти без помех скатиться к реке и броситься в воду. Однако клибонарии очень быстро пришли в себя и стали теснить гвардейскую схолу, насчитывающую всего-то пять сотен бойцов, прямо в топь, о которой предупреждал Руфина старый патрикий. Сам Кастриций был уже мертв - дротик, пущенный сильной рукой клибонария, угодил патрикию в горло, и тот рухнул под копыта собственного взбесившегося коня.
- Прорываемся к реке! - крикнул Руфин трибуну Бархальбе.
Призыв был услышан, и уцелевшие гвардейцы ринулись к воде с пылом людей, умирающих от жажды. Руфин вышиб из седла двух подвернувшихся под руку клибонариев и уже почти достиг реки, когда чудовищный удар обрушился на его голову, и он провалился в черный омут беспамятства.
Очнулся Руфин уже под звездами. Ночь, похоже, вступила в свои права, и патрикию ничего другого не оставалось, как навеки распрощаться со скверно прожитым днем. Голова Руфина оказалась перевязана куском полотна, но рана, видимо, не была глубокой. Во всяком случае, боль не помешала патрикию сесть и оглядеться. Легионеры Валента праздновали победу. Костры горели по всему лагерю, а вокруг них бесновались захмелевшие люди, выкрикивая ругательства на разных языках. Варвары праздновали победу над варварами. Все случилось именно так, как и предсказывал мудрый Прокопий. Пленных насчитывалось не так уж много, и это слегка удивило Руфина. Однако, приглядевшись попристальней к своим соседям, он сообразил, что здесь у роскошного шатра, принадлежащего, видимо, Валенту, собраны только комиты и трибуны. Лица их были Руфину незнакомы, за исключением одного. Магистр пехоты Фронелий сидел в двух шагах от патрикия и скрипел зубами, пересиливая боль.
- Наконечник стрелы застрял в ране, - сказал магистр, глядя на Руфина воспаленными глазами. - Выдерни его, патрикий.
- Руки грязные, - с сожалением покачал головой Руфин.
- Зубами попробуй, - простонал Фронелий.
Руфин склонился над кровоточащей раной в предплечье магистра, нащупал железное жало зубами, потом уперся руками в грудь Фронелия и резко откинулся назад. Наконечник стрелы вместе с ошметками мяса он сплюнул на траву. Магистр шумно выдохнул воздух и открыл глаза. Крупные капли пота выступили на его лице. Патрикий оторвал подол туники и перевязал Фронелию рану.
- А я уже думал, что ты никогда не очнешься, Руфин, - покачал головой магистр. - Да оно и к лучшему было бы. Виселица - не самое подходящее место для римского патрикия.
- Нас повесят? - удивился туго соображавший Руфин.
- На рассвете, - охотно подтвердил Фронелий. - Такова воля императора. Валент очень сокрушался, что не сдержал гнева и приказал прикончить Прокопия ударом меча. Заодно убили и Бархальбу с Флоренцием. Это они связали Прокопия и передали его магистру Лупициану.
- Подонки, - процедил сквозь зубы Руфин.
- Они хотя бы дрались честно, - вздохнул Фронелий. - А вот Агилон сбежал еще до начала битвы. Попадись он мне сейчас, я бы задушил его одной рукой.
Память окончательно вернулась к Руфину. И хотя боль в голове не проходила, он все-таки мог вполне здраво оценить создавшуюся ситуацию. Жить патрикию оставалось всего несколько часов. Но и эти часы, подаренные щедрым императором Валентом, следовало провести с толком.
- Забыл спросить у Прокопия, где сейчас находятся Фаустина с дочерью, - посетовал на свою недогадливость Руфин. - Кстати, император успел на ней жениться?
- Прокопию не до того было, - усмехнулся Фронелий. - А Фаустину с дочерью он тайно отправил в Рим к патрикию Луканике. Не знаю, что будет с ними. Рано или поздно либо Валентиниан, либо Валент до них доберутся. Изведут ядом или придушат втихую, дабы ни у кого больше не возникло соблазна использовать их в своих целях.
Трудно сказать, любил ли Руфин Фаустину, но, во всяком случае, она не была ему настолько безразлична, чтобы вот так просто от нее отмахнуться. Тем более что в нынешних несчастьях вдовы императора Констанция виноват был именно Руфин. Это он привел в дом Фаустины Прокопия и уговорил ее поддержать самозванца. Призрак власти замаячил тогда перед честолюбивым патрикием, и он не устоял. А теперь смерть грозит не только вдове, но и ее ни в чем не повинной дочери.
- Долгов много у меня, - неожиданно произнес Руфин вслух.
- Это ты о чем? - не понял его Фронелий.
- Я виноват перед Фаустиной. А кроме того, я дал слово патрикию Кастрицию, что убью одного ненавистного ему человека.
- Это кого же? - полюбопытствовал Фронелий.
- Квестора Софрония.
- А я бы прибавил к нему магистра конницы Агилона, его тестя Арапсия, предавшего нас в Константинополе, и магистра Гумоария, так не вовремя перебежавшего на сторону Валента. А заодно придушил бы Петрония, уж слишком много на его руках крови моих друзей.
- Выходит, и у тебя долги? - усмехнулся Руфин.
- Ты, кажется, что-то задумал, патрикий? - насторожился Фронелий.
- Так ведь нам нечего терять, магистр, - спокойно сказал Руфин. - Ты сумеешь удержаться в седле?
- Почему бы и нет, - повел здоровым плечом Фронелий.
- В таком случае будь готов ко всему. - Руфин резко поднялся с земли и крикнул легионеру, стоящему неподалеку: - Эй, варвар, подойди.
- Бывают случаи, когда лучше быть варваром, чем римлянином, - последовал насмешливый ответ на латыни.
Фронелий захохотал, Руфин тоже не сдержал усмешки:
- Приятно встретить земляка вдали от родных мест. У меня к тебе просьба, легионер: найди магистра Агилона и передай ему, что я, патрикий Руфин, хочу его видеть.
- Первый раз слышу о таком магистре, - удивился легионер.
- Он перебежал на сторону императора Валента сегодня днем, - подсказал ему Фронелий.
- Ах, вы об этом, - брезгливо сплюнул легионер. - Его шатер в полусотне шагов отсюда.
- В таком случае держи плату за услугу. - Руфин снял шеи медальон на цепочке и бросил его земляку. - Он золотой.
- Вижу, - кивнул легионер. - Не извольте беспокоиться, патрикии, сделаю все, как велено.
Фронелий долго смотрел в спину уходящему римлянину, а потом обернулся к Руфину:
- Ты уверен, что Агилон захочет тебе помочь?
- Он захочет меня убить.
- Почему?
- Я знаю, что именно он сначала зарубил мечом Гермогена, а потом отравил бывшего префекта претории Набидия.
Ждать пленникам пришлось недолго. Посланный к магистру легионер вернулся в сопровождении самого Агилона. Видимо, бывший трибун, столь удачно изменивший императору Прокопию, не на шутку испугался за свою судьбу. И, надо признать, у него имелись основания для беспокойства. Гермоген был не просто комитом схолы агентов Валента, он был еще и близким другом тестя императора всесильного Петрония. А этот последний никогда не простил бы Агилону убийства своего верного соратника. В свое время Петроний и Гермоген отправили на тот свет немало константинопольских знатных мужей, обвиняя их в различных преступлениях. Многих они просто разорили под видом взимания налогов. Словом, Гермоген настолько хорошо послужил Петронию, что тот просто обязан был отомстить за его смерть.
- Чего ты от меня хочешь, Руфин? - зло зашипел Агилон, склоняясь к самому лицу своего злейшего врага.
- А ты разве не догадываешься, магистр? - усмехнулся патрикий. - Император Валент, согласно обычаю, обязан выслушать последнее слово приговоренных. И нам с магистром Фронелием есть, что ему сказать.
- И каким образом, по-твоему, я смогу вытащить вас отсюда?
- Нет ничего проще, Агилон. Никто не знает, что мы здесь. Договорись с охранниками, и они подыщут нам замену среди других пленных.
- Ты знаешь, в какую сумму мне это обойдется? - взъярился Агилон.
- А в какую сумму ты оцениваешь свою жизнь, магистр? - вежливо полюбопытствовал Руфин. - Речь сейчас идет именно о ней. Или ты рассчитываешь на доброту императора?
- Будь ты трижды проклят, патрикий, - процедил сквозь зубы Агилон и отошел.
Конечно, он мог бы просто убить Руфина и Фронелия прямо здесь, на месте, а потом заплатить охранникам за молчание. Но подобное убийство наверняка бы привлекло внимание многих. Чего доброго, могли бы найтись люди, которые стали бы выяснять имена убитых. А Агилон сейчас был не в том положении, чтобы навлекать на свою голову гнев императора. В сущности, он тоже являлся пленником, пусть и обласканным за свое предательство. Но почти наверняка в окружении Валента найдутся люди, которым есть что предъявить бывшему сподвижнику Прокопия, и они с большим удовольствием воспользуются любой его оплошкой. На месте Агилона Руфин выкупил бы опасных людей у легионеров, вывел их за пределы лагеря и там бы спокойно придушил. Патрикий нисколько не сомневался, что бывший магистр конницы выберет именно этот, почти безопасный для него путь.
Торг длился довольно долго, и Руфин уже начал терять терпение. Агилон оказался очень прижимистым человеком, а легионер-римлянин, судя по всему, не уступал ему в жадности. К тому же он успел сообразить, насколько важны два этих пленника для магистра-изменника. Дважды Агилон выказывал явное намерение прекратить торг и дважды возвращался с полдороги. Наконец стороны пришли к соглашению, и Агилон отправил одного из своих подручных за золотом. Руфину и Фронелию ничего другого не оставалось, как только надеяться и ждать.
Посланец вернулся с довольно увесистым кожаным мешочком. Агилон провожал уплывающее из рук золото такими глазами, словно у него вырывали из чрева печень. Зато легионеры остались довольны сделкой и даже помогли Фронелию и Руфину подняться с земли. Патрикий вдруг почувствовал в своей правой ладони рукоять кинжала и мгновенно сжал пальцы. Судя по всему, это был дар легионера-римлянина земляку. Руфин спрятал оружие в рукав туники и решительно шагнул вслед за Агилоном.
До рассвета оставалось все ничего, и бывшему магистру следовало поторапливаться. Руфин и Фронелий были слишком известными людьми, чтобы водить их по лагерю, освещенному кострами.
- Нам нужны кони, - тихо прошептал в спину Агилону молодой патрикий.
- Я уже отдал распоряжение, - столь же тихо отозвался тот.